A Sonnet is a moment's monument, -
Memorial from the Soul's eternity
To one dead deathless hour. Look that it be,
Whether for lustral rite or dire portent,
Of its own arduous fullness reverent:
Carve it in ivory or in ebony,
As Day and Night may rule; and let Time see
Its flowering crest impearled and orient.
A Sonnet is a coin: its face reveals
The soul, - its converse, to what Power 'tis due: -
Whether for tribute to the august appeals
Of Life, or dower in Love's high retinue,
It serve: or, 'mid the dark wharf's cavernous breath,
In Charon's palm it pay the toll to Death.
Сонет - мгновенью памятник: спасён
Душою от забвения и тлена
Умерший час. Высокая арена
Проклятий и молитв, пусть будет он
Обильем сложных мыслей напоён.
Им свет слоновой кости, тьму эбена
Венчайте, и столетий перемена
Не тронет жемчуг лучшей из корон.
Сонет - монета, и на ней портрет
Души. На обороте же прочтите:
Он плата ли за гимн, что Жизнью спет,
Приданое в Любви роскошной свите,
Налог ли Смерти, собранный Хароном
У пристани, под чёрным небосклоном.
When do I see thee most, beloved thee?
When in the light the spirits of mine eyes
Before thy face, their altar, solemnise
The worship of that Love through thee made known?
Or when in the dusk hours, (we two alone,)
Close-kissed and eloquent of still replies
The twilight-hidden glimmering visage lies,
And my soul only sees thy soul its own?
O love, my love! if I no more should see
Thyself, nor on the earth the shadow of thee,
Nor image of thine eyes in any spring, -
How then should sound up Life's darkening slope
The ground-whirl of the perished leaves of Hope,
The wind of Death's imperishable wing?
Сонет IV.
Зрение влюблённого
Черты твои не днём ли постижимы,
Поскольку духи глаз на свет дневной
Любуются, молясь тебе одной,
Как образу своей высокой схимы?
Не ночью ли (пока совсем одни мы)
И, полно говорящей тишиной,
Лицо твоё мерцает предо мной
И наши души вновь неразличимы?
Любимая, когда на свете этом
Не быть тебе ни бледным силуэтом,
Ни отраженьем глаз в ручье лесном,
То как на тёмном склоне жизни нашей
Надежда зашуршит листвой опавшей
И Смерть заплещет радужным крылом?
At length their long kiss severed, with sweet smart:
And as the last slow sudden drops are shed
From sparkling eaves when all the storm has fled,
So singly flagged the pulses of each heart.
Their bosoms sundered, with the opening start
Of married flowers to either side outspread
From the knit stem; yet still their mouths, burnt red,
Fawned on each other where they lay apart.
Sleep sank them lower than the tide of dreams,
And their dreams watched them sink, and slid away.
Slowly their souls swam up again, through gleams
Of watered light and dull drowned waifs of day;
Till from some wonder of new woods and streams
He woke, and wondered more: for there she lay.
Сонет V (a).
Брачный сон
Их поцелуй прервался, боль сладка.
Дождь перестал, и в сумраке слышны
Слабеющие трели тишины,
Утолена сердечная тоска.
Тела расстались, словно два цветка,
Повисшие по обе стороны
Надломленного стебля: всё нежны,
Просили губы губ издалека.
Их увлекал поток поспешных снов
К забвенью, только ночь уже прошла,
И души их всплывали под покров
Зари бесцветной влажного крыла.
Он бросил тайны грёз, лесов, ручьёв
Для большей тайны: с ним она была.
What smouldering senses in death's sick delay
Or seizure of malign vicissitude
Can rob this body of honour, denude
This soul of wedding-raiment worn to-day?
For lo! even now my lady's lips did play
With these my lips such consonant interlude
As laurelled Orpheus longed for when he wooed
The half-drawn hungering face with that last lay.
I was a child beneath her touch, - a man
When breast to breast we clung, even I and she, -
A spirit when her spirit looked through me, -
A god when all our life-breath met to fan
Our life-blood, till love's emulous ardours ran,
Fire within fire, desire in deity.
Сонет VI.
Поцелуй
Старенье, близость гибельной земли,
Нашествие превратности лихой
Растлят ли плоть мне, скаредной рукой
Души наряд венчальный схватят ли?
Любимой губы звучно расцвели
В моих губах: гармонией такой
Орфей венчанный встретил дорогой
Незрелый облик, спеющий вдали.
Я, как ребёнок, ею был вскормлён,
Как муж, её ласкал я - и потом,
Как дух, вливался в дух её ручьём,
Я богом был, когда наш громкий стон
Взбивал нам кровь, слияньем окрылён
Огня с огнём, желанья с божеством.
Sweet twining hedgeflowers wind-stirred in no wise
On this June day; and hand that clings in hand: -
Still glades; and meeting faces scarcely fann'd: -
An osier-odoured stream that draws the skies
Deep to its heart; and mirrored eyes in eyes: -
Fresh hourly wonder o'er the Summer land
Of light and cloud; and two souls softly spann'd
With one o'erarching heaven of smiles and sighs: -
Even such their path, whose bodies lean unto
Each other's visible sweetness amorously, -
Whose passionate hearts lean by Love's high decree
Together on his heart for ever true,
As the cloud-foaming firmamental blue
Rests on the blue line of a foamless sea.
Сонет XII.
Прогулка влюблённых
Спит изгородь во вьющихся цветах.
Июньский день. К руке скользит рука.
Простор. На лицах трепет ветерка.
Шептанье ивы тонет в небесах
Бездонных. Отраженье глаз в глазах.
Лучась над летним полем, облака
Ласкают души, нежных два цветка,
Раскрытые в улыбках и словах.
Они идут, касаются едва,
Под сердцем слыша дрожь одной струны,
Их помыслы лишь сердцу отданы
Любви - она всегда для них права:
Так, пенясь, дышит неба синева
На синеве не вспененной волны.
On this sweet bank your head thrice sweet and dear
I lay, and spread your hair on either side,
And see the newborn woodflowers bashful-eyed
Look through the golden tresses here and there.
On these debatable borders of the year
Spring's foor half falters; scarce she yet may know
The leafless blackthorn-blossom from the snow;
And through her bowers the wind's way still is clear.
But April's sun strikes down the glades to-day;
So shut your eyes upturned, and feel my kiss
Creep, as the Spring now thrills through every spray,
Up your warm throat to your warm lips: for this
Is even the hour of Love's sworn suitservice,
With whom cold hearts are counted castaway.
Сонет XIV.
Весенняя дань юности
Так свеж ручей, но ты милее втрое:
С твоих густых волос я снял покров,
И вижу робкий блеск лесных цветов,
Запутанных в их золотистом рое.
На грани года, в чуждом ей настрое,
Колеблется Весна: на тихий зов
Не тянется терновник из снегов,
Беседки полнит веянье сырое.
Но солнце будит луг в апреле раннем.
Закрой глаза, ты слышишь, здесь и там
Весна проходит лёгким трепетаньем,
Как поцелуй, по векам и губам,
И целый час Любовь клянётся нам,
Что в сердце снег хранить мы перестанем.
Those envied places which do know her well,
And are so scornful of this lonely place,
Even now for once are emptied of her grace:
Nowhere but here she is: and while Love's spell
From his predominant presence doth compel
All alien hours, an outworn populace,
The hours of Love fill full the echoing space
With sweet confederate music favourable.
Now many memories make solicitous
The delicate love-lines of her mouth, till, lit
With quivering fire, the words take wing from it;
And here between our kisses we sit thus
Speaking of things remembered, and so sit
Speechless while things forgotten call to us.
Сонет XVI.
День любви
Дворцы её, не зная ничего,
Так презирают этот скромный дом,
Но милая мечтает лишь о нём.
Лишь здесь любви творится волшебство:
Пока, противясь действию его,
Бегут часы, сбиваясь в тёмный ком,
Часы любви в пространстве огневом
Поют, и всё лучится оттого.
Нисходит память к тонким уголкам
Любимых губ и, пламенем сквозным
Подхвачены, признанья дышат им.
И мы то отдохнуть даём губам,
Беседуя о прошлом, то молчим,
Внимая позабытым голосам.
What dawn-pulse at the heart of heaven, or last
Incarnate flower of culminating day, -
What marshalled marvels on the skirts of May,
Or song full-quired, sweet June's encomiast;
What glory of chance by nature's hand amass'd
Can vie with all those moods of varying grace
Which o'er one loveliest woman's form and face
Within this hour, within this room, have pass'd?
Love's very vesture and elect disguise
Was each fine movement, - wonder new-begot
Of lily or swan or swan-stemmed galiot;
Joy to his sight who now the sadlier sighs,
Parted again; and sorrow yet for eyes
Unborn, that read these words and saw her not.
Сонет XVII.
Шествие Красоты
Пульс утренней зари с неспешной сменой
Созвучий; день, свернувшийся цветком;
Май, нежно ожививший всё кругом;
Июнь, прославлен песней вдохновенной;
Счастливый миг в ладони у вселенной -
Кто помнил их в том вихре огневом,
Когда она, с блистающим лицом,
По комнате прошла обыкновенной?
Живой покров любви скрывал едва ли
Её шаги - так лилия цветёт
И проплывает лебедь-галиот.
Отрада тем, кто всё грустней вздыхали,
Расставшись с ней, и океан печали
Тому, кто лишь слова о ней прочтёт.
Your hands lie open in the long fresh grass, -
The finger-points look through like rosy blooms:
Your eyes smile peace. The pasture gleams and glooms
'Neath billowing skies that scatter and amass.
All round our nest, far as the eye can pass,
Are golden kingcup-fields with silver edge
Where the cow-parsley skirts the hawthorn-hedge.
'Tis visible silence, still as the hour-glass.
Deep in the sun-searched growths the dragon-fly
Hangs like a blue thread loosened from the sky: -
So this wing'd hour is dropt to us from above.
Oh! clasp we to our hearts, for deathless dower,
This close-companioned inarticulate hour
When twofold silence was the song of love.
Сонет XIX.
Тихий полдень
Ладонь твоя росой окроплена,
Раскрылся пальцев розовый бутон.
В глазах покой. Луг светом испещрён.
То пенится, то спит небес волна.
Отсюда нам поляна вся видна,
Калужниц жёлтых светел отворот,
Купырь к стене боярышника льнёт.
И, как в часах песочных, тишь плотна.
Играет стрекоза на листьях трав,
Лазурной нитью с облака упав,
Откуда к нам слетел крылатый час.
Мы этого певца к сердцам прижмём,
Негромкого, любовным языком
Друг в друге обессмертившего нас.
Sweet dimness of her loosened hair's downfall
About thy face; her sweet hands round thy head
In gracious fostering union garlanded;
Her tremulous smiles; her glances' sweet recall
Of love; her murmuring sighs memorial;
Her mouth's culled sweetness by thy kisses shed
On cheeks and neck and eyelids, and so led
Back to her mouth which answers there for all: -
What sweeter than these things, except the thing
In lacking which all these would lose their sweet: -
The confident heart's still fervour: the swift beat
And soft subsidence of the spirit's wing,
Then when it feels, in cloud-girt wayfaring,
The breath of kindred plumes against its feet?
Сонет XXI.
Любовная нежность
Волос её потоки, плеск ручьёв.
Её ладони, как венок живой,
Сомкнулись над твоею головой.
В её губах и взорах нежный зов
Любви, во вздохах робкий шёпот слов.
Ласкал ей щёки, шею, веки твой
Безумный рот, отдав им огневой
Вкус губ её, где встречный дар готов.
Что больше? То лишь, без чего могла
Вся эта нежность обратиться в прах.
Горенье сердца милой. Резкий взмах
И ниспаденье тонкого крыла,
Когда душа взлетает, как стрела,
С другой душой теряясь в облаках.
Sometimes she is a child within mine arms,
Cowering beneath dark wings that love must chase, -
With still tears showering and averted face,
Inexplicably filled with faint alarms:
And oft from mine own spirit's hurtling harms
I crave the refuge of her deep embrace, -
Against all ills the fortified strong place
And sweet reserve of sovereign counter-charms.
And Love, our light at night and shade at noon,
Lulls us to rest with songs, and turns away
All shafts of shelterless tumultous day.
Like the moon's growth, his face gleams through his tune;
And as soft waters warble to the moon,
Our answering spirits chime one roundelay.
Сонет XXII.
Пристань сердца
Как девочка, порой меня обнять,
Спастись от крыл тоски спешит она,
Бормочет что-то странное, бледна,
Заплакана, волос кусает прядь.
И я, измучен жизнью, к ней опять
Лечу напиться счастья допьяна.
Любовь - непобедимая страна,
Где зло не научилось выживать.
Любовь, прохлада полдня, свет ночной,
Даёт покой нам, оградив от смут
Бездомных дней, чей натиск вечно лют.
Поёт, круглится лик её чудной,
И водами, влекомыми луной,
Ей вторят наши души и цветут.
Even as a child, of sorrow that we give
The dead, but little in his heart can find,
Since without need of thought to his clear mind
Their turn it is to die and his to live: -
Even so the winged New Love smiles to receive
Along his eddying plumes the auroral wind,
Nor, forward glorying, casts one look behind
Where night-rack shrouds the Old Love fugitive.
There is a change in every hour's recall,
And the last cowslip in the fields we see
On the same days with the first corn-poppy.
Alas for hourly change! Alas for all
The loves that from his hand proud Youth lets fall,
Even as the beads of a told rosary!
Сонет XXIV.
Гордость Юности
Чужды печали детскому уму,
В нём скорби по умершим не найдём,
Дитя печётся только о живом,
А мёртвое - зачем оно ему?
Так Новая Любовь дана всему,
Летит она с багряным ветерком,
Не видя в упоении своём,
Как Старая Любовь скользит во тьму.
Меняясь, час прочерчивает круг.
Калужницы рассветный перелив
Нарушит мак, пунцов и горделив.
И бусины воспоминаний вдруг
Уронит Юность из надменных рук,
Навек перебирать их завершив.
Thou lovely and beloved, thou my love;
Whose kiss seems still the first; whose summoning
Even now, as for our love-world's new sunrise,
Shed very dawn; whose voice, attuned above
All modulation of the deep-bowered dove,
Is like a hand laid softly on the soul;
Whose hand is like a sweet voice to control
Those worn tired brows it hath the keeping of: -
What word can answer to thy word, - what gaze
To thine, which now absorbs within its sphere
My worshipping face, till I am mirrored there
Light-circled in a heaven of deep-drawn rays?
What clasp, what kiss mine inmost heart can prove,
O lovely and beloved, O my love?
Сонет XXVI.
Охвачен восторгом
Любимая, великолепна ты!
Меня целуешь робко, как впервой.
Глаза лучатся дымкой заревой.
Слова струятся с вечной высоты,
Подобно пенью голубя, чисты.
Моя душа - в руке твоей живой,
И над моею бедной головой
Тепло руки, звучанье красоты.
Как взгляд мой беден, как скучны слова!
Вокруг меня ты замыкаешь круг,
И гасну я, и возникаю вдруг,
Преображённый лаской божества.
Да, речь моя - потуги нищеты.
Я лишь кричу: великолепна ты!
Sometimes thou seem'st not as thyself alone,
But as the meaning of all things that are;
A breathless wonder, shadowing forth afar
Some heavenly solstice hushed and halcyon;
Whose unstirred lips are music's visible tone;
Whose eyes the sun-gate of the soul unbar, -
Being of its furthest fires oracular; -
The evident heart of all life sown and mown.
Even such Love is; and is not thy name Love?
Yea, by thy hand the Love-god rends apart
All gathering clouds of Night's ambiguous art;
Flings them far down, and sets thine eyes above;
And simply, as some gage of flower or glove,
Stakes with a smile the world against thy heart.
Сонет XXVII.
Пределы сердца
Порою облик твой почти несносен,
Так полон он значенья всех вещей.
Как чудо, что не видел глаз ничей,
Как выпитая солнцем неба просинь.
Твой рот и молчалив, и звуконосен.
Освобождая ум от мелочей,
Струится взгляда огненный ручей,
Вся жизнь там, и весна её, и осень.
Любовь сильна: с ней делишь власть не ты ли?
Любовь тебя ведёт, и оттого
Осядет пылью ночи колдовство.
Любовь твои глаза хранит от пыли,
С улыбкой ставя мир, как розу или
Перчатку, против сердца твоего.
What other woman could be loved like you,
Or how of you should love possess his fill?
After the fullness of all rapture, still, -
As at the end of some deep avenue
A tender glamour of day, - there comes to view
Far in your eyes a yet more hungering thrill, -
Such fire as Love's soul-winnowing hands distill
Even from his inmost ark of light and dew.
And as the traveller triumphs with the sun,
Glorying in heat's mid-height, yet startide brings
Wonder new-born, and still fresh transport springs
From limpid lambent hours of day begun; -
Even so, through eyes and voice, your soul doth move
My soul with changeful light of infinite love.
Сонет XXVIII.
Свет души
Кого так полюбил бы на земле я?
Когда любовь достигнет полноты?
Утихла страсть, исполнились мечты,
Но, как заря рождается, смелея,
Пока черна глубокая аллея,
Уже дрожишь и воскресаешь ты,
И тянутся из рук Любви мосты,
Росою свежевыпавшей алея.
Стремится путник радостно вперёд
При свете дня, затем глубокой ночью
Огонь созвездий видит он воочью,
А после - восхитительный восход.
Так блещет и душе моей в ответ
Любви безмерной переменный свет.
Love, through your spirit and mine what summer eve
Now glows with glory of all things possess'd,
Since this day's sun of rapture filled the west
And the light sweetened as the fire took leave?
Awhile now softlier let your bosom heave,
As in Love's harbour, even that loving breast,
All care takes refuge while we sink to rest,
And mutual dreams the bygone bliss retrieve.
Many of the days that Winter keeps in store,
Sunless throughout, or whose brief sun-glimpses
Scarce shed the heaped snow through the naked trees.
This day at least was Summer's paramour,
Sun-coloured to the imperishable core
With sweet well-being of love and full heart's ease.
Сонет ХХХ.
Поздний огонь
Любимая, нам в этот вечер летний
Все вещи, как и днём, принадлежат.
Мы видим синевеющий закат
И солнце, что горит всё незаметней.
Так вольно дышит грудь, и боли нет в ней,
Любовь нас оградила от утрат.
Давай уснём, пусть горести молчат,
Нас возвращая радости последней.
Придёт зима. Земля замрёт, одета
Слоистым снегом, блещущим едва
Сквозь тёмные, нагие дерева.
Но был минувший день любимым лета,
И солнцем вся душа его согрета,
Спокойно сердце, и любовь жива.
|
