Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Мемориал-2000

   
П
О
И
С
К

Словесность




ТЕД  БАНДИ  НИКОГДА  НЕ  УМИРАЛ


Теду Банди всю ночь снился тираннозавр. Тираннозавр был очень вежлив, он следовал за Тедом, куда бы тот ни пошел, - его огромная морда всегда выглядывала из-за угла, за который Тед хотел повернуть. Тираннозавр не желал ему зла, но Тед не хотел быть слишком близко к нему - Тед опасался, что тираннозавр может съесть его, скажи Тед что не то в ответ на какие-то очень личные для него вопросы. Тед не хотел рассказывать, что ему уже которую ночь снятся его друзья, совсем еще мальчишки, которые плюют на него, стоя кружком, а он притворяется спящим, потому что плюют они, словно кончают, дергают головами, тазом, закатывают глаза и всё плюют и плюют, слюна такая вязкая, удивительно ароматная. Тед открыл глаза и рассмеялся - он прогнал мальчишек с улыбкой на устах, чтобы не слишком увлекались.


~~~


Теду Банди снились сны и он был очень счастлив.


:::


Между этими двумя абзацами выше должна быть натянута кривая проволочка повествования, желательно медная, но если кому взбредет в голову, тот может воткнуть кривой стальной гвоздь, сути это не изменит - там бежит желтый ток. Начало и конец, в произвольно порядке, возможно даже, одно за другим.


:::


это не сексомния

я не какой-то сраный сексомниак. я всё прекрасно понимаю, что делаю и что происходит.

поправка 2003го года. мэнхант объявлен. даже если ты спец по женщинам постарше, то всё равно тебе прикатят то, что маленькие девочки входят в круг твоих интересов, ну а прежде всего, самым главным упреком будет то, что ты просто хочешь трахаться


:::


Тед Банди был очень смирен со своей девушкой. Он хотел всегда быть с ней. Так, как он этого хотел. Но этого было сложно от неё добиться, потому что это было слишком глубокое и явное, чтобы это можно было бы просто так обнажить перед ней. По ночам он дергался в постели и плакал во сне, она не решалась его будить. Она не решалась с ним поговорить на эту тему, ограничиваясь извечными «поговори со мной, мне нужно знать что с тобой». Вот именно, ей нужно знать. Ему нужно было другое. Но он бы никогда об этом не рассказал. Ему снилось, что они сидят на постели: он и она. Она в подробностях рассказывает о своем любовнике, как она с ним трахалась, как сосала, как он кончал ей на лицо, на губы, как она слизывала его сперму, как глотала, а потом снова брала в рот, в горло.

Насытив рассказ подробностями, она переключилась на другого; опять подробности, однако Теду больше запоминались оральные моменты. Этих двоих она помнила еще четко, остальных же объединила словом «муть»: ну а дальше муть какая-то, попойки, бары, клубы, танцы, честно, туман какой-то, помню, что трахалась постоянно, муть, говорю же. Тед пытается дать ей пощечину, но едва касается её щеки. Она улыбается, еле фокусируя взгляд на нем. Он пытается ударить её еще и еще - ничего не выходит. Тед чувствует, что рвотными волнами на него накатывает истерика. Он плюет в неё, стараясь выдавить как можно больше слюны; он не может забрызгать её иным, ведь она сама иная - ему всё равно не удастся её осквернить. Она, словно манекен, валится на спину, задрав согнутые ноги, смеется. Он покрывает её лицо слюной. Она говорит: да, я же сейчас иду к нему, как же его зовут...я хочу, мне надо собираться. Тед бьется в истерике...умолкает, зрачки перестают бегать, как безумные, слезы втягиваются в протоки, крик растворяется в бронхах. Чего же ей самой надо? Какого Теда она хотела?

Тед видит, как из его головы начинает расти железный дом, нет, завод, да, с мостами, фермами, опорами (всё очень сухое и шершавое), башнями, антеннами, гусеницами, клешнями, которые продолжают строить сами себя, выше и выше, всё скрипит, раскачивается на желтом ветру - это не скинешь, с этим придется жить, потому что все эти башни и заводы (у неё в голове) не более чем милые лужайки и совместные поездки по выходным. Она уходит, Тедди спит спокойно и старается больше не кричать.


:::


- Я слышу все эти звуки в своих ушах. Я действительно их слышу. -

Он говорил мне это целыми днями. Он говорит мне это целыми днями. Он не дает мне спать, он постоянно жалуется, что слышит звуки В своих ушах, понимаете? "В" ушах, не ушами, не просто слышит, а именно "в" ушах, потому что они ТАМ на самом деле, потому что он ничего не слышит. Вообще. Звуки внутри у него и он не может спать. Всю ночь. Уже которую ночь этот дикий ор. Но сейчас-то это другое, это именно то, что он мне сообщил, потому что это с ним происходит. "это" у него. "это" у него УЖЕ! "это" уже там и оно говорит, и колет ему звуки в уши, открывает глаза, ртом ап-ааап, и ничего, только тык-тык В уши, только тык-Тык в уши. Где-то там глубоко.

Поймите, в этом очень сложно разобраться, поэтому надо присматриваться ко всему, что он делает. Крайне сложно уловить устойчивый паттерн реакции, внешние симптомы весьма неоднозначны, поскольку он может принять решение терпеть эти звуки и это очень странно. По крайней мере уже известно, что он не может выколоть себе глаза, ибо это нарушит связь звуков и мира, в котором он уже не может спать и не может забрать назад свои вещи, которые были спрятаны, но не им. Он будто бы хочет проклюнуться сквозь кожу и САМ пойти искать то, что ему принадлежит; нет, это не вещи, но именно то, что принадлежит его телу, которое заперто, именно по этой причине оно стремится выйти и порождает различные изменения в состояниях его сознания. А это уже тревожно, когда вместо обычной поведенческой реакции спустя несколько дней, а то и лет, вдруг обнаруживается, что Тык-Тык в уши выражался в пронзении иглой глазного яблока изнутри. Но ничего не происходит, он жив, он не жалуется, потому что уже БЫЛ тот вопль. Это неважно, потому что звуки всё еще там.

Он выходит из сарая и действительно погружает заточенную отвертку в свою голову, идет кровь, но он выглядит так, будто что-то действительно смог показать.

Вот и всё мое письмо,
потому что я действительно
слышу звуки В ушах.



Лиза нашла это в его левом ботинке, в который он обычно ставил зонт. Она испугалась. Она ничего ему не сказала. Лиза провела ладонью по лоснящейся клавиатуре ноутбука - она была липкой - ладони Теда слишком сильно потели, они везде оставляли жирные следы.

- Тедди, ты знаешь, в общем, я хотела...

- Зови меня Луи, Георг, Тимур, только не Тэ-эдди!


:::


Тимуру снилась змея, располосованная, как бело-зеленый минарет, будто разрубленная на кусочки, он пытался пить, но постоянно проливал из стакана на левое бедро, а змея была не одна. Это было целое чертово колесо змей. Пустые черные глаза, крепкие зубы на крепких хвостах, молчаливое вращение колеса на белом фоне. Сколько еще можно было этим любоваться? Пить я не могу, в правом глазу поселился камень, поэтому приходится придерживать веки пальцами. Вдруг центр круга протыкает жестяная трубочка, вертится и придает колесу ось, ориентир, плоскость, дает воздух. Но я всё равно хочу пить, а в горле по-прежнему хитиновые пластинки мертвого краба. Трубочка расширяется, еще, еще шире - это уже огромный жестяной тоннель, вокруг которого вьется бело-зеленая лента. Тимур видит крохотного человечка у устья тоннеля, тот на коленях, совсем без сил; если на миг очнуться, то можно представить, что он в бинтах, но Тимур дышит равномерно, у него красивый хищный нос, ноздри изгоняют выдох, словно впавших в немилость хаджей. Тимур узнает в этом несчастном самого себя. Ему становится очень легко и смешно, из груди рвется зеленый ониксовый шарик. Он пытается приподнять свое тело в воздухе, но шарик с тихим всплеском падает обратно, в самую глубину.


:::


Тед Банди, окончивший психфак, обнаружил у себя в кармане записку; он понял, что её туда положила Лиза, когда нашла её в своем теле.

- дикий ор -

Сегодня ночью отчетливо почувствовал, что внутри меня орет мое тело.

(я так и не смог ему втолковать, что "всё хорошо")

Внутри меня социального орет мое тело, остатки моей воли, остатки желаний и нежеланий.

Прокалывают меня раскаленными иглами, да, так оно, оказывается, и ощущается. Банально, но факт. И нет никакой изысканной словоформы для этого.

Это просто дикий ор.

А вообще забавно, я же как бы тренирован, научен и приучен... наблюдать... ничего не делать, только наблюдать за распадом.

Так же будет интересно наблюдать за распадом "сэлф-репрезентации", эмпирически, безучастно.

Просто интересно, как и во всех остальных случаях наблюдений: когда же сорвет эту крышу нахер?



Я хотел уйти до того момента, как твои поцелуи стали безвкусными. Синапсы, стимулы - их не переубедить. Так думал Тед Банди, когда выбирал молоток.


:::


Луи всю ночь снимал деньги со счета, вырывал купюры из банкомата и бежал в квартиру, бежал к своему чемодану, чтобы упрятать очередную порцию, потом опять к банкомату, обратно, к банкомату, обратно, к чемодану, обратно. Вроде бы зарекся собираться с похмелья, да еще надо попрощаться с матерью, сказать ей, что он на самом деле не хочет отсюда уезжать, тут вроде как прошел кусочек его детства. В этой полуторной распашонке, где он, однажды придя в отчаяние от того, что потерял учебник, разбил крышку унитаза, да еще и заклинил замок входной двери - всё это, когда он опаздывал в школу, - со всей дури пнул пяткой по стене, и стена, отделяющая прихожую и совмещенный санузел, поддалась и проломилась, обнажив под обоями песочного цвета осколки фанеры цвета поносного, так эта дыра и осталась, наспех заклеенная скотчем, а Луи узнал, что его дом - это картонная мышеловка. Чуть позже он обнаружил еще одну дыру за диваном - это была стена уже с соседями. Когда он подрос и стал спать на диване, то голоса в его голове по ночам стали нормальным явлением, но то, что они ему говорили, он вряд ли вспомнит.

Забавно, но именно эта квартира всегда являлась ему, когда ему предстояло что-то «покидать» (Луи никогда не был сентиментален по поводу личного плейсмейкинга и всегда сваливал легко и непринужденно, хотя для виду иногда принимал скорбный вид облепленного банкнотами индийского жениха на коне). Она всегда всплывала: то сумеречной зоной, где он никак не мог продрать глаза и толком осмотреться; то берлогой-убежищем, полном обуви (обуви всегда было очень много, слишком много для такой крохотной прихожей - никто не должен был остаться без своей пары, но почему-то каждый входил, оставлял свою пару и больше за ней никогда не возвращался, словно это мертвые башмаки на набережной Сечени); то последним местом перед концом света, куда, однако, всё равно пытаются проникнуть те, кому, по идее, следовало бы носиться по улицам с выпученными глазами в попытке убежать от неизбежного, но они всё равно пытаются расшатать эти замки - было бы очень здорово, если б их заклинило именно в тот момент. Нет, они звенели и разлетались, а картонных стен рядом уже не было. Были только: чемодан, вещи вперемешку, кипа паспортов без одного - нужного, и забытая где-то кредитка, а еще страх и желание всё перевернуть и вернуть.


:::


Тед Банди много молчал и много думал.

Что изменилось, когда я шагнул за порог человеческого времени, а потом на миг вернулся? Некоторые вещи стали называть "плохими", но люди не могут понять, что меня к ним тянет не из-за запрета, а из-за того, что они прекрасны. Для меня нет "плохого/хорошего", нет "красивого/некрасивого" - нет, есть просто мое устройство, механизм, принцип существования белкового тела, которое получает удовольствие от этих вещей, которые почему-то осуждают. Это называется "эстетическое удовольствие", и я никогда с ними не спорю. Зачем? Для меня, например, цельнометаллический молоток - это «хорошо и красиво». Если это перевести на ваш язык, то получится слово «поэзия».


:::


Георг почувствовал ночью, как распутываются его брови. То, что осталось в постели, начинает жить своей жизнью.



Балет для серийного убийцы.

Шопен, мазурка №58.

Носится с ножом вокруг распластанного тела. Нож в сторону, ноги - в другую. Вмурованная в стену женщина. Бросок в подвал. Почему я не пошел в бальную школу? Потому что инсценировал гипертонический приступ в возрасте пяти лет (сцена была настолько хороша, что я даже терял сознание от мигрени). С тех пор я хотел лишь танцевать, но выходило это лишь во время охоты.

Вступление к «Тристану» Вагнера взято у Шопена, а мои глаза - у Ганнибала Лектера.

У Шопена есть скалка, которой он водит по моему лбу, начиная от места между бровями, разглаживая меня всего, мои страхи и закупоренные чувства.



Георг лежал на спине в своей постели. Сначала перед лицом стали бегать разноцветные штрихи, ленты, точки. Это сопровождалось шумом и происходило, будто бы за стеклом, - на стекле оставались длинные следы. Еще сильнее. Слышались крики. Но Георгу было спокойно и сонно. Тогда они стали разбрызгивать кровь, а потом стали бросать внутренности, но это всё было за прозрачным экраном. Георг устал и уснул.


:::


Это Coffeeheaven на площади Деака Ференца, тут дают неплохой кофе, на мой взгляд потребителя три-в-одном. У окна, за стойкой, сидит привлекательная брюнетка, в её персональной зоне расположилось лицо мужского рода. У неё очень правильное смуглое лицо; губы, словно из воска, так бывает, когда они набухают от возбуждения, пересыхают, но стоит их облизнуть, как они тут же начинают матово сиять тугой плотью. Я прохожу мимо. Прекрасный день, но тратить деньги на кофе в аквариуме - это расточительство, да и не с кем, да и не ради кого. Она никогда не будет моей, так, как она с тем, кого спонтанно выбрала и теперь ей спокойно в своем выборе. Я не буду ничего подстраивать, не буду провоцировать и вызывать интерес. Мне одиноко без неё, но мне она не нужна. Вообще. Другое дело, если бы я смог прожить всё с этой незнакомкой за одну секунду, от начала и до конца. Тут мало будет просто умертвить её посредством молотка и удавки, также называемыми: знакомством, ухаживаниями, совместным проживанием, браком и т.д. Тысяча ночей разговоров не спасут её, не дадут мне и капли того, чего я хочу. Меня уже начинает бить истерический смешок.

Тед замедляет шаг у витринного стекла, миг колеблется, по крайней мере это выглядит колебанием, но на самом деле, он пробует носком ботинка брусчатку, находит выступ. Раздается глухой стук, перерастающий в оглушительный крик. Это Тед со всего размаху врезался лицом в окно, на его перекошенном лице - улыбка, кровь бежит из рассеченной брови, в глазах - стадо окруженных мустангов, а у неё остыл кофе, так что она не обожглась, а просто испортила блузку. Посмеиваясь, Тед заковылял к метро, думая, что в следующий раз надо будет себе руку сломать.

Вот и сейчас ничего не происходит, хотя происходить должно много чего (должно?), все взрывы и девочки, которых я испугаю своим разбитым в кровь лицом, вмазавшись в витрину кофейни, - всё тут, просто никому нет нужды это видеть, даже этим девочкам, даже кофе на их блузках...отстирается, обожжет, успокоит...какая разница? Это всегда будет происходить, раз за разом, вскрик, брызги, беззвучный хохот за витринным стеклом, кровь, ухмылка...вскрик, кофе, вибрация, кровь...вскрик, ожог, мокрый звук по стеклу, оскал... Пока не надоест ничего не делать или пока не выкинут за неимением вида на жительство, но даже тогда! - сто тысяч тонких трубочек воткнутся в землю и я наполню легкие почвой, прорасту и опять ломанусь бревном в чей-то дом, - встречай меня! Это твой персональный ураган за окном!


:::


Теду Банди интереснее всего было читать про кашалотов, разглядывать ужасные шрамы от присосок кальмаров на их мордах размером с автобус. Это жутко, когда опускаешь руки в полную воды раковину, и чувствуешь, как ладони проваливаются в донный ил на глубине тысяч метров. Стоит только поморгать фонариком, как вдруг блеснет гигантский глаз - но тут всегда тихо - ничто не беспокоит глубинных обитателей. Кажется, у Жюля Верна колоссальный кальмар пытался сложить парнишку пополам, чтобы проглотить. Все эти дергания, крики, драма - зачем? - когда можно по-тихому: раскатывается узорчатая дорожка щупальца и твое тело уже вращают, словно статуэтку, - ему всё равно, только ты один слышишь музыку и пытаешься подражать балерине из бабушкиной шкатулки. Ножку ромбиком, согнули в коленке, потянули носочек, легкая, но четко поставленная кисть, держим спинку. Щупальца закручиваются туже, но ритм не меняется - тут он всегда один и тот же; это очень важно - выдерживать ритм. И вот ноги медленно, с миллиметровой точностью заходят в клюв кальмара, словно в точилку. Держим спинку. Хрупкий, как бизе. Воздушный мальчик Тедди. Ног уже нету, мимо проплывают куски и кусочки. Не ломаем линию руки, так, пальчики красиво, натянули суставчики, держим. Можно закрыть глаза и перестать видеть этот хруст методично перемалываемых костей.

Тед улыбается, он счастлив. Наконец-то он, за долгое время, вновь видит резвящихся кашалотов. Удары по воде хвостами, интересные умные разговоры, полные метафор и абстракций. Здравствуй, мой звездный кашалот, я скучал по тебе. Этот кальмар - просто шарманка. Твоя большая голова - это телескоп и мы можем рассматривать весь Омниверс. Мне так давно хотелось побывать в других измерениях, где нет того, о чем мне приходится говорить каждый день. Кашалот, я - твой джекпот! - смеется Тед и тут же грустнеет. - Я знаю, это всё очень скоро кончится, для меня. Меня усадят за стол и незнакомые мне люди заставят меня улыбаться, потому что они говорят, что у меня красивая улыбка. Я ничего не могу с этим поделать. На свете столько красивых вещей, а они прицепились ко мне с этой улыбкой. Я не намерен доставлять им неудобства, просто они почему-то сочли, что так там будет лучше для меня же.




© Асан Исаев, 2011-2024.
© Сетевая Словесность, 2011-2024.




Словесность