ОНИ  УШЛИ  -  ОНИ  ОСТАЛИСЬ

(фестивальные записки)

Вторые литературные чтения -
памяти поэтов, ушедших молодыми в 1990-2000-е годы
Москва, 14-16 ноября 2013 г.

Пока бьеннале поэтов демонстрировало свои разнообразные возможности, внутри его маски - или как говорили не так давно - под его эгидой - развивалась очень странная, но уже устоявшаяся форма литературной жизни, и не одна. Но меня интересует не совокупность форм поэтической жизни (а это форменный ужас на самом деле, хотя и всё хорошо, понимайте каждый в меру своего разумения), а только одна и очень харАктерная форма. Кажется, возможная только в России, и вот почему.

Отечество наше любит покойников, что даже в церковном обиходе заметно. Даже на литургии - в этом эпицентре жизни. Особенно в тихом окраинном храме. В одном приделе идёт причастие в жизнь вечную, а в другом уже поют панихиду, вечную память. Сначала это вызывает резкое, мгновенное (отвечаю) отторжение. Потом вводит в странную задумчивость. А потом всё становится на места. И количество упомянутых в синодике имён уже не давит, а вызывает тихое восхищение - ни качеством стихов, ни странностью судьбы, а лишь внезапно расширившимся, опасно даже расширившимся, пространством.

Отечество прекрасно, а у него есть культура, за действия которой ответственность несут все, участвующие в её создании. И некрофильский привкус этой нашей нынешней (и не только нынешней, а если углубиться, то и со времён Бояна) культуры - это наш, созданный всеми нами привкус. Как хорошо вспомнить поэта, которого нет, с которым не придётся выяснять отношения! Как хорошо поговорить о том, для которого не надо ничего делать, в смысле перепечатки его текстов и беседы о них с главредом некоего журнала, который неизбежно отправит к заведующему поэтическим отделом, а тот конечно сообщит, что на ближайший год стихов достаточно. Никто не виноват, и зачем вина, когда есть что пить и что есть, а большего и не нужно? Но трупами пахнет, и пахнет сильно. И у немногих современных - не знаю как назвать: культуртрегеров, поэтов, деятелей, наконец - хватает какой-то медицинской тупости, чтобы войти в эту нашу трупарню и начать разбираться с ещё не отпетыми поэтами. Отпевают, понятно, собратья и друзья.

В морге нельзя не быть циником. Там нужен аммиак, тональный крем и губная помада, а так же элементарный освежитель воздуха и желательно душ, которого конечно нет, и не будет. Мне везло на больницы, из окна которых был виден морг, но кому-то везло ещё больше. В морге нужно точно знать контекст данного трупа, и кто за ним приедет (если не приедет, то каким образом труп утилизовать). Нужно чётко знать, что это люди, но такие особенные люди, которые научились ждать, и могут ждать очень и очень долго. Так что живой в морге - это мертвец, а трупы полны жизни и готовы приступить к чтению стихов.

И вот, на празднике жизни, среди стаканов, прогулок, встреч и прочего междусобойчика - уже второй год возникает странное некрофилическое мероприятие, которое лично меня даже веселит, и даже вселяет надежду, что в надменном литературном мире, с кукушкой и петухом, где я благополучно загниваю как запад уже третий десяток лет (а кто-то и все пятьдесят) - всё не так плохо. Стоп, у меня нет намерения кого-то обругать или унизить свою собственную среду, плоды которой я же и употребляю. Но согласитесь, огульная радость по поводу друзей-поэтов не лучше огульного облаивания их же, а для меня это вообще одно и то же. Я боюсь живых поэтов (цитирую вольно одну поэтессу восьмидесятых).

Круглое бледное лицо Бориса Кутенкова с чуть вздёрнутым и довольно длинным носом что-то упорно мне напоминало, так же как и его меланхоличная манера говорить (возможно, мне просто везло). И лишь недавно поняла, что когда смотришь на лунный диск в ясную погоду, в нем вырисовывается нечто подобное, такая же постная физиономия. Луна, луна над кладбищем! Это не шарж, это скорее похвала - только луна могла вызвать этот безумный прилив поэтов, а люди всё прибывают, и, полагаю, что в следующем году фестиваль продлится уже четыре дня.

При том, что действо уже второй год вызывает даже эпиграммы (каково: возрождён старинный жанр, и не намеренно, с помощью виагры ненависти, как это у нас бывает, а сам собой) - остаётся только изумляться количеству проделанной работы. Если бы устроителям платили хотя бы пятьдесят долларов за единицу труда, они стали бы миллионерами в долларах только за неделю, предшествующую фестивалю. Ни одна транснациональная компания не в состоянии развить такую напряжённость по добыче нефти (в данном случае - поэтической). И ведь было интересно. Было на самом деле интересно, и гораздо интереснее, чем на других мероприятиях бьеннале, на которых мне довелось побывать. А почему - "тени пришли в роковое движенье". Завораживала нескончаемая, как в одиссеевом элизии, череда лиц, голосов, строк, словесных находок, разных, неравноценных, порой откровенно слабых, но всегда ранящих, внятно ощутимых. Можно было спать, пожирать сандвич, хихикать, но это не мешало ходу общего действа, да и хихиканья не слышала, и сэндвичей не видела. Люди СЛУШАЛИ СТИХИ. Поверьте, я была не на одном литературном вечере, и я уже давно не видела, чтобы СЛУШАЛИ СТИХИ, что бы ни писала по этому поводу культурная инициатива. Но слава файзову, что литературные вечера вообще есть.

Меня срывали как осенний лист самые разные обстоятельства, так что я была только на первом и втором дне фестиваля, и то кое-как.

Это грандиозное литературное поминальное действо выросло из хорошей основы. Дом Ильи был создан как вызов, как новый храм Вечной Юности Ириной Медведевой, которая и теперь выступила в роли хозяйки и матери фестиваля. Лола Звонарёва и Борис Кутенков прекрасно справились с аранжировкой идеи.

Можно долго разбирать недостатки течения фестиваля - постоянно нарушался регламент, вступительные доклады очевидно снижали интерес к последующим чтениям. Но несомненно одно - каждый выступающий как актёр в греческом театре, вдруг, в какой-то момент становился проводником им выбранного поэта, так что порой изменялось даже выражение лица выступающего. Всё это можно приписать моей впечатлительности, но спросите наугад любого, кто был хотя бы на одном дне фестиваля - и получите подтверждение.

Лично мне крайне интересными показались сообщения Людмилы Вязьмитиновой о Руслане Элинине (я попросту была в курсе, что Люда будет говорить), очень эмоциональное, тёплое и доброе; сообщение Елены Пестеревой о львовской школе и её представителе - Игоре Буренине; сообщение Бакирова об Олеге Золотове. Пестерева вела рассказ в тоне несколько ироничном, игривом, но это лишь подчеркнуло таинственность выбранного ею поэта. "Мой двойник - божевольная золушка", вот строчка из его стихотворения. Жалко, что Пестерева не сообщила, что божевольный - божевильный - с украинского значит: сумасшедший. Получается почти Кляйст, Кэтхен из Гайльбронна. Сообщение об Олеге Золотове мне показалось почти идеальным, но возможно опять подводит моя впечатлительность. Это был как бы пластический этюд с прекрасно прочитанными стихами - и делал его друг поэта, профессиональный актёр.

Да, фестиваль чрезвычайно утомительный. Да, регламент постоянно нарушался, но в каждом выступающем вдруг, ближе к концу выступления, вдруг что-то пробуждалось, и одна из текучей череды теней вдруг поворачивалась к залу лицом. Я не считаю, что могу дать какую-нибудь оценку этому действу, я только понимаю, что происходит нечто масштабное и необходимое, никак не связанное ни с культурной политикой государства, ни с актуальной литературой. А поскольку это явление ни на что не похоже, оно мне интересно и будет интересно, пока его не встроят в какой-нибудь привычный колумбарий.

...Многие любят музыку группы "Дэд кен дэнс". Почему так смущает та же идея в виде поэтического фестиваля?

© Наталия Черных, 2013-2023.
© Сетевая Словесность, публикация, 2013-2023.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Людмила и Александр Белаш: Ученик чародея [На Страшном суде меня сурово спросят: Чем ты занимался смолоду, Йокке Фридль?..] Айдар Сахибзадинов: Война [Я все прекрасно помню – ведь я из того поколения, кто сидел под столом, когда наверху за свисающими кистями скатерти, пили из графинов водку молодые...] Олег Клишин: Шагреневое знамя [...замираешь, глядя на лик луны / с тёмной пастью Хроноса посредине. / И как будто слышишь со стороны, / как звучит твоё среди прочих имя.] Сергей Слепухин: Nature morte [Что ж, намудрил с метафорой и кодом, / обычного словарного запаса / мне не хватило, натюрморт испорчен. / Вот вещи и рождают безъязыко / ночь...] Братья Бри: Зов из прошлого [Ощущение реальности и себя в ней медленно покидало Хамфри. В череде воспоминаний и образов, которые случайно возникали и незаметно ускользали, появилось...] Елена Севрюгина: Время больших снегопадов [Образ зеркала, один из ключевых в книге, придаёт поэтическому повествованию объёмность и психологическую глубину...] Пётр Матюков: Микрорайон Южный [когда-нибудь и мы придём в негодность / как механизм часов ушедших в ночь / суммарная для общества доходность / от нас не сможет траты превозмочь...] Михаил Эндин: Однажды [И я, забыв про смех и шутки, / и про супружние права, / хватаю смело – нет, не юбки – / а снизошедшие слова.] Читайте также: Елена Албул: Итальянский в Тарусе | Владимир Алейников: Арка | Максим Жуков: Не ради красного словца | Владимир Ив. Максимов: Прислушаться к себе | Полина Орынянская: И быть самой собой | Марина Чиркова: По обрезу слов | Анна Арканина: Мы – лишь звуки | Михаил Бару: Концерт для двух гобоев с оркестром | Андрей Бычков: Достопочтимый директор | Андрей Мансуров: Щенок акулы | Сергей Пахомов: Ощущение пустоты | Эмилия Песочина: Звёзды, яблоки, дожди | Владимир Алейников: Посреди междувременья | Изяслав Винтерман: Стихи из книг | Андрей Галамага: Портрет отца