Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность


Читательский выбор 2001


        ДЕЖУРНЫЙ  ГОЛУБЬ


        * Освобожденной от оков земного бремени...
        * А лошадь разбила копыто...
        * За окном кустов персты...
        * Подвержен весенним томленьям...
        * Полынью и пылью...
         
        * КОЗЯБЛИКИ
        * По сравненью с нами - рано...
        * Руины имперской деревни...
        * А дверь балкона могла открыться...


          * * *

          Освобожденной от оков земного бремени,
          уже нацеленной на дальние транзиты,
          ей отпускается совсем немного времени
          на развлеченья и прощальные визиты -

          не очаровываясь яркими товарами,
          не понимая слов банального жаргонца,
          летать над водами, садами и бульварами,
          и заглянуть во все знакомые оконца.

          Но за отсутствием достаточного опыта
          и руководств по части техники полета,
          неслышней вкрадчивого лиственного шепота
          она зовет себе в помощники кого-то.

          И вот от стаи суетливых и замызганных
          привычных птиц, живущих тихо и потешно,
          над сетью улиц, мелким дождичком обрызганных,
          дежурный голубь отделяется поспешно.

          Дежурный голубь - вот престранное явление!
          Такси бесплатное, печальный небожитель!
          Душ ускользающих последние веления
          беспрекословно исполняющий служитель.

          Он пронесет ее над розой и крапивою,
          над спелым полем и над речкой малокровной -
          по всем местам, где довелось ей быть счастливою,
          и несчастливою, и до смерти виновной.

          Ему следить ее безмолвные рыдания,
          ему - не думать о еде и о погоде
          во имя памяти, любви и сострадания,
          и общих уз всего, живущего в природе.

          Душа - о нет! - она не птица и не бабочка,
          она невидима, безлика, иномерна!
          Тогда на голубе к нам прилетал наш папочка,
          но мы о голубе подумали неверно.

          И говорят мои прозрения сумбурные,
          равно достойные хвалы и осмеянья,
          что меж бродячих кошек тоже есть - дежурные.
          Они работают на минирасстоянья.

          _^_




          * * *

          А лошадь разбила копыто
          в лабиринтах, бескрайних, как море,
          и уныло стоит в коридоре
          на второй, невредимой ноге,
          примостившая ту, что разбита,
          на холодный пустой подоконник.
          А под окнами едет покойник
          в простынях, как волшебница Ге.

          О знакомое чувство, с которым,
          обнаружив в себе разрушенье,
          замираешь в нелепом движенье,
          обрываешь беспечный мотив,
          чтоб пройтись по Господним конторам
          и повсюду сквозь розы и злаки
          принудительно считывать знаки
          недалеких гнилых перспектив.

          Эта помесь смешка и смущенья,
          любопытства, наивной обиды,
          слез утраты родимой орбиты -
          оскорбительное ассорти!
          Кратковременный плен ощущенья
          бледных сумерек в комнате душной,
          стука в двери и ямы воздушной -
          бесполезного, как ни крути!

          Так стоит она в недрах больницы,
          как покинутая Перикола,
          и глядит она в бездну раскола,
          не на совесть глядит, а на страх,
          а оттуда навстречу ей - птицы!
          Барабаны, бинты и банкноты!
          Мотыльки, и пчелиные соты,
          и колхозники на тракторах!

          _^_




          * * *

          За окном кустов персты, за окошком ветер веет,
          Семена осины сеет, черным вороном твердит:
          "На земле никто-никто не полюбит - не сумеет,
          не поймет - не пожалеет, не простит - не пощадит!"

          Только ты, о, только ты, только ты любить и смеешь,
          Только ты любить умеешь, не калеча, не скупясь!
          Только ты - в грехе, в грязи - все поймешь и пожалеешь,
          Не отринешь, не истлеешь, не предашь, не втопчешь в грязь!

          Что - весна?! На что - весна?! Свет - на что, коль ты не любишь,
          Второпях сурово судишь, молча в сторону глядишь?!
          У чужих столов сидишь, сгоряча чужих голубишь...
          Жизнь - на что, коль ты не любишь, не жалеешь, не щадишь?!

          Так сотри мои следы с каждой книжки, с каждой ложки,
          Разнеси мои одежки по оврагам и дворам!
          Разводи свои сады, не сходя с моей дорожки,
          Счет ведя любой подножке, всем обидам и дарам!

          За окном - комет хвосты. За окном - луны кадило,
          Вечной полночи чернила, фиолетовая мгла!
          Для чего, о, для чего, для чего ты не любила,
          Не жалела, не щадила, не умела, не могла?!

          _^_




          * * *

          Подвержен весенним томленьям,
          бог леса верста за верстой
          весь день, обернувшись оленем,
          блуждает по чаще густой.

          А ночью по сумрачной трассе
          вдоль синих озер и степей
          в нелепом больном тарантасе
          он едет к подруге своей.

          В кудрях его звездные блестки,
          на шляпе - живой светлячок,
          в букете кукушкины слезки
          и красный цветок башмачок.

          А поутру тянется с луга
          белесый туман к ивняку.
          и бога лесного подруга
          идет за водой к роднику.

          У ней золотые ресницы,
          из глаз ее плещет любовь,
          а в жилах девицы струится
          чудная зеленая кровь.

          Она к роднику приникает,
          склоняется ниже травы,
          и с рук ее тонких стекают
          косули, медведи и львы,

          и стаи щеглов и зарянок,
          и коршуны - так, со щепоть,
          и мир обретает порядок,
          и смысл, и голос, и плоть.

          И блещет под солнцем дорога,
          и дети бегут в шапито,
          и недруг влюбленного бога
          проносится в черном авто.

          _^_




          * * *

          Полынью и пылью
          Дышал июльский полдень,
          Один солдатик маленький
          Собрался на войну.

          Он трясся в телеге,
          Раскачивался в поезде
          И всю дорогу плакал,
          Укрывшись рукавом.

          "Так скучно, так душно,
          темно и неуютно!
          Но горше, моя милая,
          Не видеть мне тебя!"

          Стыдил его ротный,
          Весь полк над ним смеялся,
          За слабость и медлительность
          Бранил его сержант.

          А пули свистели,
          И взрывы рокотали,
          На землю камнем падая,
          Он горестно твердил:

          "И грустно, и пусто,
          и холодно, и сыро!
          Но горше, моя милая,
          Не видеть мне тебя!"

          А только однажды
          Душа его не вынесла,
          Из пламени и дыма
          Подался он назад,

          И выстрелом в спину
          Был ранен он смертельно,
          И умер на рассвете,
          И все шептал в бреду:

          "Так странно, так рано,
          напрасно и нелепо...
          Но горше, моя милая,
          Не видеть мне тебя!"

          И ангел пресветлый
          Сказал ему сурово:
          "Да разве ж нужен на небе
          какой-то дезертир?!

          Забыл ты о Боге,
          Не помнил ты о чести,
          Не думал ты о совести!
          Гори теперь в Аду."

          "Так жарко! Так жалко!
          Так медленно и долго...
          Но горше, моя милая,
          Не видеть мне тебя!"

          _^_




          КОЗЯБЛИКИ

          Бумажные кораблики по лужице плывут,
          на палубах козяблики о Родине поют,
          о том, как дырки бубликов дымятся на столе
          и горький запах рубликов струится по земле,

          как славно там гуляется по саблям и граблям,
          как небо умиляется бумажным кораблям,
          про свет козявкологии, что к цели их вела,
          про то, что ждут их многие и добрые дела,

          что не боятся бремени ни тягот, ни забот,
          но есть проблема времени - хронический цейтнот.
          Не успевают все еще в пылу своих затей
          ни дом построить стоящий, ни вырастить детей,

          и не жевать им яблоки, когда пора придет,
          с тех яблонь, что козяблики сажают каждый год.
          Торговцы местной фабрики изделья продают.
          Идут ко дну кораблики. Козяблики поют.

          Не плачь, моя красавица, укройся и усни!
          Нас это не касается, тони себе они!
          Их глупые ансамблики баюкают ребят.
          Когда поют козяблики, спокойно дети спят.

          _^_




          * * *

          По сравненью с нами - рано, а по данным школьной карты -
          где-то возле Еревана жили древние урарты.
          Жаркий хлеб пекли из проса, пряли шерсть, варили пиво,
          на соседей глядя косо, деловито и строптиво.

          Тяжелели, млели склоны от обилья винограда,
          крепли стены и колонны ослепительного града,
          ткались пологи и шали, длились плавные беседы,
          боги щедро обещали и удачи, и победы.

          Лгали боги, злились печки, пели вражеские стрелы.
          Не осталось ни дощечки - все пропало! Все сгорело!
          В доме красные обновы, вина красные в подвале,
          в стойлах красные коровы - почернели, отпылали.

          И пошли урарты с пылью, с дымом об руку по миру,
          распевая песнь ковылью погорелому кумиру,
          с мудрецами и царями, с невеселой детворою,
          зябнут, жмутся под дверями, плачут в ивах под горою:

          "Теста я не домесила! Не дошила покрывала!
          я серег не износила и от солнца не устала!"
          Причитают, словно ветры, гонят листья по дороге...
          Впрочем, может, это венды, скифы или аллоброги.
          Или русские к исходу подступающего века
          на распутье в непогоду. Осень. Ночь. Фонарь. Аптека...

          А покуда ты - живая, можешь ты побыть немного
          и рабынею Мамая, и натурою Ван Гога,
          выйти в красном за калитку к пикту, готу или хетту,
          взяв прабабкину накидку, зная, что спасенья нету.

          _^_




          * * *

          Руины имперской деревни - банальная, злая картина.
          Проезжей усталой царевне по самое горло хватило -
          все эти осколки и щепки, уголья, завалы, заплаты,
          простершие руки-прищепки крикливые дегенераты...

          Так жалко их, пегих и сивых, худых, золотушных, болезных,
          в рассвете и то - некрасивых, с рожденья уже - бесполезных.
          Десятки встревоженных фурий так жадно глядят на дорогу!
          Да это же страшно, Меркурий! Как все запустили, ей-богу...

          Аттила не сказка, так пешка, процесс многогранен и сложен...
          А нам позволительна спешка: мы здесь никому не поможем.
          Все грустно и верно на свете. Бунтуя, ропща и робея,
          исчезнут, отмучавшись, эти - другие родятся плебеи.

          Царевна помедлит, любуясь на розовый куст у овражка,
          разумно и строго торгуясь, у мальчика купит барашка,
          покуда в объятьях Эреба беснуется серая масса
          алкающих зрелищ и хлеба, ей хочется секса и мяса.

          _^_




          * * *

          А дверь балкона могла открыться, как дверца Рая.
          К моим ладоням слетались птицы со всех окраин.
          Я выходила порою ранней, чтоб дать им хлеба,
          Чтоб в пенье крыльев и воркованье расслышать небо.

          Она парили, они мирили с любой погодой.
          Они царили, они дарили меня свободой.
          Они носили из высей горних благие вести,
          Они учили в гульбе и в горе держаться вместе.

          А снег валился промерзшей кашей по ильмам голым,
          И время бойко клевало наши года, как голубь.
          К иному ль дому дружок продажный переметнулся,
          Но каждый в небо взлетел однажды - и не вернулся.

          Снег не растает, и нарастает тоска, хоть в прорубь.
          Я в этой стае, я в этой стае - последний голубь!
          Мои объятья, мои проклятья пусты и кротки.
          О, где вы, бабки, деды и братья, дядья и тетки?!

          Кто стукнет в окна легко и сладко, на посиделках
          Кому расскажешь об их повадках, об их проделках?!
          И что отныне мои порханья и воспаренья?!
          Кого взволнуют мое дыханье и оперенье?!

          Пытаю, плача о многоточье, небес глубины,
          Но птичьи стаи, равно, что волчьи. Нет голубиной!
          Ларьки, бульвары, садов мочала, дворы и бары...
          Я не умею начать сначала, мне нету пары.

          _^_



          © Виктория Измайлова, 2001-2024.
          © Сетевая Словесность, 2001-2024.





Словесность