Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




ПОРОЧНЫЙ  ПАРАЛЛЕЛЕПИПЕД


Двум Максимам посвящается 


В ворота гостиницы губернского города NN въехал довольно красивый шестилитровый "мерседес", в каком ездят холостяки: отставные "крестные папы", депутаты, губернаторы, в общем, все те, кто имеет солидный пост и достаточно власти, чтобы не бояться налоговой полиции. В машине сидел господин; не красавец, но и не дурной наружности; ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы слишком стар, но и не так уж молод. Въезд его не произвел в городе совершенно никакого шума и не сопровождался ничем особенным: только два сантехника, сидевших свесив ноги в канализационный люк, сделали кой-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем. "Вишь ты", сказал один другому, "вон какое колесо! Что ты думаешь, доедет то колесо в Москву?". "Нет. Неужто сам не видишь, что едет это колесо в другом направлении, я бы даже сказал, в обратном".

И действительно, в "мерседесе" сидел господин Чубчиков, который старался как можно скорее покинуть пределы страны. Одетый в дорогой костюм, он вошел в трактир у дороги, сел около окна, не спуская глаз с машины и подозвал официанта. Тот, в свою очередь, не заставил себя долго ждать: вырос, будто из под земли и тут же согнулся, выражая собою вопрос.

- Сто грамм водки, нет, лучше двести, а на закуску... ну, в общем, сам что-нибудь придумай, и чтоб побыстрее и повкуснее. – произнес он голосом севшим от большого количества выкуренных сигарет и нечеловеческой усталости. Пять часов не выходил господин Чубчиков из своей машины, пять часов его руки, потные от напряжения, сжимали руль, пять часов его глаза... Его глаза наполнялись слезами. Глядя сквозь пыльное стекло, Чубчиков вспоминал маму.



В то же самое время с обратной стороны планеты, под палящим солнцем Калифорнии, стоял совсем другой человек и тоже думал о маме. В руках у него была кисточка, и на борту своего самолета-невидимки он красивым почерком выводил: "If you can read this, we’ve wasted easy money for nothing" ("Если вы можете это прочитать, то мы зря выкинули бешеные деньги").

Под каждым крылом у самолета висело по крылатой ракете с атомной боеголовкой: сегодня ночью правительство приняло решение объявить войну России в связи с тем что президент оной принял в ее состав Югославию. И целый день все телеканалы мира демонстрировали, какими нежными поцелуями обмениваются два руководителя, правда, один больной, другой бывший.

Пол Форест, капитан вооруженных сил США, был красив и ни одна девица не могла пройти, не выгнув шею в его сторону. Широкие плечи, мускулистые руки, открытое лицо европейского типа (дедушка его был ирландец, а бабушка голландка) – как ни крути, а получается портрет этакого мистера вселенная. Символ воплощенной дедушкой и бабушкой американской мечты. Пол Форест закончил надпись. Еще раз обошел самолет. Небольшая нервозность сопровождалась нежными мыслями о доме. На маленькой ферме в Кентукки мама делала сэндвичи. Пол ясно представлял себе ее нежные руки, сжимающие нож, который отец привез еще из Вьетнама. Обычно ножом резали кроликов, но всякий раз, когда у мамы возникали лирические настроения, она кромсала булки и колбасы именно этой семейной реликвией. Папа читал газету "Кентукки Таймс" перед камином. Он всегда ее читал, с тех пор, как десять лет назад вышла его заметка о преимуществе ангорских кроликов перед британскими короткошерстными. Газета давно пожелтела, и, казалось еще немного, и она рассыплется в его руках, но папа упорно каждый вечер садился перед огнем и брал ее в руки, и тогда на его лице расплывалась блаженно-идиотическая улыбка.

Пол нежно улыбнулся. Воспоминания придали ему силы. Он сел в кабину. Мягкой бархатистой тряпочкой протер он приборную доску, проверил исправность бортового компьютера, потянулся и стал ждать приказа.



В темном московском переулке раздавались отзвуки битого стекла вперемешку с ненормативной лексикой. Это молодежь, та самая, которую долгое время принято было называть "золотой", привычным жестом била стекла стоящих во дворах автомобилей и витрин магазинов. Во чреве одного из подъездов прощалась парочка. Она: смуглая от недавнего загара двадцатилетняя барышня с претензией на манерность. Несколько миловидна, несколько полновата, впрочем, являла собой образчик юности и свежести, хоть и находящейся в легком подпитии. От имени ее веяло языческими обрядами, прыжками через костер и сушеной травой, пучками подвешенной к потолку: Мирослава. А он... он был таким, какими бывают многие в двадцать пять. Внешности вполне обычной, но по какой-то причине притягательной многим девицам, хотя, в общем, как в песне поется: "Хороший парень, и больше ничего". Имени его история не сохранила.

Он обнял ее и чмокнул в щечку:

- Как приедешь, позвони.

Она, прижавшись к нему, изо всех сил выдохнула:

- Я люблю тебя! – благородная кровь мешала проявиться эмоциям и поэтому, несмотря на то, что внутри девочки все кипело и пенилось, снаружи это выглядело вполне холодно.

- Я тоже, - привычно соврал он, еще раз напоминая позвонить.

Мира вышла из подъезда; шел дождь, мелкий, словно просеянный через сито. Ветер задувал под полы плаща, уничтожая самые остатки прически. Волосы, вылезшие из под заколки, развевались по ветру, словно флаг.

Она села в такси и, назвав адрес, заснула.



Светало. Господин Чубчиков сел в свою машину после непродолжительного сна и продолжил движение в сторону Западной Европы. Он понимал, что никакая сила не может оставить его на территории уже почти бывшей родины, потому что Чубчиков не сможет смотреть в глаза людям, населяющим ее, да, наверное, и не захочет. Почти год назад случилась эта история, когда он сумел заставить весь народ страны поверить ему.

Как не банально бы это звучало, но он решил поделить всю землю на количество людей, населяющих ее. И раздать всем по бумажке, ценность которой соответствует этому участку, а уж что с ней делать – личное дело каждого. Но господин Чубчиков был крайне хитер и получил на себя и своих помощников все ваучеры уже умерших людей. Потом на деньги мертвых Чубчиков скупил дешево ценившейся к тому моменту завод, а потом продал его за большие деньги (хотя такие деньги назвать большими было бы смешно – в багажнике его "мерседеса" они были набиты как огурцы в банке.)

Раздался скрип тормозов. Дорогу преграждало поваленное ветром дерево. Вдруг из самой гущи леса к нему вышли два косматых мужика. Они были одеты так, словно жили там, а выходили только для того, чтобы пугать случайных прохожих.

Чубчиков нервно выскочил из машины.

- Эй, простите, можно вас попросить передвинуть это дерево так, чтоб я мог проехать?

- Попросить-то, барин, можно, но что нам с твоих просьб? – ответил один из них поглаживая бороду. В голосе его слышался сарказм, а глазах плясали чертики. –Вот коли ты денег нам дал, или бутылочку поставил, мы б живо управились.

Чубчиков полез в карман и вынул оттуда смятую сотенную купюру. При виде денег мужики лихо схватили ствол и отодвинули его освобождая место для проезда.

- Благодарствуем, – сказал один из мужланов, засовывая куда-то вглубь своих лохмотий купюру.

Чубчиков молча продолжил движение, и уже в зеркало заднего вида он наблюдал, как те двое опять преградили упавшим деревом дорогу.



Пол Форест нежно потянул на себя рычаг управления. Самолет зажужжал чуть громче и плавно поднялся на высоту двадцать одна тысяча сто пятнадцать метров. Это была любимая высота пилота – ниже он мог быть замечен радарами, а выше летать ему не позволяла его христианская совесть (боялся потревожить ангелов). Обе ракеты плавно гудели под каждым из крыльев, словно напевали какую-то странную песню, смысл который понятен только звездам, и, может быть, еще тем, на кого они падают. Подсознательно Пол понимал, что, скорее всего, эта песня написана на языке смерти, но думать об этом не хотел. Он включил бортовой компьютер. Оставалось всего несколько минут до российской границы.

"Все радары на квадрате сто десять А выключены" - надпись на мониторе внушала священный ужас. "Наверное, это какая-то ловушка" - подумал он и включил режим визуального наблюдения, но через секунду сам пожалел о том, что сделал. Картина, которую он увидел, напоминала скорее наркотический бред – все до одного пограничники лежали на земле, нежно обнимая кто бутылку водки, кто лежащего рядом солдата. "Наверное, это какое-то психотропное оружие", - предположил Пол и направил запрос в центр, но там ем ответили, что все нормально, это, мол, просто последствия праздника присоединения к России Югославии.

Единственный вопрос, который мучил капитана был в том, что он не знал, стоит ли сбрасывать безумно дорогую электромагнитную бомбу для того, чтоб сломать все радары, но передумал, так как увидел в режиме визуального наблюдения следующую картину: пьяный полковник метал нож в пульт слежения, словно играл в дартс. Напевая "Любимый город может спать спокойно" офицер повалился на пол и громко захрапел.

Печально оглядев все вокруг еще раз Пол Форест с грустью понял – его здесь не ждали. Оставалось пол часа полета - и под ним окажется столица.



Мирослава проснулась от резкой боли. Она с трудом открыла глаза и поняла, что машина, в которой она ехала, лежит в кювете, а рядом с ней еще одна. Она с трудом вылезла и, не дожидаясь приезда милиции, пошла прочь.

По дороге она зашла в ресторан. За стойкой стоял долговязый бармен, перед стойкой – молодой пижон, в широком стеклянном стакане меланхолично помешивая трубочкой джин с тоником.

- Что будете пить? – спросил Миру бармен, поправляя бабочку.

- Хотелось бы водки, - сказала она задумчивым голосом. - Но, наверное ничего, у меня и денег-то нет.

Она томным взглядом посмотрела на молодого человека стоящего перед стойкой. Подошла к нему на цыпочках и резким движением выхватила стакан. Сделав два больших глотка, Мира поморщилась и сказала:

- Какая мерзость, что это?

- Джин - тоник, - извиняющимся тоном произнес мальчонка. Казалось, ему действительно искренне жаль, что барышне не понравилось его пойло.

- Ты кто? – только и сумел произнести он.

- Ну, вообще-то, я балерина. Танцую в Большом театре... Жизель знаешь? – парень утвердительно качнул головой, - ну так вот, я там ее и танцую, просто немного приболела и поэтому режиссер сказал мне взять отпуск. А что мне оставалось делать? конечно, я ела торты и вот, как видишь, стала похожа на колобка.

Мира машинально засунула руку в карман и поняла, что кусочек мела, лежащий там, раскрошился и превратился в белый порошок. Улыбнувшись себе, она решила продолжить театр. В ложбинку между большим и указательным пальцами она насыпала щепотку крошеного мела и картинно вдохнула, словно кокаин.

- Но мне это даже нравится, - продолжала она монолог, - ведь раньше я никак не могла отбиться от толпы идиотов, которые почему-то думали, что для меня нет большего счастья, кроме как получать от них кольца, цветы, и комплименты, – она сделала небольшую паузу, протянула вперед руку с остатками порошка и спросила: – Хочешь? – и, не дожидаясь ответа, вернула руку себе под нос и вдохнула остатки. Медленно направляясь к двери, она даже не оглянулась и лишь подойдя к ней натягивая капюшон от пончо, она произнесла:

- Я подумала, что наверное теперь вообще больше не буду танцевать.



Чубчиков преодолел половину расстояния до границы и решил передохнуть в маленьком городке по дороге. Въехав на площадь, он остановился около единственного в городе ресторана. Название его - "Усталый путник" несколько развеселило Чубчикова, и он решительно открыл дверь.

- Мы на спецобслуживании! – произнес металлической голос. В поисках того, кому бы он мог принадлежать, Чубчиков начал вертеть головой, но не увидел никого, кроме старушенции, которая восседала на табуретке в ватнике и галошах на босую ногу. Волосы ее были похожи на патлю, скрепленную на затылке старой марлей. На груде висел значок, старательно выпиленный из автомобильной рессоры с надписью "СЕКЬЮРИТИ".

- Мне бы покушать, - извиняющимся голосом произнес Чубчиков.

- -Я же уже сказала, - проскрипела бабуля, – мы на спецобслуживании.

- Но мне так кушать хочется, – заскулил Чубчиков.

- А я что могу сделать?

- Может, можно с кем-нибудь поговорить, чтоб меня покормили?..

- Поди и скажи об этом своей маме.

- Но моя мама далеко, а я...

- А ты вали отсюда, пока я не... - и старуха угрожающе вынула из-под табуретки огромный монтировочный ключ.

Чубчиков с ужасом выбежал на улицу и сел в машину, но от того, чтоб уехать прочь, его удержал тот факт, что прямо перед его машиной выстроилась колонна демонстрантов.

Человек тридцать сели вокруг с транспарантами "Долой Чубчикова и Дубовского", "Верните наши деньги", "Предателей на костер" и все остальное в таком же духе.

Чубчиков в первый раз по настоящему почувствовал себя счастливым в тот момент, когда понял, что его не узнали, ведь на его голове красовался парик, на подбородок была наклеена небольшая бородка, но несмотря на это он украдкой взглянул в зеркало, чтобы проверить, не выбивается ли из под шапочки парика рыжий локон.

"Ну, что ж", – подумал Чубчиков, - "сейчас они немного повозмущаются и можно будет ехать дальше".

Но народ продолжал буйствовать. Все громче и громче становились слышны крики "Двух друзей на виселицу!".

"Ну вот", - расстроился Чубчиков, "как что, так сразу друзьями обзывают. Мы и пили-то вместе только один раз".

И действительно, пили они вместе только один единственный раз. Случилось это на приеме у мэра Полянкина, который устроил его в честь улучшения внешнего вида города посредством установки на реке огромного памятника Колумбу, которого все местные жители упорно величали Петром. "Вот, глупые-то", – говорил Полянкин, "они не знают, что Колумба звали не Петр, а Христофор".

Чубчиков и Дубовский сидели рядом за роскошно накрытым столом.

- Хотите поросеночка? –вежливо спросил Чубчиков.

- Вы что, я свинину не ем! – возмутился Дубовский.

- Как! Вы что, мусульманин?

- Нет, я еврей.

- Странно... А чего же тогда свининку не едите, а любите?

На заднем плане только что привезенная из отделения Лиза нюхала героин, а мэр Полянкин все толкал речь о том, как важно поднимать и без того высокие нравственные устои общества.

Солнце уже садилось за горизонт а толпа все еще не расходилась. Кое-кто начал жечь костры и ритуально пританцовывать вокруг. Тут Чубчиков не выдержал и заорал не своим голосом:

- Господа!!! Мне надо проехать! Извольте убрать свои задницы с проезжей части!!!

На него недоуменно посмотрели.

- Ну а что же Вы раньше не сказали, что торопитесь? - растеряно спросили его из толпы.

Такого поворота событий Чубчиков никак не ожидал. Медленно, чтобы не раздавить пластиковые стаканчики митингующих, он направился прочь из города.

В желудке предательски заскрипело. Пришлось остановиться в первой же деревне и постучаться в дом.

- Хозяюшка, не найдется ли у Вас чего-нибудь поесть? – вежливо спросил он и протянул деньги, дабы отказать ему стало невозможно.

- Найдется, - отвела хозяйка в секунду став радушной. – Отчего ж не найтись, коли хороший человек голоден. Вот извольте, хлебушек, только что из печки, огурчики со своего огорода, молочко из под своей коровки. Даже сникерс есть! - последняя фраза была произнесена с таким пафосом, будто тот самый сникерс являлся единственной ценностью в доме.

- Спасибо, хозяюшка, - дрожащим голосом произнес Чубчиков и жадно впился зубами в сникерс.



Пол Форест подлетел к Москве. Медленно снижая высоту, он ощущал себя Рустом. Его христианская душа отказывалась сбрасывать бомбы на мирных жителей, которые лично ему не сделали ничего плохого, и он решил выйти из самолета и погулять. Пол посмотрел в иллюминатор и не поверил своим глазам. А точнее было бы сказать, что такой наглости он не ожидал – город был освещен как новогодняя елка. Все стратегические объекты окружались паутиной прожекторов, каждый из которых выпускал яркий луч света.

"Этого не может быть!" - пронеслось у него в голове, - "наверное, это муляж, построенный в подмосковных широтах для отвода глаз". Но разум подсказывал, что даже всех трАншей валютного фонда не хватило бы на такой размах. Окончательно Пол был повержен тем, что над каждым районом города красовалась огромная светящаяся надпись с его названием.

В прибор визуального наблюдения Пол видел, как по улицам города хаотично перемещаются люди. Машины стоят на светофорах, мучительно дожидаясь красного света так как на зеленый проезжать никто не решался. На трассах все очень торопились, и поэтому движение было скорее левосторонним. Там и тут взрывались квартиры и офисы. Кое где местами лениво постреливали из автоматов.

- Фантасмагория! – прошептал Пол и посадил свой самолет на шоссе. Спрятав его в заброшенном коровнике около дороги, обозначающей границы города, он пошел гулять.

Сначала его пугало то, что он одет в летную форму ВВС США, но через некоторое время он понял, что многие молодые люди ничем не отличаются от него. В связи с дешевой ценой на обмундирование в секондхендах оно резко стало модным. Людей даже не возмущал тот факт, что любимую Югославию бомбили люди именно в такой одежде.

Приняв летчика за своего, ему предложили выпить в ближайшей же подворотне. Но, к несчастью, Пол не знал русского языка и поэтому был вынужден притвориться, что не услышал, и тогда, с криком "ах ты, гад, меня не уважаешь!" на него набросились два паренька с бритыми почти налысо головами и толстыми железными цепями. Вовремя сориентировавшись, Пол убежал.

Отдышался он только в одном из арбатских переулков, в где увидел странную, на его взгляд, картину. Милиционер отнял у бомжа бутылку водки и, отойдя за угол, выпил ее из горлышка. Немытая молодежь сидела прям на тротуаре и пела песенки под плохо настроенную гитару. По выражению их лиц Пол понял, что поют про любовь, смерть и деньги.

Мимо пролетела стая ворон, навстречу по странной траектории и почти боком прошла меланхоличная собака, которая не подняла головы даже когда тот ее позвал. Тут и там валялись мятые ваучеры, стоимость которых была меньше бумаги, но которой они были напечатаны. Народ радостно пил.

На одном из домов мистер Форест увидел надпись на родном английском языке. Она гласила "I love you, Poll! Beatles forever!". Битлз Пол тоже любил и от этого на глаза его навернулись слезы. Он пошел дальше, разглядывая витрины магазинов, и вдруг в одном из переулков увидел девушку. Та была очень маленькая и скорее походила на мальчика, так как была коротко острижена и одета в джинсы. О ее половой принадлежности можно было догадаться только по двум выступающим холмикам на груди. Увидев его девушка улыбнулась и быстрым шагом подошла. Она попросила прикурить, о чем Пол догадался по протянутой к нему незажженной сигарете, он полез за спичками, и вдруг из глаз его полились слезы – милая барышня направила в его лицо струю из баллончика.

Очнулся Пол Форест в подъезде какого-то дома, без куртки и бумажника. Совсем расстроившись, он пошел обратно в самолет.

По дороге ему встретилось американское посольство. Свисавший трехцветно-полосатый флаг походил скорее на половую тряпку. Окна на нижних этажах были разбиты, стены - в пятнах от краски. Повсюду красовались непристойные надписи на разных языках. Разносимый порывами ветра, запах тухлых яиц витал в воздухе. Национальная гордость была растоптана. Вот теперь-то он был готов разнести этот город.

Пол почти бежал по мостовой, и вдруг увидел перед собой нечто.



Мира шла по дороге и ловила языком капельки дождя. У нее было романтическое настроение и она как бы пела, правда не пытаясь при этом пользоваться языком, так как тот был занят другим.

Текст песенки был крайне мрачен, но в ее исполнении казался даже милым и плюшевым. Ни в одну ноту она не попала, да и слова меняла местами так, что смысл песни понять было нельзя.

Мокрое от дождя лицо стало намного выразительнее: чистые, василькового цвета глаза и чувственно-порочный рот делали ее более соблазнительной, чем порция мороженого в жаркий летний день.

Она была единственной, кто ощущал в этом городе запах безумия, но в отличие от остальных не сопротивлялась этому, а наоборот, старалась вдыхать его полной грудью и соответственно этому вела себя так, словно была пьяна.

Вдруг Мира устала дурачиться и, повернувшись, села на асфальт, прислонившись к стене кирпичного дома, достала из сумки блок-флейту и начала играть что-то невероятно грустное и сентиментальное.

Подошел какой-то человек и смотрел на нее, словно увидел то, что давно искал. По ее щекам текли слезы и капли дождя.

Дождь усиливался, а молодой человек все не уходил, хоть и стоял без куртки, а рубашка на нем была мокрая насквозь.

"Все", – подумала Мира, - "я больше не могу здесь оставаться, лучше я попрошу этого человека взять меня с собой, пусть он купит мне выпить, я согреюсь, а потом нарожаю ему кучу детей. А еще лучше, если он окажется сказочным принцем и увезет меня отсюда".

Мире стало жаль себя еще больше и она со всхлипываниями бросилась на грудь того парня, что стоял напротив.

Она плакала и просила увезти ее из это проклятого города, из этого проклятого мира, и еще она просила бутылку водки, а он стоял и гладил ее по голове. Вытирал слезы тыльной стороной ладони и целовал в лоб. Потом подхватил на руки и понес далеко-далеко.



Господин Чубчиков радостно отметил тот факт, что до границы ему осталось ехать всего лишь сто километров. Это было сущей безделицей по сравнению с тем, что он уже проехал, но глаза его слипались и он притормозил у дороги, чтобы поспать пару часов.

Как только он закрыл глаза, то увидел странный сон: вокруг прыгали радостные люди, благодарили и бросали цветы прямо ему под ноги. Он никак не мог понять причину их счастья, но почему-то сам радовался не меньше их.

Ему снилось, что он ступает по облакам, одетый в белые одежды и поет песню о том, что Бога-то на самом деле и нет вовсе. Нет, потому что сам он и есть Бог, только об этом никто не знает, а сам он никому не скажет, ведь ему так не хочется, чтобы люди докучали ему своими молитвами.

Чубчиков проснулся от сильного шума – началась гроза. Он сладко потянулся и повернул ключ зажигания.



Пол Форест подходил к самолету с девушкой на руках. За квартал до коровника он увидел тех ребят, которые хотели его избить. Уже пьяные лежали они на земле а рядом валялось две бутылки водки. Пол взял одну и протянул барышне. Та изящным жестом откупорила бутылку и сделала два больших глотка, после чего разбила ее об стену. Тогда они забрались в самолет и, медленно вырулив из плохо пахнущего помещения, взлетели.

Нет, Пол не мог взорвать город, в котором он встретил свою мечту и поэтому с грустью подумал о ракетах, мирно посвистывающих под крылом самолета. Ядерные наполнители он свинтил еще перед тем, как отправиться гулять, но вот что скажет командование?.. и тогда он решил сбросить их по дороге, а самому приземлиться в Голландии или Британии и попросить политического убежища.

Подлетая к российской границе он нажал спусковую кнопку. Посмотрев в иллюминатор, проводил взглядом ракеты тающие в облаках.



Мирослава сладко спала на сидении самолета, а в те моменты, когда просыпалась, думала о том, что уже вряд ли сможет перезвонить из дома тому парню, который еще совсем недавно провожал ее. А впрочем, она уже почти любила другого, того, кто сидел в соседнем кресле, не смотря на то, что до сих пор не знала его имени.



Чубчиков посмотрел наверх. Оттуда стремительно приближались к нему две крылатые ракеты. Он обреченно закрыл глаза. Еще секунда, и по всей России ветер разносил стодоллоровые банкноты, а люди, которые находили их, восклицали: "О, Боже, спасибо тебе!".




© Лиза Вайлендорф, 1999-2024.
© Сетевая Словесность, 1999-2024.




Словесность