Здесь таможник-мороз обыщет
ваши ребра, а шубу - нищий.
Благий мат и блатная весть -
суть Козлиная Песня в гомоне
населенья, где гомо гомени -
есть кондуктор и "зайцы" есть.
Но доступно любому шагу,
взято в сумку, зашито в шапку,
сжато жменями батраков
наше логово и отечество,
где носки из клубка овечьего
и похлебка из потрохов.
Книжный червь, тараканий повар,
входишь в дом, словно входишь в сговор,
существо - с веществом един.
Над вигилией элегической
в колбе с ниточкой - электричество,
в чашке с розочкой - кодеин.
1.
Мой Солус Рекс, мы отступаем шагом
меж черною и белою страной.
Пока стоим, всегда стоим под шахом,
под кайфом, под вопросом, под стрелой.
Победный ферзь лежит в солдатском ранце,
мы никогда не ведаем о том.
Еще секунду можно опираться
на стул, который выдернут шутом.
Травинкой меж страницами хранится,
когда едва живой, е3 - падешь,
прекрасное отечество в границах,
проведенных по контуру подошв.
2.
Когда - хоть убей петухов и хоть выколи глаз,
когда одеяла овчинка покажется с небо,
спускается полным затмением кофе на газ,
но - камень за пазуху, дулю в карман, и опушкою НЭПа.
Воспользуйся дезодорантом от пота лица,
удобри насущную булку консервным паштетом,
пока Зоорладия глубже уходит в леса,
всегда за спиной, в темной зоне зрачка, в заповеднике Где-то.
Когда замыкающий в пыль или ересь падет,
затянем ремень или песню, любезную хору,
с бубновой спиной продолжая крестовый поход,
из бухты Барахты поход на Кудыкину гору.
3.
Выбиваясь из сил, да в люди,
засыпая щекою в блюде,
строя жизнь на кофейной гуще,
строя крепость на сотке кущей,
вкусив от дерева каталогов,
понимаем вдруг, как далёко
нам рукой подавать до Фулы.
Разжимаем кулак и скулы
от настойчивой ностальгии,
перенесшейся над столькими
льдами Альп, где луга и сливки,
и крутыми горами Сивки.
Ностальгии о том, чтоб вспомнить,
чтоб взволновано, не без помпы:
Мистер Челенджер, ай эм сорри,
есть Затерянный. Честно, спорим?
Затерялся в моем кармане,
за подкладкою. И он манит.
Не речфлотовский символ течения времени в устье,
просто взрослая жизнь есть терпимость к тушеной капусте,
но и скепсис по поводу киви, тем боле - ранет.
Как вбивают весомо в столешницу кость дубль-пусто,
хлопни стол пред собою: на свете, мол, счастия нет.
Но, зато, у хозяек нет соли в расчете на рану:
исповедуя должное время доктрину "ни грамму",
к лесу передом видишь цариц шамаханских шатры,
уважаешь ту маму, которая любит мыть раму,
со страстями понятными, словно у Шуры шары.
Все путем, благодарствуйте, барин, прогрессом доволен:
не стального звонка "кукареку" мажорно до боли,
а разумно "ку-ку" электронный будильник поет.
Завернем же в тряпицу прожиточный минимум воли
и покоя (все - окая) общегражданский паек.
Очень русский пример болезни:
поразительно бесполезный
человек, чье звучанье гордо,
как фортиссимо три аккорда,
представляющий, как ни мало,
собой ценность для каннибала.
Барин с виду, подвида "нищий",
экологической просит ниши,
вернее норки, точнее щели.
От биографии, как качели,
от анкетных листов распался
на ФИО, отпечаток пальца.
Лишь поступки верны основе,
если сумма углов трех снова
равна ста восьмидесяти, то значит,
судьба, как решение у задачи,
или единственна, или ложна:
удалось или неотложка.
Мы дети, не распознанные стражей.
Кто высушит нам слезы, если страшен
злой кредитор, цыганка или черт,
укравший, что осталось на похмелье,
когда будильник жерновами мелет,
и петухи ждут третий свой черед.
Нам остается - на вокзал, к природе,
и кануть в непобрившемся народе,
прошедшем сквозь игольное ушко.
Споров с мундира знаки всех приличий,
качаться в колыбели электрички
вплоть до обетованных Петушков.
Найдя в иллюминаторе отсека
ничейный урожай степного снега,
из манны колобок себе слепить;
попав в сороковые с баянистом,
чей инструмент с отдышкою неистов,
раздать гроши сомнительным слепым.
Сергей Слепухин: Портрет художника["Красный", "белый", "зеленый" - кто может объяснить, что означают эти слова? Почему именно это слово, а не какое-нибудь другое сообщает о свойствах конкретного...]Виктория Кольцевая: И сквозная жизнь (О книге Александры Герасимовой "Метрика")[Из аннотации, информирующей, что в "Метрику" вошли стихи, написанные за последние три года, можно предположить: автор соответствует себе нынешнему. И...]Андрей Крюков: В краю суровых зим[Но зато у нас последние изгои / Не изглоданы кострами инквизиций, / Нам гоняться ли за призраками Гойи? / Обойдёмся мы без вашей заграницы...]Андрей Баранов: Последняя строка[Бывают в жизни события, которые радикально меняют привычный уклад, и после них жизнь уже не может течь так, как она текла раньше. Часто такие события...]Максим Жуков, Светлана Чернышова: Кстати, о качестве (О книге стихов Александра Вулыха "Люди в переплёте")[Вулыха знают. Вулыха уважают. Вулыха любят. Вулыха ненавидят. / Он один из самых известных московских поэтов современности. И один из главных.]Вера Зубарева: Реквием по снегу[Ты на краю... И смотрят ввысь / В ожидании будущего дети в матросках. / Но будущего нет. И мелькает мысль: / "Нет - и не надо". А потом - воздух...]
