БОСИКОМ ПО НЕБУ
Миниатюры
Аве, Весна
Чем ближе весна, тем ближе друг к другу и мы.
Рубашки скинуты на спинки стульев, свитера убраны в шкаф. Очертания плеч и движения мышц при наших объятьях всё более осязаемы, а тепло рук скопило влагу, необходимую для лучшего циркулирования энергии Ци, дарующей юное настроение!
За тепло в нашем доме отвечают не только батареи. Когда солнечный луч доберётся до стёклышек твоих очков, явится чудо-стрекоза. В её крыльях отразится день, стопки бумаг на столе и новое стихотворение, и я перестану ощущать время, как вялотекущий, кисельного вида продукт...
Аве, весна!
Поверить птице
Ты помнишь, что было в начале?
В том далёком, бесконечно долгом году я стояла на пересечении линий судьбы. Это был астрологический перекрёсток. Небо через редкие дырочки звёзд пропускало свет Вселенной, и высокие дома бросали на землю мягкие тени. Укрывшись ими, как пледом, ветки акаций разливали по округе аромат влюблённости и прислушивались к чему-то новому. Прислушивалась к новому и я. В груди моей пылало прошлое и голосом незнакомой птицы отсчитывало последние минуты моего одиночества.
"Почему ты решила, что это произойдёт именно сейчас?" – спрашивала я. И птица в груди отвечала: "Так сложились звёзды!"
Перекрёсток был безлюден. И вдруг порыв ветра подхватил последние мгновенья, как листья, и всё стихло...
Ты подошёл с необычным подарком, обнял меня за плечи и сказал:
– Вот крылья, б/у... но Ангел, их носивший, служил Петрарке. Ангел пошёл на повышение и заслужил себе новые крылья, а эти оставил неимущим. Они дожидались тебя в кладовой столетия и даже не запылились.
Надев эти крылья, я ощутила, что с ними легче двигаться. У тебя за спиной оказались такие же точно крылья, и мы поднялись над городом и закружились в танце. И так хорошо нам было вместе, и оба мы верили, что многое сможем сделать!
Однако вскоре я поняла, что махать крыльями не так уж и просто. И сколько взмахов нужно сделать в пути – хватит ли сил?
Рядом птицы, похожие на раскрытые книги с шелестящими на ветру страницами, плавно рассекали воздух. Они удивлённо смотрели на меня и показывали правильные движения крыльев в полёте.
Я следовала их примеру, мы поднялись выше и вошли в восходящий поток. Дыхание моё выровнялось. "У птиц всегда есть цель полёта, – говорил мне голос в груди. – Они не подсчитывают взмахи своих крыльев..."
Звёзды, объединившись в лучистые созвездия, освещали наш путь. И судьба уже разворачивала перед нами горизонт будущего, таившегося за вершинами гор. Твоя рука крепко держала мою, южный ветер приветствовал нас, и птица в груди вещала: "Кто верит в счастье, того несёт оно на своих крыльях!.."
Этот полёт, выглядевший в моём сне вполне правдоподобно, предварил нашу совместную жизнь. И птицы, рассекающие крыльями воздух, обернулись бумажными, а позднее – электронными книгами. Каждый год, по весне или ближе к лету, рождаются они в нашей литературной семье, а осенью улетают в большой и светлый мир.
К лампе
Лампа, стоящая на столе... вечерняя подружка одинокого поэта! Без твоего света не пишутся стихи, не читаются книги, и компьютер с его скромным освещением выглядит сиротливо. Ты пришла в этот дом посланницей от мира вещей, с далёкого конвейера, где трудолюбивые руки собрали тебя из отдельных частей.
Они, эти руки, проделывая в сотый или тысячный раз свою работу, не думали о твоей будущей судьбе – освещать стол поэта и содействовать рождению стихов.
Благородна твоя миссия, милая лампа! Словно преданная служанка, ты исполняешь свой долг при первом нажатии кнопки, замерев на столе с опущенной головой в белом чепце. И хоть лица твоего не видно, льющийся тёплый свет говорит о твоей доброй душе. Когда-нибудь стихи выпорхнут в мир нарядной лёгкой книжкой и будут покорять сердца читателей. Стихи и не вспомнят о тебе, скромной участнице их рождения. Но ты не обидишься на них, поскольку знаешь, что ты – Вергилий, и свет твой ведёт среди вечерних звёзд поэта.
Да будет благословенным твой свет!
Избранница
Творилось удивительное.
Она слышала стихи. Во время прогулок в лесу, у речки, в поле, а иногда и в городе. И напевала их – то тихо, то громче, в зависимости от погоды или непогоды, старалась запомнить. Но, как только, придя домой, пыталась повторить, стихи улетучивались куда-то. Она замирала в ожидании, вспоминала, потирая лоб и мысленно возвращаясь к месту их рождения, но лист на экране монитора оставался чистым...
Стоило выбраться на природу, стихи являлись вновь – прежние ли, новые – не имело значения. Они шептались цветам вдоль тропинок, пелись солнечным бликам на волнах, то спорили с ветром, то звали птиц. Для дождя были особые стихи – с дробным шелестом и всхлипами – немного грустные. Для листьев – летних, осенних – разноцветные. Для звёзд – почти хрустальные...
Но дома стихи исчезали. Со временем она поняла, что это были стихи тропинок, деревьев, дождя и ветра, солнца и звёзд, и перестала пытаться повторить их. Стихи рождались и жили здесь, на воле, а её избрали для озвучивания! Видимо, стихам хотелось поиграть интонациями человеческого голоса. И напевы её чутко улавливали их настроение.
Однажды осенью она всё же взяла с собою блокнот. Нойй как только, услышав первые строки, присела на пенёк их записать, поднялся ветер. Сухие листья, сорвавшиеся с ближних ветвей, зашептали на своём тишайшем наречии: "ч-ч-ш-ш-ш". Холодная капля влепилась восклицательным знаком в страницу, и над ухом кто-то тревожно зажужжал. Пришлось спрятать блокнот и ручку.
Когда стихии успокоились и стихи зазвучали вновь, она спросила ласково: "Можно, я запишу вас?.. я сохраню... пожалуйста..." В ответ – тишина. А так хотелось уловить весёлый отзвук своей просьбы – "по-жа-луй-ста-а!..", записать озорной стишок хотя бы в две строфы и бежать счастливой домой! Но... ветки покачивались, провожая путницу ни с чем, лишь воробьи в зарослях дикого ранета горячо обсуждали нечаянную новость.
Придя домой, она обнаружила в своей сумке несколько жёлтых листков с коричневыми вкраплениями, похожими на буковки. "Вот она – тайнопись леса!" И вместе с листьями из сумки выпорхнул... запах – тот особенный запах вдохновения, напитанный лесным духом. Решительно включив монитор, она открыла новый документ Word, выбрала любимый шрифт и цвет шрифта и, бегло нажимая на подушечки клавиатуры, стала воссоздавать впечатления о своих прогулках, настроении ветра, дождя и поведении вольных стихов.
Солнце и растущий месяц поочерёдно заглядывали в окна дома, интересуясь новым изложением, и незаметно высветляли в воображении пишущей всё новые детали с живыми – то тёплыми, золотистыми, то молочно-серебристыми оттенками.
Босиком по небу
У плетёной изгороди дремал конь. Ночь давно накрыла собою двор, околицу, поле и дальний лес. Месяц только ещё родился, и звёзды, даже самые мелкие, высыпали на прогретое за день небо и, как водится, замигали друг другу и Земле.
Конь повёл ухом, прислушался. "Серко-о! – звенел где-то знакомый голосок. – Серко!.." Его зовут! Лёгкой дрожью отозвалась радость Серко. Стал он искать глазами друга своего – Егорку. Смотрит вокруг, никого в темноте не видно, лишь слабое очертание лопуха невдалеке. А голос всё ближе и откуда-то сверху доносится. Глянул конь в небо – так и есть: опять из своей звёздной дали возвращается Егорка, бежит босиком по небу, такой маленький, ручонки-плёточки тянет, и несколько звёздочек вихрами нечаянно зацепил...
Спустился мальчонка, обнимает за шею коня, чёлку спутанную с глаз убирает, смотрит внимательно. Глаза у Егорки – что два василька, и серьёзные. И запах от него знакомый идёт – скошенной травы и хлеба. И опять в детских ладошках заветная корочка – с солью! Жуёт ту корочку Серко, всхрапывает от удовольствия и... просыпается.
Светает. То ли звёздная россыпь на плетне поблёскивает, то ли роса... Переступил конь ногами, фыркнул, стряхнул с себя рассветный холод, потёрся лбом о плетень. И вновь ощутил кисловатый вкус ржаной корочки и прикосновения детских рук...
Один и тот же сон видел Серко перед рассветом, один и тот же.
А утром выбегал на крыльцо подросший Егорка с корочкой хлеба, похлопывал коня по спине, вёл на водопой. Купались в реке, дурачились. А после мчался мальчуган на верном своём Серко лугами да косогорами в соседнее село, где жил дед Егорки, помочь старику по хозяйству. К вечеру же и старик, и внук спускались к небольшому озерцу, рыбачили. Серко пощипывал сочные травы на берегу и краем уха улавливал разговоры людей. Говорили они всё о жизни и о смерти, и о каком-то Боге.
Егор охотно слушал деда, особенно если тот переходил на любимую "звёздную" тему. Когда рыба шла хорошо, засиживались допоздна, и внук оставался ночевать. В один из таких вечеров, сооружая из сушняка костерок, он и подвёл разговор к заветной теме:
– Деда, глянь, а звёзд-то нынче больше, чем обычно бывает.
– Об эту пору всегда так, – охотно отозвался дед, набивая табак в трубку, – конец лета, да и луна отвернулась, не следит за ними. Оне и рады – вишь, пересмешничают! Прислушайся, так историю какую расскажут. А коли падёт звезда – успевай желанье загадать.
– Загадывал... не сбылось пока... – лёжа на спине и покусывая травинку, доложил Егор, – и слушать пытался, сколько раз – ничего не слышно! Не могут они рассказывать, они ж не живые, и далеко от нас.
– А вот и могут, – настаивал дед, – не беда, что далёко. Слушать-то надо уметь... Я вот скажу тебе: до тех пор ты слушай, Егорша, пока земные звуки вокруг тебя мало-помалу не затихнут, и не слышно чтоб совсем их стало. А ты всё смотри на звёзды-то и думу свою думай, так и откликнется кто в душе твоей и подскажет... И живые оне, ещё какие живые! Бог их по небу расставил, чтоб смотрели на нас днём и ночью.
– А зачем на нас смотреть? – дивился внук, и впрямь примечая в вышине похожие на лучистые очи парные звёздочки.
– Чтоб обитель свою не забывали.
Егорка приподнялся на локте:
– Разве там наша обитель? Мы на земле живём...
– На земле живём и на земле умираем, а душа-то к Богу вертается. И на какой звезде Господь позволит, на той отдыхает и на землю оттоль поглядывает.
– Откуда ты знаешь, деда?..
– Бабушку твою намедни во сне видал. Сказывала, где живёт и видит, как я тут живу.
– Бабулю?.. И где ж она живёт? – допытывался Егорка.
– А вон, вишь, от ковшика вверх четвёртая звёздочка мигает? Там и живёт.
– Да где? Их так много... А не сказывала, как ей там?
– Помолодела, платок кашемировый на плечах... – будто издалека отозвался старик. – Стало быть, хорошо.
– Деда... – всматриваясь в родные морщины, тихо позвал Егор, – а ты... на которой будешь?
Старик пустил клуб дыма, прищурил глаза, словно выискивая над кронами деревьев подходящее место.
– Да, поди, рядышком с ней и поселюсь.
– Чудно-о... А я? – уже сонным голосом спросил внук.
– Про тебя неизвестно, там видно будет...
Старик вздохнул, поворошил палкой затихающий костерок, укрыл внука своим армяком и, гладя непослушные мальчишеские вихры, добавил:
– Тебе ещё здесь пожить надо, кой чего сделать.
Тишина окутала берег, редкие всплески, голоса соловьёв и зарянок. И Серко дремал в рощице неподалёку. Егор улыбался, отправляясь в своём отроческом сне в необозримую, манящую звёздную даль. Лишь старик в задумчивости будто прислушивался к чему-то. Это была одна из тех ясных ночей, когда, казалось, золотые нити дрожат в воздухе, соединяя небесное и земное, и ничего уж более не беспокоит душу.
Ласковые мелодии
Возле дома растут подсолнухи. Они любят солнце и каждый день следят за его движением, поворачивая к нему свои лохматые головки с агатами зёрен.
По вечерам на крыльцо выходит мальчик со скрипкой в руках и играет ласковые мелодии. Подсолнухи оборачиваются, слушают музыку и хлопают в шершавые ладоши, как благодарные зрители на концерте. А когда юный скрипач уходит, подсолнухи заглядывают в окна его дома с надеждой, что он выйдет вновь.
Но окна гаснут, одно за другим. Царица-ночь надевает звёздную диадему. Вздыхая, подсолнухи склоняют свои головки на плечи друг другу. Они верят в то, что завтра снова увидят солнце и мальчика, играющего ласковые мелодии.
Инна
Иные потери приходят внезапно. Иные крадутся годами, как тени, нехотя приближая вас к некой разделительной линии – "до" и "после". Человек ещё здесь, на Земле, но не может сказать и слова. Лишь взгляд и пожатье руки. Многолетнее общение ваше переходит в редкие встречи, диалог со временем замещается монологом, и неожиданно всё прекращается. Навсегда? Девять дней ты живёшь в пустоте, пытаясь поймать отзвук голоса, улыбку, движенье её рук, привычно настраивающих гитару. И тот костюм вишнёвого цвета пусть будет на ней. Хотя бы одна ещё репетиция и тропинка в горы!..
Но вдруг понимаешь, что совместные выступления ваши окончены, а Инна, в далёком будущем, вернётся в этот мир любознательной девочкой, которую будут ждать судьбоносные встречи, походы и репетиции. А как же иначе смириться с этой потерей?..
Взору вновь открывается цветущее поле.
Начало августа – того далёкого, стрекочущего кузнечиками, августа 2010 года, когда Инна прибыла к нам в гости. За долгих четыре дня мы успеваем насладиться пахучим зноем, бродим с ней по прибрежным камням, купаемся, загораем, собираем чабрец и курильский чай. По плоским каменным глыбам добираемся до середины Катуни, любуемся бурным потоком. И, конечно, беседуем о многом нам близком, читаем друг другу притчи, "Криптограммы Востока", стихи. Вечером Инна рассыпает на садовом столе находки-самородки из её геологической поездки по Чуйскому тракту, и лучи заходящего солнца зажигают в каждом живые искорки. Я получаю в подарок сердолик и кусочек горного хрусталя, ей же вручаю "Небесное в земном" – недавно изданную книгу лирических миниатюр. Знаю, она любит подобную прозу. Прошу: Инна, останься, побудь ещё несколько дней! Невозможно. Работа, забота, организация концерта любимого певца. Но неумолимый рок зачастую по-своему распоряжается судьбой человека – в декабре того же года паралич приковывает её, деятельную натуру, к постели на семь лет.
В поступи прошедшего ничего не изменить. Архив памяти сжимает длительность земных событий в мгновенья. И те счастливые моменты сияют среди них, как крупицы горнего хрусталя, освещая мир вашей дружбы...
Цветущее поле колышет волной разнотравья. Смех раздаётся прежде, чем я нахожу её. Девочка переходит от цветка к цветку, вдыхает аромат, погружая носик в васильковую чашечку, смеётся и бежит дальше, к розовой саранке. Светлое платьице её мелькает среди разноцветных маячков, вальсируя по полю, и постепенно перемещается к границе, за которой начинается ослепительное снежное царство. Ещё движенье, улыбка – и свет безмолвия поглощает платьице вместе с каштановыми локонами, оставляя на поле дуги примятых трав, а в чашечках цветов воспоминанья о веснушках и крупицы детского смеха. Девочки больше не видно. Лишь там, вдалеке, хрупко идут по снегу маленькие следы – будто в Вечность, что манит тишиною и тайной.
Я машу вслед рукой – счастливого пути, Инна! Где же увидимся? Из неведомых линий, красок и нот когда создадим нашу встречу? И здесь, на Земле, вновь найдём полевые цветы.
Городское утро
В Томске, сидя в семнадцатиэтажной башне и наблюдая округу с высоты, я задаю себе отнюдь не детский вопрос: "Отчего мы не летаем?"
В большом городе своя, индустриальная, красота – лес новостроек с балконами-аквариумами, детские игровые площадки "нового поколения", строгие квадратики газонов, и каждый дом обрамлён кольцом автомобилей, как цветик-стоцветик...
Утреннее солнце долго сидит на макушке соседнего небоскрёба, наслаждаясь тишиной и просматривая свой дальнейший маршрут. Облака обволакивают плечи дальних высоток, словно гусарские эполеты. А ближе к семи часам утра высыпают из всех подъездов разноцветные звуки – в шляпах и вязаных шапочках.
Здравствуй, городское утро!
Ошибка учёного
– Phalania?! – воскликнул Карл Блюме, директор Лейденского ботанического сада, рассматривая джунгли одного из островов Малайского архипелага в полевой бинокль, – Phalania!..
Семейка ночных мотыльков, видневшаяся в зарослях, привлекла его внимание. Карл хотел дождаться момента их взлёта, надеясь, что те непременно заглянут "на огонёк" стоянки. Его заинтересовала пигментация их крылышек, издали дававшая слабый серебристый свет. Но странные насекомые так и не сдвинулись с места. Сумерки сгустились, глаза учёного устали от напряжения и по лицу пробежало недоумение. Он махнул рукой и отправился спать.
Во сне Карл долго пробирался в направлении мерцающего света, который всё отдалялся и отдалялся от него. Наконец, взмолившись, он настиг этот свет, исходивший из крылышек удивительных мотыльков. Ветка лианы колыхалась под взмахами посеребрённых светом луны крыльев. "Phalania, Phalania..." – ласково повторял Карл, обращаясь к мотылькам, а они смотрели большими фасеточными глазами то на него, то друг на друга. И в глубине их глаз ботаник уловил отчаяние от того, что красавцы эти не могут взлететь по какой-то, не зависящей от них, причине. Сначала это обрадовало учёного, поскольку он смог хорошенько рассмотреть соединение передних и задних крыльев, хитиновые чешуйки на их поверхности и убедиться в том, что крылья нормально развиты и пригодны к полёту. Но сколько бы ни трепетали, они не могли приподнять мотыльков и на полдюйма, словно бы те приклеены к ветке. Карл попытался помочь, осторожно взяв пальцами за брюшко и подбросив одного из них. Порхнув, тот упал в траву, и крылышки его скоро поблёкли. Не понимая, в чём дело, учёный поднял мотылька и, рассмотрев получше, заметил, что брюшко его надорвано. Собратья его, так же приросшие к ветке, трепетали от страха. Карл понял, что волею рока мотыльки эти не взлетят, и он не в силах помочь им. Прикрыв ладонью обречённого порхунка, учёный двинулся прочь. Однако мысль: "Не забрать ли всю ветку?.." – остановила его.
Утром ботаник, захватив с собою сачок, пробрался в те самые заросли, что наблюдал в бинокль накануне вечером, и остановился в изумлении. Этот маленький островок действительно приготовил ему сюрприз – семь белых изящных цветков орхидеи, которые он принял за мотыльков, невинно покачивались на тонком стебле...
Так в 1827 году новый представитель рода орхидей в компании 3000 других растений-новосёлов прибыл из Индонезии в Европу. В память о своей ошибке Карл Блюме назвал цветок Фаленопсис, что в переводе с греческого означает "мотыльковоподобный".
Чайковский... Россия
Вагон международного класса, стоящий на железнодорожных путях Самары. 90-е, перестроечные.
В купе, пахнущем новогодними яблоками, сидит молодая женщина и, вздрагивая хрупкими плечиками, смотрит в окно, забрызганное дождём.
В дверь, постучав, входит продавец с книгами. Это мужчина средних лет, невысокий и худощавый. Учтивые движения, посеребрённая чеховская бородка и очки выдают в нём интеллигента.
Теряясь в догадках, мужчина садится ближе к женщине и спрашивает:
– Что случилось, мадам? Чем я могу помочь Вам?
Не получив ответа, повторяет по-английски:
– What happened, madam? How can I help you?
И вдруг берёт руку женщины, кладёт в свою и нежно гладит её, глядя сострадающим взглядом.
Женщина отдёргивает руку, что-то бормочет и, стесняясь своего вида, ищет в сумочке платок. Мужчина тем временем снимает со своей головы наушники и предлагает их женщине:
– Чайковский, мадам. Россия...
Через несколько минут женщина уже улыбается, глядя мельком на мужчину и теребя пальчиками проводок...
Язык музыки – самый простой, не требующий слов и перевода!
Цветок солнца
В одно прекрасное утро великий неведомый Сеятель разбросал по Вселенной семена звёзд, планет и галактик. Так появился в космическом саду и яркий цветок нашего Солнца, похожий на жёлтый одуванчик, что растёт у порога вашего дома.
Внимательно следит великий Сеятель за своим садом: создаёт благоприятные условия для роста, напитывая всходы живительной влагой и удобряя энергиями любви.
Радует его Солнечный цветок, притянувший к себе планеты, подобно пчёлам кружащие по орбитам и собирающие нектар света.
– Прекрасный цветок!.. – улыбается великий Сеятель. – Знаю, со временем ты дашь хорошие семена будущих солнц, и сад мой станет ещё краше!
Эту легенду нашёптывает на восходе солнца майский ветерок всем, умеющим слушать.
Поэтическое чувство
Стараюсь уловить ключевую ноту сегодняшнего дня. Ту самую, что отворяет двери в Неведомое!
Как дальний рассветный луч, вибрирует эта нота созвучиями, собранными ангелами и людьми, и слышится повсюду – в нашем доме, в детском саду, в деревьях ближнего леса! Она мелькает в волнах ручья и поёт голосами зарянок и свиристелей, рождает ласковый ветерок и движет ладьи облаков. Эта же нота сквозит в ароматах цветов и наливает силой колосья пшеницы. Она отзывается радостью в наших сердцах!
И я вспоминаю дневниковые записи Михаила Пришвина, где, размышляя о поэтическом чувстве, он отождествляет его с излучением чувства жизни в окружающий мир.
Иконы и люди
Однажды, прогуливаясь по "старому центру" Бийска, когда город тонул в осенней ярко-лимонной листве, я зашла в храм. Белокаменный, с голубыми куполами. Зашла без цели, просто почувствовав внутреннее притяжение.
Атмосфера того дня и последовавшие затем размышления сохранились в памяти и вновь возвращают меня в этот храм, где царит приглушённый свет и свершается своя особенная жизнь: женщины в платках зажигают свечи, убирают огарки, крестятся, неслышно произносят молитвы перед иконами...
На стенах фрески с Ликами Христа, Богородицы, ангелов и святых. Черты их необыкновенно выразительны. Глаза излучают светлую печаль и потаённую, скрытую в глубинах иного существования, надежду. Трудно отвести взгляд, будто душа вступает в беседу.
"Как вам живётся здесь?.." – мысленно вопрошаю я, вглядываясь в Лики, осенённые нимбами.
"Здесь благостно, но мы живём ожиданием встречи с вами... – отвечает голос неземной доброты. – Нам отрадно, когда вы приходите сюда для совершения обрядов и просто подумать о своей жизни, побыть в предстоянии Высшему Началу..."
Отрада разливается вокруг и внутри меня, и вот уже доносятся с хоров напевные слова акафиста Божьей Матери – будто ангелы начинают вечернюю службу...
Так, переходя от одного Образа к другому, созерцая величие смирения и простоты, наполняюсь умиротворением, зажигаю свечи за здравие своих близких, желаю мира и добра всем людям, живущим на Земле. И, купив в церковной лавке книжицу о Житии святых, с лёгкой душою выхожу на улицу.
Солнце уже опускается к дальним домам, одаривая всех теплом и тишиною. Вечерние краски поражают своим благозвучием – обласканные солнечными лучами здания гармонируют с сентябрьскими оттенками природы. Как свечи в храме освещают святые Лики, так и Солнце озаряет большой храм – город Бийск и лица людей, в нём живущих. "Печаль и радость одинаково важны, если печаль светлая, а радость чистая..." – пришли вдруг знакомые чьи-то строчки. Кажется, теперь я лучше понимаю, что такое светлая печаль.
* * *
По дороге домой я размышляла о том, в какое далёкое время икон не было в жизни людей. Кто и когда написал первую икону – в далёкой Византии, а затем и у нас на Руси? Какие мысли, чувства вложили мастера в свои творения, как "видели" Образ? Ведь церковных иконописных канонов в ту пору не существовало, и первым мастерам приходилось проявлять индивидуальное творческое начало. Сколько же столетий затем целый сонм таких иконописцев, почти никому не известных, затеплив лампадку своего сердца, выполняет эту почётную работу? В памяти всплывает недавнее моё посещение Третьяковской галереи и впечатление от лицезрения Святой Троицы Андрея Рублёва, являющей собою образец наивысшего согласия, совершенной любви...
Мы смотрим на икону с надеждой о помощи в решении своих проблем. Мы верим в Высший мир, в его могущество. Мы ищем возможности, точки соприкосновения с ним. Видимо, иконы и являются для многих людей такими "точками соприкосновения". Думаю, и в далёком будущем иконы останутся в жизни людей как произведения религиозного искусства, исторического и философского исследования. И поведают новым поколениям о периодах духовного упадка и возрождения, о жизни людей, причисленных впоследствии к Ликам святых.
Одна моя знакомая как-то рассказала, что старая потемневшая икона, доставшаяся ей от бабушки, стала светлеть после того, как женщина начала ежедневно молиться перед этой иконой. По её словам, в такие минуты Лик Спасителя буквально оживает и смотрит на неё всепроникающим взором...
Глядя на Образ, запечатлённый на иконе, человек обращается к Первообразу, входит в созвучие со своим духовным началом, чувствует воодушевление и веру в лучшее будущее. По мнению учёных, это состояние исцеляет человека на клеточном уровне и воспринимается им как Благодать. И нужно суметь сохранить эту Благодать в каждом дне. Наверное, это и есть наша главная задача – научиться согласовывать свои побуждения с высшими принципами и стать живым подобием икон в большом и многомерном храме Жизни. Апостол Павел по этому поводу говорил: "Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живёт в вас?"
* * *
Размышляя таким образом, я шла в тот день по вечернему городу. Под ногами так знакомо шуршали осенние листья, повествуя о быстротечности бытия. Светлая печаль, казалось, наполняла собою всё – небо, дома и деревья, улицу с редкими прохожими, спешащими по своим делам. Я обратила внимание на женщину, идущую мне навстречу. Весь облик её излучал спокойную радость, которая передалась и мне, когда наши взгляды встретились. И я с удивлением отметила про себя, что женщина эта мне будто знакома, будто её образ и видела я в храме! Быть может, пространство её иконы расширилось и осенило меня благой энергией? А святая женщина, исполнив свою миссию в мире людей, возвращается привычной тропою в храм...
Осенние зарисовки
В Бийске нет моря, но есть улица Приморская, где живёт моя мама. И бывает сильный ветер, почти штормовой. В такую погоду воздушные волны раскачивают деревья, невольно почёсывая ветвями за ушком у неба. Ну, а частные дома с двускатными крышами в этих волнах – чем не корабли на причале? Печные дымы, выбравшись из тесных труб, порываются догнать уплывающие облака. Но путаются в корявых разветвлениях тополей и рассеиваются...
Однако, что это? Скомканный синий пакет, вырвавшись из подворотни, набрал полную грудь октябрьского воздуха и понёсся ввысь, обгоняя испуганные листья. На уровне седьмого этажа притормозил, проплыл мимо тарелок-антенн, чьих-то удивлённых глаз за окном и, отыскав незастеклённый балкон, с облегчением выдохнул и обосновался на нём счастливым бомжом, не знающим забот владельца собственности.
С высоты четвёртого этажа хорошо просматривается чисто выметенный частный дворик, в котором слоняясь и гремя цепью, ждёт свою миску породистый пёс. Похоже, он доволен жизнью и чувствует себя уверенно, как нотариус. А по улице, мимо ворот, бежит бездомная дворняжка, не ожидая милости свыше. Бежит по своим собачьим делам, виляя хвостиком, навстречу русской зиме.
К нашему окну подлетела синичка. Уселась на бельевую верёвку, покрутила головкой – "...пора бы и кормушку поставить!.." Наутро мама отправляется на рынок за семечками, и начинается у неё птичий сериал, до самой весны. И ближний тополь будет надёжно "пришит" к её окну счастливыми птичьими перелётами.
Белый гиацинт
Когда к ней подошёл юноша, она стояла на берегу бушующего моря и прятала свои щёки в воротник, снабжённый нагревательным элементом из углеродных волокон. Каштановые пряди её волос, повинуясь ветру, метались в стороны, скрывая глаза и брови, оформленные по последней моде.
– Разрешите с вами познакомиться!
Девушка обернулась на голос и, прижав ладонью беспокойные пряди, внимательно осмотрела его. Он не отличался от других парней её круга ничем, кроме разве что хорошо развитой мускулатурой да слишком, пожалуй, утончёнными чертами лица. В его хлопчатобумажной одежде свободно разгуливал ветер.
– И тебе не холодно? – приподняв брови, обратилась она к незнакомцу.
– Не холодно, – улыбнувшись, ответил молодой человек. – Ведь нас, живущих в горах, с детства приучают владеть практикой раскрытия внутреннего жара, заключённого в человеке.
Девушка слышала о том, что в не столь далёкую эпоху всеобщей цифровизации, когда земляне, в большинстве своём, стали поклоняться искусственному интеллекту и науке с её намерением скорейшей экспансии на другие планеты, часть людей не согласилась с таким направлением развития и удалилась в горы, основав там экологические поселения. Эти люди почти не контактировали с внешним миром, информация об их жизни была скудна и противоречива. Вполне возможно, что перед нею стоял сейчас представитель именно этой ветви развития земной цивилизации.
Аккуратно, стараясь не повредить маникюр, девушка подняла из-под ног камень и бросила его в воду. Подпрыгнув на гребне, тот нырнул в глубину.
– А зачем нам знакомиться? – спросила она, нарочито равнодушно.
– Мы будем вместе встречать рассвет! Ты услышишь, как звучит Земля, радуясь новому дню, узнаешь заботы деревьев в далёкой тайге и в парках твоего города. Я научу тебя рисовать радугу в небе и слушать музыку листопада. Мы посетим самые близкие к небу вершины, и ты почувствуешь себя птицей...
– Люди из моего окружения, – перебила его незнакомка, – знакомятся для того, чтобы получить друг от друга более ощутимые удовольствия, и в крайнем случае – родить ребёнка!..
Она тщательно стряхнула с пальцев остатки песка и, ухмыльнувшись, посмотрела ему в глаза:
– И что бы они ни делали – занимались бизнесом, запускали космические корабли или добывали из-под земли полезные ископаемые – в глубине души они желают именно этого.
– Бедные... – заметил юноша с сочувствием. – Но вам никто не мешает совершенствоваться, стать впоследствии людьми новой расы и создавать детей, подобных ангелам...
– Людьми новой расы?.. – переспросила незнакомка, скривив пухлые губы. – Да иди ты... обратно на свои горы!
И достав из кармана пальто брелок, нажала на одну из его кнопок. Тут же из прибрежных кустов вырулил новенький авиадорожник, поблёскивая округлой кабиной из прозрачного пластика. Забравшись внутрь и хлопнув дверцей, незнакомка молниеносно исчезла, мелькнув серебристой точкой над дальними скалами.
Молодой человек долго смотрел ей вослед, поправляя светло-русые, рассыпаемые ветром волосы.
Волны с шумом разбивались о берег, наполняя воздух влагой и запахом морских глубин. Новорождённые капли взлетали в густую синеву утра и вновь возвращались в родную стихию...
Юноша прикрыл глаза, ненадолго погрузившись в свои мысли, а затем стал с напряжением смотреть в одну точку на берегу. Через какое-то время в этом месте возник шар, сначала светло-голубой и туманный. Затем на его поверхности заиграли радужные блики. Внутри, постепенно уплотнившись, появилась женская фигура, и вскоре из шара, как из морской пены Афродита, вышло прекрасное существо, отдалённо напоминающее собою исчезнувшую девушку. Но кротким ангельским взором сразу же вселило в юношеское сердце надежду на доброе общение. Несколько мгновений юноша восхищённо смотрел на своё творение, а затем поднял с земли камень и подал его новорождённой.
– На, – сказал он с мягкой улыбкой. – И сделай с ним всё, что ты хочешь!
Юная дева с любопытством рассмотрела щербатый камень, хранивший в своих порах частицы глины и песка, а затем сконцентрировала взгляд на его поверхности. Через несколько минут из камня пробился крепкий конусообразный росток, потянулся вверх и вскоре превратился в душистый белый гиацинт.
– Возьми этот цветок, мой создатель, – заявило юное существо. – Возьми его в знак признательности тебе за мой приход на эту удивительную землю!
Взявшись за руки, молодые люди зашагали вдоль берега, и беспомощные морские звёзды, вынесенные волнами к их ногам, возвращались в родную стихию под звонкий смех и рукоплескания. Удаляясь, две человеческие фигурки становились всё более разреженными, и в какой-то момент, легко оттолкнувшись от земли, они поплыли в розоватом восходящем потоке в направлении восточного побережья. В вышине послышались тонкие беспокойные голоса – это чайки кричали им вслед.
Морские волны, вздыхая, слизывали с берега цепочку дружных следов и понемногу успокаивались.
Mouche по-французски
Все знают, как невыносимы бывают мухи. Особенно осенью, при первых ночных похолоданиях!
В старом деревенском доме, приютившем нас на некоторое время, происходило нечто невероятное. Несмотря на закрытые форточки и двери, по окнам и между рамами ползали десятки мух. Справиться с ними можно было лишь с помощью пылесоса и какое-то время пожить спокойно. Но на следующий день всё повторялось: назойливые квартирантки являлись той же массой, словно участницы опыта по реинтеграции*. Хотя, наверняка, в доме имелись щели, и мухи знали неведомые человеку потайные пути.
Борьба шла не на жизнь. Но в октябре ударили предзимники, и цокотух заметно поубавилось. Мы с мужем вздохнули с облегчением: уже можно спокойно пообедать! А вскоре и вовсе остались две мушки, такие смирные, домашние, даже отмахиваться не нужно. Как-то, протирая подоконник, я заметила одну из них, лежавшую кверху лапками. Да... ход времени неумолим!..
Единственную мушку мы стали беречь, предлагая ей крошки на столе, наблюдая за её предпочтениями и за тем, как после обеда она "прихорашивается", поочерёдно потирая свои лапки, головку и крылья. Мы заметили, что одно крылышко у мухи изящно вывернуто в сторону. "Где же она его повредила?" – забеспокоились. "А кто размахивал полотенцем не так давно?" – спросила нас, в свою очередь, тишина.
Мушка почувствовала доброе к ней отношение и перестала бояться. Вечерами, затопив печь, мы устраивались на диване, включали старенький ноутбук и читали что-нибудь из классики или редактировали будущую книгу – понемногу набирался сборник стихов Игоря. Вскоре появлялась наша бедолажка, садилась на монитор и своим вывернутым крылышком, точно курсором, водила по строчкам. Нам было тепло и уютно втроём, и мы решили дать мушке имя. Думали, как лучше её назвать – по-русски Феней, по-английски – Fly, или по-французски – Mouche? Не придавая особого значения тому, на какой слог падает ударение, решили, что французское более созвучно русскому наименованию. И, вспомнив рассказ "Муха" французского писателя Жоржа Ланжелана и прозвучавший в нём вопрос "долго ли живут мухи?", мы принялись создавать свой сюжет семейных взаимоотношений.
Когда мушка запаздывала к вечернему чтению, невольно мы искали её взглядом, звали. И она не заставляла себя долго ждать – прилетала из кухни или спускалась с люстры. Читать она любила всё, и именно в электронном виде, бумажные книги менее её привлекали. Так продолжалось до самой зимы.
Однажды состоялось душевно-поэтическое чаепитие с гостями. "У вас муха?" – удивились они, увидев мушку, беззастенчиво явившуюся к застолью. "Это Муша! – воскликнули мы. – Осторожнее, не заденьте её..." И рассказали о начитанной нашей француженке, освоившей к тому времени написанные во Франции рассказы Александра Куприна. Вскоре появилось и новое стихотворение "Муха на праздничном столе" в материалах нашей будущей книги.
Конечно, наступило такое время, когда Муша не явилась ни к завтраку, ни к обеду, ни к вечернему чтению. Старый дом стал совсем тихим. Мы очень надеялись, что она всё же появится. Но... ход времени неумолим. Так и не увидели её больше.
Теперь, живя в новом доме, по осени мы наблюдаем ту же картину. Мухи, несмотря на сетки пластиковых окон, лезут в человеческое жильё только им ведомыми путями, хотя и в меньшем количестве. И, как водится, назойливы и невыносимы. Но когда остаются две, а затем одна, мы успокаиваемся и начинаем за ней наблюдать, вспоминая прежнюю нашу Мушу. Но каждый раз это совсем другая, дикая по своим повадкам муха, не особо стремящаяся к просвещению.
* РЕИНТЕГРАЦИЯ (лат. re – приставка, обозначающая повторно возобновляемое действие, integro – восстанавливать). Именно этот опыт проводил учёный в упомянутом здесь рассказе Жоржа Ланжелана.
Подковы на счастье
Начало зимы... я иду за молоком по свежему снегу, хрустящему, ароматному. И словно картина художника, открывается мне вид Замульты: белые столбики дымов тянутся к ближайшему облаку, убелённые горы с морщинами-складками и щетинкой деревьев свернулись калачиком вокруг села и видят рождественские сны...
Снег сыпал всю ночь и сегодня такой пушистый – хочется прикоснуться щекой, попробовать на вкус.
Подбрасываю пригоршню-другую, подставляю лицо...
И вдруг вижу белую лошадь. Идёт грациозно, гривой слегка трясёт. Оглянулась, поглядела на меня карими глазами через длинную белую чёлку и дальше пошла. Остановилась возле соседской калитки, потянула ноздрями знакомый запах, заржала негромко. Никто калитку не открывает. Постояла немного и дальше пошла.
Каждый день эта белая лошадь ходит мимо нашего дома к реке, на водопой. Иногда бежит рядом рыжий жеребёнок на тонких ножках. Иногда сидит на ней мужичок, будто из рассказа Бунина выехавший. Посмотрит внимательно, с прищуром, поздоровается приветливо – и невольно забудешь, в каком ты веке живёшь...
Но сегодня лошадь возвращается с реки одна. И куда же пошла она от родной калитки, отряхивая с глаз чёлку, не спеша переступая с ноги на ногу и оставляя всем на счастье следы-подковы? Проведать ли за околицей белую тишину?
Свежий снег, белая лошадь, парное молоко... белым-бело на Земле!
Песня реки
Зимою река молчит. Ворочается в своём русле, переосмысливает летний опыт, укрывшись одеялом льда.
"Так ли бережно я качала на волнах селезня? Хорошо ли жилось малькам в моих заводях, полных планктона и тишины? Понравилась ли моя песня влюблённым, приходившим послушать её ночью? Уговорила ли я ветер дуть потише, когда перелетала на другой берег пчела?"
Река покрывается толщей льда и поверх него – снегом, чтобы никто не мешал её размышлениям. А весною, когда настойчивое солнце вновь возвращает её к жизни, река начинает петь.
"Всё та же самая песня", – скажет кто-то, гуляя по берегу. Но поэты и влюблённые, видящие мир тоньше, услышат в ней новое. Ведь река, побывавшая в мирах размышлений и пересмотревшая за долгую зиму так много снов, стала другой.
Тонкая графика веток
Поздняя осень, соскучившись о нарядах, начинает заплетать в растрёпанные косы белые ленты, примерять ажурные шали.
И постепенно, закутавшись в светлые иллюзии, засыпает.
Так начинается зима.
* * *
Зимняя сказка открывает свои двери в первую морозную ночь – когда из далёких сияющих миров спускается на землю волшебник с коробкой серебристой темперы и начинает перекрашивать этот мир по своему усмотрению.
* * *
Разнообразные следы, похожие на ребусы, украшающие белоснежное покрывало поляны, неторопливо выводят путника из задумчивости – меняя чувство одиночества на удивление и интерес ко всем формам жизни.
* * *
Чу: в зимнем лесу треснула ветка!
И тут же, из глубин сознания, послышался комариный писк, летавший над спелыми ягодами, окрашенный благословением тёплого лета.
* * *
Гордые снеговики, вылепленные детьми из первого снега, стоят, словно Стражи Порядка, и впускают в прекрасную зимнюю сказку лишь тех, кто обещал в этот день быть добрым, вежливым и улыбаться каждому встречному воробью.
* * *
Суровый январский мороз люди называют душещипательным, поскольку он щиплет не только тело, но и душу.
* * *
Красные бусы рябины манят к себе пернатых жителей леса, и те, прилетая, приносят с собой звонкое щебетанье, падение с веток пушистых комьев, а на лица зрителей широкую улыбку.
* * *
Зимнее утро смотрит на тебя прозрачными ясными глазами, словно омыто слезою радости.
* * *
Солнечный свет нежится в пространстве, затушёвывая своей прозрачностью горизонт, и весело скатывается с белых крыш во дворы и огороды. День пахнет стихами и поездкой!
* * *
А когда во дворе пасмурно и на сердце грусть, приятно думать, что где-то высоко солнечный свет катается в салазках облаков, как шаловливый мальчишка, забыв заглянуть в этот мир.
* * *
Кристаллы воды, принимающие зимой разнообразные формы снежинок, по мнению японского учёного Мосару Эмото хранят в себе всю информацию жизни. Быть может, и в тонких слоях воздуха скапливаются задумки и планы леса на будущую весну и лето.
* * *
А птицы в этих прозрачных слоях летают по особым, избранным ими коридорам, приводя кристаллики воздуха в волнение, отчего слышится повсюду нежное звучание хрустальных колокольчиков.
* * *
Среди белых замёрзших ветвей птицы выбирают витиеватые сказочные лабиринты, не боясь заблудиться, словно держат в клювах путеводную нить Ариадны, в надежде найти семечко и доброго собеседника.
* * *
Крепкий мороз ждёт твоего дыхания, желая вывязать из него узорные воланы и украсить ими ветки деревьев.
* * *
Заберега горной реки напоминают кромку вологодских кружев, отлитых искусным стекольщиком.
* * *
Только в глухую морозную пору можно крикнуть на всю Вселенную: "Где мой любимый?!" – и тронуть за ниточку чью-то душу...
* * *
Если, гуляя зимой у реки, сфотографироваться около любимой берёзы, можно заметить на снимках множество прозрачных шаров. Это зимние сны деревьев, которыми они обмениваются друг с другом. Присмотревшись внимательнее, увидишь внутри этих сфер яркие радуги, поющих птиц и купающихся в реке детей.
* * *
Поднимаешь глаза и видишь тонкую графику веток – словно чуткие кисти японских художников коснулись голубого свитка.
Кто-то угадает в них чертежи будущих построений, а кто-то прочтёт хайку Басё:
Благодать!
Горный снег напоён ароматом
южной долины...
|
* * *
Пройди один и тот же путь летом и зимою.
Зимою, особенно в сильные морозы, он покажется длиннее. Зато и сил, необходимых для преодоления этого пути, зимой больше.
* * *
Так уж устроен человек, что в майский полдень он сравнивает облетающие лепестки вишен с первым снегом, а первый снег – с лепестками вишен.
© Алёна Цами, 2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2024.
Орфография и пунктуация авторские.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Лев Ревуцкий. Рассказы. ["American Dream", спросите вы? Нет, отвечу я. Такова сила материнской любви. Ну и немного везения. Без мамы, её любви и поддержки не было бы ни американской...] Алёна Цами. Босиком по небу [Так уж устроен человек, что в майский полдень он сравнивает облетающие лепестки вишен с первым снегом, а первый снег – с лепестками вишен...] Владимир Буев. Ольга Чикина: "Люди сделаны из звёзд" [Вечер барда Ольги Чикиной в московской библиотеке Лермонтова в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри".] Владимир Ив. Максимов (1954-2024). Эхо на реке [Запомни запах скошенной травы, / Испей воды из родниковых братин... / В поэзию поэтам вход бесплатен. / Для остальных – увы, увы, увы...] Юрий Гладкевич (Беридзе). Иду свой путь [Как остро сосульки глядят на прохожих, / как будто пытаясь понять и учесть, / насколько прохожие те толстокожи, / и что там за кожа – броня или...] Роман Смирнов. Сны Иезекииля [...найти ещё одну связать века / мост подвесной пройти и поклониться / но не подняться выше языка / и ниже немоты не опуститься...] Андрей Коровин. Из книги "Любить дракона" – (2013) Часть I [ты выйдешь к солнцу сам не зная где ты / какие там живые экспонаты / где луг поющий где осипший берег / где девушка плывущая нагая / где высушены...] Андрей Бондаренко. Тела небесные и личные тела [я умею / складываю все под ноги / чтобы ходить / шаг за шагом и раз за разом / по мозаичному мосту в реальность] Николай Киселёв. Я – главная посредственность [и шкет бежит с огромным рюкзаком / шуршит домой болоньево штанами / а я шагаю в школу по кривой / учить детей любви и состраданию] Дмитрий Песков. приходит мартин cкорсезе [приходит мартин cкорсезе говорит привет / я сейчас снимаю фильм про индейцев / там для тебя есть одна / очень важная роль] Эмкей (Алексей Валлен). Такое кино [Рассеянно / капает дождь над Сеною. / Между лопаток пальчиком / трогаешь: "Всё потрачено..."] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
