Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




КРУГ  РАСКОЛДОВАН?!

История о том, как впервые в СССР,
на родине Александра Исаевича Солженицына,
готовился к печати роман "Август 14-го" и что из этого вышло



...Фрагмент беседы с редактором книжного издательства Евгением Панаско:

- Евгений, известно, что все права на издание своих книг в СССР А. Солженицын доверил "Новому миру", то есть своей литературной родине, в лице сотрудника журнала В. Борисова, которому писатель безусловно доверяет ещё со времён Твардовского. Как же случилось, что рукопись получили вы?

- При нашей встрече в Москве Вадим Михайлович уважил просьбу эемляков Александра Исаевича. Сейчас В. Борисов в США. Там он, в частности, определяет с автором детали и этого издания. Однако некоторые условия ясны уже сейчас. Книга не будет содержать иллюстраций, предисловия и послесловия. Никаких комментариев. Только краткая справка об авторе. Читатель должен, по его праву, остаться наедине с текстом.

- Можно предположить, что возникнут трудности даже с краткой справкой. Вокруг этого имени столько легенд, в том числе, конечно, и в крае...

- Да. В частности, довольно устойчивый апокриф, бытующий на Ставрополье, связывает Александра Исаевича с селом Саблинским Александровского района. Я там бывал... Один из двух родовых домов Солженицыных, каменный, сохранился. Это довольно большое здание с шестью окнами по одному фасаду, с тремя - по другому. Там сейчас медицинское учреждение. Старожилы, по их словам, помнят Александра... По другим сведениям, по-видимому, более близким к истине, Александр Исаевич наиболее тесно связан всё-таки с Кисловодском, откуда впоследствии уехал в Ростов. А в Саблинском либо вовсе не бывал, либо бывал наездами.

- А почему при публикации на Ставрополье был избран именно "Август..."?

- В романе 75 глав. В девяти из них действие происходит на территории края. Саблинское, Пятигорск, территория нынешнего Александровского района, Минеральные Воды... Колоритная ставропольская речь. Прекрасно выписанные характеры.

- Несколько слов об истории романа.

Работа над ним была начата ещё в 1937 году, в Ростове-на-Дону. Там, во всяком случае, автор начал собирать материал. Впоследствии, по известным причинам - война, лагерь - работа приостановилась до 1963 года. Но черновики чудом сохранились. Вдобавок Солженицын получил уникальную для того времени возможность работать в отечественных архивах, где до него не работал практически ещё никто. В 1971 году, без разрешения автора, роман был впервые издан на Западе. И работа над книгой Александр Исаевич продолжил уже за рубежом, после высылки из СССР.

Тогда, семидесятые, будучи студентом факультета журналистики, я был на встрече с А. Чаковским. Редактор "Литгазеты" крайне неодобрительно отозвался о романе, в котором увидел преклонение перед немцами, издевательство над русским народом. Слова Чаковского показались мне весьма убедительными, хотя книги, конечно, я не читал, Помню, говорилось ещё о неблагодарности Солженицына, которого первым из советских литераторов допустили к уникальным архивным источникам...

Теперь я вижу, что Александр Исаевич глубоко и весьма концептуально воспользовался такой возможностью.

- О чём же роман?

- Читая сейчас эту эпопею о разгроме армии генерала Самсонова в первой мировой войне, я нахожу немало аналогий с "Войной и миром". Внимательный читатель заметит и полемику с Л. Толстым. Например, роль масс и личности в истории Солженицын трактует по-своему, в пользу личности. Теперь мне кажется, что тогда, на встрече, А. Чаковский мог и покривить душой. Он не мог не понять, что это весьма патриотическая книга. Да, в ней отдаётся должное порядку и организованности немцев. Но в не меньшей степени - и героизму русского солдата, отчаянию офицерства, отдающего себе отчёт в выдающихся качествах наших воинов, но пасующего перед продажностью и бездарностью высшего руководства.

- Многих удивляет, что Солженицын молчит, не делая заявлений по поводу того, что происходит у него на родине.

- В ответ на примерно такой же вопрос в интервью журналу "Тайм" наш земляк ответил, что замолчал ещё в 1983-м, когда в стране не было и намёка на изменения. И что не видит причин теперь прерывать работу, чтобы выступить в качестве политического комментатора. Автору уже за 70. Он торопится завершить эпопею "Красное колесо", частью которой является "Август 14-го"... Абсолютно уверен, что все произведения Солженицына будут опубликованы на родине. "Архипелаг ГУЛАГ" уже начал открытое шествие в восьмой книжке "Нового мира".

Беседовал Марк Шкляр
"Ставропольская правда", 15 октября 1989 года





Е. В. Панаско - А.И. Солженицыну.

Необязательное приложение к письму от 22.09.94


Ставропольское книжное издательство, в котором я проработал несколько лет, с трудом вырвавшись из газетной лямки, было и есть издательство ничем не выдающееся, провинциальное, находившееся тогда под пятой Госкомиздата РСФСР, ну и, конечно, крайкома партии. Директора менялись там примерно в два года раз, и то неполных: на мою долю пришлось их трое.

Подписывая моё заявление об уходе из газеты, тогдашний редактор "Ставропольской правды" Иван Михайлович Зубенко, в недавнем прошлом - помощник первого секретаря крайкома партии М. С. Горбачёва, напутствовал меня так:

- Ты подумай ещё, подумай, куда ты идёшь. Ведь там же пьянь одна, в этом издательстве, туда идут те, кому идти уже некуда, несостоявшиеся люди, это же кладбище журналистов, отбросы общества! - Года через два сам он, вывалянный в грязи очередным "первым", выброшен будет из "Ставрополки" на это самое кладбище и станет моим третьим директором. Но мы оба этого ещё не знали.

Всё же мне показалось вначале, после газетчины, что в издательстве - свободнее, спокойнее, что не достают там так, как в той же "Ставрополке".

Как раз повеяло чуть каким-то ветерком - земляк наш провозгласил перестройку. И мы в издательстве, преодолевая не только госкомиздатовское самодурство, но и местную инерцию, которая в коллективе сложилась, невзирая на смену директоров, давно и прочно, тоже начали перестраиваться.

Это означало некоторый поворот к общественному, так сказать, мнению, к формированию издательского плана с учётом того, чего хочет читатель. Правда, лозунг об издании того, чего ждёт читатель, провозгласить было легче, чем осуществить, потому что читатель, конечно же, хотел и ждал живого автора, а не мёртвого, но ведь Тургенев, Толстой и Дюма денег не просят, а живому - платить! Ну - одну, одну хоть позицию! Выбили. Читателя опросили. Читатель - выбрал.

Читатель выбрал знаменитый в то время роман "Дети Арбата" Анатолия Рыбакова. Вокс попули - вокс деи! Так что рассказ о том, почему не вышел в Ставрополе "Август 14-го", начинается с "Детей Арбата".

Проблема была - протащить Рыбакова в план в обход госкомиздата. Было совершенно очевидно, что реакционный российский комитет вырубит "Детей Арбата", и вырубит с треском. Пошли на хитрость. Чтобы не подставлять директора (второго по моему счёту), я от своего имени, оставшись "на хозяйстве", написал письмо в "большой" госком, союзный, и моментально оттуда разрешение получил. Тотчас заключили договор с Рыбаковым; "наш" комитет был поставлен перед фактом.

За этот факт, разумеется, издательству попало крепко, да и на моей судьбе вся эта история сказалась, но рассказать следует о другом.

Я к этому времени уже не раз ездил в Москву по текущим делам, в том числе и пробивать те или иные позиции темплана, преимущественно по художественной литературе. Ну, например, затеваем серию "Зарубежный антивоенный роман" - а как иначе протащищь хоть Хемингуэя? Никак! Серия была утверждена, любили тогда все "засеривать", но вот какую-нибудь "Триумфальную арку" вырубают. На каком основании? Письменно отвечают: время действия романа не относится де к военному периоду. Батюшки! Да читали ль они там, наверху, пресловутого бульварного Ремарка? Ну, еду. Встречаюсь с главным редактором главной же редакции художественной литературы всей матушки России товарищем Свинниниковым Валентином Михайловичем. Небольшой такой мужичок, физиономия дулей. Первый раз меня видит, объясняю вопрос.

- Старик, - говорит он мне развязно, - ты что, сам не понимаешь? Ну на хера тебе этот Ремарк? Где Ремарк, там переводчики, Шрайберы всякие, космополиты, у них же родины нет, сегодня здесь, завтра в Израиле; что ты ему, в Израиль валютой гонорар платить будешь? Ты, старичок, бери "Всемирку", тут всё уже выверено, и любой текст переиздавай. Вот, бери Ивашкевича!

Такой вот уровень.

На этот раз, после нашего финта с "Детьми Арбата", приезжаю в Москву - в кабинете главного редактора новый хозяин, некто Владимирский. Я - решать обычные вопросы, он же сразу набрасывается: почему через голову получили разрешение на Рыбакова? Как договаривались, отбрёхиваюсь неопытностью. Ладно, говорит, мы запретить уже не можем, но всё же очень рекомендуем снять, снять Рыбакова, найдите другой роман, столько вокруг авторов, произведений - Иванов, Проскурин... "Да вот, понимаете, читатели высказались, просят... мнение масс..." - бормочу я. Владимирский наседает: вы не подумайте, говорит, что здесь какая-то политика, просто очень слабый роман! "Да? Это, - говорю, - совсем другое дело. Я хотел бы вас послушать, набраться опыта".

- А я, - говорит он, - не читал. Но есть, - говорит, - такое общее мнение. Вы к куратору своему подойдите, к Елене Михайловне, она вам объяснит.

Ну, так и так мне идти к куратору, по своим рабочим вопросам. Беседуем. Она довольно толковая, вежливая, очень красивая, но совершенно мёртвая женщина. Ледяным безразличием так от неё и веет при разговоре. Дочь автора "Белой берёзы", между прочим.

Разговариваем мы о книжках местных авторов; мало издать, их и потом ещё защитить надо.

Вдруг - с внезапным оживлением, куда и лёд делся, не закончив фразы:

- Да!.. Зачем вы "Детей Арбата" издать-то хотите? Это ведь очень, очень художественно слабый роман!

Я не спорю, я спрашиваю: чем именно?

- Да я, - говорит, - не читала, но это же все знают!

Дословно!

Конечно же, этим не кончается. Вдруг оживает крайком партии. Директора - на ковёр. Рыбакова - снять!

- Нельзя, - говорю я директору, - снимать Рыбакова. Стыдно будет. Надо бороться! Да что, в конце концов, это Солженицын, что ли?! Роман напечатан в журнале, издан в центральном издательстве, я у Рыбакова заключил договор уже четвёртый из местных издательств, за рубежом чуть не в каждой стране издан!

- А мне в крайкоме знаешь что сказали? Вот за рубежом, говорят, пусть и издаётся, а у нас тут - Ставропольский край.

Недели две выматывающей обработки. Директор ходит в крайком - стоять там навытяжку перед секретарями, а мне, на моём, так сказать уровне, по телефону вставляет дыню зав сектором печати Иван Шляхтин.

Наконец начальство моё сдаётся. "Ну, всё, - говорит директор, - надо снимать". Да ведь набор уже готов! И по договору - всё равно платить! Значит, план не выполнен, весь коллектив - без премий. А престиж издательства? Ну - ладно, тогда позвоню Рыбакову, надо же и автору сказать.

А вот Рыбакову, говорит директор, звонить не велено. Сам узнает. Со временем.

Потом мы всё-таки договариваемся: убеждаю, что автору надо сообщить о судьбе издания, остатки приличия того требуют.

Звоню. Рыбаков ничуть не удивляется. Реагирует совершенно спокойно. Это, говорит, происки сталинистов. Уже седьмой случай. Но вы, говорит, передайте вашему секретарю обкома, что я всемирно известный писатель, и скандал я подниму на весь свет, и весь мир узнает, что ваш обком... крайком?.. что ваш крайком противодействует политике перестройки, запрещая издание романа, одобренного политбюро ЦК КПСС.

Вот так, дословно.

А всё же задело. Минут через двадцать сам звонит из Переделкина.

- Вы знаете, - говорит, - побеседовал я со Скляровым... как то есть кто? Это заведующий отделом пропаганды ЦК... Он будет звонить вашему первому.

На другой день с утра: директора в крайком! Ушёл. Через часок по селектору: ну-ка зайди! И все документы по Рыбакову, - ну, договор там и прочее.

Открываю дверь в кабинет директора. Сидят вдвоём с завсектором печати. Понятно - всё с тем же Иваном Шляхтиным. "Ну, заходи, - весело говорит крайкомовский гость, - сейчас мы твоё персональное дело рассматривать будем". Шутил, шутил завсектором, но я-то этого наверняка не знал.

- Ах, вот как! - говорю. - Персональное дело! А не ваше ли? Не вы ли, Иван Иванович, противодействуете политике перестройки, запрещая к изданию роман, одобренный ЦК КПСС?

Эх, хороша была фраза! Сейчас так не скажешь...

- Ну, не кипятись, не кипятись... Это что, договор? Давай вот договор и посмотрим, какая тут ставка... А почему максимальная?

Тут я почему-то смутился. Да вот, говорю, как-то так... сложилось так, что ли. Если уж писатель лауреат госпремии...

- А он разве лауреат? - вырвалось тут у Иван Иваныча.

Сошло с меня смущение. Утрись, говорю, Ваня. Он - дважды лауреат...

Короче, наказали нас за то, что мы неоправданно долго тянули с выпуском в свет романа всемирно известного автора, дважды лауреата, романа, одобренного политбюро ЦК ПКСС.

...Ободрённые успехом этой борьбы, на следующий год мы ведём себя, по прежним понятиям, просто нагло. Ещё только готовится к публикации в "Новом мире" "Архипелаг ГУЛАГ", а мы уже читателя опросили, а мы уже с Борисовым Вадимом Михайловичем заключаем договор на издание "Августа 14-го".

Будем печатать Солженицына!

Кричим об этом, что называется, на всех углах: в печати, в публичных выступлениях. Краевой бибколлектор тут же сгоряча, на подвернувшейся выездной ярмарке, заранее оптом продал чуть не весь тираж.

И точно так же, как год назад с уже вполне безобидным романом Рыбакова, - грянул звонок.

История повторялась почти с зеркальной точностью. За исключением нюансов. Роскомиздат, например, сыграл значительно меньшую роль, потому что над его собственным существованием внезапно сгустились тучи: запахло упразднением сего ведомства! Ну и такой нюанс: когда пришла пора звонить, мы позвонили, естественно не в Вермонт, а в Москву, Борисову, как представителю Солженицына.

И тут уж пошёл разнобой с прошлогодней историей. Куда мог позвонить сам Борисов? В ЦК?

Стало ясно: и Залыгин крайкома не переломит. Это вам, братцы, не заграница, это - Ставропольский край.

Опять я говорю Ивану Михайловичу:

- Нельзя отступать. Стыдно будет!

- Да, старик... Да.

Но мрачен был Иван Михайлович, и не понял я тогда, что за внутренняя борьба шла в нём в то время. А она шла. И не то чтобы струсил он врага своего - тот же первый сидел в крайкоме КПСС (последний первый секретарь, ах, кабы знать!) Но не об этом, мне кажется, думал Зубенко. Одна, одна мысль из солженицынского романа точила его. Кто виноват? Тот, кто выдвинул преступный лозунг о превращении войны империалистической в войну гражданскую.

Твёрдости у Зубенко хватало. Вот и такой пример, может, и мелкий, но для меня - существенный. Меня-то, год назад, не дал он в обиду! А давили сильно (как выяснилось для меня позже), требовали моего увольнения с волчьим билетом. А Зубенко сказал им тогда: кончилось ваше время. И трубку повесил.

Но тут - тут шла борьба несравнимая. С самим собой боролся. С Лениным, чёрт возьми, потому что Ленин был - и верой, и правдой, и частью души, и камнем - тем, краеугольным, тронь который - и покатится всё!

...По смешному и дикому случаю вдруг попадаю в больницу. Промедол, баралгин, недели две полной отключки. Но в гипсе ещё правая рука - а я мчусь на работу.

Солженицын - снят.

Влетаю в кабинет директора.

- Старик... - говорит Зубенко, глядя в сторону. - Бумаги, понимаешь, всё равно нет.

Да... была такая проблема. С бумагой - всегда была проблема.

Ну, ничего. Листочек найдётся.

Корявым, не своим почерком, левой рукой пишу заявление.



...Из-за Вас, Александр Исаевич, я всего лишь лишился работы. И поэтому:

- Простите меня!




© Евгений Панаско, 1994-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.

– Александр Солженицын –





Словесность