Провинциальная пьеса.
Вспоминаю все реже.
Кисейная дама, принцесса,
ты ведь осталась прежней?
Помнишь, стихи и рассказы
о книгах, Польше, Китае,
прабабушках, старых вазах
перед сном на ресницы слетали?
*
Сад Буфф и новый театр, стихающий шум погрома...
Спрятался ли großvater? Где сейчас oma?
На опрокинутом кресле
след сапога, и гулко
падает книга. "Если
они забрали шкатулку..."
Россыпь открыток и писем
перебирая влюбленно:
"Это от дяди Изи,
Розы и Соломона".
Перекошенный зубной болью,
чёрный, как в чёрной ваксе,
начдив Волин проходит в праксис.
Отец лечит зубы,
никогда не был так бледен
трупно, бледнее трупа.
На пороге соседи,
тетя Фрида, прошу её тише,
её муж где-то у белых.
Начдив ровно дышит.
Говорят о расстрелах.
Смолкло. Купеческие ряды.
Томь затопила левый берег,
на конском волосе из воды
крестьянин вытаскивает череп.
*
Это фото из Ленинграда,
это фото Целинограда.
Французы, латиноамериканцы в переводах.
Это рассада. Вечером танцы.
Силберштейн, Silberstein - имя
не подходит для кандидатской,
родословная неизлечимо
непролетарская, датская.
Сосны, походы-гитары:
внутренняя эмиграция.
Мама уже состарилась,
папа ещё не старится...
Сомневаться в искренности старших
(почему не уехали "туда") юной барышне
в пионерском галстуке с бантом
после собрания дружины.
Дедушке ставят банки,
очередь на машину.
*
Ты училась читать по старым
дедушкиным и бабушкиным открыткам,
раскладывая их по парам:
к агитке - политагитка,
к флорентийскому фото - фото
из Парижа, к рождественскому мотиву -
пасхальный, и в этих заботах
твое детство казалось счастливым.
Я любил эту девочку, как она
почти болезненно, неустанно
придумывала себе имена:
Арабелла, Лючия, Кристиана...
*
Маленькая дворянка,
одуванчик, блондинка,
а на улице столько дряни.
Надо кофточку и ботинки.
Папа жалеет денег.
Первый поклонник, на двадцать
старше, говорит, твой пленник,
предлагает денег.
Но если уж отдаваться
в первый раз, то совсем красавцу -
и находишь такого (подавленный стон)
чтобы затем расстаться. Из сердца вон.
А потом в ресторан с плешивым,
"Дом ученых", "Поганка",
постсоветское чтиво.
И ноет какая-то ранка.
*
И ноет какой-то нерв, и желудочный спазм.
Лет через пять ты изменяла с одним
бедным поэтом, и впервые познала оргазм.
Так появляется нимб,
блудницы становятся целками.
Вечера с посиделками
у непризнанных гениев, party
бог весть где ещё, психотренинг,
агитация в девяносто пятом
за "яблоко", и хронически не хватает денег
на такси и фитнесс, что делать?
Одноклассники в бизнесе и рекламе,
но им похуй твои открытки
и твои книги, а прыткой маме
не терпится тебя сплавить.
*
Мы занимались любовью
на набережной, без оглядки
на прохожих, занятые собою.
Ты глотала всё без остатка.
После очередного траха
мы читали Ричарда Баха
в переполненной электричке,
по пути на очередные кулички.
Мы ходили по саду Буфф, где прабабка
пряталась от погрома, я стыдился
как сын русского пролетария, и на лавке
подкреплял портвейном душевные силы.
По пути в Новосиб автостопом
объяснялись в любви на грязной
заправке, глупые мы хронопы.
Фамы, надейки, праздность.
Хотела поесть в ресторане,
под залог оставил свой паспорт.
Я тебя в чём-то обманывал,
но больше ни с кем не спал.
*
Что же тебе запомнится,
моя шлюшка, тихая скромница,
читавшая Кортасара вслух
на подоконнике вечером в универе?
Ведь огонь, если был, потух
(всем воздалось по вере).
Я звонил через пару лет
к вам с мужем, и ты по-старому
бросила после короткого "нет"
трубку. Мы не были парой.
Нет синагоги, не будет рая.
Немцы в вестфалиях и бавариях.
Последние еврейские дочки рожают
сыновей чувашам и татарам.
*
Знаешь, я научился играть на гитаре,
я был в Венеции и Париже,
я много думал о карме и каре
за то, что не смог стать ближе.
Я сражался с мельницами, противился плоти,
спал с кем попало, менял работы.
Ты осталась во мне куда глубже,
чем хотелось. Сейчас мне лучше.
*
Я, по сути, такой же, как ты, обломок,
пережиток исчезнувшей культуры,
неассимилированный и бездомный.
Я трясусь за свою шкуру,
потому что, боюсь, со мною
что-то непоправимо исчезнет,
сгинет в безродной бездне,
не останется под луною.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
