ОПЫТЫ ДОЛГОЖИТЕЛЬСТВА

Все замолкают, когда я выхожу в сад.

Потому что боятся.

Подозревают, что дело плохо, но ничего не знают и не понимают.

При мне, однако, стараются держаться молодцом и не показывают страх. Бунгало представляется им тюрьмой. Да, на сегодняшний день это бунгало. Раньше был замок. А до него - каморка в муравейнике.

Они мне надоели. Все. Раньше это развивалось постепенно и поочередно. Теперь осточертели скопом. Но не до смерти. О, если бы до смерти!

Я улыбаюсь приветливо, а осматриваюсь - уныло. Красное небо, синий песок, желтое море - то ли рерих, то ли гоген, хотя провалиться мне, если помню, что это такое. На этот раз так. В прошлый раз больше смахивало на акварель. А в позапрошлый - на черно-белую гравюру. Мне создают условия и надеются удивить, однако ясно, что удивляться я давным-давно разучился. Они прочитывают мои мимолетные желания, но настроение переменчиво. Мгновением позже мне уже грезится нечто иное. И сразу - третье.

Было время, когда на мое окружение так или иначе воздействовали: подправляли память, снимали тревогу, внушали определенный образ действий. Недавно я дал понять, что это незачем. Пусть существуют в режиме естественном, я так хочу. "Недавно" - бессмысленное слово. Непонятно, когда. Месяц тому назад? Тысячу?

Компаньоны собрались в беседке. Они меня ждут и, развернувшись ко мне, настороженно таращатся.

Нет, они больше не подозревают. Это я их недооценил. Они уверены и созрели для действий.

Ладно! Привычный оборот дела. Так уже бывало не раз. Я помогу им и начну сам.

Прищуриваюсь и выбираю. Рыхлый Клаус, с утра пораньше уже мокрый от пота. ШИТ - Шаровидно-Игольчатый Трутень заранее сморщился. Кто его разберет, зачем и почему. Он не разговаривает. У Тамары подрагивают крылья. Харикаран прячет в рукаве нож. Хрум, в отличие о других, сидит на корточках, а не на лавке. Может быть, он подумывает прыгнуть. Уточка - она уточка и есть. Ослепительно желтая, голова под крылом.

Ну, пусть будет ШИТ.

Кувалда прыгает мне в руку. Им, разумеется, невдомек, откуда она взялась. Мне тоже, если честно. Просто я так захотел. Я делаю гигантский прыжок. Рука взлетает, кувалда опускается на ШИТа. Во мне на миг просыпается ленивое любопытство: из чего он сделан и что у него внутри? Впечатление, будто ничего, кроме юшки. Всего лишь игольчатый, лазурного цвета пузырь, ею наполненный. Глухой хлопок - и все сидят, залитые кровью. Сам я стою.

Харикаран бросает нож.

Тут они все удивляются и обмирают, потому что нож отскакивает от груди. Она у меня голая, безволосая, гавайская рубаха расстегнута.

- Давай еще разок, - предлагаю.

Харикаран так и стоит, как вкопанный, подавшись вперед и с выброшенной рукой. А у меня уже наготове плазменный резак. Вот и нет у него руки. И ноги. А дальше его уже незачем резать, он мертв. Через секунду Харикаран исчезает.

Кстати заметить, пропал и ШИТ. Но кровь сохранилась.

Устало улыбаясь, я подступаю к остальным. По пути раздавливаю уточку. Под ногой отрывисто крякает, чавкает и хрустит.

- Чай уже пили? - спрашиваю.

Тамара срывается с места и вылетает. Это фигура речи. Крылья сложены, и она не летит, а просто бежит. По мясистым щекам катятся слезы.

Я присаживаюсь на лавку, приобнимаю Клауса. Рука у меня мгновенно становится влажной. Студенистое существо Клауса подрагивает, а я это студенистое существо Клауса поглаживаю с нажимом.

- Все происходит очень быстро, Клаус, - без выражения приговариваю я. - Не надо бояться. Радоваться надо. Ты не представляешь, насколько это прекрасно - не быть.

- Кто ты такой? - мямлит он.

Я даже не вздыхаю. Потерял счет этим вопросам. Хотя для ответа призываю на помощь числительное.

- Опять двадцать пять, - говорю. - Сам про себя не скажу, потому что не знаю, но для вас я - залог существования. Альфа и омега. Икс, игрек и еще одна буква.

- Тогда зачем нас убивать? - звенящим голосом спрашивает Клаус.

- Это от большой любви. И сочувствия. Подарок, который вы, к сожалению, не в состоянии оценить. Вы же тоже созрели меня прикончить? Боюсь, однако, что по другой причине. Тот же встречный вопрос: зачем?

- Мы страдаем от непонимания, - бормочет расстроенный Клаус. Он все сильнее трясется.

- То-то и оно. Вот, я иду вам навстречу.

Он молчит.

- На! - отрывисто произношу. В руке у меня появляется длинное шило. Его-то я и загоняю Клаусу под лопатку.

Встаю.

На все про все ушло минут пять - или сорок пять, а зеленое солнце успело не только взойти, но и выпрыгнуло в зенит. Оно не жаркое. Бриз покачивает камыши, шелестит в листве тополей, эвкалиптов, секвой, пальм и берез. Летит журавлиный клин, а навстречу - стая ворон. На горизонте маячит гибрид бригантины и парохода, по всей вероятности - необитаемый. Под песком что-то горбится, там и тут. Местами оно шевелится и вздыхает. Над горизонтом слева - полная луна. Справа - месяц. Рядом - планета Сатурн. Неторопливо ползет комета.

Мне тоскливо. Движением брови создаю в небесах транспарант: "Пейте, суки!" Сразу и уничтожаю. Это лишь впечатление, будто я создаю. Мне такое не по плечу. Скорее всего. Это не я.

Хрум продолжает сидеть на корточках, но - с разинутым ртом. Прыгать ему неохота, это точно.

- Уйди с моих глаз, дурак, - приказываю.

В этом нет оскорбления. Хрум - олигофрен.

Ему триста лет, по моим приблизительным и ни на чем не основанным расчетам.

Я не помню, когда перестал следить за сменой лет и эпох. Плохо твое дело, сказали мне у начала времен. Академики. Соболезнуем, сказали еще. И добавили: мы бы рады, но тебя, горемыку, ничто не возьмет. Пуля не прошьет, пламя не растопит, стужа не заморозит. Ты не задохнешься в вакууме и уцелеешь даже в сердце звезды. Мне пробовали растолковать, что у них разладилось в той собачьей машине, но я так и не понял. Уразумел одно: авария с побочным эффектом, вероятность которого составляла один на триллион.

Я-то был лаборантом. Так они называли уборщика.

Прошелся мимо в недобрый час.

На швабру тоже подействовало, зацепило ее, она до сих пор у меня. Не выпало ни щетинки. В огне не горит, железо ее не берет. Одежда, в которой был, опять же целехонька. Висит у меня. Реликт.

Меня взяли под опеку. Вот она нынче, эта опека: Хрум, Клаус, Тамара. ШИТ и Уточка. Харикаран.

А были Виктория, Зигмунд и Накамура. Галактион. Себастьян. Женя и Хуанито.

Тарабарашка, Пахом, Ли Го, Магомет, Николай Федорович, Лесли, Джошуа, крошка Доррит, Афанасий, Плюк, медведь и варан.

Лошадь Звездочка и жаба Катерина.

Много кто еще был.

Саванны и степи, моря и джунгли, планеты и звезды. Плеяды, парады, бригады и эстакады.

Дохли, а я жил. Чем дальше, тем быстрее надоедали. Будь я скотиной, мне было бы естественнее тащить их за собою, в вечность. Но я не настолько тварь. Да и в вечности мне хватает себя, чтобы корчиться. Больше - уже совсем перебор.

Сородичи стараются исполнить любой мой каприз.

Если я не захочу, они больше никого не пришлют.

Как они делают Плюков и Клаусов, из чего получили ШИПа, я понятия не имею. Когда-то пробовал разобраться, на что-то надеялся, а потом мне перестало быть интересен не только их сучий прогресс, а вообще все на свете, и я плюнул.

Возвращаю Хрума.

- Ну, что с тобой сделать, Хрум?

Хрум снова сидит на корточках. Это огромная дебильная жаба на тоненьких человеческих ножках. Околдованный, он разевает смрадную пасть и не двигается с места. Глаза, как положено, выпучены. У него есть уши, они смотрят в стороны. На темени - шишка, которую увенчивает кривой пупырчатый крест. Я подхожу, засовываю руку по локоть в Хрума. Сгребаю что-то и тяну, выворачиваю его наизнанку. Он не сопротивляется. На секунду кажется, будто ему приятно. Я оставляю на синем песке дрожащее бежевое желе и возвращаюсь в бунгало.

Выпить коктейль.

Тамара бросается мне на грудь, прижимается, дрожит. Крылья нервозно проворачиваются под малыми углами.

- Где мы? - шепчет она. - Откуда мы? Почему все это, зачем?

Шарит внизу, где у меня всякое.

Не возбуждает. Уже давно. То есть недавно.

Мне не хочется ее потрошить. С остальными я дал себе волю, поддался слабости, потому что они мне, повторяю, осточертели. Милосердие милосердием, но надо и пар выпускать. Я умышленно оставил Тамару напоследок, ибо подозревал, что успею насытиться. Так и вышло.

- Не расстраивайся, вас нет, - отвечаю. - Вернее, вы есть, но так ненадолго, что это не считается.

Меня давно удивляет одно: коль скоро люди достигли таких вершин в формировании действительности и временем, видимо, тоже овладели, то почему они не повернули события вспять и не свели на нет последствия той аварии?

Тогда мне сказали, что я буду жить вечно. Я и обрадовался, и устрашился. Не соврали, я живу вечно. Всех, кого знал и узнавал, похоронил.

Люди вокруг менялись. Сначала стали сплошь из протезов, потом снова какими-то органическими, но на свой вкус, уже на людей не похожими. Все это время за мной присматривали и берегли как память. Мне ничего бы не сделалось, даже если бы не берегли, но они подстраивались под меня, ублажали, подчиняли моим фантазиям окружающую среду. Дальше они превратились в какие-то волны, кварки, кванты, бозоны - я в этом ни черта не смыслю. В моем понимании они вообще исчезли, хотя понятно, что это не так, я купаюсь в некогда человеческом киселе, он омывает меня, я состою из него; он уже не кисель - скорее всего, это чистое коллективное сознание, которое участвует в моей непрерывающейся судьбе. Идеальный бульон, абстракция, которая меня содержит.

- Пока, Тамара, - говорю я и сворачиваю ей шею. - Хотелось бы мне сказать "до скорого".

Я тысячу раз пытался покончить с собой, но, разумеется, тщетно.

Мир стал невидимым. Его и нет. Я один. Возможно, так и было всегда. Наверняка времена перемешались стараниями моих сородичей. Я читал, что в микромире времени то ли нет вовсе, то ли оно как-то иначе течет. А они теперь и есть микромир. Странно, что им не удается справиться с моей незадачей. Может быть, не хотят. Может быть, я для них вроде аттракциона, какой-нибудь модели, напоминания о возможном.

В запасе у меня остается одно: ударить в ладоши со словами "да будет". И оно моментально случится. Я это задумал очень давно. Удерживает вопрос: будет - что? Я пока не решил. Свет уже был, и с ним как-то не задалось. Вариантов не много.

июль 2018

© Алексей Смирнов, 2018-2023.
© Сетевая Словесность, публикация, 2019-2023.
Орфография и пунктуация авторские.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Людмила и Александр Белаш: Ученик чародея [На Страшном суде меня сурово спросят: Чем ты занимался смолоду, Йокке Фридль?..] Айдар Сахибзадинов: Война [Я все прекрасно помню – ведь я из того поколения, кто сидел под столом, когда наверху за свисающими кистями скатерти, пили из графинов водку молодые...] Олег Клишин: Шагреневое знамя [...замираешь, глядя на лик луны / с тёмной пастью Хроноса посредине. / И как будто слышишь со стороны, / как звучит твоё среди прочих имя.] Сергей Слепухин: Nature morte [Что ж, намудрил с метафорой и кодом, / обычного словарного запаса / мне не хватило, натюрморт испорчен. / Вот вещи и рождают безъязыко / ночь...] Братья Бри: Зов из прошлого [Ощущение реальности и себя в ней медленно покидало Хамфри. В череде воспоминаний и образов, которые случайно возникали и незаметно ускользали, появилось...] Елена Севрюгина: Время больших снегопадов [Образ зеркала, один из ключевых в книге, придаёт поэтическому повествованию объёмность и психологическую глубину...] Пётр Матюков: Микрорайон Южный [когда-нибудь и мы придём в негодность / как механизм часов ушедших в ночь / суммарная для общества доходность / от нас не сможет траты превозмочь...] Михаил Эндин: Однажды [И я, забыв про смех и шутки, / и про супружние права, / хватаю смело – нет, не юбки – / а снизошедшие слова.] Читайте также: Елена Албул: Итальянский в Тарусе | Владимир Алейников: Арка | Максим Жуков: Не ради красного словца | Владимир Ив. Максимов: Прислушаться к себе | Полина Орынянская: И быть самой собой | Марина Чиркова: По обрезу слов | Анна Арканина: Мы – лишь звуки | Михаил Бару: Концерт для двух гобоев с оркестром | Андрей Бычков: Достопочтимый директор | Андрей Мансуров: Щенок акулы | Сергей Пахомов: Ощущение пустоты | Эмилия Песочина: Звёзды, яблоки, дожди | Владимир Алейников: Посреди междувременья | Изяслав Винтерман: Стихи из книг | Андрей Галамага: Портрет отца