Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность



      ОКЛИКАЯ  АНГЕЛА


      * Я не чувствую, где ты... наверное, здесь...
      * Я ревную любимую к зеркалу в ее ванной...
      * ...время почти вплотную подходит к ночи...
      * Я простыл. Ты - в Германии...
       
      * ...врядлипоследнее... (интимно-опечаленное письмо)
      * УСНУВШИЙ У ТЕЛЕФОНА
      * Накорми меня ложью с руки...
      * ПОСТСКРИПТУМ-2


        * * *

        Я не чувствую, где ты... наверное, здесь... начать
        разговор не в силах, прошу лишь тссс... не шептаться -
        верь, любимая, если помедленнее молчать,
        полагаю, что будет возможность поцеловаться.

        Я не чувствую, где ты... наверное, возле... миг
        озабочен ненужной, но вряд ли случайной фразой.
        Только это не фраза - потрясший пространство крик,
        повторяемый стенами. Оба раскрытых глаза

        все не чувствуют, где ты... наверное, где-то... ты,
        вероятно, не знаешь, зачем и откуда явлен
        силуэт человека, который твои черты
        в перегревшемся кубе не может сыскать, и явно,

        нет, не чувствует, где ты... наверное, рядом... он -
        это больше пейзаж, чем деталь натюрморта. Помнишь,
        я всегда говорил, что король, потерявший трон,
        все равно есть король, но которому Бог не в помощь?

        Так вот знай: я был прав... я не чувствую, где ты... быть
        может, есть еще в мире, а, впрочем, не слишком важно...
        Ибо самое главное в том, что меня знобить
        ни за что не устанет, и больше ладоням влажным

        не почувствовать, где ты... возможно, поблизости... ад
        страшен смертным не карой со смятых страниц Корана,
        а прощанием с жизнью, и горечью, что назад
        западающих клавиш юродивого органа

        никогда не вернуть... я не чувствую, где ты... мысль
        устремляется к области памяти черно-белой,
        на экране которой зима, и конечно, мы с
        отвратительной серостью взглядов. Всей болью тела

        я не чувствую, где ты... не чувствую, где ты... я
        замечаю, как время, не знающее пощады,
        между нами выводит немое тире... хотя,
        я могу ошибаться. Ужели моя отрада -

        сторожить пустоту, и не чувствовать, где ты... век
        обрастает секундами, легкие дышат грустью.
        За окном чьи-то ноги, спеша, уплотняют снег,
        и прислушиваясь к учащающемуся хрусту

        я не чувствую губ... тех, назвавшихся вдруг тобой,
        в духоте кабинета, где имя уже навечно
        сохранило свой слепок. Вымаливая покой,
        в неприличный осенний час я пытаюсь лечь, но

        ни черта не выходит. Не чувствуя, где ты, мир
        незаметно тускнеет, но я на смертельном фоне,
        даже если мне скажут, что лопнули струны лир,
        напоследок исполню одну из своих симфоний.

        _^_




        * * *

        Я ревную любимую к зеркалу в ее ванной,
        опрозраченных штор не хватает, чтоб скрыть ненужный
        разошедшийся ливень, привычный скорей не нам, но
        облупившимся стенам, залысинам междулужий,
        парашютам зонтов, их намокшей структуре кружев,
        и всему остальному. На мягкой груди дивана

        я ревную любимую к мылу в ее руках,
        к полотенцу отцветшему, к шелку дезабилье,
        к нистекающим каплям, к воздуху, что запах
        ее вкусом в выстиранном белье,
        к мутным шарикам дареного колье,
        и всему, что в ее удваивается глазах...

        Я ревную любимую к пестрому одеялу,
        за возможность укрыть ее, чувствовать ее телом,
        застревать между ног, вздрагивающих и усталых
        от прошедшей зимы. Ревность, возможно, в целом,
        неоправданна, но, тем не менее, оробело,
        поперхнувшись пространством, в простуженном кубе зала,

        Я ревную любимую... Любимая, наша лента
        лишена эпилога... любимая, нынче нас
        перепутали с нами, с полотнами кватроченто,
        с переливами нежных красок в словце "экстаз"...
        Проще - нас отменили... дышать бы тобой сейчас...,
        но меня недостаточно, чтобы считаться чем-то...

        _^_




        * * *

        ...время почти вплотную подходит к ночи,
        слышно, как в дальней комнате сыплется штукатурка,
        извлекая из тишины то шорох, то нечто очень
        напоминающее его; бронзовая шкатулка

        тяжелит антресоль, на которой помимо оной -
        пустота, точно в летнем истертом небе;
        я лежу на диване эдаким эмбрионом,
        наблюдая, как сумерки жадно глотают мебель,

        исцарапанную случившимся "до". По мере
        удаления стрелки в неясную область "завтра",
        засыпает пространство. В привычной своей манере
        замечаю, как всюду - во всех четырех - ландшафты

        наливаются мрака густеющей тушью. Нас,
        уверяю, не существует на тех частотах
        бытия, где черт знает сколько счастливых глаз
        заменили остывшее солнце. От позолоты

        твоих мягких ладоней останется "ах". Тяни
        каждый луч на себя - выплескиваемого Всевышним
        не хватает на всех - кто-то должен лежать в тени,
        и не бойся казаться богиней: тебя не слышно...

        (Алматы, зима - 01.02 - 2001)

        _^_




        * * *

        Я простыл. Ты - в Германии. Снова не до письма:
        стыдно ровно настолько, насколько неровен снег.
        Эпидемия гриппа. Безденежье. И зима,
        подмененная тем, чем за дверью продолжен век.

        Ощущение сырости: в горле, в носу, в себе,
        исключает улыбку, беззубость сопливых кровель
        намекает на март, и сорвись я на Кок-тюбе,
        наблюдал бы за городом, стоя с домами вровень.

        Отдаление не убивает в деталях ценность,
        потому, как, само по себе, отдаление суть деталь
        сумасшедшего утра, привычно густая таль -
        отдаление от зимы. Помни, несовершенность

        наших дней не в отсутствии перемен,
        а в неясности их. Пустота по - поверь - большому
        счету - излишество: воздуха, эха, стен,
        жестов, слов, и т.п. Редко, когда такому

        человеку, как я, удается поймать удачу,
        стать счастливцем, согреться ладонью Ники,
        впрочем, важно ли это - езжай я вчера на дачу,
        то сморкаться бы мне с веранды на куст клубники,

        но до дачи - полдня. Пью шестую бутылку пива,
        ем, не морщась, лимон, измеряю температуру
        батареи, стекла, подоконника, рамы, стула,
        пары кресел, дивана, и фото, где ты красива.

        Скоро лето. Я болен. Я жду тебя этим летом -
        в одаренности всем без разбору дарить тепло
        проку нет - и со взглядом анахорета
        никого не тревожу. Язык, нисскользящий по

        вертикали любимой, уверен, что лишь дыра
        обладает взаимностью, той, что порой без слов
        объясняется стоном. Простынь я позавчера,
        то сегодня, пожалуй, лежал бы почти здоров.

        Не вини за спокойствие, лежа в сухой постели...
        Равнодушие - тоже чувство, и вряд ли кто застрахован
        от не-нежности и не-любви. Нынче под полночь снова
        я признаюсь тебе в любви в душном плену борделя,

        мысленно представляя, что август уже возник,
        ты приехала, и, до корней перекрасив волос,
        что-то шепчешь с немецким акцентом, лик
        твой немного бледен, немного печален голос...

        Но оранжевый свет даст мне знать, что на самом деле
        это март, а не август. Шалава, одевшись живо,
        хрипло скажет "до встречи", умри я на той неделе
        под вечерним трамваем - нос бы не заложило...

        _^_




        ...врядлипоследнее... (интимно-опечаленное письмо)

        Здравствуй, котенок. Время позднее. Всюду - ночь. И особенно - в коридорах.
        Я отправил тебе "электронку" о долгой любви и привычной скуке.
        Почитай его. И ответь. Знаешь, в последнее время ночь удлиннилась, впору
        покупать димедрол и стараться не думать о двух с половиной годах разлуки.

        Но, увы, полагаю, не-можно не думать... И снятся под утро строки
        на чужых непонятных наречиях (насколько я нужен такому веку -
        я не знаю, котенок), и с этой, порой непривычной, но важной иным, дороги
        мне, пожалуй, уже не свернуть, как поэту и чело... Реку

        никому не придумать без берегов, утопленников, правильного теченья -
        так и я невозможен без крыльев, печали, тяги : к твоим ладоням,
        волосу, шепоту, трепету губ при "люблю"; ко всему, говоря откровенно, чем я
        был и есть всю разлуку полон, ибо вот уже вечность, как имя твое - синоним

        моего ожидания... сон мой... явь... Мы увидимся, правда? Скоро?
        Скольким песням еще возникнуть в предполночь до следующих прогулок
        вдоль чего-нибудь? Страшно гадать. Я сижу без ответа. В пустующих коридорах -
        ночь. Ты уснула, любимая? Три - пятнадцать. Видимо, да, уснула...

        П.С.
        Что ж... до завтра...

        _^_




        УСНУВШИЙ  У  ТЕЛЕФОНА

        Позвони мне... Сползающий с колен плед цвета...
        впрочем, в темноте это не особо
        важно... Позвони мне... Город за окном
        эфемерен, как и само, в принципе, чудо
        геометрии... Так вот, плед
        уже полностью сполз и теперь самое время
        сидеть, прислушиваясь к своему болезненному "позвони мне"...
        Позвони мне... Наверное, в профиль
        я похож на перегоревшую лампочку, светившую
        ровно одно оскорбленное рыжее детство. Странно
        в двадцать лет так устать от жизни, тем более, осознавая:
        те, что мной управляли, избегнут положения впросак... Позвони
        мне... Так, чтобы твой слад-
        коватый голос - симбиоз остывающей нежности
        и какой-то неуловимой верности - снова перебил печали:
        а) откровенно циничного утра;
        б) неудавшегося похмелья;
        в) недописанного романа;
        г) утраты еще одной бабочки, растертой меж ладоней
        времени; и чего-то там еще - в темноте
        всего и не припомнишь... Позвони мне... Иначе
        мне так и не вспомнить, в каких широтах
        тебя так долго носило, покуда, впервые поцеловавшись,
        мы не вытоптали тени друг друга, не вспомнить
        слабого запаха увядших маргариток,
        вкуса того отвратительного кофе,
        который ты так и не научилась варить, не
        вспомнить о том, что торопливость трамваев
        обусловлена не циферблатом (ибо он всего лишь продукт
        необходимый, скорее, для статистики, чем не),
        а весенней сонливостью водителей и седоков,
        не вспомнить о том, что подброшенная монета
        может и не приземлиться, но прозвенеть... Позвони мне... Завтра
        зачуханный библиофил, прочтя все это, воскликнет: "Чушь!",
        и начнет говорить вслух о проблемах релятивизма и проч.
        Кто-нибудь ему возразит, набьет морду, разбив
        запотевшие очки с оправой минус четыре, а третий просто промолчит,
        не понимая, в чем, собственно, дело... Позвони мне... Не
        молчи... Как-то, я помню это особенно отчетливо, мы молчали в
        будущем... Молчали вместе... Знаешь, сегодняшняя тишина
        и наше будущее молчание весьма разительны, ибо
        тишина - это стечение обстоятельств и причин, а молчание
        есть смесь поводов и компромиссов... Позвони мне...Грядущее
        имеет склонность иногда не наступать окончательно
        (в этом смысле, не надо быть Берлиозами -
        масла и Аннушек хватит на всех), и
        в суггестирующих сумерках будет сидеть совсем другой
        человек, и, будучи не мной, думая не о тебе, но чуть ли
        не напевая: "позвони мне... позвони мне... позвони мне"... Время
        слишком рыхлая материя, чтобы не поспешать
        (в конечном счете, вечно спешащий и опаздывающий,
        к чему-нибудь обязательно придет вовремя), к тому же,
        оно сугубо. Везде. В том числе и в темноте, особенно
        в той, чья грубая память сохранит лишь одно:
        "...позвони мне..."

        _^_




        * * *

        Накорми меня ложью с руки - дрожью розовых пальцев,
        чтобы слух, не догнавший пустую вибрацию звука,
        различил тебя в сонме подобных невинных скитальцев...
        Ах, как ночь большеглаза! Внимай ворожбе перестука

        охмелевших сердец, не хватающих вечность за пятки.
        Мне не надо безмолвия, если оно не о светлом:
        я хочу оказаться не здесь, в суете беспорядка,
        а в какой-нибудь области чувств, не изъеденной ветром.

        Накорми меня ложью - в прогорклости правды досадной
        не сыскать утешенья - я знаю насколько безгрешен
        и сухой поцелуй, наследивший на шее прохладной,
        и губы фиолетовой привкус незрелой черешни...

        В свой двадцатый январь я слежу, как моргают созвездья,
        не в прослойках тумана, но где-то значительно выше,
        и из грусти красив, из минутной боязни любезен,
        я пытаюсь молчать, но вокруг не становится тише.

        Накорми меня ложью... В неона густой оболочке
        мы найдем еще место - его не должно не остаться...
        Погляди, с этой выси ты - будто угасшая точка,
        перестань, не беспамятствуй... нам ли пристало прощаться?

        _^_




        ПОСТСКРИПТУМ-2

        ...ты теснишь мне предполночь, в которую все неразумно:
        только запах тебя в розовеющих легочных тканях -
        бесконечность все ближе, а ощупь - нелепа, и шумно
        я топчу твою броскую тень. В этих суженных гранях

        это лучшее средство от горечи снящихся клавиш
        тех изнеженных ребер, с их тихим, но четким бемолем,
        и стремлением к сексу, в котором, увы, не исправишь
        пустоты и бесчувствия (впрочем, я где-то доволен).

        Нам уже не возникнуть, а скользкие стены в уборной
        слишком давят на память - пора возвратиться на кухню,
        по привычке налить на двоих, и усевшись покорно
        под квадратом окна, наблюдать, как стремительно тухнет

        рябь фонарных зрачков... Мне, похоже, опять не удастся
        обнаружить твой адрес по старым и выцветшим картам...
        Ну да ладно с ним... с адресом... видимо, проще остаться
        тем же "маленьким -правда, споткнувшимся- бонапартом"...

        _^_



        © Ербол Жумагулов, 2002-2024.
        © Сетевая Словесность, 2002-2024.





Словесность