Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




ПЛАТОШИНЫ  ЯЙКИ


Я где-то месяца три ни с кем не сношался. С тех пор, как от меня Ленка ушла. Из ушей моих уже сочится семенная жидкость, и это не гипербола, потрогайте. Думал сегодня махну на дискотеку, сниму телку покруче, вставлю разок промеж ног, вспомню молодость. Потом решил изложить все, как было. Сублимация, мать вашу. Так что все это я как бы хуем пишу. Поэтому и композиция нестройной будет и мизансцены прихрамывать. А что делать? Сначала на дискотеку, а потом излагать? Тогда хуй изложишь.

Началось все с того, что мы с ребятами решили кастрировать Платона. Идея принадлежала Лейбницу. Далась ему эта Мировая Душа! Платоша выходил из "Арлекино" как обычно в 1:30 ночи. Я: "У вас закурить не будет?" Платоша в улетном прикиде - красный пиджак, ковобойские полусапожки. Сдал Владу недавно пару цистерн мазута, наварил пятнашку, отоварился в "Стокманне", сучара. Он мне лениво так, вполоборота: "У меня с ментолом", и прет себе. Я за ворот его: "Только не строй из себя крупного мыслителя, гамнюк", и по соплям его. Он меня на бога: "Хочешь с Владом дело иметь, да? Да?" Тут Лейбниц из-за угла, прихрамывая, к нам семенит. Приобщился к фуршету, намазал Платоше два бутерброда с красной икрой, припугнул монадой, все как положено. Тот враз атрофировался и на попятную. Тут я его и кастрировал. Он аж пришизел: "За что, командир?" "А за красивые глаза, жопа. Идейный шибко!"

Дома Ленка не спала, ворочалась, сопела. Я к ее ручке пухлой припал, она отходчивая. У Ленки очень импозантная внешность, когда накрасится. Это мое субъективное мнение. Принес ей в клювике Платошины яйки. Она "Вас ис дас?" Ленка - немка. Я: "Дас ис Платошины яйки, мамочка". Она аж расцвела. И такой я буду ее любить, пить ее немецкие соки, все, что хотите. Мы с ней знакомы с институтской скамьи. Приехала она из ГДР, а сейчас ГДР уже нет. Есть единая Германия, а ее в единую не тянет. И меня не тянет. Здесь я родился, здесь у меня круг общения, здесь я свой. Здесь когда-нибудь все будет путем, я это подкоркой чую. Просто до этого дожить надо, вот и все. Платошины яйки Ленка подвесила к люстре и раскрутила. Ну чем не диско? Я пригласил ее на танец. Мы долго вальсировали.

Наутро ко мне подвалил Влад. Таким суровым я не видел его аж с семинаров Дерриды. Сильно он тогда рассерчал на Жака за его марксистские выкрутасы. Я ему, помню, втолковывал: "Влад, это не тот Маркс, что ты конспектировал в аспирантуре. Это другой Маркс, Влад. Их там несколько было: Граучо, Чико, Карло". Влад даже не улыбнулся. С тех пор, как у него забрали лицензию спецэкспортера, он стал невменяем. Судите сами: Ленку он швырнул на пол, меня прислонил затылком к серванту и в лоб мне: "Что за дела, Барух? Что за наезды на Платона?" Я спокойно так: "Во-первых, немедленно извинись перед Еленой. Во-вторых, не называй меня Барухом. Мое имя Борис. А в-третьих, и тебе это известно не хуже меня, Платон повел себя крайне неэтично по отношению к моим западным партнерам. И кроме того, я не обязан тебе ничего объяснять. Если хочешь, тебе все объяснят ребята Эразма".

Услышав имя Эразма, Влад поостыл. Но тут я должен сделать небольшую паузу и рассказать, кто такой Владислав Маковеев, по кличке Аврелий, и при каких обстоятельствах мы познакомились.

Это было на Черном море в годы застоя. Был сентябрь, и я прогуливался по набережной с барышней по имени Инна. Она ждала от меня ребенка, но я с этим не торопился. Влад учился на четвертом курсе Бауманского и целовался исключительно с дочками дипломатов - в то время это было очень престижно. Ай, Черное море, вор на воре - Боже, как давно это было! Когда Влад появлялся на набережной в своем спортивном костюме изумрудного цвета, даже старушки, торговавшие семечками, - и те начинали издавать булькающие звуки - так он был хорош собой. Короче, как вы уже наверно догадываетесь, Влад отбил у меня Инну (за что я до сих пор ему признателен), женился на ней и усыновил моего Павлушу. Потом вышел этот указ Гайдара. Потом Эразм стал настаивать на 25 процентах от каждой сделки, идущей через Роттердам. Потом Ленка конкретно сказала: либо она, либо эти подонки. Что было дальше, вы знаете.

Когда люди Эразма во время второго наезда на Влада доходчиво объяснили ему насчет Платошиных яек и древесины, и всего прочего, включая феррометаллы, он на какое-то время угомонился. Но мне ведь от этого не легче. Ленку ведь феррометаллами не заменить. Из моих вещей вещей она взяла Платошины яйки и томик Хайдеггера. Последний раз ее видели на Чистых прудах. Говорят, она предлагала себя какому-то иностранцу у коммерческих палаток, но как-то неубедительно. А может запрашивала много? Если у нее так дальше пойдет, может она вернется?

А из ушей моих все сочится семенная жидкость, и не остановишь ее. Странно все же устроен человек. Предупреждаю, если завтра я кого-нибудь не трахну, я сделаюсь социально опасен.

Хотя как вспомню, что Лейбниц сказал о всеобщем порядке, нет-нет да и полегчает на какое-то время. "Следовало бы иметь в виду, - сказал Лейбниц, - что Бог ничего не делает вне порядка, и то, что считается необычным, бывает таковым лишь по отношению к какому-нибудь частному порядку. Если взять всеобщий порядок - все бывает согласно с ним".

Я многое ему готов простить за эти слова.




Вынужденная посадка: сборник рассказов
Оглавление
Следующий рассказ




© Павел Лемберский, 2009-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
Словесность