 |
|
ЛЕНТА MRU
Часть 1
Часть 1 (продолжение)
Часть 2
Загрузить роман в формате WinWord
(самораспаковывающийся архив, 167 кб)
Глава 10
Не знаем, как в жизни земной, но в жизни звездной сочувствие идет рука об руку со злорадством. Посочувствовав первой команде, понадеявшись на благополучный исход ее миссии, которая, какими бы не сопровождалась она явлениями, была все-таки продиктована возвышенными желаниями, мы, утомившись от благостных чувств, простительным образом переключились на север, дабы предаться гневному злопыхательству. Мы не умеем свистеть, не то бы вмиг освистали агентов "Надира" - те, к нашему спортивному неудовольствию, не хуже первых справились с тяготами пути, каких было не так-то и много - сам перелет, да отвратительный авиационный сервис, от которого у Зевка расстроился желудок.
Ощущая прилив справедливого вдохновения, мы не замедлили провести аналогии с параллелями. Например, мы с удовольствием отметили, что даже климат, в котором разворачиваются события, промыслительно совпадает с внутренней сущностью действующих лиц. Если "Зениту" судьба назначила стартовать в теплой и мягкой, без малого - когда бы не суровые горы - оранжерейной атмосфере, то "Надир" получил по заслугам, очутившись среди простуженных и неприветливых северных сопок. Задувал ледяной ветер, неуместная обмороженная зелень гнулась к земле и давно уже потемнела, едва родившись. Море, которое лишь по дурацкому капризу судьбы не получило название "Мертвого", качалось и волновалось холодным, тяжелым обедом, съеденным от отчаяния. Шаги, выбивавшие дробь из длинных деревянных лестниц - тех, что лентами перекинулись с сопки на сопку - стучали гробовым стуком. Если уж сравнивать, то, по нашему рассуждению, даже в ночной окровавленной Трансильвании бывало веселее, чем в этом унылом могильнике.
Военно-морской городок требовал военно-морского маскарада.
Обмылок, назначенный старшим, повысился в чине от безродного склепка до капитана третьего ранга. Бороду, как ни настаивал Обмылок на традициях русского флота, откуда-то взявшихся в его голове, пришлось обрить. Нор, чтобы отбить любовь к традициям, сделал Обмылку длинное внушение, в котором последовательно, не упуская ни одного, осквернил святые понятия. Среди этих понятий, с дьявольской догадливостью уловленные, были Вера, Надежда, Любовь, Мечта, Родина, Честь и Хлебушко. Он добился успеха: Обмылок сделался совершенно равнодушен к офицерской форме и даже не дрогнул лицом, когда Нор собственноручно, авансом прицепил к его кителю значок "За дальний поход". "Все носят, - объяснил Нор. - Носи и ты".
Зевку достался костюм капитана-лейтенанта. В памяти Наждака Зевок накопал обычай обмывать звездочки. Он даже немного подразнил Обмылка, указывая, что звезда у того хотя и была побольше, но одна, зато у Зевка - целых четыре ("Ну и подавишься", - огрызнулся капитан третьего ранга). Мы, считая звезды, негодовали; нам казалось кощунственным само сгущение отвлеченной и прекрасной звездной идеи в шершавые украшения для незаслуженных погон. Наш взор отдохнул на Лайке, которая предстала разбитной и растрепанной бабой, без обмундирования. Ей отвели роль морячки, вечно ждущей на берегу и озабоченной отсутствием мужа. Озабоченность, развивал легенду Нор, понуждает соломенную вдову к многочисленным встречам с однополчанами и побратимами мужа в надежде получить сизокрылую весточку. Вот и теперь, слегка разочарованная молчанием далекого героя, Пенелопа, как умеет, скрашивает отпуск двум скромным воинам. Ведет их, в том числе, на экскурсию в местную пещеру, которой одною город и знаменит, а так в нем нет больше ничего достопримечательного, если не считать страшного памятника на главной площади, в расклешенных штанах, бескозырке и с чугунным автоматом наперевес.
Спрыснутые одеколоном, сияя белыми шарфиками, военные моряки без приключений дошли до пещеры. Лайка шла между ними, держа спутников под руки и чуть провисая, намекая на утреннюю утомленность. Их встретил клоун, как две капли воды похожий на своего южного коллегу; Зевок потянул воздух и злобно оскалился из-под фуражки, почуяв химию.
Клоун дул на руки; под клетчатый пиджак был надет дворницкий ватник. Экскурсию он не ждал; здесь, на севере, желающих посетить пещеру было несравнимо меньше, чем в теплых широтах. Хозяева пещеры были рады любому случайному посетителю. Клоун с жалостью посмотрел на сверкающие ботинки моряков и с жадностью заглянул в нарочно опухшее лицо Лайки. Вообще, он встрепенулся при виде гостей: успел нырнуть в бытовочку и там включил завлекательную музыку, которая означала начало осмотра. Сразу заквакало; зарубежный певец начал песню, и фоном крякал фагот, словно кто-то тучный не без грациозности взбрыкивал, отбивая фуэте.
Слушая, Обмылок воспользовался генетическим дарованием Голлюбики, обладавшего отменным слухом и живо интересовавшегося акустическими вопросами. "Есть музыка, которая ведет, и музыка, которая водит. Слух древнее. Не видеть легче, чем не слышать, - эти мысли проносились в обмылковой голове без всякой связи с происходящим, незваные и ненужные, но занимали сознание, укреплялись в нем. - Медленная танцевальная музыка есть звуковой аналог обломовщины. Не кавалер приглашает к танцу, приглашает музыка. Сам Подколесин - кто это, черт побери? - не при делах. Еще лучше, когда танец - белый..."
- Прогуляться думаете, или как? - хрипло осведомился клоун.
- Ой, ну только давай без этого, - пьяным голосом проскулила Лайка. - Получи деньги и отвали.
- Лекцию слушать будете? - не отставал клоун, у которого новорожденный ум зашел, похоже, за старый разум. "Не все еще утряслось, - рассудил Зевок. - Зачем, интересно, его скопировали?"
Он, впрочем, догадывался, что ночные гости, которые заложили снаряжение для группы "Надир" (условное название, о котором он, понятно, не знал), получили приказ позаботиться о свидетеле. Свидетелей не убирать! Свидетелей заменять!
- Какую лекцию? - Обмылок угрожающе сжал кулаки. Имея смутное представление о соленых морских высказываниях, он выругался: - Морская ведьма в зубы! В сундук с чертями тебя, к мертвецу!
Клоун не удивился.
- Возьмите билет, - предложил он.
Обмылок замолчал и подозрительно шмыгнул носом. Их было четверо на входе, и он не знал, есть ли резон ломать комедию дальше. В конце концов он решил доиграть и степенно полез за пазуху; вынул новенький бумажник, развалил его пополам.
- Ну, и сколько же с нас? - надменно спросил Обмылок.
- Билет только девушке. Военные проходят бесплатно.
- Девушке! Ой, не могу, - Лайка пьяно качнулась. - Никто еще девушкой не называл!
Клоун выдавил из себя улыбку:
- Никогда?
Зевок шагнул вперед. Обмылок придержал его, достал из бумажника новенькую, насквозь фальшивую бумажку и протянул билетеру. Не удержавшись, он потянул за билеты и отпустил. Клоун отнесся к этому равнодушно, передал ему билет для Лайки, сопроводив свои действия предупреждением:
- Веди себя в пещере аккуратно, соблюдайте осторожность. Держитесь указателей. Не сорите, не гадьте. Сифоны с обводненками обходите. Не трогайте троглобионтов, они безобидны.
- Это еще кто такие? - вскинулся Зевок.
- Типичные жители пещер, - с готовностью и неожиданной страстью пояснил клоун. - Ложноскорпионы, пещерные многоножки. Не наступите на них. Они ничего не видят, но очень хорошо чувствуют. Малейшее прикосновение сказывается на них самым болезненным образом. Они занесены в красную книжечку, - в мыслях клоуна что-то спуталось, не до конца улегшись, и он добавил уменьшительный суффикс, который полностью исказил смысл сказанного. - Еще они бесцветны, - неуверенно добавил клоун. - Их совершенно не видно.
Лайка поджала губы. Прожив на свете всего ничего, она уже разобралась в своих антипатиях. Список возглавляли насекомые, особенно бесцветные и слепые.
Фагот крякал, не зная лучшего. Воображаемый танцор без устали вскидывал полную ногу, затянутую в лосину. Зевок, прислушиваясь, невольно отбивал такт носком офицерской обуви. До чувствительности троглобионтов ему, вообще-то, было далеко, но зато хорошо давалось восприятие ритма, о котором троглобионты умели только мечтать. В кряканье фагота слышался марш; боевой дух Зевка основательно укрепился.
- Вы так и пойдете, налегке? - спросил клоун.
- Что значит - налегке? - Обмылок помахал черным портфелем. - Мы люди служивые, нам много не надо. Перемена белья, бритвенный прибор, горсточка береговой земли, да письмо от любимой...
- А крем?
- Какой еще крем? - скривился Зевок. Лайка, по женскому своему естеству, стала слушать внимательно.
- Силиконовый. Чем вы будете смазывать трещины? Если долго работать в ледяной воде, обязательно потрескаются руки.
- С чего вы взяли, будто мы собираемся что-то делать в холодной воде? - подозрительно спросил Обмылок. Он, ища рукам другого, не такого зябкого дела, вторично подтянул к себе билетный рулон и отпустил, целясь в крупную костяную пуговицу.
- Не собираетесь... ну, тогда... - клоун затянулся воздухом, лихорадочно соображая, что бы еще посоветовать. Лицо его, незаметно под гримом, прояснилось: - Вот что: не бросайте в подземные ручьи камни. Это очень опасно. Камень перегородит поток, вода потечет в другом направлении, промоет новый ход и нарушит циркуляцию воздуха.
"Болван какой", - возмутилась Лайка. Вслух же она объявила:
- Не волнуйся, земляк. Мы люди бывалые, мы разбираемся в карстовых процессах.
Лайка говорила не очень уверенно, с запинками, словно настраивалась на телепатическую волну.
- Слава Богу, - клоун облегченно вздохнул. - Если так - я спокоен. Идите с миром. Когда войдете, забирайте правее и следите за указателями. Постарайтесь не заблудиться, спасательная операция обойдется вам очень дорого.
Обмылок нашарил в кармане устройство, позволявшее найти заложенный ночью маячок. Бестолковый разговор надоел ему; он хотел поскорее отправиться в путешествие, подальше от наземных пространств, по которым бродит мстительный Голлюбика. В искусственном подсознании Обмылка жил и здравствовал животный страх перед прообразом. "Я из тебя душу выну!" - вспомнил Обмылок угрозу Голлюбики, прозвучавшую в уголовной избе Семена Ладушкина. Его передернуло. Он только недавно заполучил душу и вовсе не хотел с ней расставаться.
Глава 11
Ярослав Голлюбика приготовился отказать клоуну в удовольствии прочитать лекцию. Он уже поднял руку и сделал, примериваясь, первое мотательное движение головой, но наткнулся на жалобное лицо Наждака. Голова Голлюбики замерла на половине лошадиного пути. Он вспомнил, с какой горячностью искал Наждак любого, даже бесполезного для себя знания; он в сотый раз посочувствовал его сиротскому детству и в сотый же раз возмутился мировой Неправде, с которой, собственно, и сражался всю свою сознательную жизнь. Он хорошо понимал эту милую слабость, которая всегда водилась за Наждаком, и часто выкраивал минуту для его просвещения, заимствуя время у долгих часов ожидания в засаде, а также у скоротечных мгновений, когда они зависали в прыжке, готовые растерзать и обезвредить неприятеля - не смог удержаться и здесь.
Собачье лицо Наждака, пока Голлюбика думал, успело смениться орлиным, как будто Наждак обернулся древнеегипетским божеством и занялся зоологическими метаморфозами. Пожалев товарища, Голлюбика увидел, что Наждак сейчас замкнется в неудовлетворенной гордыне, и поспешил разрешить:
- Хорошо, брат. Нам будет полезно освежить в памяти некоторые детали. Никогда не знаешь, что пригодится.
- А по-моему, мы зря теряем время, - недовольно встряла в разговор светофорова. - Монорельс недалеко. Мы доберемся до него в два счета, нам не обязательно заканчивать очередную школу выживания.
- С чего ты взяла, что будет монорельс? - тихо, чтобы не слышал клоун, спросил Голлюбика.
- А как же без монорельса? - удивилась та. - Ну, может быть, там будут парные рельсы, как в метро. Но вряд ли. Неужели ты думаешь, что хозяева центра...
- Ладно, увидим, - оборвал ее Голлюбика. И громко обратился к билетеру, который, запасшись воздухом, так и не выпустил его назад: - Мы послушаем лекцию. Только, пожалуйста, покороче.
Клоун просиял. Путешественники расселись полукругом и приготовились слушать. Из клоуна хлынуло:
- Вам, конечно, известно, что такое пещеры и как они образуются. Чаще всего они возникают благодаря выщелачиванию или размыву известняков. Но иногда это случается с гипсом, доломитами и другими легкорастворимыми породами. А есть еще, - тут клоун округлил глаза и поведал слушателям нечто вообще, по его мнению, захватывающее, - кое-где... если повезет наткнуться... ледяные и соляные пещеры. В пещерах чего только нет! Чего стоят хотя бы русловые процессы, динамика водных потоков и пещерного оледенения... Я уже не говорю об изменении параметров влажности. Вы можете себе вообразить - как это прекрасно и тонко: хемогенные породы, их растворение и волшебное возрождение. Не менее удивительны минералообразование и осадконакопление. Если присмотреться, в пещерах можно приметить и много других любопытных вещей: например, испарение и конденсацию водного пара, очаги многолетней и даже сезонной мерзлоты, сублимацию льда - или его возгонку? не берусь уточнить, потому что не специалист, но вовсе не исключаю, что и то, и другое... А как захватывают стихийные зрелища - сели, лавины, оползни, втекание наружных ледников!... Неописуемая красота, нечеловеческое творчество необходимости и случайности...
Наждак внимал этой речи, как заколдованный, да и Голлюбика заслушался. Вера же явно скучала и чертила прутиком мандаловидный знак, символ целостности и начала начал.
- Пещеры вполне устойчивы, не бойтесь, - клоун поднял палец и произнес это звонко и ласково. - Там, к сожалению, мало что растет, очень бедная микрофлора. На беду, пещеры не до конца изолированы от поверхности. Есть множество трещин, которые так и рассекают, так и пронзают податливый карстовый массив; есть много каналов, ходов... Поэтому, по мировому закону подобия, и здесь внизу оказывается то же, что наверху. В эти трещины попадает всякая дрянь. Люди, беспечно калечащие лицо планеты, горазды на всякие пакости. Они, вообразите, пасут скотину на альпийских лугах и загрязняют разломы... Все эти нечистоты стекают вниз. Они рубят лес, народное достояние; они пашут и жнут, откачивают воду из скважин, строят плотины, не щадя даже внешних водотоков, роют карьеры... безжалостно нарушая внутреннюю среду прекрасных, великолепных, незабываемых пещер.
Наждак, разгневанный, покачал головой. Рука Ярослава легла ему на плечо:
- Ничего, - шепнул Голлюбика. - Даст Бог, вернемся - тогда и посмотрим. Будем разбираться...
- Что такое - "карстовый"? - скучающим и ленивым голосом спросила Вера.
Клоун поклонился:
- Вы правильно ставите вопрос. Я забываю, что вы новички, и сыплю специальными терминами. Не приходилось ли вам путешествовать по Югославии?
Вера Светова вздрогнула, да и мужчины напряглись. Еще бы не приходилось! Об этом путешествии у тройки отважных сохранились самые мрачные и болезненные воспоминания. Их скрашивало лишь то обстоятельство, что принимающая сторона тоже надолго запомнила их приезд.
- Нет, - сказала Вера.
- Там, в Югославии, - клоун невинно похлопал долгими ресницами, слипшимися от туши, - есть одно горное плато, называется Крас. Слово "карст" происходит именно от него. Карст это все, что происходит с мягкими известковыми породами, когда их размывает вода. Ну, вы догадываетесь, - спохватился клоун, - что речь идет не только об известковых породах. То же касается пород карбонатных и некарбонатных...
- Это одно и то же, - заметил Ярослав Голлюбика.
- Да? - смешался клоун. - Вы полагаете?...
Путешественники переглянулись.
- Валяйте дальше, - сдержанно попросил Ярослав.
- А на чем я остановился? Да, на породах... В них, в мягоньких, - клоуна почему-то свело сладкой судорогой, - образуются наземные навесы и ниши. Еще образуются кое-какие подземные структуры: новые пещеры, гроты, колодцы. И знаете, что любопытно? Вам никогда не догадаться. Оказывается, что карстовые явления часты в местах, где много трещин и пор. В таких условиях поддерживается постоянный водообмен! - клоун победно рассмеялся и даже топнул ногой. - Вода! вода притекает и оттекает. Она все время свежая. До миллиона литров, между прочим! Но, разумеется, только в подземных полостях. Не забывайте об этом никогда, потому что в этом - премудрая красота и гармония...
- Мы не забудем, - эхом отозвался Наждак. От воспринятых научных сведений он будто помолодел.
Клоун, все больше обживаясь в новенькой оболочке, учтиво шаркнул ботинком и поблагодарил Наждака троекратным поклоном - по количеству слушателей. Голлюбика расслабился и даже позволил себе снять темные очки; светофорова выдернула блузку из-под черного пояса, собрала ее в гармошку и подставила солнцу голую спину, не упуская случая позагорать.
- Долго еще? - спросил Голлюбика.
- Очень! - с чувством закивал клоун. - Ведь я еще ни слова не сказал о высокоэнергетических пещерах. Известно ли вам, что их постоянно заливает? Один раз в год, как поется в песне, цветут сады, а высокоэнергетическую пещеру один раз в год затопляет. Но меженный сток значителен и хорош, - стиль клоуна сбился на высокопарный слог механического перевода, в каком исполнены китайские инструкции и аннотации. - Это замечательно. Русловые отложения сортированы хорошо и восхитительно, да только разве, по рассуждению предвечного замысла, хрупки они, недолговечны размером и формами, - теперь в манере повествования появилось что-то, напомнившее слушателям не то проповедь, не то уральский сказ. - Редки натеки, потоками пробуравленные, - напевно изрек клоун. - Мусор в таких пещерах не задерживается, - сказал он вдруг сухо.
- Что-то они напортачили, - шепнула Вера Светова Ярославу. - Послушай, как его плющит.
- Спешили, - согласился тот. - Вылитый кот ученый. Сколько же он думает нас развлекать?
- Еще чуть-чуть, - клоун, каким-то чудом расслышал этот бесстыдный вопрос, поджал накрашенные губы. - Я заканчиваю. Придется скомкать финал.
Голлюбика покраснел. Светофорова беззаботно провела по земле рукой в поисках травинки, чтобы сорвать и кусать. Лектор презрительно фыркнул и нехотя объявил:
- Чтобы вы знали: самые тихие пещеры - низкоэнергетические. В них ничего не происходит. Капнет вода, сорвется камешек - это уже ЧП. В таких пещерах приходится вести себя крайне аккуратно, потому что если нагадить там, что-нибудь поломать, то все пропало, обратно не восстановишь. Там все очень нежно и тонко. Я вообще не хотел бы, чтобы вы туда шли. Потому что даже ваше дыхание способно изменить температуру и влажность воздуха. Хорошо еще, что сегодня мало народу. От большой и шумной компании в полости будет беда. Ничего страшного, конечно, но рисунки первобытного человека могут здорово пострадать, да и кристаллам не поздоровится. Ну, что вам еще рассказать на прощание? Не ходите в тяжелые пещеры. Застрянете, не добравшись до дна, потеряете несколько суток. Узкие шкурники, глубокие колодцы... А где ваши вещи? - неожиданно встрепенулся клоун и ощетинился.
Ярослав Голлюбика тяжело встал.
- Какие вещи, любезный? Ваша лекция вполне профессиональна, но вы, признаюсь, зря потратили время. Какие шкурники, господь с вами? Мы отойдем шагов на двести-триста. Походим, полюбуемся, да и домой. Вот они, наши вещи, все здесь!
Он наподдал сумку, ракетки щелкнули.
Вера Светова закашлялась. В сумке у Ярослава не было ничего страшного, но бить ее не стоило.
- Вы кашляете? - сочувственно заметил клоун. - Не беспокойтесь, в пещере вы полностью поправитесь. В пещерах проходит даже бронхиальная астма. Да и ревматизм отступает, если вам повезет натолкнуться на золотоносную породу. В Германии, знаете ли, больных ревматизмом специально спускали в заброшенные копи - помогало! Но это было лет четыреста назад, рецепт забыт...
Болтовня клоуна смертельно надоела Вере Световой. Он смерила лектора тяжелым взглядом исподлобья; от этого взгляда у жертвы густела кровь и начиналась икота.
- Спасибо за интересную информацию, - холодно молвила Вера. - Почему бы вам теперь не посторониться? Мы хотим пройти внутрь.
- Теперь можно, - торжественно разрешил клоун. - Извольте. Сейчас, когда вы вооружены знанием, я не вижу никаких препятствий к экскурсии.
Голлюбика поднял сумку, Наждак застегнулся, Вера Светова заправила блузку. Все трое стояли плечом к плечу и молча рассматривали черную яму, гадая, что их ждет за порогом. Вполне возможно, что они замерли на краю собственной могилы, и этой мыслью стоит проникнуться, ибо не каждому дается подобный опыт. Наконец, Ярослав Голлюбика достал телефон и в последний раз набрал номер: все, что осталось от кабинета, где в это время волновался и переживал генерал-полковник Точняк, не зная, что давно превратился в субъективную реальность, а призрак старого Беркли злорадно посмеивается в кулак.
- Мы входим, - сказал он вполголоса, чтобы не слышал клоун.
Его товарищи так и не узнали, что ответил генерал, так как в дальнейшем были сильно заняты и не могли отвлекаться на ерунду. Клоун маялся, словно у него вышел завод.
- ...И мы никогда не увидим, что было дальше? - этот вопрос огорченно задала самая маленькая из нас, крохотная звездочка, которая, впрочем, была и самой большой - просто она парила слишком далеко от нашего скопления.
- Потерпи немного, - мы, как умели, попытались ее успокоить. - Ничего страшного не случится. Оглянись вокруг: мир продолжается, и все в нем на местах. Они выйдут, они обязательно вернутся. И даже если не выйдут, космический порядок будет спасен.
Мы помолчали.
- А вообще, - добавили мы, - шутки кончились.
Глава 12
В узком и тесном предбаннике было темно. Откуда-то тянуло кладбищенской гнилью, на уши давила тишина; створки зрачков понапрасну распахивались, всасывая предполагаемый свет.
- Здесь должен быть какой-нибудь выключатель, - пробормотал Наждак, вслепую шаря по шершавой стенке. - Какие могут быть экскурсии без освещения?
- Бесполезно, - подала голос Вера. - Свет наверняка подается снаружи. Этот дурень забыл про него.
- Вернемся?
- Нет, плохая примета, - Голлюбика присел на корточки, расстегнул сумку и вынул три каски с фонарями. - Осторожно подойдите ко мне и получите головные уборы.
Через минуту кривую каморку прорезали три луча.
- Другое дело! - приободрился Наждак. - Теперь можно и дальше. Вот сюда, если не путаю...
Он шагнул к изломанному проему, достаточно широкому, чтобы в него протиснулся даже грузный человек. Ярослав Голлюбика, уже не стесняясь и не таясь, достал пеленгующее устройство, которое радостно замигало красной лампочкой и запищало комаром.
- Ты прав, нам туда. Отойди-ка, - Ярослав по праву старшего отодвинул Наждака. Он сунул голову в проем и поводил ею вправо-влево, высвечивая пространство. - Давайте сюда, - позвал он шепотом. - Посмотрите, какая тут красотища! Держитесь за меня.
Наждак, светя Голлюбике в затылок, забрал себе в лапу солидный клок гавайской рубахи. Светофорова пристроилась третьей; так, свадебным поездом, они миновали проем, за проемом - небольшой грот и замерли в невольном восхищении. Диверсанты находились в громадном зале с натуральной гипсовой отделкой. Потолок был не очень высок, однако сам зал простирался не менее, чем на сотню метров. В головы вошедших нацелились, складываясь в гирлянды, трехметровые ледяные сталактиты; их двоюродные сосульки наземного обитания, сталагмиты, торчали встречными надолбами. Пол пещеры был выстлан прозрачным льдом - вероятно, голубоватым, но свет фонарей не позволял до конца разобраться в оттенках. Вечный спокойный холод вливался в жилы, так что даже выносливый Голлюбика поежился, опустил сумку, и обнял себя за плечи.
- Мы тут дуба дадим, - хмыкнула Вера.
"Дадим", - согласилась пещера: от нее отломился кусочек эха.
- Постой, - укоризненно молвил Наждак, душа которого все шире открывалась прекрасному. - Дай полюбоваться! Ты только посмотри, - и он обвел рукой залу, что сразу напомнило Вере и Голлюбике старые плакаты, на которых правильные взрослые предлагали восторженным пионерам оценить панораму с Мавзолеем и примыкающими строениями. Этот жест был явно врожденным, наследственным и Голлюбика задумался над таинственными родителями Наждака: откуда детдом? не иначе, какие-нибудь репрессии.
Он и сам был не в силах отвести глаза от самоцветных, калейдоскопических кристаллов, припорошенных инеем. Луч, ненароком соскальзывая, переходил на гипсовые джунгли, составленные из растений, которые никогда не сочетались в живой природе: тут были папоротники, грибы, водоросли, каштановые лапы, листья дуба и ясеня, пышные травы и отдельные соломинки, странные стебли, колонны, хитросплетения тропических лиан. В мелких лужицах-водоемчиках, отдыхая от бега воды, кружились бесполезные рачки-бокоплавы. При виде их Наждак прослезился; он расплакался от пещерного умиления к живой твари, ибо был чист душой, а потому - записан в Книге Жизни.
- А грязи-то сколько, - холодно молвила светофорова.
К несчастью, она была совершенно права. Справедливости ради Наждак с Голлюбикой были вынуждены признать, что искусственное человеческое скотство потрудилось над убранством пещеры не меньше, чем пришлось на долю естественных процессов. Наскальная роспись, оставленная неандертальцами и кроманьонцами, соседствовала с хулой и бранью. Прямо поверх изящных бизонов и мамонтов шли примитивные уравнения: коля плюс сережа равно любовь, света плюс миша равно уродливый половой орган. Забвение прекрасного, подлинное лицо прогресса - вот о чем повествовала мозаика прошлых и нынешних веков, показывая истинный путь, проделанный человечеством с первобытных времен.
- "Eminem", - шепотом прочитал Наждак и гневно выматерился.
- А набросали-то, набросали, - не унималась Вера. Она присела на корточки и стала перебирать мусор: банки, бумажки, окурки, шприцы, винтовые пробки, презервативы и палочки, отслужившие позвоночником в эскимо.
Ярослав пристроился рядом и тоже взял палочку:
- Паскудство какое - вот так, до хребта, сожрать... Ну как, что-нибудь есть?
- А что тебе нужно? - вопросом ответила Вера, сосредоточенно роясь в груде мусора. - Пока ничего замечательного. Пока...
Голлюбика приложил палец к губам. Из всех троих светофорова отличалась острым зрением, Наждак - не менее острым нюхом, а он яро славился отменными ушами. Наждак, которого прислушивания Голлюбики постоянно заставали врасплох, не уставал попадаться на одну и ту же удочку. Вот и теперь он забеспокоился, и губы его, опережая мысли, шепнули беззвучное: "Что?"
- Слушаю, - объяснил Ярослав.
Наждак ударил себя по лбу, зная наверняка, что за кратким ответом последует длинное наставление, до которого тот был охоч, и не ошибся. Голлюбика сел прямо в лунную пыль пещеры и значительно молвил:
- Ведь я же человек русский, а русские люди спокон веков воспринимали вселенную на слух. Тому причиной пространство. Постоял бы ты, брат Наждак, посреди зимнего поля, или нет - зимней равнины или даже степи, где даже тишина давит на уши. Простор, благодать, звуковая вольница! Слух гораздо древнее зрения, в нем явлено пассивное восприятие мира. Зрительное, - Голлюбика быстро глянул на Веру: не обидится ли, но та самозабвенно рылась в отбросах и ничего, казалось не слышала. - Зрительное восприятие, - повторил Ярослав, - дело западное, активное, проникающее в предмет, овладевающее предметом... А здесь - любовное внимание к Слову, и все из-за слуха. Неистребимое уважение к Слову, сегодня - печатному, но в самом начале - устному. Шпенглер один понимал, что русское сознание это равнина...
- Тут ничего нет, - Вера Светова вынесла свой приговор и распрямилась.
Но Голлюбика уже не мог остановиться. Он даже начал немного раскачиваться, придавая своему голосу архаическую напевность:
- А Слово - оно заслужило уважение своими акустическими свойствами. Зрение в нашей стране не было востребовано. Это в Европе тесно, там только и смотри, как бы не отдавить кому-нибудь лихтенштейн. А у нас места много, все на виду: вон Церква пригорюнилась, вон пиво привезли, а вон Мамай идет. Другое дело - во всем увиденном разобраться. Приходится ждать устного Слова от умного человека. Потому что все накроется медным тазом тысячу раз, пока Ваня Федоров запустит свой станок... Слух - он и ночью не подкачает, когда глаза спят. Все будет слышно: и как в дверь постучат, и как гром грянет. А если уж слух не поможет, то и зрение не спасет, вся надежда на жареного петуха.
Наждак, в сотый раз слушая наскучившую филиппику, в сотый же раз извинился перед Верой за зрительное унижение:
- Наверно, все это притянуто за уши, - он деликатно усмехнулся в кулак, радуясь каламбуру. - Но если что-то торчит, то и притянуть не грех, правильно?
- В России главное - неопределенность, - назидательно заметила Вера Светова. - Поэтому нам нечего бояться. Где что-то сложилось и вошло в привычку, там можно разрушить. А где ни то, ни се - там трудно.
- Все это здорово, - нетерпеливо сказал Наждак, видя, что вот-вот разгорится многолетний спор о том, что же все-таки главнее: неопределенность или слуховое восприятие. - По-моему, старшой, нам пора продвигаться. Чутье подсказывает, что нужно пробраться вон в тот камин, - он кивнул в сторону вертикального углубления, основание которого круто забирало вверх и тонуло в темноте. - Обходняками гуляют зеваки, простому люду не с руки прятаться по щелям...
- А вот и проверим, - на ладони Голлюбики лежал маленький пеленгатор. - Сейчас увидим, на что годится твое чутье против наших глаз и ушей.
Пеленгатор проявил полную солидарность с обонянием Наждака. Он взахлеб замигал, зовя отряд выдвинуться в направлении камина.
- Что ж, - Ярослав не стал спорить. - Если так, то мы пойдем в этот камин. Надо было клоуна взять с собой, как языка...
- Какого языка? - вскинулась Вера. - У тебя ум за разум заходит?
- А что? - пожал плечами Голлюбика. - Клоун и так сплошной язык...
- Пойдемте скорее, - попросила светофорова. - Это пещера действует. В пещерах люди быстро сходят с ума.
- Больно рано она действует, - удивился Наждак. - Не успели войти, а уже началось.
Он подул на озябшие пальцы, похрустел ими для физкультурного нагревания, подхватил сумку и пошел к углублению. Голлюбика тоже взял свою кладь. "Брось ракетки, - посоветовала Вера. - На что они? Пан или пропал". Лучи фонарей скрестились, образуя светонасыщенный символ - покинутый, но не сдающийся в окружении враждебной тьмы. Осторожно ступая, словно первые астронавты на луне, или, поднимай выше, на совсем неизвестной планете, путешественники приблизились к разлому. Лампочка перестала мигать и светила ровным, алым огнем. Наждак, очутившийся сзади, оглянулся и напоследок раздул ноздри: запахов не прибавилось. Вера Светова привычно прищурилась: никого. Ярослав Голлюбика прислушался: было тихо, как никогда не бывает при солнечном свете.
- Будем протискиваться, - объявил Ярослав.
Камин оказался узким и вел глубоко; в глаза путникам сыпался мелкий порошок, скала сжималась и обнимала; каменный пол взмывал вверх прихотливым рогом. Озноб исчез, идущим сделалось жарко.
- Я чувствую, - прошептал Наждак. - Здесь побывали люди.
- Надеюсь, - глухо молвил Голлюбика и остановился, чтобы лучше осветить дорогу. Оставалось немного; старший отряда боялся, что крутая тропинка завершится обрывом. Вера Светова отвела Ярослава, нашарила камешек и метнула вперед; тот вовсе не сгинул, а где-то запрыгал, невидимый, впереди; покатился, щелкая несерьезным эхом.
Пройдя еще два десятков шагов, они с удовольствием ощутили, что стены расступаются. Вскоре стало совсем просторно; Голлюбика негромко крикнул, и эхо, которое окрепло и налилось силой, заставило его сделать последнюю остановку. Ярослав начал медленно поворачивать голову, выхватывая сказочное убранство зала, снабженного, как уже было видно, несколькими ходами, ведущими в неизвестность. Пеленгатор настойчиво звал посетить самый правый рукав, и Голлюбика послушался. Отделившись от товарищей, он быстро вошел в проем, стал на колени, начал разгребать невесомый песок. Потом взялся за массивный камень, поднатужился, отвалил и запустил руку в образовавшуюся полость.
- Будем жить, - хрипло сообщил Ярослав.
Он начал тянуть и выволок на свет фонарей здоровенный рюкзак, за ним - второй и третий; все рюкзаки вынесли в середину зала, где, казалось путникам, сходились меридианы и перекрестки, катакомбные коридоры и судьбы человечества; где находилась точка отсчета, нулевая верста.
- Распаковываемся и одеваемся, - в голосе Голлюбики звучало умиротворенное облегчение.
В рюкзаках нашлось множество полезных вещей, совершенно необходимых для пещерного выживания.
Бойцы разобрали затребованное Голлюбикой альпинистское снаряжение - тросы и капроновые веревки, ледорубы и альпенштоки, костыли и горбыли; к названному добавились гидрокостюмы, резиновые перчатки, маски, ласты, рукавицы, продукты, шприц-тюбики с антибиотиками, электрические батареи, спиртовки, лампы и спички. Помимо названного, в мешках находились приборы ночного видения, пистолеты, три складных короткоствольных автомата с бесшумным боем без отдачи, с лазерными прицелами самопроизвольного наведения и с подробной инструкцией. Еще там были ножи для финской охоты, удавки, гранаты и увесистое шарообразное устройство, в котором сразу же угадывался его сокрушительный взрывной характер; к устройству тоже зачем-то прилагалась инструкция, запаянная в водонепроницаемый конверт, хотя механизм бомбы выглядел совершенно примитивным; в нем смог бы разобраться даже пещерный дикарь. Все перечисленное было проложено и переложено поролоном и полиэтиленом для пущей непромокаемости и противоударности; в пещерах, того и гляди, ударишься обо что-нибудь или сорвешься в подземную реку, и все, пиши пропало, если не подготовился. Комплектующие и оберточные материалы должны быть прочными на разрыв и не пропускать влагу; к тому же возможны и другие опасности, о которых Голлюбика, Наждак и Вера Светова тут же, не сходя с места, и прочитали в специальной, тоже надежно запакованной книжечке-памятке с грифом "Для служебного пользования" и штампом библиотеки ССЭР.
- Двигаться будем в связке, - решил Ярослав, поигрывая капроновым лассо.
- Запрещено, - Наждак нахмурился. - Чуть что - погибнем чохом!
- Не все в нашей жизни поверяется инструкцией, дружище, - Голлюбика потрепал его по плечу. - Сам погибай, а товарища выручай. Пуля дура, - он оскалился, запрятал пистолет поглубже и обнажил, любуясь им, зазубренный нож, - а штык.... - Он посерьезнел лицом: - Никакой стрельбы! Возможны обвалы и оползни. Работать ножами...
Глава 13
На привале Зевка сморило.
Полулежа на каменной плите, он спал; ему снился сон. Светлое сновидение, украденное у Наждака, а тем, в свою очередь, заимствованное из военных кинофильмов, смешалось с неестественной сущностью самого похитителя. Сон был наполнен отвратительной эротикой, заквашенной на героизме и шапкозакидательстве. Зевок, запихнувши за широкий ремень потемневшую пилотку, шагал через луг; его прямо в травах схватили за васильковый член, а тут и зарницы занялись, поплыл туман, заржала лошадь, да еще соловьи - соловьи, дорогие нашему сердцу, отпели свое для усталого воина: отпусти! отпусти! - застонал Зевок, падая навзничь, под прикрытие звездного неба; мы тоже спали и тоже, не имея возможности проникнуть под своды пещеры, видели сон Зевка в собственном сне. Мы укрылись под одеялом из перистых облаков, чтобы не помогать Зевку.
Очнувшись, он скривился, так как шея, изогнутая в неудобную сторону, сильно и больно ныла. Зевок стряхнул с себя руку Лайки, которая, тоже спросонок, уже подбиралась к бесплодным склепковым чреслам. Лайку тоже сморило, и сон ее полнился не менее пафосными сюжетными линиями: ей виделось, что Наждак ли, Зевок - все смешалось в биологической бадье, откуда мы, рассказывал ей собеседник, поголовно родом - будто он, статный, в красном плаще, стоит с нею рядом и строгим движением гордой десницы показывает надраенную до красноты площадь. Она же, Лайка, но может быть, и сама Вера Светова, стоит среди березок Аленушкой и держит в поводу подвыпившего козлика. И вдруг налетели нечистой тучей черноголовые гуси-лебеди, с Горынычем во главе, который одет в плащ-палатку и дышит перебродившей соляркой...
- Подъем, - пробурчал Обмылок.
Он встал во весь рост и от души потянулся. И оторвался от души, мгновенно сделавшись скользким резиновым гадом в специальном костюме; в приплюснутой каске с притушенным фонарем, вооруженный ножами, кастетами, летучими шестернями и нунчаками.
Группа "Надир" остановилась и залегла на отдых в "колокольне" - высоком, просторном гроте, походившем на купол. Диверсанты Нора достигли этого места к исходу вторых суток путешествия по многочисленным сбойкам, обводненкам, квершлагам и каминам. Их не заботили и не трогали пещерные красоты; они шутя, смеху ради, протыкали жестокими пальцами живописные глыбы, которые казались каменными, но в действительности были хрупкими, пуховыми шапками непотревоженной пыли. Подошвы ботинок без тени жалости давили пассивных и активных троглобионтов. Зевок затеял стрельбу по летучим мышам и, без сомнения, всех бы похоронил, не останови его вдумчивая Лайка. Обмылок, еще не до конца разобравшийся разумом в унаследованных от Голлюбики талантах, исправно прислушивался и двигался на мерный стук ледяной капели.
Все трое не сомневались, что заблудились давным-давно. Это ни на секунду не замедлило их упрямого продвижения в самые недра; Лайка рассматривала мышиный помет, пытаясь угадать в нем микроскопические, но очень информативные вкрапления, по которым она смогла бы судить об окрестностях. Зевок вынюхивал тончайшие колебания в стылом и пресном аромате, оттенков которого никто из них, за недоразвитостью речи, не смог бы передать художественными словами. Обмылок ждал отголосков подземной железной дороги. Ее существование не оговаривалось; было ясно, что постоянные посетители Святогорова центра не согласились бы на иной вариант, дорожа своими жизнями; ошибочно считая эти жизни залогом всеобщего благоденствия. В какой-то момент отряд "Надир" свернул не в тот коридор; потом они не смогли вернуться, ибо проклятый Зевок своей глупой стрельбой вызвал обвал - небольшой, но достаточный, чтобы намертво завалить карман. Пришлось идти в обход, незнакомыми тропами, а это в пещерах и катакомбах - верная гибель, непростительное легкомыслие. В итоге они натыкались то на водный сифон, то на подземное озеро; не раз им случалось выскальзывать из-под коварных "чемоданов" - огромных каменных глыб, нависавших над головами и готовых в любую секунду сорваться вниз.
Очнувшись от тяжелого привала, они продолжили путь.
- Колодец, - объявил Обмылок через пятнадцать минут.
Он стоял на краю широкой черной ямы, уходившей в неизвестное. Далеко внизу шумела вода.
- Нам придется спуститься, - Обмылок утерся резиновым рукавом и пристально посмотрел на чумазые лица своих спутников. Возражений не последовало, но не было и восторгов. - Нам нужно добраться до нижнего этажа, - пояснил Обмылок. - Здесь мы ходим по кругу. А там, похоже, бежит подземная речка. Мы спустим лодку; куда-нибудь, да вынесет.
Зевок улегся на живот и заглянул в яму.
- А если мы угодим прямо в реку? Я не вижу земли.
- Чего тут гадать, - язвительность и скепсис Веры Светой целиком преобразовались в скрипучий оттенок. Чуткие уши Обмылка дрогнули; ему почудилось, будто кто-то натирает пальцем стекло. - Нечего раздумывать, - продолжила Лайка. - Кинем жребий, кому идти первым. Пока не попадем - не узнаем, правильно?
- Правильно, - согласился Обмылок. - А ну-ка, прицепи трос и отправляйся, посмотри. Но никакой разведки боем; если что - сразу наверх. Дернешь два раза, и мы тебя поднимем.
Лайка смерила старшего долгим собачьим, но вовсе не преданным, взглядом.
- Старшой, я боюсь, между прочим, - напомнила она. - И вдобавок я как-никак дама. Ерепениться не буду, но что же так сразу - меня?
- Кто дама? Ты? - "Колокольня" наполнилась ненатуральным хохотом, в котором было не разобрать, где смеется Обмылок, а где кудахчет эхо. - Держи веревку, тебе говорят! Чего это ты боишься?
Лайка возилась с замком на поясе.
- Много чего, - сказала она зловеще. - Вдруг мы наткнемся на библиотеку Ивана Грозного? Что мы тогда будем делать? Еще я... - Лайка запнулась, не желая называть светофорову по имени, - Она... мы с ней слышали, что под землей водятся огромные крысы величиной с лошадь. Мы даже видели их...
- Мы тоже видели, - перебил ее Зевок. - Это было кино.
- Ну, не знаю. Ходят слухи, что под землей вообще хранится все Настоящее, а над землей - просто копии, вроде нас. Например, там спрятаны мумифицированные трупы Сионских мудрецов, одетые в царскую жандармскую форму. Пауки... величиной...
- Тоже с лошадь? - ядовито усмехнулся Обмылок.
- Да, тоже с лошадь, - Лайка не сдавалась. - Подземные города, в которых неизвестно, кто поселился. И в них слепые кобры стерегут сокровища.
- Хватит болтать, - Обмылок нетерпеливо сунул ей трос. - Правильнее думать, что все будет наоборот, и нам повезет. Например, мы найдем жемчуг. Думай о чем-нибудь хорошем, поняла? Жемчуг - огромная редкость, он образуется в таких ванночках с проточной водой. Посмотри хорошенько.
- Мы сюда не за жемчугом пришли, - вздохнула Лайка.
Вздохнул и Зевок, он не хотел спускаться в колодец. Еще ему было жалко морской формы, которую пришлось закопать и придавить камнем.
- Увидите, что там такое, - предупредила Лайка, пристегиваясь.
- Стикс, не иначе, - кивнул Обмылок.
- Конечно, - Лайка ничуть не смутилась. - Почему нет?
- Потому, что это выдумки, литература. Никакого Стикса нет и не было.
- Мне бы твою уверенность, - язвительная Лайка села на край отверстия и свесила ноги в монотонно шумевшую пустоту. Тем временем Зевок, набравшийся от Наждака почтения к напечатанной мысли, светил фонарем в популярную брошюру, которую нашел в тайнике среди прочих полезных вещей. Предусмотрительный Нор приказал не забывать о мелочах в деле, где каждая запятая способна сыграть роковую роль.
- Спелеон, - бормотал Зевок, водя грязным пальцем по строчкам. - Диодор, Древняя Греция, Карлюкские пещеры, хребет Кугитангтау... Ермак Тимофеевич... Мария де Сентуола, семи лет... нашла... заблудилась...так... грот Монтеспан... христиане... Ени-Сала... пещера Чжоу Коу-дянь... питекантроп... грот Гримальди... Бекки Тэтчер... Здесь ничего нету ни про какой Стикс, - довольный Зевок подвел итог и захлопнул книжицу.
- Посмотри на "Х", Харона, - посоветовала Лайка. Она уже по грудь погрузилась в провал и удерживалась руками. Обмылку это зрелище напомнило о неприятных событиях, связанных с погребом и бегством; он отвернулся. - Или на "Ц", Цербер. Или Коцит поищи...
Давая советы, она сама удивлялась Вериной эрудиции. Ничего удивительного, если выяснится, что в ее голову переместилась библиотека в десять тысяч томов.
- Чжоу Коу-дянь, - снова затянул Зевок, послушный от страха. - Десять тысяч уловок...
- Страхуйте меня крепче, - велела Лайка. Тон ее был презрительным и высокомерным. - Я пошла.
То, что она сделала, конечно, нельзя было назвать ходьбой. Лайка скользнула в колодец, трос натянулся, и у Обмылка под резиновыми рукавами гидрокостюма вздулись чугунные шары.
- Закрепи конец, - процедил он сквозь зубы, обращаясь к Зевку. - Брось книжку! Присобачь его к чему-нибудь прочному.
Обмылку пришлось еще немного потерпеть, потому что ничего прочного, к чему можно было бы прикрепиться, поблизости не нашлось. Зевок, отчаявшись, вынул костыль и двумя ударами молотка вбил его в камень. За эхом от ударов они не расслышали крика, донесшегося из колодца. Зевок принял свободный конец и старательно зафиксировал; Обмылок ослабил хватку и стал осторожно укладывать трос на пол. Крик повторился; оба немедленно легли на живот и заглянули в провал.
- Что там? - прогудел Обмылок.
Внизу гулко щелкало и плескало.
- Река! - долетел ответ. - Большая и быстрая!
- Не потеряй в ней что-нибудь, - предостерег Обмылок. - Тебя поднимать?
- Лучше сами спускайтесь! Я стою на берегу, только он очень узкий. Когда пойдете, над выходом оттолкнитесь ногами от стенки, чтобы назад занесло. Тогда попадете на сухое.
- Лодка пролезет? - деловито осведомился Зевок.
Они выпрямились и смерили взглядами кладь.
- Утрамбуется, - решил, наконец, Обмылок.
- Порвется, - погрозил пальцем Зевок. - В пещерах легко зацепиться за острое, постоянно что-нибудь рвешь.
Обмылок недовольно поморщился:
- Откуда тебе... впрочем, ясно, откуда. Ничего, свинья не съест, - рассудил он, избегая озвучивать первую половину пословицы. - Волоки все сюда! - Он снова лег на пол, сунул голову в колодец и крикнул: - Готовься принимать! Там есть, где сложить?
- Вас, что ли? - отозвалась Лайка. - Найдется, где. Давайте живее, мне холодно стоять без дела!
- Попляши, - пробурчал Обмылок. Он ухватился за слово и стал напевать: "Ты все пела? Это дело!..."
Обмылок и Зевок, действуя четко и слаженно, распустили ремни, защелкнули магазины, подтащили мешки к проему и осторожно стравили... "Мы травим, начальник, да?" - усомнился в семантике Зевок. Обмылок пыхтел, проталкивая груз.
- Наверное... - пробормотал он. - Мне всегда... смешно, да?... всегда казалось, что это слово означает что-то другое... кое-что другое, вот так правильнее...
Рюкзак неожиданно поддался и стремительно, с грозным шуршанием, полетел вниз.
- Держи! Держи! - по-бабьи заголосили мужчины.
- Поймала, - ответила Лайка после паузы. - Высылайте второй.
...Через десять минут, с величайшей осторожностью, стараясь не пораниться и не испортить костюмы, Зевок и Обмылок соскользнули к Лайке. Обмылок зачем-то отряхнул руки и запрокинул голову, всматриваясь в черный провал, который теперь находился не под ногами, а над головой.
- Трос останется, - молвил он недовольно. - Любой осел поймет, куда мы пошли.
Лайка и Зевок готовили лодку. Та раздувалась, напоминая негритянскую лягушку с матово отсвечивающей кожей. Зевок не удержался и погладил ее по гладкому боку.
- Ослам здесь не место. Мы уже будем далеко, - Лайка ловко вставила весла в уключины. - Если не напоремся на пороги. Но и тогда нам осел не страшен, нам будет все равно, - закончила она, бросив быстрый взгляд на скорую реку.
Обмылок оставил в покое трос и внимательно изучил местность. Отряд стоял на узкой полоске каменистой суши. В полушаге струились мертвые воды неведомой глубины, проверить которую было нечем. Зевок поискал глазами, думая высмотреть длинную палку, но ничего, конечно же, не нашел. Стены не баловали: ни тебе лепки, ни рисованной сцены охоты на прыткого бизона. Свисали какие-то седые, омерзительные лохмотья, словно ослепшие под землей. Фонарь Зевка нашаривал полусонную живность: были там неизменные пауки да мокрицы; с места на место, одно не лучше другого, переползали пещерные многоножки.
Внезапно Обмылок закрыл глаза. Его метнуло к скале, он прижал к ней ухо и яростно махнул рукой, приказывая молчать. Река не послушалась, а двое спутников повиновались нехотя, думая об одном - о том, что старшой только и знает, что слушает, слушает, корчит из себя специалиста, но все это без толку. Они брошены, позабыты и сгинут так же бесславно, как и появились.
- Поезд, - шепнул Обмылок. - Я слышу стук колес.
Он снова замолчал, ерзая ухом и протирая им камень.
- Нам везет, - изрек он через четыре, как показалось Зевку, минуты, но прошло всего две: время в пещерах растягивается, внутренние хронометры запаздывают. - Шум стихает там, - Обмылок еще раз махнул, на этот раз - по течению реки.
- А может быть, нам в другую сторону, - Лайка, застывшая в неуклюжей позе, с удовольствием выпрямилась.
- Тогда мы пересядем на встречный, - окоротил ее Обмылок. - Возьмем билет и поедем, как баре. Ты не согласна? Боишься железной дороги? Ничего. Стерпится - слюбится.
Он, предчувствуя удачу, пощупал рюкзак: не промокла ли взрывчатка. Она не промокла, она и не могла промокнуть, будучи металлическим шаром с водонепроницаемым пультом, который напоминал наддверный кодовый замок.
Глава 14
- Здесь должно быть электричество. Сезам, отворяйся, хозяева пришли.
Светофорову недолюбливали за ее манеру первой, с расторопностью отличницы, озвучивать очевидные вещи, а также вещи не очевидные, но моментально приходившие в головы окружающим и готовые сорваться с их языков.
Вера Светова, довольная, направилась к дальней, двояковыпуклой и трояковогнутой стене исполинского зала. Она рассчитывала найти выключатель: замаскированную под скальные породы трансформаторную будку, потайной распределительный щит, рубильник - что угодно.
- Стоять! - скомандовал Голлюбика. - Не лезь поперед батьки, здесь тебе не улица Сезам. Убить нас хочешь?
Вера остановилась как была, с занесенной ногой. Она не повернула головы и стояла в демонстративном кататоническом ступоре; верины спутники знали, что такое могло продолжаться часами и сутками, пока не приносились извинения. Наждак учуял яростные, негодующие феромоны.
- Старшой, - шепнул он, дотрагиваясь до локтя Голлюбики. - Не надо бы так резко...
- Вольно, расслабиться, - проворчал Ярослав. - Не надо сердиться, товарищ Светова. Лады? Это на меня подземелье действует. Я ждал еще третьего дня, думал - перегрыземся.
- Можно продолжать поиски? - холодно спросила Вера. Извинения прозвучали.
- Подожди. Сначала займемся поездом. Может быть, найдем какой-нибудь кабель, он нас выведет.
Двухнедельное путешествие по лабиринту не могло не сказаться на тонкостях внутреннего устройства странников. Биологические часы барахлили; время как будто заснуло и медленно дышало во сне, часы растягивались, фаза бодрствования смещалась. Утро и вечер поменялись местами, чему Голлюбика, раскинувшись на одном из немногих привалов, давал отвлеченные объяснения. "Общая Ночь близка, - растолковывал Голлюбика, жуя галеты и запивая фенамин подземной ключевой водой. - Солнце в опасности". При каждом удобном случае он снимал каску и направлял себе в глаза луч фонаря, боясь отвыкнуть от света и ослепнуть.
Наждаку снились устрашающие сны. В последний раз ему привиделся самый Центр, где уже орудовало странное существо: вроде бы он, Наждак, но в то же время не он, Зевок. Гибрид висел в хитроумных ремнях, позаимствованных у гимнастов из цирка; петли крепились к бандажу, который удерживал недавно открывшуюся грыжу. Наждак был законсервированным "кротом", его заслали в цирк и поручили по пробуждении выполнить какое-то важное задание. Но разошлась, как нарочно, linea alba - срединный брюшной шов, о чем его не раз предупреждали инструкторы; он, однако, боясь упасть в глазах акробатов, пропускал их советы мимо ушей. С гимнастами его свел липовый клоун-билетер, имевший какое-то непонятное отношение ко всей комедии. Чрево расползлось на трапеции, провисло колбасной гирляндой, гром аплодисментов, туш.
- Никакого аншлага! - орал он на Директора, умолявшего повременить со штопкой.
Но сейчас все держалось. В зубах горел мощный фонарик. Компьютер спал. Гибриду почудилось, будто секретный монитор помрачнел, как только трепетный зайчик запрыгал по его матовой коже. Сгустились и другие недовольные тени. Беззащитное стеклянное пузо втянулось - но это, разумеется, был просто обман зрения. И не мудрено: тьма тьмущая, отсюда и скачки теней, и розовые с зеленью пятна, которые прыгали и кривлялись вовсе не в аппаратной, а лишь в мозгу непрошеного гостя. Центр тяжести сместился, и он завис с приподнятыми к люку ногами. Кровь прилила к голове, к пятнам добавились змейки. Пытаясь устроиться поудобнее, гибрид нечаянно сжал зубы, и корпус фонарика тревожно хрустнул... Дальнейшее Наждак не досмотрел, его разбудили, призвав подтянуться и продолжить поход.
В колонном зале, где они теперь находились, работала слабая подсветка, источник которой оставался необнаруженным. Мертвящее голубоватое сияние позволяло различить тяжелые колонны, бахромчатые арки, ощетинившиеся рощи сталагмитов, естественные резервуары для сбора скудных вод, которыми скупо сочился недалекий, но растворившийся в темноте потолок. Зал пересекал предсказанный монорельс, натертый до тусклого блеска; один его конец заканчивался полосатым бревном, означавшим тупик; другой уходил за стальные ворота, которые преграждали вход в стратегический туннель. Трехвагонный, детского вида состав оседлал монорельс. Маленький поезд напоминал специальный "подкидыш" из тех, что трудятся по медвежьим углам, развозя по сельмагам вымирающих старух. Правда, локомотив своим видом напрашивался, скорее, в метро, чем в края дремучих лесов и людей. Состав был вычищен, вымыт и смазан, в него так и просился маленький детский ключик. Хотелось согнуть монорельс, замыкая его в бесконечное кольцо; завести паровоз и со счастливой улыбкой наблюдать за его игрушечным бесполезным бегом. Однако роспись, украшавшая вагоны, вынуждала задуматься и запастись благоразумием; последнее заклинало держаться от этого поезда подальше, впечатленное шестиконечными звездами, пятиугольниками, скрещенными костями, радиоактивными символами, да еще крючковатыми непонятными письменами, которые, впрочем, замыкались недвусмысленным восклицательным знаком.
- Ищи, Наждак, - пригласил Голлюбика. - Электричка наверняка заминирована. А если нет - научена подавать тревогу. Кабель бы...
- Кабель рубить нельзя, - напомнила Вера. - Иначе нам не уехать.
Прежде, чем ее успели остановить, она черной кошкой-пантерой взлетела на крышу последнего вагончика, распласталась там и стала медленно наглаживать ребристую поверхность. Не отлипая от крыши, она поползла к локомотиву - бесшумно, подобно молчаливой змее.
Ярослав напрягся, пытаясь уловить высоковольтное жужжание. Но в зябком пещерном молчании раздавались лишь отрывистые, плачущие звуки падающей воды. Голлюбика, мельком взглянув на черную тень, скользившую поверху, приблизился к локомотиву, сел на корточки, запустил руку под днище и осторожно пошарил. Последовал щелчок; из машины вывалился черный ящичек, повисший на пучке разноцветных проводов. С новым щелчком вагоны поезда зажглись ослепительным светом; ящичек, оказавшийся таймером, показал красные электронные цифры: пятерку и два нуля, которые мгновенно сменились четверкой и двумя девятками.
- Добро пожаловать! - весело прогрохотал локомотив. - Русским духом запахло! Вас приветствует взрывное устройство повышенной степени сложности. У вас четыре минуты с небольшим. Если вы разгадаете мою загадку...
- Заткни его, сделай милость, - скучающим тоном попросил Ярослав.
- ...локомотивная бригада поприветствует вас и пожелает счастливого пути. Двери поезда работают автоматически. Во избежание несчастных случаев не прислоняйтесь к ним и не препятствуйте их открытию...
Наждак прыгнул в кабину, вооруженный ломиком. Брезгливо скривившись, он сунул инструмент в медленно разогревавшееся брюхо локомотива, надавил, и голос умолк.
- Ничем не пахнет, - авторитетно заметил Голлюбика. - - Никакого духа нет. Яга с избушкой это символ смерти, потусторонние явления. Иван-царевич сам проникает в глубины своего смертоносного подсознания, вот там-то и стоит аромат...
- Западная массовая культура, - объяснила Вера Светова, свешивая голову с крыши. Она перебила оратора, боясь, как бы тот снова не увлекся и не заехал говорливым языком в неаппетитную болтовню. - Эти недоумки начитались детских триллеров с говорящими поездами. Ты справишься?
Вопрос был адресован Ярославу, который уже достал кусачки, сел на пол и перебирал провода, гадая, какой перекусить - синий, желтый, красный или зеленый. Цифры таяли не то сосульками, не то угольками.
Голлюбика слизнул капельку пота с верхней губы, угодив языком в самую гущу колючих усов. Правильнее будет сказать, что он ее не слизнул, а добыл из зарослей после тщательного нашаривания.
- Желтый кусай, - прошептал над ухом натянутый голос Наждака.
- Не суйся под руку, - возразила Вера.
Цифры мельчали стремительно, отсчитывая последние секунды славы и доблести. Ярослав отложил кусачки, приклеился к проводам ухо и начал слушать бег смертоносных электронов. Вскоре он облегченно отнял голову, подмигнул товарищам и уверенно перекусил зеленый провод в самый последний миг. Таймер остановился, на его табло замерли три нуля, хранимые маленькой, но отважной единицей.
- "Единица - вздор, единица - ноль", - покачал головой Голлюбика, вставая с пола. - Поэт ошибся. Или сознательно соврал.
Локомотив захрипел, порываясь разразиться какой-то тирадой, но тщетно: Наждак навсегда вывел из строя его речевой аппарат. Вспыхнули фары, приветственно зашуршали двери вагончиков, открывшиеся разом, все вместе.
- Я предлагаю отцепить локомотив, - сказала светофорова. Она спрыгнула с крыши и недовольно пнула колесо, которое гудело и подрагивало от нетерпения. Было непонятно, как ему это удается, и поезд казался живым организмом, что еще больше усиливало желание Веры расчленить его на компактные фрагменты.
- Зачем? - Ярослав, держа в руке таймер, пристально посмотрел на Веру.
- Ты предпочитаешь ему довериться? - та кивнула на кабину, пораженную немотой. - Собираешься ехать в кибиточке, первым классом, с удобствами?
- Это верно, - поддержал ее Наждак. - Давай-ка мы, командир, останемся за рулем. А лишний груз нам только помеха.
- Согласен, - решился Голлюбика. - Размыкайте.
От маленького поезда, пускай неуместного и смешного в подземелье, которое никогда не подвергалось благоустройству; пускай обезвреженного, но все же являвшего неприятный контраст между технической современностью и пещерной древностью, веяло склепом. От запаха не спасали ни мягкие кожаные сиденья, ни хромированная панель управления с двумя эбеновыми рукоятями, ни толстая, как выяснилось, броня, составлявшая стены, крышу и пол. Семь раз отмерив, Наждак отстегнул скользкую кишку, взломал замки, громыхнул креплениями-сцеплениями. Подошел Голлюбика; вдвоем они уперлись локомотиву в тыл и налегли. Под гидрокостюмами вздыбились богатырские мускулы; Вера Светова, отступив на шаг, машинально залюбовалась товарищами, но быстро потупила взор и принялась ковырять инопланетную пыль носком тупого ботинка. Локомотив подчинился. Утюжа монорельс; пропуская его сквозь себя, оскверненным на выходе, полуигрушечное устройство проехало несколько метров. Голлюбика с Наждаком отняли руки, остановились и подождали, пока снаряд замрет снова.
Ярослав обошел локомотив, отворил дверцу, чуть поклонился и пригласил Веру Светову пожаловать внутрь. Та, не сдержавшись, ответила реверансом, оперлась на кавалерову руку и прыгнула на сиденье. Наждак уже тащил поклажу - с виду небрежно и вольно, однако ни на секунду не забывая о разрушительном содержимом. Округлый мешок будто плыл, едва касаясь грунта напружившимся днищем.
- А что же ты не ищешь рубильник, красавица? - поинтересовался Наждак и поставил рюкзак на подножку.