П О И С К

ЗОЛОТОЕ  ДНО

Книга вторая

ВСТРЕЧА В СЕНТЯБРЕ

22.

Прошло недели три. Я уже думал, что больше не увижу ни Льва Хрустова, ни его друзей по юности. Но однажды среди ночи затрезвонил телефон.

- Родион Михайлович?.. - запыхавшись, басил в трубку Илья Хрустов.

- Что случилось? - воскликнул я. - С папой?

- Нет, всё нормально. Он как раз и зовет...и я тоже... у нас с Инной завтра свадьба, в три часа дня, приезжайте. Тут и дядя Леша Бойцов прилетел.

- Спасибо. - Я понял, что не смогу не поехать. - Буду.

Узнав, куда я опять собрался, жена ахнула:

- А подарок?!

- Какие подарки?!

- Но нельзя на свадьбу без подарка.

- Может, в Саракане на бегу что-нибудь куплю. - Я быстро складывал в чемоданчик фотоаппарат (в тот раз забыл, дубина!..), трико, рубашки, галстук, электробритву...

- Во сколько самолет?

- В семь утра. А второй рейс уже вечером.

Аня попросила достать с верхней полки в кладовке тяжеленный старый чемодан. Там лежали всякие неиспользованные, роскошные по прежним временам ткани, но будет ли юная Инна шить из них что-нибудь? Да и ткани-то старомодные... лен... крепдешин...

- Впрочем, сейчас снова мода вернулась на лен, - бормотала жена, копаясь в чемодане. - Вот нераспакованная скатерть. Скатерти всегда нужны. Не синтетика. С другой стороны, стирать такие скатерти сложно... Что же подарить?

- Я деньги подарю, - вспомнил я. - Получил же я премию три тысячи... ее и отдам? Так делается.

Аня поморщилась (мы собирались купить металлический электрочайник, да ладно, обойдемся пластмассовым!). На этом решении и остановились...

23.

В двенадцать часов дня я уже шел торопливо по Вире. Здесь было очень тепло, хоть и начало сентября, куда теплее, чем в моем городе. Только что прошелестел дождь, от тайги и моря на поселок наплывал белый пар...

Вот бетонный дом, где живут старшие Хрустовы, с огромным словом на торце "ТРУД". Дико волнуясь, я взбежал на третий этаж, нажал на кнопку звонка. И тут же подумал, что надо было мне до своего появления здесь устроиться в гостинице... куда они меня положат... наверное, гостей тьма...

Но в дверях уже стояла Галина Ивановна в голубом пышном праздничном платье, сжав в кулачки искореженные временем пальчики:

- Очень рады... мы вас ждем... проходите...

Я зашел, продолжая держать в руке чемоданчик. В квартире было тихо. На диване, где я спал в прежний приезд, лежали разноцветные картонные коробки, перевязанные ленточками, - видимо, подарки молодым.

Я вопросительно посмотрел в сторону спальни. Галина Ивановна в ответ закивала и шепотом пояснила:

- Только что уснул. Спрашивал вас. Ему надо набраться сил. Через час разбужу. Идемте, я чаю вам заварю..

Я скинул ботинки и в разорванных чужих тапочках прошел за Хрустовой на кухню. Она прикрыла дверь.

И пока кипятила воду, заваривала зеленый (- Вам же зеленый? С жасмином?) чай, рассказала, что Алексей Петрович Бойцов прилетел вчера, сейчас он с Никоновыми у Туровского. Кстати, Никоновы улетали и вернулись вновь через Москву.

- Как Илья с Инной?

- Да всё слава богу. - Она пытливо глянула мне в глаза. - Вы, наверное, хотите спросить, как Лев Николаевич с ними... Ой, и стыдно, и смешно.

Оказывается, неделю назад Хрустов-старший, сказав, что хочет показаться в Саракане врачам, тайком проехал в Минусинск, где служит знакомый священник отец Михаил. Все-таки решил попробовать переговорить с ним. Отец Михаил когда-то на стройке Южно-Саянской ГЭС был комсоргом у шоферов. Быть не может, чтобы нельзя было снять эту порчу. Так объяснял потом свой визит Лев Николаевич Галине Ивановне.

- Говорит, Михаил посоветовал к патриарху Алексию обратиться. Я плакала, неделю уговаривала. Не ест, не пьет. Но на свадьбу согласие дал.

- А Никонов больше так и не зашел?

- Почему же?! - удивилась Хрустова.- Вы Сережу не знаете! С цветами, с французским вином... с прибаутками... на колени встал перед Левкой.

- На колени?

- На колени! - Галина Ивановна хихикнула, наливая мне чай. - Хохочет, входит на коленках к нему... кричит, ну не любишь ты Валерку, а моя жена так и вовсе готова ему глаза выцарапать... да ведь не на нем женится твой сын, ты, Спиноза! Вот, спешно готовим свадьбу. Пока не передумал. Пейте же! И я попью... все некогда.

Но спокойно попить не удалось. Послышался издали тихий голос.

- Лева зовет?.. - встрепенулась Галина Ивановна. Приоткрыла дверь.

- Кто?! - хрипло спросил из спальни Хрустов.

- Родион прилетел...

- Родя, я сейчас встану. Ты мне нужен.

Галина Ивановна перекрестилась.

- Если опять какая дурь, не поддерживайте. Он к вам очень хорошо относится... вы человек со стороны, объективный, в то же время свой.

Торопливо хлебнув чаю и обжегшись, кашляя, я прошел в большую комнату. Там уже стоял бледный, взлохмаченный Хрустов в домашнем халате.

Протянув руку, крепко сжал мою и не отпускал.

- Молодец, что прилетел. Тут такое делается. Москва их купила с потрохами. Или они купили Москву. Пусть хоть Сибирь знает правду. - Увидев жену в дверях кухни, буркнул. - Делай свои дела, у нас разговор.

Оставшись одни, мы сели - я на стул, а Хрустов на диван, коробки он небрежно отодвинул, сбросил на пол.

- Они что-то затевают... Ищук прав... надо народу глаза открыть... - зашептал Хрустов. - Знаешь, что они сделали? К первому сентября, ко дню знаний, всем бывшим строителям подарки - учебники для внуков, карандаши, авторучки. Понял? Нет, ты понял?!

Я не совсем понимал, что же тут плохого. Подарили - и замечательно.

- Не сечешь?! Такой мелочевкой глаза замазать! А сами по тысяче долларов получают! И Серега на их стороне! Они его купили, наверно. Что-то он между Москвой и Вирой запрыгал, как петух на веревочке... Родион! - Хрустов задышал мне в самое ухо. - Ну, пойду я, пойду на свадьбу... и ты пойдешь, конечно. Сядь около Утконоса, понравься ему... Они потом хотят в тайгу на вертолете полететь... пир во время чумы... говорят, боятся за мое здоровье, не берут с собой... а тебя могут взять... послушай этих врагов народа... мне нужна информация...

Выглянула жена:

- Извините. Ты будешь одеваться? Или вот так и пойдешь?

Лев Николаевич вскочил, хотел было вспылить, но, увидев слезки на ее щеках, смущенно пробормотал:

- Сейчас... сейчас... сейчас... - Забрал из платяного шкафа белую сорочку, галстук и исчез в спальне.

Через полчаса мы вошли в кафе "Кантегир".

24.

Черноглазая, цыганистая (сегодня в красном) Татьяна Викторовна взяла на себя функции распорядительницы. Она усадила рядом с молодыми - слева - Никонова (и себе стул заняла, поставив сумочку), справа от молодых отвела место Бойцову, следующими пристроила Туровского и Валеваху с женой. А Ищука рядом с собой определила, и меня возле Ищука. Далее сидели Варавва, замдиректора ГЭС Помешалов и еще люди... кажется, некогда знакомые, но кто они, как вспомнишь через столько лет?..

Всего приглашены на свадьбу человек сорок. Много молодежи, видимо, друзья Ильи, одеты строго, в черно-белое.

Илья сам красовался в сером узком костюме со сверкающим галстуком. Невеста сияла во всем белом и серебряном, и само личико ее было словно намазано чем-то сияющим. Зачем юным дамам макияж?..

Я во все глаза смотрел на Бойцова. Угрюмый человек Алексей Петрович. В шелковистом черном пиджаке вроде смокинга, с бабочкой под толстым горлом. Он прилетел, оказывается, не из Дели (мне шепнул Илья), он уже два года в России, советник премьер-министра, а также член совета директоров двух фирм, связанных с нефтью или газом... я толком не расслышал...

Погрузнел Алексей Петрович, лицо темное, бугристое, словно после фурункулов. С годами стал все более похож на эвенка, на своих предков, глазки сузились, скулы вылезли. А улыбка сохранилась все той же, смущенной, мальчишеской.

Впрочем, он теперь улыбался редко, только Галине Ивановне, большей частью хмуро кивал всем и, как я дальше заметил, почти ничего не ел, не пил.

- Волнуется! - пояснил его поведение Никонов.

Увидев, как я во все глаза разглядываю легендарного Бойцова, Сергей Васильевич, посмеиваясь, рассказал, как тот явился утром из аэропорта с маленьким чемоданчиком, в сопровождении Туровского.

- Здравствуйте, здравствуйте все, как коровы в Индии! - с такими словами перешагнул порог Хрустовых. - Девочки, вы все красивее и красивее.

Галина Ивановна и Татьяна Викторовна бросились ему на шею.

- Как же мы боялись, что ты там заболеешь, в Индии, - пропела Татьяна Викторовна. - Там же проказа ходит и черт те что.

- Да ну! - Алексей Петрович, потный, задохнувшийся от быстрого взбега по лестнице, смеясь, утирал лоб платком. - Ко мне ничего не пристает! Я вот испугался, что Левка болен...

При этих словах (как мне шепотом докладывал Никонов) из спальни вышел с сонной, растерянной улыбкой Хрустов.

- Серега кинул телеграмму в Бомбей... мне ее в Москву перебросили... что Лёвка при смерти...

- Да о чем ты говоришь!.. - Никонов хохотал. - Не писал я так.

- Нет, ты правильно написал... я привык, живя за границей, всю информацию делить на шестнадцать... кожа стала, как у слона... - Бойцов обнял Никонова. - А ты ничего-о стал! Как древнеримская колонна!

- Я написал, что он болен... - весело оправдывался Никонов.

- "Торопись, вдруг не застанешь"... И правильно, правильно! - Бойцов пытался выручить Сергея Владимировича из неловкого положения. - Со мной только так! Да и кто знает... вот мы живы и нет нас. А так - увиделись!

- Так что это я вытащил Алексея Петровича из Москвы! - похвастался передо мной Никонов и, вздымаясь над свадебным столом, хохотнул во все горло, как гусак, вышедший к речке во главе своей пернатой семьи.

В самом деле, если сегодня усаживала дорогих гостей по местам его бойкая жена, то уж верховодил на празднике, естественно, он сам. Туровский (не по его ли совету?) помалкивал. Сегодня он явился в белом льняном костюме, как и директор САРАЗа Ищук. Словно в одном магазине покупали.

А где же Хрустовы?!. Я оглянулся - бледный Лев Николаевич с Галиной Ивановной устроились за дальним торцом стола, Хрустов явно пожелал поломать каноны и попросился сидеть напротив сына с невестой.

- Господа! Товарищи! Мы и господа, мы и товарищи... рабов нет! - начал Никонов, высясь над столом, стараясь, как я понимаю, угодить всем. Он в белой рубашке с закатанными рукавами, галстук слегка освобожден, пиджак с двумя орденами висит на спинке стула. - Сегодня у молодежи, прежде всего у молодежи, праздник - два красивых молодых человека соединяют свои судьбы. Но для нас, стариков, это еще более великий праздник - мы строили эту великую ГЭС, мы здесь влюблялись, здесь нашли себе подруг... а теперь мы входим уже и в кровное родство... Клянусь, привезу лет через н-надцать своего внука и свою внучку - да неужто не найдутся им здесь в пару из нашего же круга красивые девочки и красивые мальчики?! Ученые говорят, что если отмотать поколений пятнадцать-двадцать назад, мы все родственники. А мы покажем новый пример... перероднимся по новой под волшебным светом нашей ГЭС! И первая пара показывает здесь пример! Го-орько!..

Я внимательно смотрел на Хрустова. Он не выпил, он только пригубил шампанского, зато Галина Ивановна, страшно волнуясь (не выкинет ли муж чего-нибудь непотребного), бегала вокруг стола, держа фужер так, чтобы скрюченные пальчики не были видны, чокалась со всеми, шмыгала носом и смеялась...

Она от имени Льва Николаевича и своего поздравила милого сына с его красавицей-невестой и преподнесла бабушкину икону, черную, с каким-то святым. Илья неловко прижал ее к груди и положил рядом на стол.

Потом начались подарки. От Никоновых были показаны и сложены в углу какие-то коробки.

- Франция, Италия, Англия, - таинственно проворковал Никонов.

Туровский со смутной улыбкой подарил пару небольших ключей на колечке (вынул из конверта и вложил вновь).

- От машины? - попытался угадать кто-то нетерпеливый.

Хмыкнув, встал Ищук. Весело поиграл толстыми бровями.

- От машины дарю я, - и пройдя к Илье, протянул пару плоских ключиков.

"Туровский наверняка подарил ключи от квартиры. Но ведь у Ильи есть однокомнатная? Зачем ему раньше времени двухкомнатная? Разговоры пойдут: "Тесть расщедрился..." Нет, это ключи от квартиры московской! - догадался я, увидев как радостно невеста что-то шепчет на ухо смутившемуся вконец жениху. - А вот зачем Тарас Федорович дарит Илье машину? Дорогой подарок. Чужой же человек. Значит, ему что-то нужно от Туровского. И потраченные деньги для него не деньги."

Я снова глянул влево - лицо у Хрустова становилось все более измученным, он уставился в стол, в капустный салат, сжав в кулаке вилку.

Молодые гости проходили к виновникам торжества, целовались с ними, осыпали цветами и тоже что-то дарили. И я поднялся, протянул Илье почтовый конверт с деньгами, он мигом понял, что в конверте, покраснел и оттолкнул мою руку.

- Брось дурака валять... - пробурчал, улыбаясь. - Себе пригодится... дай копейку - и хватит. Копейка есть?

- У меня нет копейки... - растерялся я, шаря по карманам. - Вот, рубль...

- Давай рубль. И всё! Спасибо. -И вдруг потянулся ко мне - я думал, что поцеловать, а он шепнул на ухо. - Копию летописи дал почитать Никонову и Бойцову.

И правильно, подумал я.

Грянула музыка - туш - а потом что-то еще... "Светит незнакомая звезда..." Далее начался галдеж, хороший гудёж, как говорят в Сибири. Пили за родителей, Лев Николаевич и Галина Ивановна вставали и садились, Туровский целовал Галине Ивановне руку. Он негромко сообщил во избежание недомолвок, что Инна-старшая не смогла прилететь - она сейчас в Испании, но вскоре также явится и поздравит молодых.

Пили за друзей. Пили за будущих детей. А потом начался сыр-бор, кто во что горазд. Особенно среди стариков - давно же не виделись.

- А помните, как тогда, в семьдесят девятом... ой, блины с маслом!.. И ведь выдержала плотина...

Такое не забывается.

- Ура!.. Донные пробило! Наша плотина уже не девушка!.. Ур-ря!.. Помните, кричали?! - хохотал Валеваха, несмотря на то, что жена Устинья тискает его за колено: мол, лишнего говоришь!

- Да, да! А помните... ночь... мы - к воде, а что там увидишь? Будто стадо быков - м-му!.. или паровозы... на гребенку!.. И внизу рокочет...земля дрожит...

Как мне известно, тогда по распоряжению Васильева следующий - после открывшихся донных - день (двадцать восьмое апреля) объявили днем отдыха. Вертолет привез из Саракана тонну оранжерейных цветы для жен и невест строителей - их раздавали бесплатно возле клуба. Вокруг бараков еще блестел темный лед, ветер с гор саянских только казался теплым, но молодые парни щеголяли уже на улицах в белых сорочках и джинсах, девушки выскочили в весенних разноцветных платьях и продувных блузках, играли гармони, пищали в руках транзисторные приемники и магнитофоны. Главная победа была одержана - и праздничная толпа обтекала Клуб, управление строительства Ю.С.Г., поселковый совет, люди шли, размахивая флагами, косынками, касками, шляпами, шарфами... кричали, пели...

- А помнишь, ты, революционер, - замычал через стол багровый Валеваха сосредоточенному Варавве (тот всё поглядывает на Хрустова, словно ждет некоего сигнала), - нам двоим ордена прицепили и сфотографировали вместе для газеты "Правда". И ты плакал. А сейчас я тебе враг!..

Варавва тихо, сквозь зубы, что-то ответил, и Валеваха дернувшись замолк.. Но праздник есть праздник, чего ссориться?! И лились за столом без конца рассказы про всякие страшные случаи в тайге, как рысь прыгает на человека, если у него на плече нет ружья или хотя бы палки... как однажды Никонову повстречался медведь, а Никонов в это время землянику подбирал на косогоре... безо всякого оружия оказавшийся Сергей Васильевич растерянно выпрямился во весь свой рост - и медведь испугался его, убежал... Туровский поведал (наверно, он сейчас особо печально смотрит вдаль), как недавно к нему под окна дирекции прилетали какие-то краснохвостые птички, то есть они не краснохвостые, а когда взлетают, у них сзади словно красный букет...

- Так и называются - горехвостки, - откликнулся, наконец, со своего конца стола Хрустов. Я видел, ему даже хотелось вскочить и со злостью что-то сказать, но жена ухватила его за локоть.

Тем временем директор САРАЗа, похохатывая, выпытывал у Никонова:

- А гранаты в окна вам не бросают? Такие вот горехвостки с кнопками? Что-то, я слышал, Сергей Васильевич, у вас на хваленом Дальнем Востоке беспорядки были? Или тебе-то все равно - ты на стройке живешь, вокруг работяги, твоя тысячная охрана?

Никонов тонко, заливисто засмеялся.

- Ну, почему же? У меня квартира и во Владике есть. Как раз возле "паруса", бывшего обкома партии. На седьмом этаже. Как у нас шутят, седьмое небо, двухъярусные квартиры. А у тебя, Тарас Федорович? На заводе в сейфе ютишься?

- Обижаешь, Сергей Васильевич. У меня на Рублевке в Москве квартира. И не сразу я ее выбрал. Сказать честно, с... с соответствующими структурами осмотрели, кто живет напротив с той и с этой стороны. На расстоянии до трехсот-четырехсот. - Он толкнул локтем Туровского, который молча слушал их разговор, продолжая улыбаться своей вечной всезнающей, печальной улыбкой. - Ну жить же охота, Валерий Ильич! А этих... снайперов... развелось. И оптика сейчас... А у тебя как?

Валерий Ильич пожал плечами.

- Сам же знаешь. В старом доме на Тверской. Старая квартира. А тут... много ли мне надо?

- Конечно, конечно, тебе ничего не надо. - Ищук улыбался. - Слушай, Ильич, а давай не будем ходить вокруг да около? А давай тут и порешим.

- Кого порешите-то? - как бы пошутил, услышал издалека и застонал раздраженный до ослепления Хрустов. - Ничего у вас не получится. Я тут... с Вараввой... мы хозяева.

Но чернобровый Тарас Федорович словно и не услышал реплики Хрустова.

- Ну, - наседал, подмигивая, Ищук. - Чего молчишь, Ильич? Ты же не в мавзолее лежишь?

Туровский безмолвствовал, подтянув гримасой губы к кончику носа.

- А что ты предлагаешь? - спросил, позевывая для отвлечения внимания, Никонов. Как бы между прочим. Как бы ему все равно.

- Я предлагаю, Сергей Васильевич, спасение. Как Христос предлагал своей пастве. Спасение для ГЭС - взять ее под свое крыло... обязуюсь мигом найти миллиард на обводные каналы. А иначе они со своим ожиданием погубят ее... всесибирская катастрофа грядет, я тебе скажу! Ну, и понятно, завод мой накроется медным тазом.

Ого! Олигарх желает купить ГЭС! Будет потом на бесплатном электричестве варить себе миллиардные прибыли. Почему молчит Хрустов? Наверное, он давно уже знает о притязаниях Ищука.

- Це дело, - пропел на украинский манер Никонов. - Почему бы нет.

- Слышал?! - обрадованно подступил к Туровскому Тарас Федорович. - Слышал, что говорит умный человек?!

Туровский с вечной своей улыбочкой молчал. "И чего улыбается, как девица на панели? Или они уже обо всем договорились, пока я домой летал? И теперь уточняют лишь, сколько кто получит?"

И я вдруг поймал себя на мысли, что стою на позиции Хрустова. При этом, совершенно не представляя себе, как он-то видит будущее ГЭС. Главное - мне неприятен этот молодой богатый парень! И даже поддакивающий Никонов.

- Вы, кр-рутые... не собираетесь у людей спросить? - не выдержал, снова подал голос Лев Николаевич. - Не собираетесь спросить у тех, кто строил? Кого вы выбросили, как старые... - он не выговорил слова. Может быть, хотел сказать "галоши" или даже "гандоны"... но смолчал - все-таки свадьба. - И не говорите мне, что она принадлежит ему одному! - Хрустов не показал на Туровского, хотя все поняли. Нет, Лев Николаевич сегодня не трогал своего нового родственника, мучительно обходил. Но именно поэтому ярость в душе только разгоралась. - Он вскочил. - Вы!.. Скажите, умные!.. - Его понесло, губы побелели, руки задрожали. - Для чего живем?! Чтобы только себе, себе, да побольше... хомо сапиенс съедает за свою жизнь съедает сорок километров колбасы... ну, вам пусть четыре тысячи... ну, миллион километров... Зачем?! Как черви, что ли, захавать и выбросить сзади?! Это личное ваше дело. Но обманутый народ...

К нему подбежала Татьяна Викторовна:

- Левка! Ты на свадьбе сына или где?! Ну-ка пошли танцевать! - она попробовала вывести его, исхудалого, больного, но он стоял, как куст арматуры, приваренный к железному полу. - Лев Николаевич! Ты меня не видишь?!

- Вижу, - процедил он. И сел. - Я молчу.

- Зачем молчать? Говори! Только не обижай нас всех... и сына своего...

Какое-то мгновение стояла пауза. Хрустов кивнул, с кривой улыбкой приложил руку к груди. И все бы дальше пошло тихо-мирно, если бы не Ищук.

- Но я-то тебя понимаю!.. - проговорил он, идя вдоль стола к нему. - Мнение народа...

- А мы с вами пили на брудершавт?! - взорвался Хрустов. - И вообще... не верю ни одному вашему слову! Да вы и сами не верите своим словам! Как всегда, наобещаете с три короба - и снова надуете! Видите ли, спасать вздумал... а зачем проектировали, не просчитав как надо? Да еще в сейсмической зоне?

- Ха-ха-ха! Да я не строитель! - воскликнул Ищук. - Милый человек, вы не по адресу!

- По адресу! Всю жизнь толкаете народ на авось... а если что, сами на вертолете в Англию или Испанию, где у вас дворцы и апельсиновые рощи!

- Что он такое говорит?! Вы шутите? - смеялся Тарас Федорович. - Клянусь, нет у меня за границей никакой собственности...

- Будет! - хрипя, рубил ладонью воздух Лев Николаевич. - Всю жизнь, как капитан "Титаника", ведете наобум, а если что - есть личная лодочка... Тут вот, в окрестности, в восьмидесятые... в семи скважинах атомные бомбочки взорвали... маломощные, клялись специалисты... недра проверяли на звук, так сказать, по просьбе геофизиков... Где ныне эти специалисты из Минатома? А народ лысеет, зубы теряет...

- Лёва!.. Лёвка!.. - театрально взмолилась Татьяна Викторовна, сложив ладошки на груди. - Да он-то при чем?!. Галя, скажи ему!

Галина Ивановна сидела, сжавшись, не поднимая глаз. Мне ее было очень жалко. Илья, глядя на отца, кусал губы. Инночка улыбалась - ну и выдержка.

Надо было, конечно, кому-то попытаться увести Хрустова. Может, мне попробовать?

- Хруст! - поднялся, утирая губы салфеткой, и Никонов. - Ты бы очки надел, посмотрел на юношу! Он тогда еще, небось, в школу-то не ходил. - И завопил. -Го-орько!..

Валеваха захлопал в ладоши. Молодые поднялись. Инна повернула Илью от стола и приникла к нему. Мол, нечего слушать глупости.

- Танцуем!.. - Жена Никонова подала сигнал официантам - те включили громкую музыку.

Валеваха с женой немедленно пошли танцевать, топать и кружиться, изображая что-то среднее между гопаком и вальсом. К им присоединились и другие гости.

- Ладно, - кивнул Хрустов. - Пойду, подышу... без микробов... - И пошел к выходу. За ним двинулась, было, Галина Ивановна - он обернулся. -Я один! Я сейчас! Курить не буду! - И вдруг - Ищуку, не так громко. - Значит, что-то другое делали, чтобы стать богатым! Вы что, гений, придумали новый способ плавки? Вы хотя бы сварщиком на заводе поработали? Каким-то образом да вырвали пакет акций! Конечно, убили кого-нибудь или, как минимум, обманули...

- Лёвка! Левка! Лёвка!.. - звонко хлопая в ладоши, заглушая слова Хрустова, к нему подошел Никонов и с силою обнял. И уже на ухо. - Милый! Что ты мелешь?!

Пытаясь вырваться, тот продолжал в его объятиях рычать:

- Не тр-рогай меня! Орденоносец! Во время смылся из наших мест! А что же наших никого не пригласил... хотя бы Ладу... ты же ее любил... спилась, на картах гадает...

- Тише, ты! - зашипел, улыбаясь и оглядываясь на людей Сергей Васильевич. - Мы все в эти годы любили... но, значит, любили и нас. Так написал Есенин? - Он пытается перевести в шутку неожиданные нападки Хрустова. - Тарас Федорович, слышь, он всю жизнь такой... не обращай внимания. Левка добрый, просто как лидер народа должен иногда ругать нас, начальников. Положение обязывает.

Директор САРАЗа, не откликаясь, угрюмо смотрел на Льва Николаевича.

- Ну, что глядишь?! - захрипел Хрустов. - Я не боюсь тебя! Как Алешка Бойцов написал, наш рабочий поэт: "Нас ниже не разжаловать, нас выше не вознесть!". Алеша, почему молчишь???

Бойцов, не отвечая, угрюмо смотрел мимо всех.

Оборвав танец, подошел Валеваха.

- Неприлично себя ведешь, - пробормотал он. - Пошел бы поспал.

- На том свете отосплюсь! - взорвался Хрустов. - Я до последней минуты буду говорить правду! Вы же ее сами себе не скажете! Ладно, всё! - И крикнул уже из дверей. - Сынок, прости! Прости, девочка! Я больной, как вся Россия. Пойду, постою, как уже сказал, на воздухе. Не ходите за мной.

Наконец, стало, кажется, спокойно. Татьяна Викторовна подсела к Галине Ивановне, они обнялись, посидели так и запели тихонько:

- Сиреневый туман... над нами проплывает...

25.

И свадьба разыгралась, как и должно это быть. Плясал Валеваха, плясал Никонов, танцевал танго Илья с невестой и танцевал с женой Хрустова Туровский, и спел украинскую песню "Копав, копав криныченьку" Варавва, и Помешалов прочитал стихотворение, посвященное Илье с Инной... и все стали просить Бойцова что-нибудь почитать, но он, покраснев, потемнев лицом, отказался. Но потом поднялся и просто обнял Илью...

И не сразу вспомнили, что нет вечного бузотера, нашего милого Льва Хрустова. Несколько человек, и я в том числе, выбежали на улицу - может, он стоит там, переживая за сына, или, не дай бог, с какими-нибудь прохожими устроил митинг... но Хрустова не было. Еще только сумерки пали, правда, сыплется дождь, но далеко видно. Куда он делся?!

- Наверно, домой, - сказала сконфуженно Галина Ивановна.

"Стыдно стало... вот и ушел... ", - подумал я. И многие так подумали. Но не бегать же за ним. Коли ушел - пусть уж отдышится, отмякнет... может, сам и вернется...

Но Илья все же, тревожась за отца, позвонил на родительскую квартиру со своего сотового телефона. Долго держал гудки - отец не снял трубку. Если он дома.

И снова веселился народ, и снова вспомнили про Льва Николаевича. Я напросился, сбегал к Хрустовым домой, но на мой звонок в дверь мне не открыли, тогда я отпер дверь ключом, который мне предусмотрительно сунула Галина Ивановна.

Хрустова в квартире не было.

Вернувшись в кафе, я отдал ключ и какое-то время сидел в шумной компании. Но было уже понятно, что и Галина Ивановна, и сын встревожены. И через какое-то время я вновь вызвался:

- Вечер теплый... может, ходит, вспоминает... Пойду, поищу?

Теперь Туровский догнал меня и всучил сотовый телефон:

- Если встретишь, позвони сюда. На экранчике телефонный номер Ильи.

И я вышел искать Хрустова.

Закат затянуло тучами, дождь лил вовсю, иногда со стороны гор прорывался ветер, и он был уже весьма холодным. Напрасно я не взял у кого-нибудь из гостей зонта.

Я быстро шагал по городу, озираясь по сторонам. Где же он может быть?! Увидел - на углу светится стекляшка-бар "У своих", заглянул - здесь пьют пиво, стоя, довольно неприветливые парни. Хрустова нет. Спустился к Зинтату, увидел в сизом мраке три знакомых барака. В том, что справа, я уже бывал в первый свой приезд. Кстати, в нем, в одном из окошек мигнул тусклый свет и погас. "Вряд ли. Но вдруг?.." - подумал я и поднялся на крыльцо. Входная дверь была распахнута.

Войдя, я чиркнул зажигалкой - ближняя ко входу комната зияла, по моему, вообще без двери. Пахло кошками, окурками.

- Есть тут кто?.. - почему-то тихо спросил я. И поскольку никто не ответил, спросил более громко. - Есть кто?!

- А ты кто?!. - донеслось из глубины комнаты. - Чего надо? - И через паузу. - Родя?!

- Да, я. - Медленно я побрел в темноту, зажигалка еле освещала дорогу. - Лев Николаевич? А зачем ты здесь?

Он не ответил. Подойдя ближе, я разглядел - он лежал на провисшей кровати, на грязном, по всей видимости, матрасе, глядя в невидимый потолок. Я сел на соседнюю койку. Слышно было, как по крыше шумит дождь, тянуло холодом от входа в барак.

- Дверь, видно, бомжи сожгли... - пробасил Лев Николаевич. - А в тех комнатах кроватей не осталось. А здесь еще есть, на случай новой голодовки.

Я не знал, что и сказать ему. Упрекнуть: "Зачем истязаешь себя? Зачем мучаешь близких? Нельзя же весь век бороться? Или уже мозг отравлен, ни о чем ином не можешь думать?.."

- А тебя там ищут. - Я вынул из кармана сотовый телефон.

- Куда собрался звонить?!. - он перехватил мою руку.

- Галина Ивановна просила, если найду... встречу... - слукавил я. - Там у Ильи телефончик.

Он секунду помолчал.

- Дай сюда! Куда нажимать?! Понял... Алло? Сынок?.. Не обижайся. Это наши дела, стариковские. Дай трубку Сереге. Серега! - Его голос окреп. - Я сегодня ночую в нашем бараке, в нашей комнате. Слабо? - и отдал мне телефон. И сипло рассмеялся.

- С-суки!.. начальники сраные!.. как быстро забыли молодость!.. наши лозунги: братство, равенство, свобода... Родя, у меня деньги есть... сходи, купи... ну, не водки, я понимаю... каких-нибудь чернил... душа горит...

И я под дождем побежал искать гастроном или ларек, где продают спиртное. Но увы, везде всё закрыто, только мигают красные лампочки сигнализации. Вымок, пока не сообразил - воскресенье. Хотя должны же быть магазинчики, работающие круглосуточно? Нынче же капитализм?

Наконец, нашел искомое в паре километров от барака, где ждал Хрустов...

26.

Когда я вернулся, купив бутылку красного сухого "Саперави" и 250-граммовую фляжку коньяка (вдруг Лёве станет худо), в комнате барака было уже светло - горел фонарик, валявшийся на соседней от Хрустова кровати, и там сидел сутулясь Туровский.

Я даже сразу не признал его. Без головного убора, с мокрой головой.

Он пришел пешком? Приехал на машине? Возле барака не было его джипа.

Старые друзья и враги молчали. Увидев меня, Валерий Ильич поднялся.

- Нельзя так, Лева, хватит... - тихо сказал он и качнулся. И я понял, что Туровский без сил. Нет, он не был пьян, я видел, сидя рядом с ним в кафе - он почти не пил. Да он никогда при мне и не бывал нетрезв. В давние мои приезды на стройку он держался железно, даже в кругу ликующих по случаю друзей. - Ну, что мне, застрелиться? Ты будешь счастлив? Ты же многого не знаешь.

- А я тебе сегодня что-нибудь сказал?.. - сквозь зубы отвечал Хрустов.

-Да лучше бы говорил! - Валерий Ильич махнул рукой, шагнул к двери, обернулся, разглядывая меня. - Что-то принес? Давай. Стаканчиков не купил?

Я растерянно покачал головой.

- Стаканы на подоконнике... или тут, или в соседней комнате... - отозвался Лев Николаевич и отвернулся к стене. - Я пить не буду.

Туровский посветил фонариком - подоконник был пуст, мы перешли в соседнюю комнату. Она была с дверью, Туровский захлопнул ее за собой.

Стаканы нашлись, даже три штуки, граненые, при свете фонарика они показались мутными, захватанными, да и откуда здесь взяться чистым? Да и где помоешь?

Туровский поморщился, достал из кармана платочек, намочил в коньяке и обтер верхние ободки двух посудин. И мы молча выпили, одним махом, пополам весь коньяк, и сели на голые дребезжащие койки друг против друга. И Туровский впервые передо мной разговорился.

Я видел: тяжко ему, тоскливо. А я человек и не чужой, и не свой, - возле меня можно исповедаться. Я подумал, что, может быть, еще и потому иногда со мной люди откровенничают, что лицо у меня простоватое... к тому же киваю, когда хочу поощрить рассказчика... это, видимо, подкупает... и эти тяжеленные дурацкие очки вечно поправляю...

- Ты знаешь, Родион... я ведь тоже прочел летопись Лёвы, - вдруг неожиданно зашептал он. - Мне Сережа дал на ночь... И знаешь, откуда вся неприязнь? Он пробегал, прохохотал свои годы... а мог бы стать классным инженером... может быть, даже на моем месте бы работал... Я-то два института потом закончил, на Вилюйской ГЭС тянул лямку, как замдиректора... меня, Родя, сюда пригласили! Пригласили! Я не хотел ехать, я же тутошний... а своих выскочек кто любит? Это еще со времен Рюриковичей... нам подавай арбитра со стороны, о нем никто ничего не знает, он ангел, он будет справедлив... А я тут рос, наверное, кому-то дорогу перебегал, наверное, "шестерил"... ну, было, было в юности, Родя, хотелось внимания...

Фонарик светил в угол, я не мог различить лица Туровского в темноте, но глаза постепенно привыкли и к слабому рассеянному свету, и я увидел на щеке Валерия Ильича блеснувшую слезинку.

- Но дело даже не в этом. Он человек талантливый, быстро схватывает, остроумен... но когда высокая жизнь не сложилась, ищешь виноватых. И не только виноватых ищешь, но и адвокатов, кем можно закрыться... Я удивляюсь, почему он до сих пор не депутат какой-нибудь... с его басом, его энергией, с его ленинской хитростью обрастать народом... пусть, даже склеротиками-стариками...

Туровский достал трубку, долго на ощупь уминал табак в ней, я чиркнул зажигалкой - он прикурил... глаза его были закрыты то ли от дыма, то ли от нежелания смотреть.

- И главное - мы же все-таки немного все звери, самцы... тут еще такая подоплека... не может простить, что Маринка за меня замуж вышла...

- Я знаю, - пробормотал я. Но Туровский словно не расслышал меня.

- Сам же ее мне спровадил, слишком много девочек вилось вокруг него... не успевал Саванарола объяснить каждой смысл жизни... Нет, я не сержусь на него. Но ведь нету и моей вины, что Марина заболела... он не знает, какие только лекарства я ей не доставал... куда ни возил... кончилось тем, что сама попросила: не губи свою жизнь... Если бы нынче, я бы ее Запад увез, поставил на ноги... наша с-волочная с-советская медицина...

Он долго молчал.

- И почему-то думает, что я менял женщин, как перчатки. Анекдоты про меня рассказывает. Даже Ищук вон, новый для меня человек, приехал знакомиться - привез игрушечный самолетик (алюминий, как ты понимаешь, идет на авиацию)... если тронешь пропеллер, самолетик начинал свистеть песенку "Ах, какая женщина... мне б такую"...

Туровский зло рассмеялся, продолжал рассказывать. Ищук привез ему еще синие таблетки "Виагры", уверял, что не подделка, купил в США.

- А зачем мне они? Мне это ни к чему. У тебя что-то еще есть?

Я не сразу понял, что он спрашивает про спиртное. Поднял с пола, показал ему в сумерках бутылку "Саперави".

- Давай.

Я ногтем сорвал пластмассовый колпачок и растерянно заозирался - где взять штопор. Туровский выхватил у меня бутылку и, продолжая сидеть, лихим ударом о каблук вышиб пробку. Разлили, выпили.

К жене Валерий Ильич охладел лет пять назад, после совместной поездки в Анталию, где она, насмотревшись телевизора, замучила мужа заглядыванием в глаза. Какое-то время он лихо соответствовал, пока однажды на рассвете не проснулся от аритмии, весь мокрый... Спас коньяк... Весь день потом пролежал в тени на лежаке у самой воды... Инна не сразу догадалась, что с ним, все веселилась, барахталась в воде, затем падала рядом на песок:

- Не вымрем? - все повторяла фразочку из старого анекдота про, как вымерли динозавры. Ей, конечно, хотелось страсти. "В сорок пять баба ягодка опять." И лишь после второго приступа поняла: с мужем что-то неладно. Дома Инна его щадила, заставляла пить травяные настойки, сосать глицин и пр. И он от нее осенью отпал, словно желтый лист от ветки...

Сейчас Инна прекрасно живет в Москве. Пусть живет-веселится одна. Дочь закончила Иняз, еще недавно тоже безумствовала - то какого-то косматого юного ученого без прописки в дом приведет, то беззубого поэта... И лишь теперь успокоится сердце Туровского - Инна-маленькая выходит замуж, ей-богу же, всё состоялось по любви, что бы там ни говорил Лёвка. Она красотка и он красавец. Только вот парень хочет, чтобы они пожили в Вире. Ну, пусть поживут. А московское их гнездышко не пропадет.

- А я? Что я?.. Когда вдруг встречаю на улицах Виры какую-нибудь юную красотку, и она смотрит на меня обжигающим, как говорится, взглядом, я говорю себе стихами Лермонтова: нет, не тебя так пылко я люблю... не для меня очей твоих сиянье... люблю в тебе я прошлое страданье и молодость погибшую имою... - Он хмыкнул и протянул стакан: - Еще!

Выпив, Туровский замолчал. Я спросил:

- А вот Левка... в своей летописи... он какие-то имена заменил... специально напутал... Татьяна Викторовна - это Аня?

- Какая разница! - вдруг раздраженно ответил Валерий Ильич и резко поднялся. Мне показалось, что он уже сердится на себя, что лишнего пооткровенничал.

В это мгновение в окно ударил свет подъехавшей машины, было видно, что под дождем к бараку бегут две черные фигуры... Наверное, со свадьбы - за нами.

- Иди... - проскрипел сквозь зубы Туровский. - Никого не хочу видеть. - И снова сел на визжащую койку, закрыв лицо ладонями.

27.

Я вышел в коридор и при неверном свете, бьющем через мокрое окно первой комнаты, увидел входящего в барак Никонова, а за ним Ищука.

- Где он? - хрипло спросил Сергей Васильевич и, уловив мой кивок, прошел к Хрустову.

- Где Валера? - негромко осведомился Ищук и, заметив свет фонарика во второй комнате, шагнул туда.

Никонов постоял-постоял, высясь над валяющимся на койке другом, и начал звонко хохотать.

Хрустов не отвечал.

- Ну, йотыь!.. - перевел дыхание Никонов. - Что за глупость удумал!.. Лег на вшивые тряпки и думаешь, что герой. Ты один помнишь, ты один любишь!.. Ты видел, Родя?

Я неопределенно пожал плечами. А Хрустов никак не откликался.

- Галя сказала, ты не первый раз сюда уходишь жить... сейчас привезут чистое белье, подушки. - Сергей Васильевич снова заржал. - Н-ну, базар! Я попросил и мне. И закуски!

- Иди к черту... - не выдержал Лев Николаевич. - Здесь тебе делать нечего.

- Это почему же?! - Никонов опустился на соседнюю кровать. - Лёвка! А? Здесь и я жил. Вон там Иван Петрович спал. Здесь Алёха-пропеллер... а здесь...

Говори, что еще надо? Сейчас привезем. Родя! - Никонов обернулся ко мне. - Ты думаешь, мне слабо здесь переспать прямо в этом костюме, при орденах?!

Так как Хрустов снова молчал, я буркнул:

- Думаю, не слабо.

- Слышишь, Лёвка! Он наш человек. Мы его можем в нашу бригаду принять. Комнат много. - И Никонов снова зазвенел визгливым, женским смехом.

- И ему здесь делать нечего! - вскинулся, сел на койке Хрустов. - Всё ходит, запоминает...

Мне показалось, что он снова с ненавистью смотрит на меня.

- Ишь, в музее сидит... а не лучше сначала в крематории? А уж потом оттуда горшочки: Хрустов, Сахаров...

- Какой Сахаров? - не понял я. - Крановщик?

- Да великий Сахаров. Ученый, - пояснил, задыхаясь от смеха, Никонов. - От скромности Левка не умрет.

- Уходите!.. - зарычал Хрустов и лег, перевернувшись лицом вниз. - Какой ученый?! Шофер Дима Сахаров, он вместо Васьки-вампира потом работал на износ...

- Ну, прости... Я же шучу. - И Никонов заговорил тихим, проникновенным голосом. - Йотыть!.. Так же нельзя, Лёвка! Ну, кого ты переделаешь своими речами?! Жизнь идет вперед... если даже не всё правильно, а я тоже согласен... не остановишь! Зачем остатки сердца рвать! Мы и так, блин, отдали здоровье в этом сыром каньоне, на мокром бетоне, как в бане, блин!.. И теперь еще гробить?..

Лев Николаевич не отвечал. Я слышал, как в соседней комнате Ищук что-то быстро, как пулемет, говорит Туровскому. Слышались смутные слова "акции", "эмиссия"... "обводной канал"...

- Лёвка, слышишь? Старая дружба не стареет. Хочешь, я вот этот орден, ну, не церковный, а этот... сейчас на х... в Зинтат закину? Хочешь?! Ну, что ты хочешь? Юность не вернуть. Сейчас всё другое. Но я согласен... нашей молодостью можно гордиться... Мне показали твою летопись... Ты молодец!

- Какую летопись?.. - простонал Хрустов. - Я ее сжег... - Он повернул голову. - Если Илюха, штрейкбейхер...

- Да там пара страниц... - нашелся Никонов, замахал руками. - Сын из урны вытащил... черные... зря спалил! Дописал бы! Вот твое дело! Вот твоя миссия!

Может быть, восстановишь?

- СССР восстанови... - пробормотал Лев Николаевич, кусая белесые губы. - Как ты не понимаешь, если нынче такое зверство, значит, всё, что я написал тогда, - ложь. Ослепительная ложь. Был слеп.

Никонов развел руками - словно орел взмахнул крылами.

- Это что же, если сегодня упадет матеорит, значит, ты виноват... не смотрел внимательно на звезды? Смешно, да, Родион?!

Обиженный словами Хрустова в свой адрес, я смолчал.

- А мне жалко, - продолжал Сергей Васильевич. - Прочел эту пару страниц - будто в ледяную воду окунулся... это где ты описываешь семьдесят восьмой, семьдесят девятый, помнишь зиму? Только Зинтат перекрыли, - Никонов снова повернулся ко мне за поддержкой, - вдруг перед плотиной вода... а мороз сорок три с ветром... как будто кто донные перекрыл. Труханули же тогда.

Хрустов сопел, только ботинками дернул.

- Хотя, конечно, он во многом прав, - Никонов продолжал расксазывать как бы мне. Хотя, конечно, желал сейчас одного - вернуть именно в Хрустове чувство доверия к себе. - Мы-то были пацаны... а начальники смотрят: мешает гора вести дорогу до створа - взорвать! А потом оказывалось: взорвали белый мрамор... если бы его умно распилить да продать, выручили бы денег на две ГЭС! - Никонов вдруг тоненько засмеялся. - Про наших девочек он хорошо... только имена зачем-то поменял... - И заметив, как Хрустов напрягся (наверное, уже понял, что не две-три странички попали в руки Никонова!), Сергей Васильевич начал говорить во все горло, думая привлечь, как я сообразил, к разговору коллег из соседней комнаты. - Там у тебя хорошо, как сначала в палатках жили, в трехслойных, с железными печурками, на брезенте фотки артисток. Помнишь, при свечках, под гитару, песню про сиреневый туман? Старались, как Высоцкий, чтобы с хрипом! Дурень, что сжег! Давай я тебе зарплату буду платить пять тысяч в месяц. А ты сядешь и напишешь заново. Сможешь?

Хрустов в сумраке, с великой печалью, искоса глядел на старого друга.

- Сергей, ты пьян? О чем ты говоришь? Народ страдает!

- Да ну тебя! "Народ"! - Никонов вдруг осердился и вскочил. - А мы с тобой не народ?! Ты вот инфаркт заработал... а будешь дальше печенку свою грызть - помрешь, Лёвка! - Он вдруг закашлялся, да так гулко, страшно, что я подумал: не простудился ли он. - А если уж... если отдали здоровье нашей... дорогой ГЭС... надо же, братеник, чтобы хоть кто-нибудь и спасибо сказал в старости. - Он поколотил себя кулаком по груди, сипло перевел дыхание. - И это возможно, если не будешь вести себя, как пацан. "Я маленький, я честный, я в стороне". - И наклонившись, жарким шепотом. - Не оставляй нас с Валерой на съедение олигархам! - Никонов оглянулся на проем без двери и еще тише зашептал. - Ведь такой Ищук в сравнении с нами? Вот он пацан. Но за ним танки, бля... битком набитые долларами... ты меня понимаешь? А зачем он подарки твоему сыну дарит?

- Мы вернем... - буркнул Хрустов и сел на кровати, растирая себе уши. - всё вернем.

- Дело не в еньтем! Дареному коню в зубы не смотрят.

- А если шибко большие зубы? - отрезал Хрустов.

- Я о другом! Зачем он хочет с тобой дружить? Об этом подумал?

- Со мной?! - простонал Хрустов. - Брось дурака валять, Серега. Ему Утконос нужен. Слышишь, балаболят... Он не Илюхе подарил - он семье Валеры подарил!

- Погоди! - Никонов снова оглянулся на порог и негромко продолжал. - Лёва. Я так серьезно еще никогда не говорил с тобой. Лёва, если мы вместе объединимся... нам черт не брат... Как объединиться? Об этом потом. Но верь мне: ГЭС я Москве и Лондону не отдам. - Он отошел к выходу и вернулся, небрежно задев меня в сумраке мощным плечом. - Но сына не обижай. Он мне сказал: хочешь, мы с Инкой уедем к вам, дядя Сережа. А что, я бы их принял. Он классный инженер, она знает языки. А у нас япошек всяких с утра до ночи... переговоры... ля-ля... это деньги... Что молчишь?

Послышались шаги. Это был Ищук.

- Я поехал за дамами.

- Хорошо, - кивнул Никонов. - А я с Валеркой рядом там поваляюсь. Это наше жилье, Тарас Федорович. - С нажимом произнес он. - Тут всё наше!

- Понимаю, - медленно улыбнулся Ищук. И ушел.

Машина под окнами взвыла и укатила сквозь серый светящийся дождь...

28.

Мы с Хрустовым остались одни. Я продолжал стоять около зияющего чернотой выхода из комнаты, ощущая себя чужим, презренным соглядатаем. Днем я уеду, конечно.

Но Лев Николаевич понимал мое состояние.

- Родион, не сердитесь... наверно, я сошел с ума... порой не знаю, что говорю...

- Ничего. Я же люблю вас всех.

- Всех?.. - хмыкнул Хрустов, сверкнув на меня взглядом. Он поднялся, отошел к окну.

Но я не стал подробно объясняться или оправдываться, почему и кого люблю. Вдруг да снова Лев Николаевич начнет кипятиться, рвать себе душу.

Кажется, дождь редел. Тихо стало на улице.

Впрочем, несмотря на то, что фары там больше не светили, мне показалось, что где-то в небесах меж туч выкатилась луна - засиял столб неподалеку от барака.

Мы молчали. От усталости я присел на краешек соседней кровати. Не было слышно и из соседней комнаты ни шагов, ни иных шорохов.

- Знаешь, Родион, хочется кричать через века, - вдруг сказал, не оглядываясь, Хрустов. - Кричать, вопить почти бессмысленно, как вопит, например, задавленный трактором пацан или пёс...

"Почему?" - хотелось мне спросить, но он ответил на этот вопрос.

- Жизнь оказалась игрушечной. Вот и всё. Нас завели, как заводят куклу ключом... закрутили пружиночку... мы попрыгали, построили им, что они хотели... теперь живут, посмеиваясь над нами, а мы лежим, как на складе... Нет, не зависть! - Он обернулся, наконец. - Просто жаль мозги свои, усохшее мясо, сорванные ногти. А еще жальче их... - Он кивнул в сторону в сторону окна.

Там снова подъехал, светя фарами и сигналя, черный "джип". Машина проскочила к самому крыльцу, и вот в комнату входят, звонко хохоча, женщины - Татьяна Викторовна и Галина Ивановна, а за ними Никонов. Они вносят, как цыганки на вокзале в вагон, огромные тюки, бросают их на койки. Это матрасы, простыни, подушки.

Я думаю, немалых душевных сил стоило Галине Ивановне сейчас смеяться. Муж ушел со свадьбы сына, друзей увел. Но она смеется.

- На четверых!.. - хрипит Никонов. - Сегодня ночуем здесь, наша бригада!

- Сумасшедшие... мальчишки и мальчишки... - воркует его жена. - Смотрите, без баловства!..

- Говорю тебе, именно мальчишник!.. юность вспомним!.. Валера!.. - И Никонов стучит в стену кулаком. И шепотом поясняет женщинам. - Он в соседней... Лёвка! Раскладывай! Ты что, как белоручка?!

Хрустов хмуро безмолвствовал.

Я обратил внимание, что Никонов вернулся переодетым (когда заезжал с женщинами за постелями, сменил одежду), - на нем теперь тонкий серый свитерок, выпирающий на пузе, и спортивные брючки.

Между тем женщины быстро собрали и брезгливо вынесли в коридор старые желтые матрасы с коек, настелили новые, устроили четыре белоснежных постели. И Галина Ивановна робко подошла к мужу.

- Не беспокойся, - быстро и, кажется, сердясь, буркнул Лев Николаевич. - Люди балуются.

- А для тебя это, конечно, принципиально?! - хохотнул Никонов. - А вот и мне так. Сейчас еще Алешка подскочит. - И молча, знаками дав понять, что заглянет в соседнюю комнату, удалился.

Хрустов положил руку на плечо жены, и они тоже вышли из комнаты.

- Ну дела!.. - пропела Татьяна Викторовна. - А я бы тоже сейчас... только нашей общаги нету, сгорела, говорят. Сережа Помешалов уверяет: Левка спалил, чтобы женщин скорее в новые дома переселили.

- Там луна вышла? - почему-то спросил я.

- Вышла, - удивленно глядя на меня, ответила Татьяна (она же, как вы помните, во многом Аня из летописи). - Дивная настала тишина. А ты бы жену свою тоже привез... здесь воздух... в тайгу полетим завтра...

Хрустов вернулся.

- Ты едешь? - спросил он у Татьяны Викторовны.

- Я еще с Алешкой выпью. Он же сейчас подскочит?

Лев Николаевич глянул на меня:

- Скажи там Гале, Таня пока остается.

Я вышел на крыльцо, передал то, что мне велено было передать в темное нутро машины (там жена Хрустова и водитель), и вот черный джип фыркнул и ускакал в лунную ночь, в сторону кафе.

Я снова оказался никому здесь не нужным. Тем более, что мне и постель не привезли. Алексей Бойцов, разумеется, будет ночевать здесь, со старыми своими друзьями.

Я прислонился к косяку и закурил. Городок строителей спал. Вдали, на столбах, несколько фонарей как по команде одновременно погасли. Стало видно, как высыпали звезды со стороны запада, на безлунной половине небосвода. А по правую руку луна, вернее, золотистый полумесяц продолжал освещать угрюмые щетинистые горы...

В первой комнате (которая без двери) негромко разговаривали Хрустов и Татьяна Викторовна, во второй - еще тише, шепотом - Туровский и Никонов. Татьяна Викторовна время от времени звонко смеялась, и, как эхо, смеясь таким же тонким смехом, вторил ей из соседней комнаты муж.

- Если у тебя тут площадка для телевидения, - веселилась дальневосточная гостья, - для голодовок, что же свет не проведете?

- Провода Валера обрезал, - бурчал Хрустов.

- Этот может, - согласилась Татьяна. - Но хочешь, мы попросим - кабель перекинет. - И она снова залилась серебряным, немного вибрирующим смехом.

- Тебе весело?

- А тебе нет?! Сын женится. Ты чего, блин, как кикимора?! Мало ли у кого что на душе... такой день... - И она замолчала.

И я вполне представлял себе, как она смотрит сейчас на Льва, а он на нее, на юную некогда красавицу Аню из стройлаборатории. Я сам ее смутно помнил, но сравнивая с ее портретом из летописи, был поражен, как же она изменилась. Дело даже не в том, что в летописи у нее были серые спокойные глаза, а в жизни темнокарие, с огнем. Характер! Она словно проснулась за последующие годы... стала веселой... или ожесточилась? И ее вечная улыбка - просто маска? Откуда мне знать.

Они долго ничего друг другу не говорили, но не надо было и гадать, о чем они сейчас думают. Конечно же, им вспоминалась стройка, как наваждение, как первое их счастье и первые горести...

- Левка, помнишь?.. - Пройдут еще десятилетия - и оставшиеся в живых строители Ю.С.Г. так и будут при встрече спрашивать друг друга: - Помнишь?.. - И наверное, прежде всего будут иметь в виду злополучный Новый год. Вокруг солнца - белый круг. Ночью окрест луны - круг и крест. Лютая зима. В узком черном каньоне Зинтата, на бесконечном ветру, - бетонные башни будущей плотины, похожие на раскопки Трои. Железные лестницы вертикально свисают по углам рабочих блоков, деревянная опалубка, распорки кранов обросли белыми бородами льда... изо всех щелей брызжет вода, тут же замерзая... пар клубится над котлованом, наслаивается черный солярный дым... Ревут МАЗы и БЕЛАЗы, пытаясь разминуться на временных дорогах, нечаянно выплескивая жидкий горячий бетон на снег... Когда же машины уползают, слышно, как поскрипывают и щелкают мостовые и башенные краны, звонят их звонки в небесах, как телефоны, словно там господь Бог с ангелами переговаривается, трещат юные солнца электросварки, перекликаются охрипшие люди...

- Помнишь?.. - снова воскликнула Татьяна. - Ты был такой смешной тогда...

- Почему?.. Я никого не боялся.

- Народ скликал на стройку, а они от страха разбегались...

- Это верно. Черт же знал, почему тогда...

- Жаль, что сжег свою летопись. Теперь всё и не вспомнить.

- А это никому не надо.

- Лёвка, неправда!.. - И Анна страстно зашептала. - Я ведь понимаю твое отношение к Валерке. А я так вообще его ненавидеть должна. Умел он вить веревку из людей. Сказки рассказывал: что на медведя с дробовиком вышел, в пасть выстрелил... Через Енисей переплывал. Не верь никому, говорил. Тихушник. Печальный всегда такой, будто очень много знает. Ему бы исповеди принимать - черная рубашка под горло. В позе йоги сидит иногда. При девушке. Олька рассказывала. Во время на него Маринка попала... Что было бы со мной?

- Я ее ему отдал. - Хрустов закашлялся. - Помнишь... в ответ на мои письма... сколько девчонок..

Татьяна вновь звонко захохотала. И из-за стены откликнулся смехом Никонов. Я стоял в позорной позе подслушивающего... а куда мне идти?

- Чего ты смеешься? - кажется, обиделся Лев Николаевич.

- Я не смеюсь, умел ты агитировать... - И помолчав, спросила. - Наверно, удивляешься, почему я с Серегой уехала, замуж за него пошла... - И совсем негромко продолжила. - Тогда он был беззащитный, как кутенок. Встречаю - идет рыдает. "Что такое?!" - "Вот ты, Таня, строгая девушка... скажи, почему среди вас столько предательниц..." Я так поняла - ему Лада изменила. С ним целовалась, а сама... Я говорю: "Ты еще маленький, все у тебя будет. Ты хороший". На следующий вечер стоит перед окном общаги - держит над собой две двухпудовые гири". - "Ты чего тут?!" - "Я не маленький... вот полюбишь меня - отпущу". Стоит, еле держит, но держит. Так началось. Он, Лёвка, сильный человек... Хотя я знала - он продолжает любить эту официантку. Как ты Маринку..."

- Я не любил Маринку! - прохрипел Хрустов. - Ты это брось. Я Галю любил!

- Любил-любил... Ты всех любил. И советскую власть. А ни одной медали, кстати, не получил! А Валера - орден.

- Хрен с ним. Все время лез на глаза начальству...

- А нам уши прожужжал... - Татьяна запнулась, захихикала.

- О чем? - раздраженно спросил Хрустов. - О чем он мог жужжать, Утконос с усиками?

- Не бери в голову. Дело прошлое. Говорил, у тебя метод... кричал, что в гробу видел начальников, а сам... ужом..

- Я ужом?!. - заорал в весь свой бас Хрустов.

- Тихо, тихо... тихо... - И Хрустов и Татьяна Викторовна замолчали. - Тихо!.. - Может быть, она и поцеловала его...

Я решительно сошел с крыльца на мокрый асфальт. К черту! Пойду, поброжу, пока тянется эта мучительная ночь...

29.

Я стоял на улице, возле старой подстанции, когда к баракам вновь подъехали две черные большие машины. Одна остановилась, светя фарами на вход в барак, другая - со стороны улицы - светя в окна. Из первой выскочил Илья, подал руку и вывел на асфальт невесту, всю в белом, из другого джипа вылезли Ищук и Бойцов. Оба несли какие-то ящики.

Они меня не заметили. Я отвернулся и побрел по улице вверх, к почте, откуда месяц назад Хрустов отсылал телеграмму Президенту России. Кафе "Кантегир", в котором гуляли сегодня свадьбу, уже пригасило окна, и музыки не было слышно. Видимо, все разошлись или вот-вот разойдутся.

Полумесяц светил с прозрачных небес, как свеча в хрустальной плошке. Было тепло. Или мне так казалось? Пахло хвоей, мокрым бетоном, свежей масляной краской. Городок строителей все-таки еще не спал: вдали слышались голоса, дурной, горловой хохот подростков и тихий девичий...

Где-то звякнуло стекло - то ли окно разбили, то ли брякнули бутылкой об асфальт.

Размышляя о судьбах моих старых знакомых, я подумал, что больше я, видимо, их никогда уже не увижу. Первый автобус из Виры в Саракан уходит в шесть тридцать. Осталось побродить часов пять...

- Родион, вы куда? - раздался голос в ночи. - Это он!

Я оглянулся. По ночной улице шли Илья и Инна, он держал над ее головой зонтик, хотя давно уже не было никакого дождя.

- Гуляю, - ответил я. Я постарался, чтобы в моем голос не было никакой обиды. - Ночь такая.

- Они просили вас вернуться. Сейчас будут петь.

"Петь". Я рассмеялся. Может, в самом деле пока у них там посидеть, меж сухих стен. Успею еще побродить по пустым улочкам.

- А вы чего же?

- А мы домой, - рассмеялся Илья, прижимая левой рукой к себе за талию гибкую тоненькую Инну и поднимая выше зонт.

- Пешком?!

- Звезды. И не холодно, - тихо улыбнулась невеста, блеснув зубами.

- Да и рядом, - кивнул Илья в сторону новых домов.

Я побрел обратно к баракам.

И уже поднимался на крыльцо, когда издали донесся мужской крик, а потом женский визг. Что такое?! Я прислушался - женщина или девушка кричала:

- Иди ты, иди ты!.. - или: - Бандиты, бандиты?..

Потом грянул хохот. Я постоял минуту - была тишина. Я торопливо вошел в барак, вместе со мной вломилась туда моя огромная тень (машина светила фарами мне прямо в спину):

- Лев Николаевич! Сергей Васильевич!.. какие-то люди там кричат... ругаются...

Меня никто не расслышал. В первой комнате на одной из коек, сидели обнявшись, Галина Ивановна и Татьяна Викторовна.

- А твоя сеструха домой не собирается?

- Нет, - тихо отвечала подруга. - По прежнему со своим немцем там.

- Какая бойкая девчонка была!.. Здесь нужны русские, здесь!..

Во второй комнате стояли, обняв друг друга за плечи, Никонов, Туровский, Хрустов и Бойцов. Они пели Есенина:

- Дальний плач тальянки, голос одинокий, И такой родимый, и такой далекий... Плачет и смеется песня лиховая... Где ты, моя липа, липа вековая? Я и сам когда-то в праздник спозаранку Выходил к любимой, развернув тальянку. А теперь я милой ничего не значу, Под чужую песню и смеюсь, и плачу...

Где же Ищук? Тарас Федорович был занят делом - разливал в стаканы на подоконнике спиртное.

Я проскользнул к нему мимо топчущихся, как слоны, друзей, хотел было рассказать, что я слышал только что на улице, но начальник САРАЗа перебил меня:

- Давай, за них. - И сунул мне в руку стакан. Я нюхнул - это был коньяк. - - Мужики! Нолито!.. - крикнул он старым строителям, нажимая на "но".

- За дружбу! - гаркнул Никонов, хватая стаканы и раздавая друзьям. - Давно пора! Лёвка, мы тебе разрешаем грамм сто.

Хрустов и Туровский молча выпили, Бойцов только пригубил. Никонов удивленно отшатнулся.

- Я свое отпил, братцы... - негромко ответил Алексей Петрович. - Да и какая разница. Я пьян на всю жизнь.

Ищук подскочил и со всеми чокался.

- Черти полосатые, а мне койку не приготовили... хе, я могу и на голых пружинах... Вот, мы с Родионом как бомжи и заночуем. А вы как белые люди.

- Да уж, нашел бомжа, - беззлобно отвечал Никонов. - Это уж мы... трудяги, старики... Черт, забыли гитару.

- А может, оркестр из ресторации сюда?! - предложил Ищук. - Да и официанток! - Он захохотал. - Клянусь, можно хороший кабак открыть: барак номер... какой у него был номер?

Туровский мотнул головой и поднял руку. Он что-то хотел сказать.

- Да, Валера? - тряхнул его за плечо Никонов.

- Может, мне тоже хочется кричать через века.... слышь, Лёва? - Его воспаленные глаза на свету фар казались красными. - Я тут услышал, ты говорил Родиону... может, мне тоже не хочется остаться в этих скобках "от и до". Только кому кричать-то? В ожидании Страшного суда? Что, явятся ангелы с печатями, кони - белый, рыжий, черный? Да в том-то и беда - ничего этого не будет! Вышли из хаоса - уйдем в хаос.

- Ты церковь не трогай! - вдруг вознес голос, словно запел Никонов. - Если есть что-то - это она. Иначе все прахом пойдет.

- И чем же она помогает, чтобы прахом не пойти? Тем, что принимает деньги в свою кассу и ордена за это выдает? - Туровский усмехался. Я подумал: осмелел Туровский.

- Валера, ты циник, - постарался не обидеться Никонов. - Был и остался. Родион, как на этот счет современная интеллигенция?

Все они словно только что вспомнили обо мне, глянули разом.

- По разному, - ответил я. И стыдясь своей осторожности, добавил резче. -Пока мода. Библию не читали, но крестики носят.

- Раньше так комсомольские значки носили... - кивнул Туровский.

Хрустов и Бойцов молчали.

- Алёша, - вдруг сказал Хрустов. - Почитал бы стихи.

- Какие стихи!.. - еле шевельнул черными губами Бойцов.

- Ты же поэт!

- Какой я поэт? Неграмотный, наивный. Только в поздние годы познакомился с мифологией России, Греции, с книгами древних римлян... в Индии прочел книги, о которых раньше даже не слышал... да и вы, наверное... Побывал в горах Тибета. И осознал, что я - ничто.

- Да, - вдруг откликнулся Туровский. - Я это понял давно. Еще при советской власти. Мы - песчинки... с глазами и ртами...

- Но-но, Валера! - хмыкнул Никонов. - Ничего себе песчинки! Знаете анекдот? Что такое "тютелька в тютельку"? Лилипут с лилипуткой занимаются любовью.

Бойцов поморщился, Никонов, оглянувшись, приложил ладонь ко рту.

- Лёша, у тебя где сейчас главная работа?

- После Индии обещали Англию, подержали советником в МИДе, сейчас болтаюсь между двумя советами директоров. Иногда думаю: почему не остался там? Там я лучше понимал людей. Там любят поэзию, музыку, женщин. У нас женщина венец творения до свадьбы, потом с ней мы творим что-то страшное... - И словно отвечая на вопрос. - Нет, она сама ушла, там много соблазнов. Я много пил, ребята, впал в депрессию. И все равно ее не ругаю, сам виноват.

- Как время меняет людей... - мучительно выдохнул Хрустов. - Ведь Олечка такая была... вся стройка: Снегирёк, Снегирёк!..

- Еще по разу? - спросил Ищук.

- Стоп! - Никонов оглянулся. - Надо женщин отправить домой. Небось, устали.

Он ушел в соседнюю комнату. И уже через минуту Татьяна Викторовна и Галина Ивановна кричали с крыльца:

- Мальчики, поберегите себя... пейте минеральную... - Машина взвыла и укатила вверх, в город.

Никонов вернулся и щедрым жестом позвал перейти в первую комнату.

- Приляжем, как люди... чем хуже диванов...

- Человек должен кричать через века, да... - бормотал Бойцов. Он словно обдумывал слова Хрустова и Туровского. - Обидно же - смертен... - И Алексей Петрович кивнул на Льва Николаевича. - Вот он кричит через века!

- Он сжег свою летопись, - сказал Никонов.

- Ну и что? А мы где? Мы же слышим? Всё преображается в страстях человеческих. Хрустов - Иов из Ветхого завета.

- Я лично его понимаю! Голос народа! - воскликнул Ищук, поднимая ящик со спиртным. - Родя! Хватай, неси!..

Вскоре мы устроились в комнате на белых постелях. С улицы продолжала светить машина. В небе сиял полумесяц. Господи, как быстро идет жизнь!.. Я ведь тоже помню красавицу Олю Снегирек! Маленькая была, как школьница. Она у меня в музее на фотографии рядом с Валерой Туровским.

И как ее нашел Алеша Бойцов?!. Она же, кажется, покинула стройку. Спрашивать неудобно. Хотя Бойцов тогда всё мог. Помню его, с глазами круглыми и удивленными, как у тигра... был угрюм, а стихи писал звонкие, комсомольские...

30.

В эту минуту зазвонил телефон у кого-то в кармане.

- У тебя?

- У меня?..

Наконец, Туровский, похлопав по карманам, достал сотовый.

- Да?...Что?! - Голос его сел. - Где?.. Сейчас мы приедем. - И повернувшись к Хрустову, который лежал пластом на дальней в углу кровати, сказал еле слышно. - Наших ребят шпана обидела... Инку и Илюшу...

Хрустов вскочил, как пружина. И шатнувшись, схватился за сердце.

- Где они?

- В больнице...

Мы все гурьбой выбежали к машине, и через минут десять уже шли по белому коридору местной больницы. Больничка здесь все еще деревянная, но, как говорила мне месяц назад сестра жены, персонал весьма квалифицированный. Главное, добрый.

Дежурная, сидевшая за столиком, признав Туровского и Хрустова, поднялась:

- Лев Николаевич... Валерий Ильич... вы не беспокойтесь.. он уже спит... маленькая трещина, гематомочка... конечно, сотрясение мозга... но мы боялись худшего, крови было много...

- А Инночка, Инночка моя?.. - прошептал Туровский. Его сейчас было не узнать - где привычная важность лица, смутная улыбочка....Он был бел, как мел.

- Сидит рядом, отказалась уйти. Мы ей дали валокордину, чаю.

Медсестра провела нас в палату, где три койки были пусты, а на четвертой лежал с забинтованной головой Илья. Рядом на стуле замерла, глядя на него, невеста в серебристой, замаранной одежде. Фата валялась рядом. Туфли, также грязненькие, лежали на полу. На ногах у Инны были больничные тапочки.

Она подняла смутные глазки, ринулась к отцу:

- Папочка, отправь нас в Москву... я тут не могу... они из зависти... они страшные...

- Кто такие?! - хрипло спросил Валерий Ильич.

- Я не знаю, не знаю... - стонала Инна, приставив указательные пальчики к вискам. Так, наверное, делает ее мама, когда ей плохо. - Говорят, сын какого-то Варварова... или Варвара...

- Сын Вараввы, - уточнила от дверей медсестра. - Он сейчас в милиции, и еще там двое.

Хрустов стоял над сыном и тихо скулил. Никонов решил бразды правления взять в свои руки:

- Ну всё, Лёвчик, всё! Главное, парень жив? Ну, обидели немного... Знаешь, как моего измолотили во Владике... цепями били... такая ненависть нынче к образованным, красивым...

- Но за что?.. За что?! - Хрустов мотал головой. Впрочем, всем было понятно, "за что". Да что об этом здесь говорить?.. - Лучше бы меня. Я всем мешаю.

- Кто дежурный врач? - спросил Никонов. Узнав, что это молоденький парень, недавно приехал в Виру с дипломом, а сейчас спит в ординаторской, велел его немедленно разбудить.

- Не надо, - остановил высокого друга Хрустов. - Где Родя?! - И больно ухватил меня за руку. - Езжай, привези свою Елену... я заплачу... она умная...

- Да, да! - схватил меня за другой локоть Туровский. - Садись в мою машину и в Саракан. Вот тебе... - он пошарил по карманам, - вот, пятьсот... это пока... - он подал мне доллары. - Быстро туда и обратно.

- Не надо ей денег! - воскликнул я.

- Надо!.. - оборвал меня Никонов.

Туровский выбежал вместе с мной, дал указание водителю, и мы рванули через светающую ночь в сторону областного города.

31.

Дальше - коротко, потому что у меня из-за этой бессонной ночи всё в мозгу перемешалось.

Я привез Елену в Виру. Она глянула на рентгеновский снимок. Дождавшись пробуждения Ильи, осмотрела его, проверила рефлексы. Потом увела в другую палату икающую от слабости и плачущую Инну, приказала раздеться и также осмотрела с головы до ног, увидела ушибы на бедре, на коленке, выписала примочки, велела медсестре вкатить ей успокоительный укол и немедленно накормить молодоженов.

- Лучше куриный бульон... яблоки... можно и шоколад.

- Мне нельзя шоколад... - всхлипывала Инна. - У меня аллергия.

- Еще на что аллергия? - сурово допрашивала юную жену Елена.

- На апельсины... на мороз...

- Бедная девочка! - Огромная Елена с уверенными, почти мужскими чертами лица обняла Инну. - Что с нами прогресс творит...

Как я понял из ее объяснений, травма у Ильи серьезная, но не убийственная.

- Лежать неделю... не прыгать... если целоваться - только под наблюдением врача, - пошутила Елена. - А вот вам... - Она повернулась к Хрустову, который стоял в дверях, кусая как в юности ногти. - Вам бы тоже лечь, милый человек. Руку! - Она взялась за его кисть, сосчитала пульс. - Слабый, как у покойника. Это у Маяковского стихи. Вам нужно санаторное лечение, Лев Николаевич. А не голодовки устраивать. Мне тут порассказали. - И подошла к Галине Ивановна (та стояла тоже здесь, сжав кулачки и моргая, стараясь больше не плакать). - Берегите мужиков, они слабенькие.

Елена укатила, денег Туровского у меня не взяла. Я вернул их Валерию Ильичу. Валерий Ильияч пообещал сараканской больнице помочь приобрести хороший томограф. Я собрался было уехать со своей свояченицей, но меня вдруг криком попросила остаться жена Хрустова:

- Родя!.. Нет!.. Побудьте еще... вам я как-то больше доверяю...

То ли она считала, что я могу удержать старых друзей от чрезмерных возлияний, то ли на всякий случай попридержала, из святой надежды: если не дай Бог что случится, через меня можно будет снова позвать в Виру уверенного и высокообразованного доктора Елену...

После того, как моя родственница уехала, я машинально побрел с горки к реке, зашел прочь с яркого солнца в барак, лег на одну из чистых постелей и уснул.

Когда проснулся - на другой кровати лежал Бойцов, глядя в потолок. Я знал, что у него снят номер в гостинице, но он почему-то здесь. Никоновых не было - наверное, они как раз в гостинице. Хрустова жена увела домой. Куда и когда делся Ищук, я не запомнил.

32.

К вечеру старые друзья снова сошлись в бараке. Я уж думал, не соберутся. Но нет, Никонов притащил в сумке десяток свечей и два электрических фонарика. Хрустов приволок кастрюлю подогретых заново пирожков, не съеденных вчера за свадебных столом. Подъехал с работы Туровский (хотя здесь ехать - триста метров), скрипучим голосом, сдерживаясь, доложил, что Варавва побил ремнем сына и просит прощения у Льва и у него, у Туровского.

- Говорит, одно дело - наши взгляды на политику, а другое - придурки, юные большевики.

- Могли бы пойти повкалывать, но черной работы не хотят, - пояснил Никонов. - Я сейчас у Валевахи был. Предлагает озеленение улиц, разборку бараков. И заплатил бы живые деньги. А они шастают, пьют пиво и хулиганят.

Хрустов рассказал, что сыну стало лучше. Однако он, Лев Николаевич, в тайгу не полетит.

- Почему?! - воскликнул Никонов. - Как раз наоборот, не мешайся возле молодых... хоть забудешься на природе...

- Природа - она и здесь...

- Нет, ты нужен, Лев Николаевич! - заиграл брежневскими бровями Ищук. - Как Емельян Пугачев. Мы ведь не просто так.

- Да, надо ехать, - вдруг кивнул сумрачно Туровский. - Лев, там будет Маланин. Теперь губернатор области. Помнишь такого?

Хрустов презрительно шмыгнул носом. Еще бы он не помнил!

- Его уговорил лететь с нами Сергей Васильевич. От имени бывших строителей. И тот согласился.

- Зачем?! - удивился Хрустов.

Туровский не ответил, значительно посмотрел на Никонова.

- Надо поговорить глаза в глаза, - невнятно ответил Никонов. И вдруг не удержался, хохотнул. - У мужика желание - переизбраться на второй срок. Думал-думал, нашел верняк - подал в суд на Валерку, на ГЭС, хочет льготы продлить на электроэнергию для области... а договор с РАО ЕЭС вот-вот кончится... да, Валера?

- До сих пор они платили в четыре раза меньше, нежели все прочие, - Туровский раскуривал трубку, руки у него тряслись.

Хрустов недоуменно молчал.

- Грозится привести в Виру колонну пенсионеров тысячу человек под красными флагами, - Никонов комически расширил глаза. - Наверно, у тебя научился? Ты грозился на Москву повести, а он....

- А Лев Николаевич ему навстречу свои силы, а?! - развеселился Ищук. - Во будет Бородино!

Хрустов покачал головой.

- Что? - спросил Ищук.

- Я больше не хочу... - тихо ответил Лев Николаевич. - Всё.

- Может быть, он прав, - кивнул Бойцов. - Братцы, это опасная игра. Страна сегодня - как перенасыщенный соляной раствор. Достаточно случайной пули или даже сигнальной ракеты - и власть выпадет в осадок. И начнется. А ведь победить могут как раз воры.

Никонов осклабился в улыбке, с размаху обнял Хрустова.

- А мы не дадим! Верно, Лёвка! Эх раз, еще раз!.. Да в последний раз! И разлетимся. А чего стоим?! Давайте за дружбу-то? Все пятеро... и Родя тоже!

- А мы опять дружим? - устало удивился Лев Николаевич.

- Ничто не сплачивает, как дружба против кого-то, - пояснил Алексей Петрович. - Но чем больше дружащих, тем меньше крови. Так написано в одной старинной книге.

Никонов расхохотался, разлил по стаканам коньяк, мы чокнулись. Затем Сергей Васильевич куда-то ушел, сказав, что будет к ночи.

Я до сих пор не мог понять, какие у них могут быть общие интересы. Если завод хочет прибрать ГЭС, чем это лучше, нежели претензии Саракана? И с какого здесь боку за или против Никонов, человек с Дальнего востока? И зачем Ищук, да и Никонов столь назойливо обихаживают Бойцова? И зачем Ищук машину Илюшке Хрустову подарил... с какой целью? Так ли уж ему нужен старик Хрустов? Или опять-таки - лишь потому, что Хрустов теперь прямая родня Туровскому? Но так грубо, при всех!

- Мужики, я уезжаю по делам, - объявил Тарас Федорович, жуя жвачку. - Всем быть готовыми завтра, к десяти часам утра.

Посидев молча полчаса с нами, попросился домой и Хрустов. Он по дороге еще раз заглянет к сыну.

Туровский хмуро отъехал на работу.

И остались мы вдвоем с Алексеем Петровичем.

Над Саянами еще полыхало вечереющее солнце. Плотина сквозь его широкие лучи выглядела как раскрашенная в зеленые и желтые цвета игрушка. Никаких людей вокруг. Никаких механизмов, стрекота и грохота, как бывало. Ни дыма, ни огоньков электросварки. Как будто век она тут стояла, вросшая плечами в берега, на вид хрупкая, а на деле мощная, грандиозная из железобетона перегородка... слетающие водопады отсюда кажутся всего лишь хрустальными пластинками... Если что и вызывает тревогу, тайную, жутковатую, так это знание о том, что вода камень точит...

Я думаю, и Алексей Петрович помнил об этой угрозе. Но заговорил он совсем о другом. Я позже записал коротко некоторые его мысли, и здесь привожу, как они запомнились.

- Вот вернулся я домой, смотрю на демонстрации стариков. За рубежом бунтуют молодые, а нас... Но пожилой человек борется не за демократию или сталинизм. А за свою юность. Покажи ему воскресшую, как в сказке, его любимую девушку, которая стоит под тем или иным флагом - он ринется туда... под этот флаг...

- Вы правда думаете, всё зависит от этого?

- А что выше, дорогой Родион? Я, конечно, не о людях, которых изнутри пожрал солитер, жаждущий власти... Таких тоже воспитало время. А вообще-то, мы были примитивны, как амебы... зачем жили?! Даже вопросы-то задавали не о смысле бытия - только про бетон и воду. А вот спроси: кто я такой? И кто ответит? Я сам-то не знаю, а почему должен поверить, что знает другой? Бог? Кто он и почему? А почему не сатана? А может, он един и есть, работает в две руки, как пианист, задает загадки... и не мохнатый, с огненными рогами, а где-нибудь рядом - по ту сторону Луны, за электронным пультом, плешивый профессоришка с ехидной ухмылкой... вроде у гениального жулика Березовского... Видели же американцы на песчаном грунте Луны следы, зачем скрывать? Народ ничем уже не испугаешь, только обрадуешь...

- Никто уже ни во что не верит, Алексей Петрович.

- А как можно верить?! Больше всех мне жалко Лёвку. Вот он обижается, почему страна так перевернулась... вылезло всё мерзкое... Господи, неужели могло быть иначе, если партия Ленина первым делом переломила хребет крестьянству, сослав в Сибирь лучших хозяев земли, уничтожила самых талантливых философов, инженеров, поэтов, офицеров, священников... запретила все иные точки зрения на любые проблемы... ну, чего ты хочешь? Чем всё это могло обернуться, как не распределением остатков чужого добра, злобой, штыками и оглушительным гимном, от которого даже подметки дрожали? А когда чугунная скорлупа распалась, чем это могло обернуться? Только накопившимся дерьмом и гноем... Причем наверху остались, конечно, те же, кто и были у власти... если не сами, так их дети, их выученики, молодые бояре-комсомольцы...

- Но как же, Алексей Петрович, вас они допустили к работе?

- Они меня допустили, Родион Михайлович, как Ульянов допускал к работе бухгалтеров и прочих специалистов, потому что бандиты в его окружении ничего не умели, кроме как стрелять и орать. Пройдет время - меня вышвырнут. Что, не дождаться, уехать снова за рубеж? Языки я знаю, но я уже стар. Чем я там займусь? Хоть и говорил, что надо бы остаться, я бы там спился Я Россию люблю. Я по ней соскучился. Хотя уже вновь возрождаются какие-то колонны, какие-то юные лидеры, заметь, снова с немецкими фамилиями...

- Наверно, в нас сидит привычка к подчинению.

- Ой, не знаю. В армии уж точно должна быть дисциплина, но посмотри, что творится с нашей армией... Может быть, тот случай, когда надо менять весь генералитет - он отравлен ложью и жадностью. Трудные нас ждут времена.

Мы долго молчали. Вдруг Алексей Петрович тихо засмеялся.

- "Колонны по двое.. тройки, пятерки..." Вспомнил, как после той ужасной зимы нас, два десятка строителей, послали по комсомольской путевке за границу, в Японию. Левка тоже был. Это год московской олимпиады, на которую многие спортсмены мира отказались ехать. Помню название корабля -"Феликс Дзержинский". Хоть бы "Лермонтов" или "Чайковский". Мы должны были агитировать передовую общественность Японии. На первой же пристани, помню, встретили нас длиннющие лозунги. Наверное, приветствуют, подумали мы. Подплыли ближе: "РУССКИЕ ВЕРНИТЕ САХАЛИНА! ИДИТЕ ДОМОЙ!" Руководитель делегации, перепуганный паренек из ЦК ВЛКСМ, мигом потерявший румянец, а за его спиной хмурый дядька из "органов", перед выходом на берег провели инструктаж: "Возможны провокации. Разбейтесь на пятерки и так ходите. Старшего выберите в пятерке. Даже лучше за руки держаться, чтобы американская разведка кого-нибудь из вас в толпе не оторвала... укольчик - и привет, очутишься в ЦРУ..." Две недели так и ходили пятерками, боялись всего, любой усмешки японцев и даже улыбки случайной девушки, которая поприветствовала нас... Конечно же, поездка оказалась безрезультатной с официальной точки зрения, мы это понимали, и все же она объединила нас. Ведь там, на теплоходе, были не самые глупые люди, молодые ребята и девушки со всего СССР. И что мы делали на борту, когда возвращались после встреч в университете Токио или на заводе "Хонда"? А делали одно единственное дело: ругали яростно нашу власть, нашего дремучего Брежнева... и мужик из КГБ уныло бродил по теплоходу, он, конечно, всё понимал... главное, чтобы не на берегу откровенничали... Так чего ты хочешь, Родион? Мы до сих пор те же. Не из страха за себя, а из какого-то другого чувства я и теперь за границей не могу сказать дурного слова о своей несчастной, разоренной стране...

- А как Лёвка вел себя?!

Бойцов печально улыбнулся.

- Именно так. На берегу взахлеб хвалил нашу власть, а на борту... призывал всех дать по рации телеграмму Брежневу, чтобы тот немедленно ушел в отставку. - Алексей Петрович закурил и какое-то время крутил окурком в темноте, глядя на возникший красный круг. - Я, конечно, графоман, много насочинял стихов за свою жизнь, не всё записывал... а что записал, порвал, спалил, когда жена ушла... Но, если хочешь, вот стихи, написанные в Индии...

РОДИНА Не однажды с тобой в чужедальнем краю, где над морем белеют домишки, мы мечтали - прожить бы тут старость свою, взяв с собою лишь детские книжки. И в горах разглядев золотые дворцы, иль в лесах голубые озера, мы шептали - последние б наши часы здесь пожить вдалеке от разора... Но чем дальше, тем явственней в жизни своей понимали: не будет такого. Наша родина здесь, где барак, мавзолей, и неправды печатное слово. И разбой, и слепое от дыма окно, и вода, что сжигает тарелку... Нам все это навеки судьбою дано - не уйти за волшебную реку. Ах, отчизна моя, ах, святая моя, пламя страшное в полночи шумной! Не сокрыться в горах, не уйти за моря, как от матери старой, безумной...

И вот стихи последние, которые сочинил в самолете, когда летел домой...

Выпустили рыбку золотую из аквариума - в быстрину. Я стою и с берега колдую: что ж ты, рыбка? Словно как в плену? Плавает недальними кругами, хоть и нет вокруг нее стекла. Шевельнула малость плавниками - как уткнулась - в сторону пошла! Я взмахнул руками - заблестела, взад-вперед, налево и назад, покрывая вихрем то и дело тот несуществующий квадрат! Можно все аквариумы грохнуть, так, что искры свистнут по земле. Только даже в синем море плохо тем, кто жил когда-нибудь в стекле. Как разбить не этот вот, невзрачный, пыльный ящик, а вон тот, другой, тот несуществующий, прозрачный, страшный ящик в толще водяной?..

- У тебя есть дети? А у меня нет. Наверное, потому одинок. И никому не верю, кроме старых моих друзей. Ты думаешь, я не вижу насквозь, кто кем стал? Да, вижу. Но я знаю и то, что в каждом из них все равно сидит тот парень, каким он был четверть века назад. И я всегда его оттуда вытащу за руку. Думаешь, нет? - Алексей Петрович помолчал. - Но если это не так, значит и вовсе ничего не осталось... - Он поморщился, всасывая огонек сигаретки и осветив себе крепкое, как из гранита, лицо. - И что тогда делать? Печень я себе сжег. Жениться еще раз? В нашем народе это разрешалось, если только твоя жена умерла, ушла на небеса. А если она жива, как ты можешь жениться?!. Я уж думал, если не получилось детей от любимой женщины... там, за рубежом, за деньги клонировать себя... я бы себя, нового, воспитал человеком возрождения... ха-ха-ха, смелым, трудолюбивым... - Он хрипло, негромко похохотал. - Во первых, для этого нужны огромные деньги... я таких никогда не заработаю. Во первых, черепаха не может воспитать чайку. Тебе не смешно? Давай спать.

На этом он закончил свою неожиданную исповедь.

И мы, наверное, легли бы и задремали среди тишины, слушая потрескивание старого барака и еле долетающий досюда гул работающей реки, если бы вдруг не послышались шаги, не явились Хрустов и жена Никонова.

- Его телефон не отвечает... - торопливо говорила Татьяна Викторовна. - Где же он? Мальчики, а где мой Сережа?

- Сказал, сейчас придет, - встал с койки и откликнулся Бойцов.

- Никуда не пойду, пока не вернется, - сказала Татьяна Викторовна. - Или пойти поискать? Неужто кого-то из друзей юности встретил, неужто напился?

- Валеваха говорит, не заходил, - буркнул Лев Николаевич. - Может, решил в кино заглянуть, как ходили когда-то в молодости?

- Я смотрела в вашей газетке, ДК на ремонте, - отрезала Татьяна Викторовна.

- На блядки пошел, старый кобелина....вот помяните мое слово. - И она села, и зарыдала.

- Да быть не может, - покраснел Хрустов. - Какие тут?..

- Тогда где же?! Лёва, честно, ты знаешь, где он? Завтра же лететь... а если в вертолете сердце прихватит??.

Лев Николаевич молчал. Мы с ним переглянулись. И я вдруг понял: он, наверно, догадывается, где может быть друг. Однако, не станет сыпать соль на раны.

- Может, на гребенке плотины сидит, курит, вспоминает? А то и у инженеров, в диспетчерском зале?

- Так сбегай!

Бойцов подал сотовую трубку, Хрустов набрал номер.

- Валерий Ильич... я. Там нет Сергея? Не видели нигде? - И Хрустов вернул телефон Бойцову. - Да вернется, Танечка, погода хорошая. Тепло, начался перецвет.

Татьяна Викторовна, мотая головой, давясь слезами, побрела в гостиницу - вдруг да уже вернулся. А Хрустов кивнул мне, и мы вдвоем быстро зашагали сквозь сумерки подступающей ночи к дальним двухэтажным домам ГЭС-строя.

- Наверно, он у Лады, - пояснил мне Лев Николаевич. И рассказал, как однажды Никонов с Дальнего Востока прислал по ошибке ему, Хрустову, письмо, адресованное ей. Видно, перепутал конверты. Как человек исполнительный, Хрустов тогда потерял много времени, пока не нашел, где она живет. Он вспомнил, что часто встречал ее на старом базарчике, где Лада гадала. А там старушки подсказали.

Помнится, Хрустов постучал в дверь, чтобы письмо передать, - дверь приотворилась, и в нос ему шибанул едкий дух табачного дыма и неких благовоний, которые порождаются особыми свечками. Увидев Хрустова и мигом сообразив, в чем дело, она выхватила письмо, предназначенное ей, и перед самым носом гостя захлопнула дверь. Почему же так торопливо, не по-дружески? Наверное, у нее сидели люди, и она не хотела, чтобы Лев увидел их. Может быть, пьют, в квартире грязь и содом...

- Это здесь, - сказал мне Хрустов, когда мы остановились возле двери, обитой коричневым дерматином. Он долго не мог решиться: постучать? голосом позвать? Как вдруг дверь сама открылась.

На пороге стояла высоченная Лада со спутанными желтыми волосами, запахнув на груди темный халатик.

- Чего тебе? Мы так и знали, что придешь. - Во рту два передних зуба золотые. Страшна стала, как ведьма. И вином пахнет.

- Я только удостовериться... что он у тебя. Ему утром лететь.

- Заходите, - неожиданно хмыкнула Лена и посторонилась.

Мы с Хрустовым в замешательстве не знали, как быть.

- Ну давайте, давайте!.. - послышался из глубины вонючей квартиры хриплый голос Никонова. - Сейчас разогнусь... похмелимся и пойдем...

Лев Николаевич вошел первым, я за ним. Бывшая официантка, смеясь, сверкая пошлыми желтыми зубами, показала нам на хромоногие стулья и ушла на кухню - наверное, ставить кофе или чай. Никонов лежал на огромной тахте в белых плавках и, почесывая узкую грудь над большим пузом, зевал.

- Ну, так получилось, бля... - стал он объяснять. - Ну, шел и забрел. Сейчас пойдем.

Лада вернулась и зажгла три свечи на столе. И поставила два зеркальца друг против дружки.

- Погадай и на него, - попросил Сергей Васильевич. - Что-то хворый он нынче. Не сковырнется? Ты, Лёвка, все-таки относись полегче ко всякой х...

- Можно и погадать, - отозвалась Лада. - А ваше ё...ное электричество я не включаю принципиально.

Она протянула Хрустову колоду карт:

- Сними.

Чувствуя себя неловко, Лев Николаевич толкнул верхнюю часть колоды.

Лада быстро разбросала карты по столу, затем собрала и, еще раз перемешав, выстроила три вертикали. Чушь какая-то! Что могут карты?

- Так. Теперь давай руку. Левую, левую!.. - Она цепко ухватила когтистой лапой его левую ладонь и долго всматривалась в нее. - Во-первых, жить ты будешь долго. Я тебе обещаю. Будешь, конечно, мучиться... почему - не знаю... хотя чё тут гадать? Отчего мучается наша сраная интеллигенция?.. Во-вторых, Лева, тебя тоже догонит твоя любовь.

- Я люблю Галю, - быстро ответил Хрустов, страшась, вдруг эта стерва что-то недоброе нагадает. - И догонять не надо.

- А вот догонит. Я же не говорю, что свататься к ней пойдешь... Этот же не свататься пришел, а по мужскому делу... В третьих, - Лада, закурив, долго молчала, зачем-то поглядывая на меня. - Да, потеряешь дорогого человека. Не обо мне, конечно, речь. - Она вдруг захохотала, выпуская дым к потолку кольцами. - И на этом хватит. Человек ты добрый, но глупый. Каким был, таким остался. На таких воду возят. - И отпустив хрустовскую ладонь, раскрыла свою. - Чтобы не шибко мучиться над моими словами, заплати одну копейку.

- Давай-давай!.. - закивал Никонов, садясь и допивая из горлышка пиво. - Так надо.

"И там копейка, и тут копейка", -почему-то подумал я. Хрустов рылся по карманам.

- У меня нет.

- Лёва, держи, вот полтинничек, - предложил я.

- Ну, давайте полтинничек. - Она бросила монетку на стол, к зеркалу. - А вам погадать? Боится. И правильно боится. Кофе пить будете? У меня бразильский. Нет? Тогда подите, за дверью постойте...

Мы с Хрустовым вышли и еще с полчаса бродили по дворе, между старыми домами. Из чьего-то окна неслось потрескивая популярное трио из мюзикла "Нотрдам де Пари":

- Я жизнь свою отдам за ночь с тобой... - Что-то в этом роде.

Наконец, появился сумрачный Никонов, не стал ни оправдываться, ни объясняться.

- Скажешь, был у Вараввы. А Варавве я позвонил с сотового. Песни пели. - И вдруг сильно обнял Хрустова. - Лёвка! Ты думаешь, я свою Таньку не люблю?.. мать мои детей?.. А вот так вот что-то вот тут и от этой застряло... - Он ткнул пальцем себе в горло. И просипел. - Жалко бабу. Так замуж и не вышла.

Мы медленно шли вдоль Зинтата к баракам.

- Она сейчас что сказала: все девки были в Левку влюблены. - Никонов привычно хохотнул. - Ты, наверно, их всех перепробовал, как сметану в горшочках? А? - Сергей Васильевич игриво ткнул Хрустова локтем в бок.

Лев Николаевич страшно смутился.

- Как ты так можешь?! Если я любил, я платонически любил!

- Как Платон? А у Платона дети откуда были?

- При чем тут Платон?.. Я их пальцем не тронул.

Сергей Васильевич расхохотался.

- А зачем пальцем-то?! А мою Таньку ты точно, не это?.. - И неожиданно Никонов выпрямился, обтер ладонями лицо - возле первого барака в темноте стояла его жена. И Сергей Васильевич как бы продолжил разговор. - А вот у тебя в летописи было всё лучше, чем у Вараввы. Таня! Варавва тоже пишет летопись, но тот всё байки собирает. А у Левки-то было, а?!

Татьяна Викторовна, за многие годы прекрасно узнавшая своего мужа, все его уловки, с затаенной горечью смотрела на грузного Никонова. И лишь одно сказала:

- Идем отсыпаться. Спасибо, Лёвчик! И тебе, Родя!

33.

Утром вся наша честная компания сидела в стеклянном здании местного маленького аэропорта. Его и аэропортом не назовешь - вертолетная площадка, один полуразобранный вертолет накрыт серозеленым брезентом, другой готовят к полету. Поодаль замерли два стареньких Ан-2 с амбарными замками на бортах.

Поначалу по предложению Ищука женщин брать не хотели, но женщины сами настояли, что полетят. Понять их можно - боятся за здоровье пожилых мужей.

Инна-маленькая осталась дома, она будет каждый день ходить в больницу к Илье, пока ему не позволят подняться.

Неожиданно добавилась к нашей группе молоденькая супруга Ищука, внешне скромно, но очень дорого одетая, чернявая малышка, вроде Марины в те, легендарные годы. На юной даме серебристый джемпер и ветровка, вельветовые брючки малинового цвета. На левой кисти цепочка, на правой руке кольцо и перстень с огненным рубином.

- Меня зовут Ульяна, - хихикнула она. - Муж смеется, что я улей, жужжу, как пчелы. А я только по одной причине жужжу - когда он курит.

Ищук, услышав ее слова, радостно заорал:

- А в полете никто не курит! Уважим нашим мадам! - И отвернувшись к Никонову, продолжал уверенным властным баритоном. - Нет, если объединим обе структуры... обводной туннель беру на себя. Мигом достану такие деньги.

И здесь он о своем, подумал я. Что же там, в тайге-то будет? Выездное заседание всех начальников округи?! То-то одних палаток штук пять, шампанского и красного вина два ящика, да и водку берут, китайских яблок ящик, топоры, мешки с древесным углем (надо полагать, для жарьбы шашлыков) и даже вязанка мелких березовых полешков для растопки.

После дождей немного похолодало, температура плюс семнадцать. В тайге, да еще на горах, будет холоднее. Нам всем выдали поверх наших одежд штормовки, желающим - свитера и крепкие ботинки. Мы сейчас все похожи, как геологи, позирующие перед фотокамерой.

На груди Никонова висит мощный бинокль на ремешке. В ногах у Ищука - фото-ружье, а также небрежно завернутые в брезентовые полога боевые карабины и ружья. Время от времени он поднимает одно из них - я заметил, это снайперская винтовка Драгунова с оптикой - и, сдвинув игриво-сурово брови, как бы целится в неких врагов. Наверное, надеется поохотиться на кабана или медведя...

- Ну, и как ты себе это представляешь - объединить? - тем временем спрашивал тоненьким, невинным голоском Никонов. - Кто разрешит? Насколько я знаю, у РАО больше половины акций.

- Да, - соглашался Ищук. - Но, Сергей Васильевич! Но, дорогой! Акции можно немножко размыть... совершить масенькую эмиссию... Верно, Валерий Ильич? Он проводит собрание акционеров, переизбирает совет директоров... туда вводим наших... я у себя тоже, проголосуем... И будет мощная система. Если еще ты поддержишь через вице-премьера... И если Васильева попросишь... С его мнением до сих пор считаются.

- Но, старина!.. в Москве много желающих ножку поставить... - пропел Никонов. - У них там всегда чешутся ноги.

- А мы на народ обопремся. С молодежью погуторим. Старшее-то поколение осторожничает, даже если нужно всего на всего нагнуться, чтобы поднять с асфальта валяющую денежку, - вдруг розыгрыш?! А молодые соображают.

- Это мысль, - вдруг кивнул Туровский. Интересно, что он имеет в виду? Через Илью повлиять на молодежь? А что она может, молодежь? Акции-то не у нее? Разве что для защиты, выстроить заслон, если вдруг заявятся собровцы из Саракана...

- Мы могли бы и вашу ГЭС, Сергей Васильевич, в эту систему прихватить... - продолжал Тарас Федорович. - Почему бы нет?! И выходим на Китай с дешевой энергией. И будете вы как минимум замминистра, я обещаю. А уж обводной канал, повторяю, прорубим, как ветку метро, за год. Как раз к очередному таянию снегов, к августу. Верно я говорю, Валерий Ильич? Навсегда отгородим от опасности южную Сибирь.

Туровский молчал, улыбаясь своей мудрой и печальной улыбкой

Вдруг Хрустов раздраженно воскликнул:

- Бл-л-люменталь!.. Да можешь ты хоть раз свою маску снять?

- Какую маску? - недоуменно посмотрел на него Валерий Ильич.

- Ой, ты чудо с перьями!.. - засмеялась-зажурчала Татьяна Никонова, целуя в щечку Хрустова. - Все такой же, милый наш Левка!.. Спал-спал и проснулся?!

Все-таки прорывается в Хрустове неприязнь к Валерию Ильичу, отметил я. Но на это уже никто внимания не обращает. Говорят о деле.

- Понимаю, надо через Москву, - произнес веско Тарас Федорович, как бы отвечая на опасения Туровского. - Согласен. Но главное - здесь договориться. И его уговорить. Я бы не недооценивал этого старичка.

О ком это они? О Хрустове? О Валевахе? Что им Хрустов и Валеваха?!

О Васильеве? Почему-то недомолвками. Мне снова стало тягостно из-за двусмысленности своего положения.

Словно поняв мое состояние, Хрустов положил руку мне на плечо. И проворчал в сторону Никонова:

- Что вы шкуру неубитого медведя делите?.. И при чем тут обводной канал? Да ни хрена ей не будет! Она вон что зимою пережила... пропустит воду... а колодец размолотит - новый построят. Да, Валерий Ильич?

Хрустов как бы пытается извиниться за свою грубость. Туровский кивнул ему, достал трубку и пошел курить на крыльцо.

Никонов тонко засмеялся (то ли над маневром Туровского, то ли над упрямством Ищука) и, переводя разговор на иное, воскликнул:

- Вот сидим мы тут, а кем мы были?.. Ах, как жалко, Ивана Петровича нету... При теперешней свободе-то, а? Открыли б золотомоечную артель или еще что. Уверяю, стали бы мы сейчас богатейшими людьми!

Ищук подмигнул.

- Ну, я думаю, вы и нынче не бедный, Сергей Васильевич!.

- Как сказать... - зевнул Никонов. - До вас мне далеко! Да и до Валеры!

Хрустов дернул себя за бородку, слегка оживился - разговор принял интересный оборот. Он давно уже не любил пустые разговоры, хотя в юности много сердечного пыла отдал именно таким.

- Взять министров... - заговорил он. - Оклад известен... Но когда один из них свадьбу дочери устраивает в Сицилии! Или генералов взять, дворцы под Москвой - красный пояс... мрамор, медь... Значит, казнокрады?! Не завидуй, Серега. Всех посадим!

Игриво глядя, бровастый и усатый Ищук приложил ладонь к виску, как солдат:

- Могу доложить, товарищ генеральный прокурор, лично у меня нет дачи. Когда мы в Москве с Ульяной, живем в той же хате, в какой жили до моего назначения. А здесь казенная фатера. Меня снимут с должности - другой будет жить.

- Ой, какие у вас разговоры скучные... - пропела его жена. - Вы и там про это будете?

- Нет, мы там глухарей слушать будем... "ток-ток"... знаешь, как они выступают друг против дружки? Крылья расщеперят... харя красная, как у одного сибирского губернатора... "ток-ток"...

- Конечно, ток, - как бы смиренно согласился Хрустов. - Что же еще другое?!.

- Перестань! - теперь вспылил неожиданно Никонов, поднялся и заходил по "залу ожидания" взад-вперед. - Хватит, Лёвка! Сколько можно??? Социализм накрылся галошей. Каждый живет, как хочет. Захочу - буду жить лучше. Только ведь жить лучше - это, брат, столько забот, что не пожелаешь! В теперешней-то России, где готовы поджечь соседа, если у него машина длинее или окна финские. - И пригнувшись, заглянул в глаза насупленному Хрустову. - Церквушку мою спалили.

- Спалили?! - поразился Лев Николаевич. - Как?! Это ж...

- Кощунство, кощунство! Братки дальневосточные. Их главарь тоже там построил... Моя-то была деревянная, из красного кедра... а у него кирпичная... Мне патриарх орден дал, а он обиделся... он-то в зоне сидит, думал - церковь грехи отпустит, да и прокуратура заодно дело пересмотрит... - Никонов обнял молчащую до сих пор жену. - Я уверен, ничего у него не выйдет.

- Конечно, ужасно... - пробормотал Хрустов. - Церковь... сколько труда...

Никонов глянул на часы:

- Скоро полетим, товарищ генерал?

Ищук тоже глянул на свой "ролекс":

- Вот приземлится вертолет губернатора, вместе и рванем. Вы все его хорошо знаете? Маланин Владимир Александрович.

Никонов комически отшатнулся. Хрустов - простите мне рифму - страдальчески улыбнулся. И мы с Бойцовым переглянулись. Еще бы нам не знать бывшего комсорга стройки Вовку Маланина! Розовощекий такой, большой был мальчик. Великий болтун. Заведет речь - на палец смотрит, приковывает внимание аудитории. У какого-то артиста подсмотрел. Еще у него два зуба выпирали, как у зайца, и всегда казалось, что он смеется, рад людям.

- Вот, наш истец... а нам на шею песец... - Ищук, как бы подражая Никонову, приобнял свою томную жену. - Судебное разбирательство на предмет незаконности приватизации ГЭС. Допрыгался Валерий! Надо было сразу объединяться... а теперь будут сложности.

- Разберемся, - небрежно пробормотал Никонов.

Вернувшийся с крылечка Туровский услышал слова Тараса Федоровича, привычно усмехнулся и кивнул на люстру. Мол, что я... надо мной есть люди.

- Был я сейчас у Валевахи... - продолжал Ищук. Ему явно не терпелось, он, видимо, мечтал всю эту нашу компанию доставить на встречу с Маланиным разгоряченной всяческими несправедливостями, раскаленной, как кочерга. - Говорю, Андрий, а чего бы тебе не пробить идею свободной зоны? Мы бы поддержали. А, Сергей Васильевич? И вы бы через нас торговали хоть энергией, хоть японскими машинами...

- Идея, достойная обсуждения, - согласился Никонов. Широко зевнул (я помню, он всегда так делает, когда хочет уйти от разговора), уселся удобнее, запел. - Постой, пар-ровоз, не стучи-чите, колеса...

Кондуктор, нажа-ми на тормоза... Я к маменьке родэнной с последним, брат, поклоном Решился показаться на гл-лаза...

- А чего бы его не взять с нами? - настаивал Ищук. - Подумаешь, Маланин против...

Никонов задумался или сделал вид, что задумался.

Кстати, я прекрасно знал Валеваху. Он не раз самолично привозил в наш музей всякие фотографии, вымпелы... Смеялся: "Я ишо потеряю, а тут в схроне полежат..." Разумеется, имя его гремело в Сибири. Его опыт перенимали, его бригаду несчетный раз делили, отнимая у него хороших специалистов - и те становились ядром новой бригады, в которую вливались новички, неумехи с гитарами и усиками, насморком и наколками. Так отщипывают от хорошего теста, когда не хватает дрожжей. Сам Валеваха, судя по фотографиям, был некогда бравый паренек с черными бровями и красным ртом, пел, как соловей, но с годами располнел, ходил, корячась.

Конечно, так работать, как работала его бригада, могли бы и другие - если давать им вне очереди бетон, щиты, вибраторы, а самое главное - широкий фронт работ, не то, что в блоках у Майнашева или Хрустова - там, помню, приходилось устанавливать сложную криволинейную опалубку... лес арматуры... цирк да и только! Но ведь неизвестно, как поведет себя другой бригадир, если его прославишь. Валеваха же оставался подчеркнуто скромным, на собраниях гулко с места хвалил руководство и весь народ стройки:

- Що я скажу лычно - да, мы прыложили усе свои силы, перевыполнили план, но в этом не только наша заслуга, но прежде усего - нашего парткома, штаба, усего нашего коллектива. Нам мнохие помохали - и наша победа - ваша победа! Спасибо, громадяне!

- Бр-рось ты, - как-то одернули его другие бригадиры. - Кто тебе помогал?

- А ты! - нашелся Валеваха. - У нас шпилек не було, уж где я ни бехал - нет. А брихадир Петров поделился! Может, без него бы и не смогли уйтянуть план...

Он стоял перед всеми, краснощекий, огромный, радостно уставясь узкими карими глазками на Петрова, и можно было подумать, что они - лучшие друзья. В расшитой украинской рубашке, в широченном костюме, он всегда споначалу садился в глубине зала и его приходилось выкликать в президиум раз семь, пока он с видимой неохотой, с виноватой улыбкой, кому-то жестами объясняя в зале, мол, потом договорим, видишь - против воли ухожу, почесывая затылок,

весь какой-то уютный, надежный, шел вразвалку к красному столу на сцене...

И вот он теперь - мэр Виры. А что? Вполне заслуженно. Хоть и ругает его Лёва Хрустов. Да и какая власть абсолютно честно считала голоса после выборов? Вряд ли такая найдется.

- Нет, пусть он тут, - туманно произнес Никонов. - Хотя согласен - это наш мужик.

Татьяна Викторовна прислонила голову к его плечу и так замерла. Ищук замолк.

Галина Ивановна, тихо сидевшая возле хрустовского старого рюкзака, вдруг вскинулась, достала сотовый телефончик (подарок невестки), набрала номер:

- Сынуля, как ты?... Нет, еще не улетели. А ты там не голодаешь? Хорошо, хорошо, будем созваниваться. Привет Инночке. - И отключив аппарат, разрумянившись от волнения, спросила окружающих. - А вы не проголодались? Пироги еще теплые! И рыбочка есть.

- Потом, - ласково отвечал Никонов. - Ну где, блин, этот губернатор?!

Хрустов, косясь на новенький телефончик в скрюченных пальчиках жены, молча сидел. Трудно было смиряться, привыкать к подаркам, но что же теперь делать?! Хрустов отвернулся и нахохлился.

Я вышел подышать на крыльцо. Вертолета в небе еще не было видно. Само небо над тайгой было синим, как на старинном фаянсе. Ни единого облачка. На сопках редкие березы средь сосен и елей уже пожелтели.

Следом за мной вышел Бойцов, а за ним снова Туровский со своей трубкой.

- Ты же понимаешь, Алексей Петрович, всегда власть виновата. "Дирекция, дирекция". А я пришел на станцию - числилось две тысячи народу. В первый же год сократил восемьсот. И еще думаю уволить сотни три. И все равно я, так сказать, не любим!

Бойцов усмехнулся:

- Помнишь, у Пушкина, Борис Годунов?

Мне счастья нет. Я думал свой народ В довольствии, во славе успокоить, Щедротами любовь его снискать - Но отложи пустое попеченье: Живая власть для черни ненавистна, Она любить умеет только мертвых.

Если твоя совесть в собственных глазах чиста, не грызи себе печень.

- Те, кого я оставил, толковые рабочие, инженеры, получают у меня хорошие деньги. По-моему, все уже в Испанию съездили. Если у кого предпенсионный возраст, я не гоню метлой на улицу, плачу последние пару лет добавок... я же понимаю, госпенсия мала. Нет, совесть моя чиста.

- Хорошо, если так, братишка, - кивнул угрюмый Бойцов.

- Я создаю дочерние предприятия... - полузабытое слово "братишка" в краску вогнало Туровского, он обрадовался, заторопился с рассказом. - Зову туда молодежь.. у меня форелевое хозяйство, дворец спорта с бассейном, там всегда народ, стоимость абонемента мизерная... салон красоты... Но всё это мелочь... в один прекрасный день всё может как салазках...

Туровский замолчал. Алексей Петрович спросил:

- А много надо денег?

- Да с полмиллиарда долларов. Два туннеля с этой, правой стороны, сечение десять на пятнадцать, длина полтора кэмэ, скальный грунт. Когда опасный паводок, будем гнать здесь. Но еще один год потерян.

- Я смотрел в интернете перед прилетом... У тебя в двух кризисных паводках водосброс оба раза разрушался. Может сработать универсальный закон сказки - в третий раз...

- Тебе смешно?! А откуда взять деньги. Мы только-только ушли от долгов. А не платить людям не могу. Тогда ГЭС просто встанет. Вот и смотрю, в чью пасть шагать...

Бойцов кивал своим мыслям, молчал.

- Может, правда, пригласить Васильева, он умный, посоветует, как вести себя в этой ситуации. Да и связи в министерствах...

- Всех стариков давно заменили. Другие времена. Я звонил одному очень известному адвокату насчет маланинского иска. Просит треть лимона. Долларов.

- Аппетиты! - хмыкнул Бойцов.

- Начитался пугающих прогнозов... Наверное, думает: куда я денусь?!

На крыльцо вышли Ищук и Никонов:

- Летит, Вова-корова... - приложив ладони ко лбу, стали всматриваться в небо. - Вон! Тащится муха!

И действительно, со стороны севера появился зеленый вертолет МИ-8, он прошел над маленьким аэропортом и сделал круг.

- Всё! Потянулись за ним... Родя, зови народ!.. Собираем монатки!..

И через несколько минут мы уже грузились в крылатую зашину, на борту которой были огромные буквы: САРАЗ.

34.

Мы вылетели в верховья Зинтата в одиннадцатом часу. И с удивлением все заметили - в небо над Саянами сгустилась тень, это не смотря на то, что раскаленное солнце давно зависло над землей. Очевидно, там растут тучи.

Опасливый Туровский поднялся к летчикам, переговорил по рации с Маланиным, вернулся в салон. Как он сообщил нам, он попытался уговорить губернатора перенести экспедицию на завтра-послезавтра, но тот сказал, что узнавал у синоптиков Саракана - грозы в ближайшие дни точно не будет. Да и пилоты обоих бортов классные - прежде работали в заполярной авиации.

В вертолете директора завода летели Туровский, Никонов с женой, Ищук с женой, Хрустов с женой, Бойцов и я. Просился, как я уже понял, в горы с нашей группой и глава поселка Валеваха, но губернатор Маланин будто бы сказал: Андрей Никитич - мелкая сошка, будет только мешать. А скорее всего, Владимир Александрович прослышал про идею свободной зоны на небольшой площади с заводом и ГЭС в центре, и это ему очень не понравилось. Наверное, Маланин станет тянуть одеяло на себя и предлагать в качестве свободной зоны всю Саразию.

Полет над "зеркалом" проходил в нежаркий день, но море все-таки парило, наш МИ-4 скакал по воздушным ямам, словно лодочка по крутым твердым волнам.

В иллюминаторах было видно сверкающее внизу рукотворное море, которое по мере приближения к верховьям напоминало уже не столько зеркало, сколько огромную серебристую секиру, рубанувшую по зеленой ткани земли. Неужто заерзает и вырвется из берегов?

Губернатор летел перед нами в полукилометре, показывая дорогу. Ищук прокричал каждому в ухо, что Владимир Александрович позвал всех на особую заимку, что там палатки не понадобятся - у него в укромном месте стоит небольшой прекрасный отель. Он был построен в свое время специально для охоты, ждали Брежнева, но генсек неожиданно помер.

- Там даже сейчас можно покататься на лыжах. Владимир Александрович мечтает заполучить президента. Там бы еще евроремонт сделать... фуникулер повесить...

И еще директор САРАЗа сообщил, что Маланин пригласил с собой дорогого гостя из Москвы, бывшего начальника строительства Ю.С.Г. Васильева. Только неизвестно, успел ли прихватить его - может быть, Васильев дождется всех в Вире, когда вертолеты вернутся "со стрелки". Эту бандитскую формулировку Ищук произнес, подмигивая Никонову.

Тот весело откликнулся, сидя с сигареткой возле бочки с керосином:

- Базара нет, он наш отец...

Если Маланин вызвонил старика из Мосаквы, то, верно, надеется склонить его на свою сторону в предстоящем суде. А я, глядя на смутную улыбку Туровского, подумал, что "гэсовцы" надеются, что Альберт Алексеевич поддержит именно их. Хотя до сих пор не могу понять, какой исход суда будет справедливым по сути. Или сегодня понятие о справедливости так же лукаво, как понятие о нравственности в известной трактовке Ленина - всё зависит от классовой точки зрения. Но сегодня какие такие классы? Группы, семьи, властные структуры.

- Там глухари-то есть? - кричал в ухо Ищуку Никонов. - Рябчики?

Тарас Федорович кивнул, продолжая глядеть с хищной улыбкой сома (со свисающим усом) в иллюминатор.

- Все-таки надо было Валеваху взять, - пробормотал Туровский. - Для противовеса Маланину.

- Разберемся, - отвечал огромный Никонов. - Валеваху мы и по телефону достанем.

- В прошлом году было много воды, - продолжал Туровский скрипучим своим, слышным даже в грохоте машины голосом. - Продали сверхплановую электроэнергию на торгах по десять копеек - свели концы с концами. Часть энергии поставляли ему, - Валерий Ильич кивнул в сторону Ищука. - Он громко говорит, а потреблять может не больше трети нашей мощности.

- Погоди... - услышал и ощерился Тарас Федорович. - Пущу два новых цеха...

- Это когда еще будет. Что мы имеем? - словно жаловался Туровский. - Ноль.

- "Что мы имеем с гуся"? - хмыкнул Ищук и долго смотрел за стекло, где кривилось угрюмое, в зеркальных разводах море. - Сколько осталось до критической отметки?

Туровский подтянул губы к носу.

- Если продолжать сбрасывать такими же темпами, у нас неделя. Через неделю пойдет поверху. Твоему-то заводу ничего не грозит. Ты далеко.

И начальники снова замолчали. Галина Ивановна, Татьяна Викторовна и Ульяна сидели в передней части салона, под лесенкой, ведущей к пилотам. Ульяна, закрыв глаза, жевала жвачку, старшие женщины слегка напуганно смотрели на Никонова, который все продолжал курить в вертолете.

- Ильич, а когда у тебя очередное собрание акционеров? - неожиданно спросил Ищук.

- А что? Хочешь добавить себе акций?

Тарас Федорович молча покрутил головой.

Никонов пристально смотрел на Ищука.

- Здесь все свои, - продолжал Ищук. - Скажу, наконец, прямо. Если ни до чего не договоримся, лечу в Москву и, поскольку москвичи все лихо подбирают, что можно и нельзя, готов предложить им все свои.

- Шутишь? - блеснул масляными глазами Валерий Ильич.

- По-моему, нам не до шуток. Тебе до шуток?! Мы знаем ситуацию, они - нет. Конечно, за бесценок не скину... но... - Он мигнул Туровскому. - Все равно ты меня не слушаешь. Если бы согласился в прошлом году, я бы уже один тоннель точно пробил. А сейчас... Если вода разрушит "маму", мой завод просто взорвется...

Ульяна услышала мужа, сделала плачущее выражение лица.

- Ну, па-апа!..

- Детка, сиди и молчи. Господа, вода, попадая на расплав, превращается в плазму - кислород и водород... химию проходили? - Он показал белые зубы. - А кислород и водород - бабах... и в радиусе на много километров очень светло!

- Перестань городить ахинею, - заскрипел Туровский. - Опять за свое. Ты сорок раз успеешь отключить энергию...

- И какая от этого радость? Все мои ванночки, мигом остынув, превратятся в огромные болванки. После этого дешевле построить завод на новом месте.

Сергей Васильевич, который внимательно, даже напряженно слушал новые излияния Ищука, положил тяжелую ладонь ему на плечо.

- Тарас, а давай я куплю у тебя бумажки?

- Ты?! - Ищук заиграл толстыми бровями. - Сергей Васильевич, дорогой, тебе-то зачем это надо? Попробуешь сыграть на повышение? Выше моей цены вряд ли тебе дадут. Рынок есть рынок. Там никого не уважают ни за опыт, ни за связи.

- Нет, я перепродавать не собираюсь. Возьму себе.

Валерий Ильич в недоумении воззрился на Никонова.

- Я думаю, ты уж не завинтишь цену выше той, что готовил для москвичей? - продолжал Сергей Васильевич.

- Правда, не базаришь? - удивился Ищук. - Продам... ну, с самым крохотным дисконтом... чтобы только вернуть инфляционную потраву... Я вижу, ты богатый.

- Нет. - Сергей Васильевич был очень серьезен. - Но я займу. Соберу. И мы... Валера, я... как бы заново породнимся.

- И я могу войти в долю, - кивнул Алексей Петрович. Он тоже всё слышал.

Начальники производств снова замолчали. Но я понимал: их отчаянные игры ничего не решают. Шаг скорее символический. Завтра акции ГЭС могут уже и ни копейки не стоить...

- Хорошо еще - радиостанции мира панику не подняли. Хотя могут... МЧС второй месяц гоняет народ по холмам... Эх, блин! - Никонов обернулся к Хрустову. Тот, казалось, дремал, но рыжие веки у него дергались. - Лёвка!.. Держи хвост пистолетом. Сейчас сядем. Эх, жаль - мы уже немолодые!.. - Никонов протянул руки и обнял Туровского и Хрустова, едва не ткнув тлеющей сигареткой Льву Николаевичу в бороду. - Прочти стихи, Алеша! Мы услышим!

Бойцов, как Будда, смотрел мимо него. Пожевав губами, он тоже закурил, тонкая сигаретка сладко завоняла. О чем думал сейчас этот человек?

- Ну, почему всё так весело начиналось, и так тяжело дается продолжение? - пробормотал он. - Сил вложили - куда уж больше... Как будто согрешили тогда все под завязку.

- Неправда! - не выдержал я, случайный свидетель. - Вы были безгрешны!

- Ой, тоже чудо с перьями!.. - услышала издалека Татьяна Викторовна и расхохоталась. - Помню, красное кашне намотает на шею и ходит, на нас смотрит, как гипнотизер... О-ой!..

Вертолет круто пошел вниз и в строну. Кажется, мы заходим на посадку... Что-то нас ждет. Какие еще разговоры, какие ссоры и какие неожиданные дружбы...

Один из пилотов спустился вниз из кабинки и сообщил, что не надо бы больше курить. Дымившие пассажиры-начальники (Никонов и Бойцов) потушили окурки о каблуки.

Тайга со сверкающими бело-лиловым огнем снежными шапками гор быстро приближались по левому борту. Зеркало моря сузилось и осталось позади. Не надо никаких биноклей - видно и без них: по лощинам, по распадкам вспухают, текут, подпрыгивая, ручьи... небо темнеет, хотя еще и полдень впереди... Наверное, все же громыхнет.

Наконец, внизу показалась широкая поляна на холме, окаймленная аккуратными елочками или кедрятами, у края сумеречного леса мерцают красными, жестяными, на манер черепичных, крышами два больших деревянных дома в два этажа, соединенных понизу крытым переходом. И стоят трое мужичков с ружьями, машут руками.

Вертолет приземлился, погнав серебристую пыльцу с одуванчиков. Здесь, на высоте, лето всегда царит позже.

- Ну что, господа, на выход? - скомандовал Тарас Федорович.

Окончание...

Оглавление

© Роман Солнцев, 2006-2024.
© Сетевая Словесность, 2006-2024.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] Читайте также: Ольга Андреева. Свято место | Андрей Бычков. Я же здесь | Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" | Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике | Надежда Жандр. Театр бессонниц | Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... | Игорь Муханов. Тениада | Никита Пирогов. Песни солнца | Елена Севрюгина. Когда приходит речь. (О книге Алексея Прохорова "Не одинокий рай") | Ольга Суханова. Софьина башня | Лана Юрина. С изнанки сна | Сергей Главацкий. Апофеазко | Татьяна Горохова. "Мне фамилия моя всегда мешала..." | Стихи, растущие из жизни | Михаил Ковсан. Время