Умер Чарльз Томлинсон - выдающийся английский поэт и художник, литературовед и переводчик поэзии - от Тютчева, Антонио Мачадо, СесараВальехо, Октавио Паса до Джузеппе Унгаретти и французских поэтов. Он прожил долгую и плодотворную жизнь, был удостоен многих премий, 5-ти почетных докторских степеней, избран как в Королевскую, так и в Американскую академии, однако начало его поэтической судьбы в Англии складывалось противоречиво. Чарльз Томлинсон родился и провел детство в городе Сток-на-Трентоне в графстве Стаффордшир. Хотя он и защитил диссертацию в Кембридже, где учился у молодого тогда Дональда Дэйви (1922-1995), который писал, что "Томлинсон научил его видеть, в частности архитектуру, а я научил Томлинсона чтению, в частности, синтаксису", Томлинсон не примкнул к "Движению", как называлась группа поэтов, в которую помимо Дэйви входили Филипп Ларкин, Элизабет Дженнингс, историк и поэт Роберт Конквест, также недавно умерший, Том Ганн, КингслиЭмис, Джон Уэйн и другие. Более того, Томлинсон не признавал ни Дилана Томаса, требуя от слов точности и обвиняя популярного поэта в том, что тот "играл словами, словно они сделаны из пластилина", ни социальную поэзию "Рассерженных молодых людей". Он заметил, что "у англичан довольно неряшливые идеи об отношении между умом и чувством, и можно только вздыхать и продолжать верить, что есть такая вещь как страстный интеллект". Вместо этого Томлинсон обращается к Америке, где находит близких по духу поэтов - от Уильяма Карлоса Уильямса, ЭзрыПаунда, Марианны Мур, Уильяма Стивенса, наиболее близкого ему в ту пору поэта, Луиса Зукофского до Чарльза Олсона, Роберта Данкена и Роберта Крили, поэтов "Блэк Маунтин". Немудрено, что международное признание предшествовало признанию Томлинсона на родине. Нобелевский лауреат Октавио Пас, многолетний друг и почитатель Томлинсона, автор лучшего, на мой взгляд, эссе об английском поэте и художнике "Графика Чарльза Томлинсона", писал: "Если Томлинсон - поэт, для которого внешний мир существует, следует добавить, что этот мир не существует для него как независимая реальность, в отрыве от нас. В его стихотворениях различие между субъектом и объектом стирается, пока не становится не границей, а скорее зоной взаимного проникновения, причем приоритет отдается субъекту, а не объекту: мир не является репрезентацией субъекта - субъект является проекцией мира. В его стихотворениях внешняя реальность - более, нежели просто пространство в котором разворачиваются наши действия, мысли и эмоции - это климат, который включает нас, неосязаемая субстанция, одновременно физическая и умственная, в которую мы проникаем и которая проникает в нас. Мир превращается в воздух, температуру, ощущение, мысль, и мы превращаемся в камень, окно, кожуру апельсина, торф, пятна нефти, спираль.
Миру как спектаклю [ср. "Весь мир - театр" Шекспира - Я. П.] Томлинсон противопоставляет понятие - весьма английское - мира как события. Его стихотворения не живопись, но и не описание объекта или его более или менее постоянных свойств; его интересует процесс, который превращает объект в то, чем он является".
Под редакцией Томлинсона издана Оксфордская антология поэзии в переводах. Первая книга Томлинсона была опубликована в 1951 г. "Собрание стихотворений" вышло в 1985 г. в OxfordUniversityPress, a затем там же"Избранные стихотворения 1955-1997" и в 2009 г. "Новое полное собрание стихотворений" (CarcanetPress). Под его редакцией изданы собрания стихотворений, эссе и дневников многих американских поэтов, о которых он также опубликовал книгу "Некоторые американцы".
С 1985 по 2000 гг. Томлинсон записал все свои опубликованные стихотворения для Килского университета (Keele University), что также представлено в собрании Пенсаунд университета Пенсильвании, где есть записи переводов Тютчева, бесед и выступлений Октавио Паса: writing.upenn.edu/pennsound/x/Tomlinson.php
На могилах Хопи
нет крестов. Они покоятся
неглубоко
под набросанными сверху
небольшими валунами. Небо
над пустыней
с ее песчаными звездами
и ревностным
равенством
пустыни и пустынного неба
кажется по размаху и ритуалу
достойным породниться
со смертью и стать ее ровней.
"Гомер
имя мое", - сказал
старик мастер-кукольник.
Я познакомился с ним летом. Онуже умер,
когда я вернулся осенью.
Он сидел,
как олимпиец,
в своей прохладной комнате
на скалистой крыше мира,
неуязвим для хватки
обстоятельств,
и умер,
мастеря ослика из куска кукурузы.
"Это, -
сказал его сосед, -
случилось неделю назад". А неделя,
что лежала невосполнимо меж нами,
простерлась до песков,
до покрова
бесконечного
безводного морского ложа, под
простором, застя взор,
отступила, как немая, и просторна, как смерть.
Ни души здесь,
ни тела:
тонкий пахучий воздух
пронзает широкие ноздри,
которые вдыхают мрак.
Белое чело замерзает
там, где блеск снега
несется, минуя вершину,
над шелковым лугом туч,
чтобы сразиться с луной.
Никто не видит
бесснежный ряд деревьев,
осины невесомо ёжатся
и сосны вокруг,
едва поднимая
свои тяжелые
пагоды листвы,
все ж издают неумолчный
звук, точно море
омывает озеро из гор.
И никто не спускается
по сухим оползающим выступам
на площадку,
чтоб стоять
одиноким изостренным отраженьем,
коль не считать качающегося лика луны.
Некто
находит ничей дом,
того, кто нашел золото там:
ушло золотишко, а он
(суров в своей тавтологии)
должен тоже отбыть,
а здесь, опален солнцем
и пронизан лунной, приходит
в упадок его дом, который никто не займет.
Круг святых, все
истерзаны, покалечены, связаны,
истекают кровью, в деревянном фризе
под тьмой центрального купола
из золота. Они
в раю теперь,
а мы нет -
стопы барокко ушли,
возносясь по спирали, кровью
купленное раннее воскресение,
оставив нам эту
картину ран, трещину
во вселенной, запечатанную
за их летящими спинами.
Мы здесь, и женщина
простерлась, оплакивая их
там, и золотая завеса
блистает, окаймляя ее,
прикрывая, пока ее причитанье
не заполнит каменное ухо
весь полый sanctum 5
и она станет голосом
тех ран, кричащим сквозь
неукротимое кровотечение, где
ее распластанные ничком плечи -
цена и тяжесть
утраченного рая.
1965 (Из чикагского журнала "Поэтри", апрель/май 1965 гг.)
Те лучше дни, когда не уезжаешь,
Твой дом - вот кладезь тихих изменений,
Скрип мебели и полурифма дел,
Полупротерты окон рамы, что
Не утверждает то, чем вещь была,
Давая ей возможность проявиться.
Цвета все с серым в тон, да, с фоном дня,
С погодой в унисон, но что есть "серый",
Когда над ним парят оттенки стаей,
В них блеск, когда бы солнца луч проник,
Но нет его. И вот в оконной раме
Дрожит стекло и удостоверяет
Взлетающего самолета дальний рёв.
Друг в друга, тянешься теперь
К единству с внешними углами дома,
Со стенами, и поддается дверь
Ключу в миг отступленья в дом,
В мерцанье света - там, где занавеска
На полпути встречается с окном.
1 Название "хопи" - сокращение от самоназвания данного народа, HopituhShi-nu-mu, "мирные люди" или "мирные малые". Территория Народ Хопи, живущего в резервации, исповедующего пацифизм, окружена более многочисленным и воинственным племенем Навахо.
3 Пулу - шелковистый материал, получаемый из волокон Hapu'upulu (Cibotiumglaucum), древесного папоротника, растущего на Гавайских островах, но не в пустыне.
4 Халиско - штат Мексики, официальное название Свободный и Суверенный Штат Халиско (EstadoLibre y SoberanodeJalisco). Название штата означает "песчаная равнина", произошло от ацтекских слов xalli (означает "песок" или "почва") и ixtli (означает "лицо" или "равнина") и суффикса -co (место).
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
