Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность



ГОРОДУ  И  МОРЮ


* Я не могу найти детали...
* Ударишься в темное, светлое...
* Дорога линией бедра...
* ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ
* Ты спрашиваешь, я молчу...
 
* Вернешься в город... жечь черновики...
* AMORE-МОРЕ
* Все надоест - и не заметишь...
* Я почти не дышу, я на самом дне...


    * * *

    Я не могу найти детали,
    не дождь и солнце в чистой дали,
    не пальму пыльную в кристалле,
    и море по горизонтали,

    а чашку битую с ресницей,
    окно, с хромающей синицей,
    смех над Кирилловской больницей *
    и локоть сломанный со спицей.

    Родное небо дарит слезы -
    на взгляд в себя, отрывок прозы,
    глоток волнующий... Стрекозы
    звенят, прозрачен мир, - не слезы

    играют на ресницах - море
    цветет. Я выбрал город с горя,
    в котором счастлив. И по Торе:
    я в мир пришел, - и с ним я в споре!


    * психбольница в Киеве в Кирилловском монастыре.

    _^_




    * * *

    Ударишься в темное, светлое,
    в цветное, во "весь этот джаз" *.
    Свернешься калачиком, пeтлею.
    Забудешь, который здесь час!

    И нить, что отсюда потянется,
    потянет назад, в... Кагарлык -
    подстрочником. Что-то упрямится
    мотивчик на русский язык.

    И Бродский на "инглиш" отсчитывал
    ударами левой ноги.
    И чуждою речью подпитывал,
    пока разносил сапоги.

    Я схвачен колючими буквами,
    закопан по шею в пески,
    и брежу во сне акведуками,
    чужой серединой реки.


    * "Весь этот джаз" - название фильма Б. Фосса.

    _^_




    * * *

    Дорога линией бедра
    холмов, бегущих к водопою.
    И море синее - с утра
    зеленое и голубое.

    Широкобедрый Тель-Авив
    с эмблемою летучих рыбок
    бросает мне презерватив,
    как розу, выходцу Магриба *.

    Есть пыль - для дождика пирке,
    для слов - достаточно песчинок.
    И эхом от строки к строке -
    поэт гуляет с "капуччино".


    * Магриб - Арабский Запад.

    _^_




    ДВА  СТИХОТВОРЕНИЯ

    1.

    Не в полноводном Днепре, а в сухом Иордане
    я простою - по колено, по пояс, по шею
    в илистом дне, накрываясь волною страданий,
    тазиком медным столетий, и - окаменею.

    Кто призовет меня, с тем и начну переписку,
    током реки заряжаясь и кровью заката.
    Кто там горит и кричит из куста тамариска...
    Яблоко солнца завернуто в серую вату.

    Серые в яблоках скачут, несутся по склонам,
    не захлебнувшись рекой, - задохнувшись песками.
    Сколько часов бог рассыпал по нашим ладоням,
    сколько просыпалось мимо и стало веками.



    2.

    Я над рекой, как памятник, стою!
    И мог бы над любой рекою мира,
    шлифуя солнцем медную струю,
    не слыша плеск, с улыбкою сатира, -
    в сиянии момента и реки,
    катящей города - волной, и страны...
    Мы встретимся на Эльбе в час тоски,
    соединив оружие и раны.

    Мы встретимся, отображаясь там,
    в Днепре широкоскулом и косматом,
    как памятник годам или местам,
    вошедшим в кровь, разлитую закатом.

    _^_




    * * *

    Ты спрашиваешь, я молчу.
    Слова, что тень и дым,
    вьют кокон яркому лучу,
    найду тебя по ним.

    И схлынут воды в зеркалах,
    нет женщин и мужчин -
    любовь в изгибах, в уголках,
    на самом дне морщин.

    Теряя женщину в песках,
    как правду о себе.
    Я буду сном ее, и в снах -
    мы сами по себе.

    _^_




    * * *

    Вернешься в город... жечь черновики.
    И рухнут все пласты. И там, из ямы, -
    и солнца свет, и солнца синяки -
    перед глазами плавают кругами.

    И я здесь жил! Летал на небеса
    с балкона и со старого дивана
    с девчонкой, до которой три часа
    полета от меня, увы, болвана.

    Я засушил в сознании пейзаж,
    разрыв реки, смешного человека
    посыпал пеплом, искорками глаз,
    сухой слезою и кашицей света.

    _^_




    AMORE-МОРЕ

    Теплые воды меня омывают забытого океана.
    Гладят на пару с ветром по золотым лопаткам.
    След от худого тела затягивается, как рана.
    Волны шипят к песочным прижавшись складкам.

    Бисером кислорода - чувства со дна всплывают.
    Тонкой прозрачной нитью жизнь обозначив сходу.
    Стало на миг телесным, что никогда не бывает:
    ожило, полетало, село на звонкую воду...

    Смотрит на воду, вверх - на облаков палатку,
    на пик, где белый флажок от смеха трясет щеками.
    И ветер золу сгребает на золотую лопатку.
    И синие волны бегут на берег с высунутыми языками.

    _^_




    * * *

    Все надоест и не заметишь,
    как потеряют имена
    любимые, которым светишь,
    и вечный город, и страна.

    И кровь, которой быть горячей,
    застынет, превращая в лед
    зигзаг реки, зигзаг удачи,
    еще непрерванный полет.

    И жизнь потребует исхода
    всего, чему нет места быть.
    И пузырьками кислорода
    слова соединятся в нить...

    И хрупкие небес картины -
    осколками на языке.
    И отголосками латыни
    бузят колокола в песке.

    Подменой всех стихий, стихией
    в крови взрывающихся слов,
    восходит солнце стать мессией
    для остывающих голов.

    _^_




    * * *
      "Я дышу сквозь тростинку на самом дне"
      Г. К.

    Я почти не дышу, я на самом дне.
    Мотыльками порывы света.
    Я - ничто, в понимании, что - нигде,
    и что песенка спета. Спета!

    Плавниками уже онемевших губ
    вслух цежу еще воздух бледный.
    И слезами блестящими лгу, как лгут
    перед вечностью или бездной.

    Но часы как-то медленно в такт идут,
    сонно пчелы жужжат на раме,
    застывая, как будто уже не тут
    звук их слышен, а в небе, в яме,

    где почти не дышу я на самом дне,
    и сквозь темень смотрю, сквозь воду.
    И стеклянные капли блестят на мне,
    разрываясь в лицо восходу.

    _^_



© Изяслав Винтерман, 2003-2024.
© Сетевая Словесность, 2003-2024.





Словесность