Как самое последнее слово, оборванное посреди,
Как плащ, повешенный мимо гвоздя,
Так и я не имею формы, даже когда я - главное,
Если нет Тебя.
Всматривающегося в движения моих губ,
Считывающего заломы на рукаве,
Вынь из моей души непроизнесенный звук.
Ты, любопытный, смотришь внутрь
Через замочную скважину моего рта
На то, как все движется, отталкиваясь от стен,
От невидимых потолков, от струн,
От воздуха, натянутого в пустоте,
От горла, натянутого на выдох и вдох,
Между нотой Да и нотой Ты.
Вынутая из горячего сна,
действительность зябнет. Листья -
в мареве сухости, распыленной с аэропланов -
скручиваются в желто-махорочные,
всасываются внутрь ветвей.
Клапаны почек перекрывают течение
жидкости, извлекаемой из почвы. Утро
перепутано с вечером,
весна с тишиной,
пустота с пространством.
Тихий звонок, исходящий из точки вне моего взгляда,
луч света, летящий вне моего уха.
Реальность, споткнувшаяся о порог сна.
когдатолюбимый заходит в метро
там узко и длинно и сердцу пестро
там тряска тоски и назад и вперед
как травы морские качает народ
сминает тасует несет в пустоту
фонарь голосует трясется в поту
когдатолюбимый по горло в тоске
оранжевый дым на его языке
в окне как в кювете почти негатив
полощется свет на стекло накатив
и запах резины и мутная мгла
и не воскресить восковые тела
о пустых зеркалах о стадах кобылиц бесноватых
говори до утра пусть движенья крадет тишина
рукавом по окну мы бесценных небес нумизматы
от вращенья земли обнажается лодочка дна
утоли мне печали завесь мне оконные веки
напусти тихий морок упавших за море веков
и твоих кобылиц проплывут белогривые реки
оставляя на вязкой душе голубые следы от подков
тянет нить изнутри серебристое словореченье
истекаю любовью молчу ни жива ни мертва
все что ты говоришь - не имеет ни дна ни значенья
но должно быть рассказано - так происходят слова
Внемли, о дворник, ты видишь - закончилось лето,
Яблоки сохнут и падают в черную слизь.
Все облетает - и значит, проходит бесследно,
Кроме печали. Смети же ее, не ленись.
Утро впадает в окно чернотой. Или окна
В утро впадают конфорочным синим кружком.
В ватных штанах и фуфайке, похожей на кокон,
Ты коронуешься ломом, метлой и скребком. -
Скипетр твой и держава. А ясени так облетают.
Вечность и тленье смешались на нашем крыльце.
Разве во тьме тебя видно, опавшая смерть золотая,
Как и улыбку на темном небритом лице?
Бьются шторма в запотевшие синие стекла,
Лампочки тлеют затравленно, как на ветру.
Если ты вновь почитаешь мне на ночь Софокла,
Может быть, я подожду - и сегодня еще не умру.
Дюймовочкой на кончике соцветья,
в резной тени, повисшей белой сетью,
под сладкий сплав цикады и сверчка
дослушать звон до самой верхней ноты -
прелюдию отложенной охоты -
до первых слов, до взмаха, до свистка.
Прерывисто вселенское дыханье -
вода урчит, вздыхает потрохами,
за спинами поскуливает страх
под лязганье стальных телеэкранов,
под чтение заученных коанов,
под звон мечей, висящих в головах.
Дыши, земля, пока еще живая,
пока тебя безумие сжимает,
как пуповиной, шею обхватив -
рожденье-смерть, протиснуться, пробиться,
напряжена как тетива, как бицепс,
как стон, как закольцованный мотив.
И вот огня кубические блики
на монитор легли, равновелики,
засушен цвет, гербарий упоен,
разложен в оцифрованной вселенной
до самого последнего колена,
и анион врачует катион.
И нас опять коснется постоянство
на лотосе из вечного фаянса,
в оазисе в заброшенных песках.
Веретено щебечет, словно птаха,
и длится нить, и мерно шепчет пряха,
сокрытая в опавших лепестках.
сердце-бабочку насмерть пробила сухая трава
солнце выжгло на крыльях узор по вчерашней холодной росе
голубые цветы прорастают в мои рукава
на контрольной твоей полосе
что сомкнется поверх не отпустит волна как стена
замурует мне выход засыплет отцветшим быльем
и уже не успеть не качнуть перископами над
уходящим на дно кораблем
зацветет зарастет занесет легковесным песком
закопает зароет отнимет и имя и плоть
и в историю впишет сожженным цветным черепком
что легко удалось расколоть
Как музыкой слепой, как патокой и медом,
Обмазан предрассветный городок.
Он щурится в ночи, он смотрит на восток,
Раскрашенный чуть дышащим восходом.
Как слабый мрак кулис, как бутафорский студень,
Неверный тает мрак, сползая по стене,
И кубики домов оплавлены в огне,
И каждое окно, как отблеск на полуде.
Теперь папье-маше уродливых строений
Раскрашено смелей, чем самый странный сон.
И утра свежий вздох, как камертон времен -
Сгоняющий в углы напуганные тени.
что позади - сырое знамя
полки полегшие за нами
пятнистый фон последних стен
мой брат где были наши ясли
и что бы с нами было если
но мы явились не за тем
дары печальные не пали
не серебро на одеяле
не ладан с миррой черт возьми
а солнца темные ладони
из неоплавленной латуни
и неба прочерк за дверьми
слова как полые бутыли
трофеи призрачных баталий
не тех не тех зачем кляня
твои безумные фонтаны
твои межзвездные фотоны
толкали в спину не меня
я не пойму что значит предан
и с кем твои делили предки
хлеба и рыбы серебро
что мне досталось только ветер
что одиночеством и смертью
колол под сломанным ребром
не отмотаешь кинопленку
иди куда захочешь пленник
еще не кончилось кино
твой тонкий крик безумней эха
и рот не вылеплен для смеха
но смейся брате все равно
Моя тоска неодолима, моя музыка бесконечна
Над белой улицей неглинной, над белой улицей заречной,
Где эти глупые заборы, дома, горячие от пота,
В котором лето нежит город, едва вернувшийся с работы,
Когда невиданное мною, уже покрытое веками,
Струится время расписное, растраченное пустяками?
Где это время золотое, папье-машейное сухое,
За занавеской каланхоэ, а за геранями алоэ?
Не надо, время, не тревожься, к тебе ничто не возвратится,
Мы наше тело обезвожим, когда придет пора ложиться,
В пустых песках мы тоже вечны, мы ветром высущенный камень,
Мы в пыль прозрачную истечем, когда нас выпьют сквозняками.
Я сотни лет об этом плачу, я помню то, что не случилось,
Я исцеленный светом, врачу, я небу отданный на милость.
Когда мое приидет время, когда сомкнется надо мною,
Тогда опять рассеют семя над жадной пустошью земною,
И хвост полынный колыхнется, и сокровенное былое
Из тучи огненной прольется на каланхоэ и алоэ.
Я видела его при утреннем свете.
Я видела его при вечернем свете.
Я видела его, закрыв глаза.
Я видела его на фоне небес,
когда звезды осыпаются вниз,
а море - перевернутая чаша.
Я видела его маленькой точкой вдали,
раздавленной небом и землей.
Я видела его глаза,
я смотрела туда,
Где корни травы, прорастая, щекочут белые ребра,
Где пастушки танцуют на каминной доске под бой отстающих часов,
Где бабочки медленно сохнут на платиновых булавках,
Где сияние чашки с кофе на выскобленном столе,
Где даже я есть - на берегу моря,
в окружении чаек, камней, и побелевших от времени деревьев.
Вересковые пустоши под ледяным ветром.
Хмурые утра,
Маяк в тумане.
Камыши по пояс в воде.
Свет дня тянется за горизонт.
Болота обнимают камни.
Простуда резиновых сапог.
Гнездо в прибрежном кустарнике.
Осень лета и весна зимы.
Горизонт в часе пути.
cны странника кругами по запястьям
слепых дерев оплавленные длани
заплаты неба птичьими телами
у времени отчаянье бесчестья
качает расчехлёнными стволами
сбивает вниз оплаканное пламя
остаточные сладостные чувства
земля горит прогорклыми плодами
ей отданы на тлен и на закланье
дары других прекрасных и пречистых
плат огневой и дымный и камланье
густых костров на пластике площадок
на улицу выйдешь - там небо исхлёстано ветром
до слёз, до лиловых следов на отёкших щеках.
там воды вверху, а внизу раскалённые ветви,
там корни горячей земли прорастают в густых облаках.
там люди, там флаги, все мимо бегут, и хлопочут
и кверху летят, загребая ногой пустоту.
воронкой бурлит колокольная гулкая площадь
и через себя пропускает, всё выспросив начистоту.
а что мне сказать? я пустее пустого, я воздух,
ты видишь и сам, как меня растворяет вода -
проходит насквозь, как и я проникаю сквозь воду -
не всё ли равно, кто кому расставлял невода.
мы - птицы, мы рыбы, мы сбросим свое оперенье,
сквозь пальцы сетей утечём, не оставив следов.
и лёгкие наши впитают пространство и время -
и выдохнут влагой в просторы ночных городов.
человеки во сне будто рыбы едва шевелят плавниками
проплывая меж скользких камней и лиловых лоснящихся трав
мерно воздух сквозь веки цедя разгребая пространство руками
от вечерней опавшей звезды от бесслезных надежд до утра
не исчезнет нелепый кошмар от пустого вращенья глазами
не привидится бледный Хафиз и его ковротканый Шираз
стаи блекнущих радужных птиц истекают блестя телесами
выпей сладкое море до дна выпей море излечишься враз
око выедят глупые рыбы которым неведомо время
тянут луны тяжелый прилив по подводной реке бечевой
от случайных кругов по воде наступает умиротворенье
и до завтра всего лишь столетье не стоит будить ничего
...это дом
где молоко в запотевшем кувшине и соленый дождь за окном,
где рыбий глаз новостей скользит по щеке туда,
где путаются сонные мысли, упрятанные в провода,
где никто не умер, не умирает и не умрет,
где время, если и движется, то качается взад и вперед,
где улиточьи рожки будильника, где раковина, как слюда,
где, булькая, плавится кофе в склянке из сливок и льда,
где воздух пропитан смехом запасливо, на века,
и стоит только пошевелить пространство, чтобы нащупалась чья-то рука,
где, засыпая, ищешь свои следы,
а находишь лишь дождь молочный в кувшине из времени и воды.
Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах[Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...]Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём[Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...]Алексей Смирнов. Два рассказа.[Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...]Любовь Берёзкина. Командировка на Землю[Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.]Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду[Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.]Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней.[Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...]Аркадий Паранский. Кубинский ром[...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...]Никита Николаенко. Дорога вдоль поля[Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...]Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц)[О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.]Дмитрий Аникин. Иона[Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...]