Здравствуй, Федор - и прости гада,
что пишу тебе из середки оленьего стада,
а не звоню оттуда, где вечная заря демократии
сияет омоновскими мышцами калокагатии,
т.е. из Москвы, кастрированный юбилей которой
ты, уверен, справил не с какой-нибудь оторвой,
а в кругу меров, серов, пёров и достоверных потомков
Николая Кровавого Страстотерпца и прочих обломков
хваленого плюсквамперфекта,
включая своего муниципального префекта.
Здесь, в лесотундре, среди ягелей, обласов и блат,
я порой вспоминаю тебя, далекий брат,
той порой, когда стою горой, а не сижу долиной
и не точу на чернолицего свой ножик длинный.
Вот и сейчас я отложил его в сторону -
в ту сторону, куда кланяюсь ворону,
родовому тотему, он же табу,
а прочих птиц я видал в гробу.
Я пишу, а из глаз, демонстрируя отвагу,
течет слеза на бытовую влагу,
чтобы потом в процессе совместного испарения
улетучиться в виде попутного зрения:
так, возможно, тебя увижу
сквозь твердь Оби и Урала жижу,
как ты уютно прилегши на прогретый кан
полощешь слух таго-магою Can.
Сухая канва моего дао-пунктира
с базовым маршрутом от трактира до сортира,
минуя жизнь и театр, актеров и даже актрисок
(на осталась от старого мира лишь пара ирисок),
так вот, основная струя, имеющая четыре фазы
от ревмакардита и включительно до проказы -
это мирный исход из царства вещей
к вещанию леммингам и бурундукам, а заодно
сопутствующим им людям, но
я не Овидий кислых щей -
мне нечего сказать президенту и премьеру,
кроме как послать их к бую в шхеру.
Федор! Как ты витаешь, в смысле жив вообще ли,
видишь ли звезды в красноармейской щели,
зришь ли свет сквозь ментальный прищур,
а также как у тебя окот овцы и яйценосность кур?
Все эти вопросы, а также иные,
Включающие проблемы не только куриные, но и свиные
Живо пронзают интерес к твоей персоне -
умело бодрствующей профессиональной соне,
а попутно подскажи - правы ли те,
кто склоняют народ к апофатической пустоте?
Здесь, в краю поверженных идолов и торчащих вышек
к этим проблемам заметен излишек
праздного притяжения,
несмотря на саженные
шаги православия, вколачивающего слово и дело
так, чтоб всякая тварь по-евонному пиздела.
И ах! Прости за обсценную оговорку
в адрес сакрального, но в мою каморку
по счастию еще не долетела благая весть
и я могу себе позволить околесицу несть.
Впрочем, я сериозно. Жду ответа,
как соловей соловья, как лето - лета,
как призрак коммунизма - продюсера из Голливуда.
Вещай, Айболит.
Твой ворон Карудо.
P.S. И как говорят просвещенные ненцы,
Вздымая чохом изначальные концы:
"Живи, не кашляй, и пусть не калом пахнет
все то, что из тебя бабахнет".
Горят костры.
Это формула счастья.
Горят половые глаза.
Так уходят портовые своды во тьму.
Горят утонувшие книги.
Не время ли сверить часы?
Кедровый хахаль распушил семена,
семиствольный яйцеклад на горизонте.
"Вам суповой набор или плевок в губы?"
О, эта пряная палевая синева меж морщинистых ребер!
Соскочишь - и пушисто-пушисто...
Так что с Новым годом -
и не пытайтесь возражать!!!
А на закуску - отличный стодолларовый поцелуй.
С прибором.
С присыпкой.
С прибавкой к жалованью.
Лежу на диване имени Анастаса Ивановича Микояна.
Здравствуй, Наташка, пишу.
В животе журчит от какого-то кишечного изъяна,
в доме никого, за окном шу-шу-шу.
Там же трепещут древесные былинки, снежная пыль
похожа на муку сквозь сито.
А я лежу как на сильном ветру ковыль
и сердце мое твоими слезами разбито.
Нюрка недавно позвонила из общежития,
где ночевала, чтоб зачет прибить на доску почета -
это хорошо, что линия ее развития
не что иное как коллективная работа.
Она скоро приедет и согреет душу,
на которой мерзлые собаки терзают протухшую солонину,
но до основанья тоску я все равно не разрушу,
ибо твой образ вонзился мне в спину,
словно какой-нибудь нож или стрела никакая -
мучит, терзает, яд пущает по крови.
Видимо, в тебе, Наташка, сила колдовская
или в нас обоих взаимная сила любви -
поди его знай? Меня безвозвратно покинул разум,
только и могу, что озираться, не понимая.
Если по правде, то давно пора КрАЗом
меня переехать в честь 19 мая!
Ты сама-то лечись, не глупи, на нервы
не трать последние силы и сбережения,
вкушай витамины, а не консервы,
слушайся меня, а не дам из своего окружения -
они не похожи на сивилл и пророчиц,
их даже не уподобить компьютерам с интернетом,
и с годами из-под когда-то милых рожиц
выползает у них прагматизм кастетом...
.........
Предыдущую мысль пришлось закончить
абы как, ибо в перерыве вклинилась Нюра
в ее повествование - и я как кочет
курки вокруг захлопотал - как Шура,
то есть как матка моя, готовя пищу и ложе
для бедной девочки - теперь она тихо волнует одеяло
свои дыханием, передающимся коже
и облепившей кожу материи, на кухне шкворчит сало -
это тетя твоя колдует над плитою - и как раз зовет
разделить с нею трапезу, я сходил, за окном природа
сыплет снегом, сбивает мороз, а я, идиот,
сижу, подобный изваянию урода,
и не могу никуда - вот.
.........
Тем не менее с сегодняшнего дня начнется прибыток света!
Даже если умирать, ничто так не радует, как круговорот
великого однообразия: только замкнутая эстафета
служит гарантией того, что палочка не упадет.
Чересчур эротично, ты скажешь? Ну и что же!
Несмотря на аденому, я еще живой
и верю: кое-где кое-как кое-что еще сможет
мой верный товарищ, мой друг половой!
.........
Целую твои глазки, а бровки обнимаю, а ушки
согреваю дыхом, а ножки - чохом,
в ротик сую наилучшие московские сушки,
стенку твою посыпаю горохом,
волосики на голове умащаю мирром,
а не на голове не мирром умащаю,
вслух тебя называю кумиром,
а про себя с пьедестала спущаю,
говорю: не смей, разнюни-нюнина,
рыдать голосами в телефонную трубку.
Куда как лучше иная картина -
где ты воркуешь собою голубку.
...извини за длинноты: то, что длинно,
есть поцелуй, надстрояющий губку!
.........
Теперь сижу на диване, рядом зубрит
физику Нюрка, ноги подо мной согревая,
у нее при этом такой вид,
как будто она материя неживая.
За дверью тетя Тася слушает Сибелиуса
в исполнении певицы Урве Таутс,
для меня, как для истого эста и руса,
это приятно - в небесах витаю
от голоса ейного. А вчера мне другой был голос -
я в клоб ходил по Фединой наводке.
Должен заметить, что Федя по-прежнему холост
и не страдает склонностью к водке,
чего не скажешь о Германе - глушит проклятую,
как и пять и девять и десять лет назад,
несмотря на то, что ведает палатою
реанимации, где люди смертью болят.
Так вот, о клобе - там пела певица
по имени Рада, ей подыгрывал коллектив
волосатых людей. Вряд ли их музыка будет сниться,
неплохо и то, что рвотного позыва
не вызывает она.
Мне больно, что ты так грусна.
Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах[Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...]Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём[Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...]Алексей Смирнов. Два рассказа.[Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...]Любовь Берёзкина. Командировка на Землю[Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.]Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду[Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.]Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней.[Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...]Аркадий Паранский. Кубинский ром[...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...]Никита Николаенко. Дорога вдоль поля[Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...]Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц)[О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.]Дмитрий Аникин. Иона[Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...]