Вот уже скоро 10 лет как продолжаются споры вокруг русского постмодернизма. Первоначальные вопли восторга и бури возмущения сменились интонациями более спокойными, а сегодня и вовсе все застыло в точке полузасыпания, и лишь слышатся вялые голоса: пациент скорее мертв, чем жив, пациент скорее жив, чем мертв, постмодернистская ситуация, то да сё. Одни уверены в торжестве постмодернизма, другие ему уже и эпитафию написали, и кол осиновый воображаемый вогнали в сердце проклятого упыря. А между тем продолжают появляться сочинения, принадлежность которых к злокозненному направления сомнений не вызывает. Таков роман Сергея Носова "Член общества, или Голодное время" ("Октябрь", 2000, N 5).
Место действия романа - Петербург, самый литературный город родного отечества. Время действия - осень 91-го года, начало переломной эпохи, последние месяцы очередей и талонов. Герой романа - Олег Николаевич Жильцов, молодой еще человек, чьи злоключения начались после того, как окончил он курсы сверхбыстрого чтения и в качестве дипломной работы прочел за три дня полное собрание сочинений Достоевского. Прочел и отравился. "Несколько дней я не мог смотреть на печатные знаки. А когда посмотрел, то не смог внятно воспринимать напечатанное. <...> Я запил. Водка подействовала благотворно; я исцелялся. Через месяц-другой я снова научился читать по-человечески <...> правда, влечения к чтению напрочь лишился." В добавок совершил Жильцов и акт символического отречения, продал 30-томник Федора Михайловича, якобы для того только, чтобы выплатить долги накопившиеся. Но это мало помогло. Русская литература штука опасная. Из пространства обыденной жизни попал Жильцов в обманчивый мир слов и цитат. А тут и любимый город стал опять Петербургом. Одно к одному. Жена Олега Николаевича бросила - и переселился он "из бывшего ленинградского сталинского дома возле парка Победы - в бывший доходный петербургский дом в трех шагах от Сенной", из большой квартиры в коморку под самой крышей. И одновременно начали сниться ему странные рельефные сны, и, может быть, все, что случилось в дальнейшем - лишь сон, длинный кошмарный сон.
Самым важным событием в новой жизни Жильцова стало знакомство с Долматом Фомичем Луночаровым, членом Общества друзей книги. Изысканно-вежливый, утонченно-интеллигентный Долмат Фомич воспылал неожиданной симпатией к Олегу и (безо всяких просьб со стороны самого Жильцова) помог вступить в Общество и получить необременительную, хорошо оплачиваемую работу: должен был вести он кулинарный отдел в планируемой газете общества - отыскивать рецепты блюд, упоминаемых в классических текстах. Вскоре выяснилось, что вторая страсть библиофилов именно кулинария, и вообще, общество их есть на самом деле Общество кулинаров. Кулинары-книжники окружили Олега заботой, снабдили пропуском в привилегированный буфет Дома писателей и были очень рады, когда он понял, что за Обществом кулинаров скрывается хорошо законспирированное Общество вегетарианцев. Метафора "чтение-еда" разворачивается до логического предела, и в конце концов начинающий вегетарианец догадался, что попал в Общество антропофагов. Догадался и ужаснулся, но было поздно. Завершается роман описанием таинственного ритуала: раз в год, в день смерти Моцарта, ночью члены общества спускаются в подземную пещеру и созерцают гигантский сталактит. ""Объясняю, - тихо произнес профессор Скворлыгин. - Когда из воды удаляется углекислый газ, углекислый кальций, насыщающий воду, непременно выпадает в осадок. Гляди: утолщение. Ниже - это за годы Советской власти. А вот там, - он вытянул руку вперед и наверх, - там эпоха Екатерины"."
Роман Сергея Носова представляется нагромождением нелепиц, если не учитывать сверхлитературный его характер. Все персонажи, все сюжетные ходы так или иначе соотносятся с "петербургской" литературой - от Пушкина и Гоголя до Андрея Битова. Переклички с "Преступлением и наказанием" просто навязчивы, библиофилы с их квазидуховностью напоминают о чудаках-коллекционерах из книг Вагинова, возлюбленная Олега Жильцова Юлия вполне годится на роль современной Настасьи Филипповны... Плюс Некрасов, Андрей Белый и все-все-все.
Петербургские романы также отличает особая мистическая атмосфера - есть она и у Носова. "У нас богатые спонсоры" - повторяют члены общества. Какие спонсоры имеются в виду? Не те ли самые, с хвостами и рожками? Литература помноженная на литературу. Литературщина. Литературища.
Конечно, перед нами пародия, конечно, мотивы снижены, образы травестийны. Зачем - очевидно. "Ничего у нас не получится, пока мы по капле не выдавим из себя Достоевского!" - пьяно выкрикнул некто в ресторане Дома писателей, где обедал на дармовщинку Жильцов. Как и этот упившийся мастер слова, Носов поставил перед собой задачу - "выдавить Достоевского", избавиться от отечественной словесности, изжить ее, преодолеть, победить. Надо ли - это уже другой вопрос, для постмодерниста не существующий. Последние две фразы в романе: "Я посмотрел на кристалл. Я понял все." "Всё" - слово пустое, нарочито многозначное и пустое. Апофеоз бессмысленности - пялиться на огромную сосульку. Текст достигает вершины и срывается в пустоту. Как будто обманули маленького мальчика: он развернул яркий фантик, но конфеты там не оказалось.
В заключении любопытно сравнить роман Сергея Носова с сочинениями Владимира Сорокина. Сорокин, используя ту или иную литературную модель в качестве материала для своих экзерсисов, остается вне ее, он всегда в стороне, в позе холодного наблюдателя. Носов находится внутри петербургской традиции. Это его традиция, он ею пропитан, как Петербург - болотными испарениями. Да, он издевается, ерничает, юродствует, но и прописывает городские пейзажи, и передает приметы времени, и замечает колоритные городские сценки. И некоторые эпизоды в его пастише отмечены легким, еле уловимым очарованием. У писаний Сорокина много достоинств, но очарование не из их числа.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
