Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Колонка Читателя

   
П
О
И
С
К

Словесность




ИСТОРИЧЕСКИЙ  РОМАН
КАК  ЖАНР  ЛИТЕРАТУРНЫЙ  И  ОБЩЕСТВЕННО  ЗНАЧИМЫЙ


Уважение к минувшему - вот черта,
отличающая образованность от дикости.
А.С.Пушкин  



1

Предлагаемая статья есть лишь приглашение к дискуссии и ни в коем случае не претендует на высказывание истин в последней инстанции. Просто, в качестве профессионального писателя, занимавшегося работой над романом-хроникой средневековой Руси "Великая смута" в течение тридцати лет, я внимательно следил за тем, как изменялась издательская политика советско-российских издательств, а также то возникал, то падал интерес читателей к этому жанру, как стремительно осуществлялись качественные изменения в текстах произведений российских авторов о жизни наших давних и не столь далеких предков. Но, прежде чем начать говорить о причинах фактического исчезновения с полок книжных магазинов книг этого некогда архипопулярного жанра, давайте определимся во временных рамках оного в отношении самих писателей, в первую очередь.

Если следовать формальной логике, то под верхней хроникальной границей жанра "исторический роман" следует укладывать описание событий, как минимум, семидесятипятилетней давности (три поколения редко кто переживает, тем паче во взрослом состоянии). Таким образом, "Путешествие дилетантов" Б.Окуджавы надлежит считать историческим романом, а "Тихий Дон" и "Поднятую целину" М.Шолохова - произведениями нового времени о новом времени. Я намеренно противопоставил этих несравниваемых авторов и произведения их, чтобы читателю ясно стало, что формальный подход в определении временных рамок исторического романа невозможен. Нелепость объединения этих произведений очевидна даже выпускнику современной средней школы. Тем не менее, для иного читателя 21 века эти произведения могут почитаться и одинаково "историческими". То есть, формальный подход к настоящей проблеме только запутывает наименее грамотную, а потому наиболее зависимую от предлагаемых издателями штампов часть населения.

Тогда возникает вопрос: может, следует историческим романом почитать произведения, написанные автором, который, в силу своего возраста, не имел возможности быть участником и современником описываемых им событий? Но в этом случае окажется, что И.Лажечников и М.Загоскин - авторы исторических романов, а М.Шолохов - лишь летописец и художник слова. То есть, определение временных рамок обретает плоть и даже кровь? Но опять возникают сомнения: роман Л.Толстого "Война и мир" - исторический или летописание? Ведь большая часть событий, описанных великим яснополянцем, рассказана ему дядюшкой его и другими участниками событий 1805-1812 гг. А написанный Львом Николаевичем на склоне жизни "Хаджи-Мурат", очевидцем событий которого был он сам в ранней молодости, - это произведение историческое или летописное? М.Шевердин, автор романов о боевой юности своей и о борьбе с басмачеством, назвал и "Тени пустыни", и "Семь смертных грехов" романами историческими. Таких примеров в истории русской литературы, в отличие от литературы Запада, великое множество.

И объясняется этот, не побоимся сказать, феномен сугубо русской литературы общинным менталитетом советско-российской общности народов: история была памятью нашей общей о пращурах своих (и даже часто не своих, а совершенно чужих, но все равно пращурах, а потому почтения представителями общинной цивилизации достойных), учащих нас нормам морали и этики поведения, присущих греко-римской и христианской цивилизациям, способам общения в определенных обстоятельствах - всему тому, что регламентирует в обществе именно эпос, легенда, сказка и даже знаменитые "Одиссея" и "Илиада", а также "Библия" и "Сказание о Гильгамеше" - первые, условно говоря, исторические романы человечества - читателю (слушателю, зрителю) в качестве нормативных актов окружающего человека социума. На Западе, где с разрушением общинной цивилизации, начатой с катастрофы Тридцатилетней войны (1618-1648 гг.), сформировалась уже к 1914 году цивилизация индивидуалистического типа, названная М.Горьким "Городом Желтого дьявола", исторический роман приобрел сугубо утилитарные функции, то есть имеет смысл для существования лишь в качестве упростителя передачи исторической информации и развлекателя. Обсуждая же качества сугубо русского исторического романа, важнее отметить, что четкой грани между границами жизни автора и границами времени развития действия романов, авторами которых он является, для определения оных, как произведений исторических, провести невозможно.

Между тем, и в советских, и в российских издательствах бесчисленные редакторы строго придерживались именно вышеназванных двух принципов при определении жанра предлагаемых им авторами произведений, и соответственно этому своему не всегда грамотному осмыслению сюжета, формировали репертуар издательств. В результате, знаменитейший в 19 веке исторический романист В.Лажечников превратился в анахронизм уже в 1960-е годы, а убогая по стилистике и по содержанию "Повесть об Иване Болотникове" Г.Шторма издавался несчетное количество раз массовыми тиражами; превосходный роман С.Злобина "Степан Разин" и одноименный роман одного из величайших стилистов в истории русской литературы А.Чапыгина оказались уже в конце 1970-х годов затертыми черновиком киносценария В.Шукшина "Я пришел дать вам волю"; гениальнейшее в творчестве А.Пушкина прозаическое произведение "История пугачевского бунта" вообще выпало из общественного сознания российских народов, оставшись лишь петитом в сознании школьных учительниц и преподавателей провинциальных педагогических институтов.

Общинная цивилизация вынуждена была самостоятельно, без помощи государства, отстаивать свои ценности, возражая напору рвущейся внутрь границ тогда еще СССР индивидуалистической цивилизации Запада, опираясь лишь на остатки обыденного общественного сознания и на тот хаос литературных произведений, в котором исторической литературе, повествующей о жизни и нормах бытия их предков (то есть основы общинной цивилизации) места практически не оставалось. Обрушившаяся на потерявший нравственную опору внутри себя советский народ перестройка ударила по самому уязвимому месту общинной цивилизации: толпа заорала сама: "Мы все - Иваны, родства непомнящие!" - и тут же породила массу наигорластеньких крикунов, готовых рушить старые идеалы и сооружать кумирни новым божкам, сочинять будто бы новые истории с моральными и нравственными принципами якобы тоже новыми, но фактически просто взятыми из запыленных кладовых соседней цивилизации индивидуализма.

Хлынувшая вслед за "огоньковскими" крикунами на книжные прилавки России культмассовая макулатура на исторические темы оказалась, как этого и следовало изначально ожидать, во-первых, низкокачественной по художественной значимости своей, во-вторых, низкосортной по внутреннему содержанию, в-третьих, выполненной наспех и сугубо по технологиям опять-таки соседней цивилизации, в-четвертых, откровенно ксенофобской. Состряпанные вопреки принципам и требованиям исторической литературы всех общинных цивилизаций, русскоязычные исторические книги 1985-2008 годов стали выходить в свет, как бы и ни русскими, и ни восточными, и ни античными, представляя собой некие новоделы, суррогаты старых историй, беллетризованные, наполненные хламом исторически несвязанных анахронизмов с обилием эротических сцен и с особым смакованием всякого рода человеческих пороков. Имя их авторов - легион, число наименований - великое множество. Всевозможными кооперативами, совместными предприятиями и ООО за последующие после объявления перестройки годы было выпущено столько книг на темы псевдоисторические, что перечитать их и осмыслить у меня лично просто не было ни времени, ни особого желания. Для обзора большинства из них хватало двух-трех минут перелистывания бумажной требухи возле прилавка где-нибудь возле метро, чтобы убедиться в стилистической беспомощности предлагаемых произведений и в совершенном непонимании авторами существа описываемой ими эпохи. А уж о такого рода проблемах, которые вынесены в данной статье в начало, и речи не могло быть - для большинства новорусских авторов они казались заоблачными высями. Порой даже вспоминался Д.Самойлов:

"В третьем тысячелетьи
Автор повести о Позднем Предхиросимье
Разрешит себе небольшие сдвиги во времени
(лет на сто, а то и на двести):
В его повести Пушкин в серебристом автомобиле
Отправится в гости к царю Петру великому
С крепостным шофером Савельичем..."

Во главу угла новоявленные авторы такого рода "исторических" романов ставили сюжет, взятый, как правило, из известных анекдотов, вычитанных у остроумных авторов (продолжателей традиций, заложенных графом де Ларошфуко и А.Дюма), на который нанизывались лишенные плоти образы, вступающие между собой в конфликты не согласно логике развития характеров или общественно-значимых процессов, а исключительно по воле авторов. Последние не всегда, впрочем, даже осознавали до конца, о чем же они собрались писать и был ли вчера их герой полн, худ, высок, короток, умен, глуп и так далее. Хлам слов произведений-новоделов постсоветского периода задавил даже сами попытки родить самостоятельную мысль авторов - издательства требовали в тот момент толщины томов и пространных произведений с обилием крови, дворцовых интриг и "красивой любви" - того, словом, набора, что требовали их западные коллеги от своих авторов куртуазных романов. Или чем стал особо знаменит в конце правления еще Л.Брежнева "русский Дюма" В.Пикуль. Помнится, в начале 1980-х годов даже бытовало такое определение в научно-исторических кругах: "пикуляризация истории России". Но именно она-то и легла в основу исторической псевдонауки и источниковедения в период перестройки, и существует даже в качестве академической после оной. Вот произведениями такого рода продолжателями инсинуацинного метода осмысления истории В.Пикуля и оказался забит книжный рынок на русском языке.

Но, если оный "русский Дюма" был прирожденным архивариусом и пользовался не всегда проверенными, но всегда скандальными фактами из жизни исторических личностей и народов, то эпигоны его просто высасывали такого рода факты из пальцев и выдавали за реально случившиеся. И, как правило, преследовали одну и ту же цель: стравливать народы бывшего СССР, унижать и опошлять национальную историю каждого из них и, в первую очередь, народа русского, порождать все новые и новые инсинуации с целью дискредитации России в глазах остального человечества.

Публика же российская, осознавшая вслед за огоньковскими брехунами себя родства не помнящей толпой существ лишь жрущих, испражняющихся и совокупляющихся, бросилась потреблять это чтиво в поисках ответа на... вечные общерусские вопросы: о смысле жизни, "откуда взялась земля наша", "кто виноват?" и "что делать?" Публика грамотная, интеллигентная (слово дотоле высокое именно в этот момент стало бранным в России) очень быстро поняла, что писатели-новоделы пытаются народы России надуть - и резко разделилась в своем отношении к новой отечественной исторической литературе. Интеллигенция истинная отшатнулась от всей новорусской литературы; интеллигенция, почитающаяся таковой лишь согласно регламента и штата, набросилась на псевдодетективы, а плебс решил перечитывать "Анжелику" А.и С.Голонн с многочисленными продолжениями, написанными опять-таки современными русскими авторами-новоделами, а также так называемые "костюмно-любовные" романы всевозможных Бенноцци, написанными опять-таки русскими литераторами-прохвостами, не стесняющимися даже воровать друг у друга сюжетные ходы, схемы образов, а порой и передергивающими целые главы дословно. Так в одном из романов якобы-Бенноцци история похищения письма заговорщиков герцога Гиза с целью убийства короля Людовика 14 просто перенесена из романа об Анжелике слово в слово. Подобное отношение "авторов" и новых российских издателей к читателю стало после 1991 года нормой, которая вполне оправдывалась и продолжает оправдываться бесправием последних по отношению к первым и вторым.

В результате, функцию отечественной исторической литературы, имеющую обязанностью своей учить читателя любви к Отчизне и воспитать в нем желание служить Родине, в текущем литературном процессе постсоветского пространства переняла на себя макулатура, выпускаемая под грифами "женские романы", "любовные романы", "страсть" и так далее. Издательства "Воениздат", выпускавшее когда-то серию "Военные приключения", и "Военно-исторический журнал" фактически перестали существовать, издательство "Молодая гвардия" отказалось от серии "Подвиг", оказавшемуся спасенным лишь почившим в бозе журналом "Сельская молодежь", издательство "Детская литература" с его "Миром приключений" и знаменитой "рамкой" вообще превратилось в фикцию.... Перечислять потери русской культуры, случившиеся под эгидой нынешнего телеведущего программы ""Культугная революция", - не перечислишь. Дошло до того, что из школьных библиотек исчезли даже "Капитанская дочка" А.Пушкина, "Петр Первый" А.Н.Толстого и "Князь Серебряный" Толстого А.К., "Емельян Пугачев" В.Шишкова. Ребята, отправляемые новыми хозяевами страны в Чечню, шли туда, как бараны на заклание, и были обречены на поражение и смерть только потому, что понятие Россия оказалось для подростков их поколения (а воевали там именно подростки 18-20 лет) понятием мифическим, ложным - ибо эту мысль им усиленно вбивали с 1985 года все советские, а потом российские СМИ. По менталитету своему полегшие на Кавказе парни были скорее американцы, младшие братья Рэмбо, нежели потомки солдата Соколова из рассказа М.Шолохова "Судьба человека". И не последнюю роль в этой модификации обыденного сознания российской молодежи сыграло административное руководство России, отдавшее книжный рынок на откуп бывшим фарцовщикам и "подпольным миллионерам" советского периода. Оные дельцы просто не знали дела, за которое взялись, "снимали сливки" и не заботились даже о своем будущем, и уж тем более не задумывались о будущем своей страны.

Тут следует обратить внимание на то, что стремление купить книгу не всегда есть свойство высокоорганизованной материи. В советские времена мне довелось попасть в один дом, где подставками для низкой мебели служили красные томищи Александра Дюма, очень дефицитного в то время автора и весьма "почитаемого" хозяевами этого дома за одинаковую толщину книг и яркий цвет. Комментарии, как говорится, излишни... Однако, вопреки расхожему мнению новорусских издателей о главенствующем положении на книжном рынке именно духовного плебса в качестве покупателя книг, именно книжный рынок России в большей мере, чем какой-либо иной, зависит от самой малочисленной части населения страны - истинной интеллигенции.

Плебс, не понимающий ничего ни в книге, ни в литературе, ни в прочих составляющих этого рынка, слепо и покорно в миллионноголовой массе своей следует не за ныне одичавшими до питекантропообразности СМИ России, а за оставшейся в стране интеллигенцией и полуинтеллигенцией, которые имеют мнение даже о том, в чем не разумеют ничего, но о чем обязательно вслух и громко благовестят. Таким образом, был создан когда-то бум вокруг заурядной книги "Бессонница" заурядного советского писателя А.Крона, не говоря уж о первой, переполненной редакторскими небрежностями публикации черновика булгаковского романа-памфлета о Сатане и о писательско-театральной тусовке Москвы 1930-х годов, ставшем с победой мафии в стране классикой новорусской литературы. Многомиллионноголовый плебс РФ и по сию пору легко тратит последние деньги на те самые книги, о которых болтает, не думая о сути своих слов, крохотная кучка интеллигентов, ибо слепо и тупо верит всему, что говорят (а значит, по мнению плебса, и думают) люди, "которым деньги платят за то, что они работают головой, а не руками".

То есть тупо ориентированный именно на плебс постсоветский российский издатель, отвергнув истинного русского интеллигента, как не стоящего его внимания потребителя литературы (в том числе и исторической художественной, ибо первыми новые романы такого рода читают именно истинные интеллигенты), фактически отсек себя и от читающего плебса. Последний же, оказавшись фактически без лоцманов в книжном море и без тех книг, которые могли бы ему помочь разобраться в самом себе, сохранить нити, связующие его с предками своими, вплоть до отцов и матерей, испытал разочарование и в чтении литературы вообще. Именно этой диалектической странностью объясняется нынешнее сокращение числа читателей в России. Совместно с прочими "благами" индивидуалистической цивилизации, привнесенной нам бандами Горбачева-Ельцина, разумеется.

Но вернемся к собственно историческому роману - не к тому, каким он стал усилиями новорусских издателей, а каким он был в течение многих веков и каким быть должен и пока еще может...




2

Летом 1996 года в германской газете "Контакт" (г. Ганновер) вышла статья известного тогда московского писателя Георгия Караваева о ранее названном моем романе-хронике "Великая смута", отдельные главы которого как раз начали публиковать в разных журналах по всему миру. Для данной статьи особо интересно название той статьи: "Исторический роман, как зеркало современности". То есть, уже в этой квинтэссенции далее высказанной Г.Караваевым и доказанной им мысли истинный русский интеллигент, мнение которого якобы ничего не значит, высказался вполне четко и определенно: читатель России ищет такого рода исторические романы на книжных полках магазинов, в которых бы писатели (именно писатели, а не словоделы, не литераторы и не словоблуды) объяснили ему причину и характер окружающего его бардака и беспредела, подсказали ему, как относиться к окружающей действительности. Ни много, ни мало, а именно так. Потому что ждать ответа на эти вопросы от банды Ельцина и от примитивно философствующих писак враз ставшей желтой русской прессы смысла не стало еще при Горбачеве. В тот год слово "смута" еще не было в ходу среди населения России в применении к его нынешнему существованию, оставались еще живы в сознании плебса недавние чаяния, когда с мыслью "вот приедет барин, барин нас рассудит" несла полупьяная московская толпа новоявленного Правдина-Ельцина к трону, а себя к эшафоту. Но... именно Г.Караваев уловил момент, когда следовало не только сказать: "Хватит!" всеобщему остервенению и безудержному вандализму российских народов, но и показать якобы христолюбивому русскому народу его истинное лицо, напомнив слова А.Пушкина о нем и о бунте его "... бессмысленном и ужасном".

В тот год в так и не ставшем стольным градом всея Руси Нижнем Новгороде засел за роман свой "Самозванец" недавний инженер, начинающий писатель Михаил Крупин. Роман сей вышел сейчас уже двумя изданиями, пользуется стойкой популярностью среди читателей и повествует о событиях 1605-1606 гг. с предельной откровенностью и добросовестностью. Роман был издан в первый раз вовсе не государством и не так называемыми "главными издательствами страны", принадлежащими все тем же новым русским, платящим хоть и крохотные, но все-таки гонорары, а в частной типографии за счет нижегородского мецената, который искренне любил и любит Россию, а потому увидел в этой книге сказанного о современной Родине своей больше правды, нежели во всех томах "классиков" ельцинской эпохи, начиная от А.Солженицына и кончая В.Аксеновым.

В то же время уфимский писатель Михаил Андреевич Чванов, прогремевший в 1970-х еще годах своим потрясающим по глубине и художественной выразительности рассказом "Билет в детство", известный путешественник, участник поиска останков экспедиции Героя Советского Союза номер 2 С.А.Леваневского, работал над книгой о великом русском писателе И.Аксакове и его семье, писал получившую впоследствии премию Международной ассоциации писателей-маринистов книгу "Загадка штурмана Альбанова", воссоздавал историю скитаний одной из святынь российского народа, покровительницы огромного региона России от Волги до Тобола иконы Табынской Божьей Матери, "в Гражданскую войну ушедшую в изгнание вместе с армией генерала Дутова в Китай". "... всего мира Надежда и Утешение", - называется эта книга.

Саратовский писатель Евгений Чебалин, мужественный и архиправдивый роман которого о Чечне 1941-1945 годов "Гарем ефрейтора" побил все рекорды тиражей знаменитого во время перестройки, а теперь заслуженно забытого В.Приставкина, писавшего о том же времени с соплей и слезой, засел за роман "Безымянный зверь", вышедший с большим трудом лишь в 2003 году. Роман-пророчество, роман-апокалипсис, роман русского писателя об истории и о грядущем России, роман писателя мужественного и мудрого, более чем роман, ибо сей "... роман обозначает направление, по которому нашу литературу могут ожидать в будущем большие художественные открытия", - пишет о нем Председатель Союза писателей России, профессор В.Ганичев, сам талантливый автор исторических романов и исследований.

Одновременно с ними и все последующие годы, вплоть до сегодняшнего дня, работает в Тамбове один из самых значительных писателей современности Н.Наседкин, автор не только нашумевшего несколько лет тому назад романа-исповеди "Алкаш", но и глубокой, оригинальной книги "Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве писателя)", а также "Энциклопедии Ф.М.Достоевского". Другой тамбовец П.Алешкин в развитии своей многотомной хроники "Русская трагедия" пишет лучшую, пожалуй, в его творчестве вещь - исторический роман "Откровения Егора Анохина", повествующий об Антоновском восстании со столь обескураживающей откровенностью и нравственной авторской чистотой, что в другой бы - не новорусской - стране книга бы эта уже сейчас стала хрестоматийной в средней школе страны и стала бы обязательной для обучения истории Гражданской войны в ВУЗ-ах. Так случилось с романами А.Фадеева и М.Шолохова в СССР, но, благодаря наплевательскому отношению нынешней кремлевской власти к русской литературе, этого не происходит в современной России. Называются классиками современной русской литературы порой откровенные русофобы, борцы с православием и с русской культурой: А.Вознесенский, Е.Евтушенко, Ю.Ахмадулина, В.Аксенов, В.Ерофеев и прочие "кремлевские соловьи".

Вадим Кожевников из Москвы вопреки требованиям новорусских издателей, заказавших ему роман протатарский, антирусский и вообще "а-ля теория Льва Гумилева о мирном и нежном сосуществовании Орды и Древней Руси" пишет роман "Забытый. Москва. Исторические хроники времен Куликовской битвы" под таким углом зрения, что роман звучит патриотическим и современным даже сегодня, спустя 7 лет после его написания. Отчего так? Да хотя бы потому, что главный герой романа князь Дмитрий Боброк, герой Куликовской битвы противостоит князю рязанскому Олегу, тому самому, что, подобно "князьям и боярам окружения царя Бориса Ельцина", встал на сторону исконных врагов Руси, монголо-татар и литовцев. Ассоциации, рождаемые в сознании читателя во время чтения романа "Забытый", столь ярки и столь значительны, что роман читается порой, как прокламация о дне сегодняшнем, как призыв к объединению патриотических сил России к отражению грядущего нападения на Святую Русь новых "друзей".

Совсем иначе смотрит на историю взаимоотношений России и Запада самарский писатель А.Игнашов, автор романа-исследования "Нюрнбергский процесс". Сей литератор абсолютно уверен, что жертвой Гитлеровской экспансии на СССР был лишь еврейский народ, а все прочие народы Южной Европы, России, Беларуси и Украины просто попались под руку великому преобразователю карты Западной Европы Адольфу Гитлеру. Книга эта имела шумный успех у новорусских издателей Москвы, вышла толстенным томом и... оказалась проигнорирована российским читателем. Даже в Германии, где талантливый писатель этот и драматург был широко разрекламирован, как автор книги о кинодиве Г.Гарбо, книга саратовского литератора расходилась долго и подчас просто выкупалась неизвестными лицами, а потом презентовалась на всевозможных тусовках, чтобы оказаться в урнах с мусором. Не приняла публика очередной спекуляции на все еще больной для всех народов Европы теме.

Налицо - два различных подхода и различных способа осмысления отечественной истории, осуществленных современными профессиональными писателями, авторами исторических произведений: с любовью к Родине и космополитическое (глобалистическое). Однако, столь разные и П.Алешкин, и А.Игнашов все-таки объединены одним качеством - современным (пусть и прямо противоположным) видением происходящих ныне в стране процессов. То есть формула Г.Караваева в отношении исторического романа является как бы универсальной и для прорусской художественной литературы, и для космополитической.

Несколько в стороне от этих искони животрепещущих в истории России проблем стоит роман Даниила Гранина "Вечера с Петром Великим", в коем добрая треть книги посвящена современникам нашим, сам Петр Первый является фигурой не столько героической, сколько страдательной, а Россия, как таковая, находится где-то на задворках сознания и автора, и читателя. Роман был написан известным ленинградским писателем-коньюктурщиком в годы, когда по телевидению вовсю крутилась реклама банка "Империал" и в желтых СМИ откровенно мусолилась тема царя-преобразователя, которого активно старалась пятая колонна России представить плебсу будто бы похожим на забулдыгу Ельцина. В принципе, Д.Гранин далеко от предложенного ему "Московским комсомольцем" и "СПИД-Информ" образа Петра не отошел, и тем самым разве что заработал на остаток жизни себе этим романом деньжат: соросовские авторы, ставшие во главе с А.Битовым членами комиссии по присуждению Государственной премии России, выдали ему за сей маловразумительный роман медаль, диплом и солидную сумму в долларах, издательство "Центрополиграф" добилось права тиснуть тираж книги в 6 тысяч экземпляров, впервые, должно быть, в своей истории заплатив относительно не скудный гонорар автору, библиотекам РФ было велено купить этот тираж - и тот благополучно оказался похороненным на полках наименее посещаемых библиотек и в запасниках оных.

Между тем, в беседах моих с библиотекарями восьми областей провинциальной России, я услышал массу жалоб тамошних работниц на то, что им нечего предложить посетителям из книг на темы, касающиеся отечественной истории. Обо всех вышеназванных современных русских писателях во Владимирской, Ивановской, Ярославской, Костромской, Тульской, Липецкой, Калужской и в Московской областях даже не слышали, о существовании их книг даже не подозревали. Зато в Нижегородской меня оглушили целым списком авторов, имена которых и названия чьих книг я приведу здесь: Е.Салиас "Владимирские Мономахи", Д.Смирнов "Нижегородская старина", В.Шамшурин "Жребий Кузьмы Минина", "Легенды и предания Волги-реки", И.Рукавишников "Проклятый род", И.Кочин "Спелые колосья", Н.Морохин "Прибытие поезда". От одного перечня наименований голова пошла кругом. Вот уж истинно, основа Руси - провинция, и правильно распорядилась история, не дав возможности спасителю Отечества Нижнему Новгороду стать столицей Государства Российского, оставив таковой купеческую, изменную Москву. До тех пор, пока работают на свои грошовые зарплаты странные библиотекарши в провинциальных библиотеках, до которых не дотянулись хищные лапы Сороса и иже с ним "заботников о благе России", будет русскому люду где искать хорошие старые и новые книги о предках своих и, находя, читать их.

Ведь это именно от провинциальных библиотекарш, вечно мерзнущих, с воспаленными глазами и чистыми сердцами, узнал я впервые о существовании писателя-историка Юрия Петухова, с которым встретился впоследствии на Международной книжной ярмарке во Франкфурте, а после и прочитал несколько его книг об истории древних русичей. От них же услышал о новосибирском писателе Виорэле Ломове, авторе ряда романов о современности, к которым я с большим удовольствием написал предисловия, а также исторического романа-исследования его "Архив", рецензия на который ждет своего публикатора. Библиотекарша из Вязников оказалась столь сведуща в современной литературе, например, что предложила мне прочитать роман финского писателя, выходца из Риги Валерия Суси, которого я ранее знал лишь по сборнику "От судьбы не уйдешь", вышедшему в Санкт-Петербурге. Оказывается, Суси написал роман о древней Иудее. С библиотекаршей из древнего города Пучеж мы с трудом расстались далеко за полночь, после обсуждения книги Юрия Дружникова об А.С.Пушкине "Узник России" и только что вышедшей тогда из печати книги знаменитого в 1980-х годах Георгия Баженова "Ловушка для Адама и Евы", которую она уверенно назвала исторической по совсем уж необычному признаку:

- Сейчас о любви ТАК не пишут, - сказала она. - Баженов пишет как-то по-старинному о людях - о душах их, а не о поступках, как таковых. По-толстовски... - и, взяв со стола книгу, прочитала мне отрывок:

"...А когда она ушла, и Гаврилов остался один, он еще долго лежал и думал, что, в сущности, что бы ни писал он, все равно не сможет ответить ни на один вопрос, потому что не знает, в чем суть вопросов. Что можно познать в этом мире? Какую такую мысль надо понять, чтобы обрести ясно-спокойное отношение к тому, что есть твоя жизнь?.."

И продолжила:

- Разве современные письменники задумываются о подобном? Настоящий писатель пишет о вечном, а нынешние суетятся, добывают хлебушко на пропитание, клюют чужие мыслишки - тем и сыты. Куры, словом.

То есть к трем вышеназванным признакам добротной исторической русской прозы провинциальная библиотекарша с тридцатилетним стажем добавила еще одно важное свойство: исторический роман должен заставлять задумываться читателя о вечном. На память сразу пришли слова Андрея Болконского возле дуба в родном имении его, слова великого писателя о том, что плохие люди всегда объединены, а хорошие никак не могут сделать этого. Это ведь - из исторического романа, романа об Отечественной войне 1812 года. Как точно и как верно сказала об этом никому не известная женщина из древнего городка на Волге! Откуда родилась в ней такая мысль? Оттуда, наверное, откуда взялась особая деревенская грация в теле графинюшки Наталии Ростовой, танцующей перед дядюшкой своим в деревенском доме его на глазах оторопевшей от восторга дворни. От раскинувшейся на краю Пучежа и Юрьевца Волги, от затопленных водохранилищем близлежащих притоков, от березовых лесов, от туесков с грибами да земляникой, выставленных вдоль всей дороги сюда от Волжска...

Именно библиотекарши провинциальных городков России сообщили мне, что одной из самых читаемых исторических книг среди молодежи является сборник "Небывалое бывает", выпущенный еще в 1970-е годы в издательстве "Детская литература" в серии "Золотая библиотека пионера". Автор ее - Сергей Петрович Антонов. Показали мне в Юрьевце и саму эту книгу - в красной обложке, потрепанную, зачитанную до дыр в самом прямом смысле этого слова. Я пролистал ее - и обнаружил, что в ней наряду с историями о полководцах А.Суворове и М.Кутузове есть и некогда любимейшая мною в детстве повесть "Жизнь и смерть Гришатки Соколова", рассказывающая о восстании Пугачева через призму видения событий крестьянским мальчишкой. Мне страстно захотелось перечитать эту книгу, и, если бы я попросил отдать мне ее, уверен, библиотекарши, которым я подарил после встречи с местными читателями несколько своих книг, не возразили бы. Но... подумалось вдруг о тех обделенных нынешним правительством России и нынешними издателями мальчишках и девчонках, которые вот уже сорок лет стоят в очереди за этой книгой... и промолчал.

Спустя пару дней в Доме творчества Союза театральных деятелей, расположенного рядом с усадьбой-музеем великого русского драматурга А.Островского в Костромской области, я увидел точно такую же книгу в руках одного из мальчишек, отдыхающего там в некоем подобии пионерлагеря. Я спросил у паренька, нравится ли ему эта книга.

- Вот такая! - показал он мне большой палец. - Здоровенски написано! Лучше всех!

То есть книга, написанная простым, ясным, без литературных изысков языком? рассказывающая о подвигах русских солдат истории короткие, но понятные подростку, оказывается востребованной тем самым контингентом, который столичным издателем давно признан не достойным внимания своего. Издательский мир Москвы как бы отгородил себя от российского потребителя своей продукции, воспринимая его серой, безликой массой, способной лишь пожирать жвачку для глаз, которой он и заполняет прилавки книжных магазинов. Вспомнились кстати и слова знаменитого русского литературного критика Валерия Хатюшина: "В современной России только русские писатели понимают жизнь народную и знают, как ее изменить к лучшему. Один порядочный писатель важнее всех политиков. Писатель идет от жизни, и он имеет большее право указывать путь, по которому должно развиваться общество".

В настоящее время в столице РФ лишь одно издательство "Вече" фактически работает с произведениями в жанре исторического романа. Благодаря тому, должно быть, что руководит им кандидат исторических наук Дмитриев, знающий отечественную историю, любящий книгу профессионал. Мне не довелось ни встретиться с ним, ни познакомиться, зато книги, выпущенные его издательством, покупаю всегда, читаю взахлеб, ценю, как произведения, достойные и внимания читателя, и отклика в его сердце. Мне могут возразить, обратив внимание на издательство "Белый город", уделяющее большое внимание историческим произведениям. А я отвечу: ведь то - не исторические романы, не истории о людях, живших на этой земле до нас, это - книги в большей части своей документальные, познавательные, богато иллюстрированные, предназначенные скорее для презентаций и подарков, чем для чтения. Издательство занимается переизданием раритетных изданий типа "История царской охоты", но разве можно в его рекламных буклетах встретить, допустим роман того же Чапыгина "Гулящие люди" или "Легенду о граде-Китеже" Зуева-Ордынца?

А ведь это - историко-приключенческие книги. То есть пятым и последним свойством настоящего исторического романа является его исключительная занимательность. Именно историко-приключенческими выглядели и продолжают выглядеть в глазах россиян вот уже более ста лет произведения Майна Рида, Жюля Верна, А.Конана Дойля, Луи Буссенара - произведения, написанные ими о своих современниках, хоть и придуманных: Шерлоке Холмсе, капитане Немо, Морисе-мустангере, Капитане Сорви-Голова. Даже самый знаменитый в истории советской литературы историко-приключенческий роман Р.Штильмарка "Наследник из Калькутты" в сознании неискушенного в истории литературы читателя попадает в один ряд с вышеназванными авторами, а Бернадитто Одноглазый Дьявол и Леопард Грели воспринимаются фигурами столь же реальными, как и Наполеон, как Кромвель или, например, доктор Ватсон, Гринев и Дубровский.

Издатели новорусской России нанесли мощнейший удар по традициям русского исторического романа, заложенным еще А.Пушкиным. Порой создается такое впечатление, что существует некий заговор их против русской культуры и русской литературной и читательской традициям. Все тот же мой роман "Великая смута" несколько издательств РФ в течение 10 лет брало для публикации с восторженными криками и всемерной похвалой, с обещанием номинировать издание на самые престижные литературные премии. Но... Воз и ныне там. Четыре тома вышли в журнале "Сибирские огни" (г. Новосибирск), а заключившие со мной договоры издательства "Центрополиграф" и "ТЕРРА-Книжный клуб", наплевав на свои договорные обязательства сами, запретив мне вступать в договорные отношения с другими издательствами, в производство мои книги так и не отправили.

- Не нужна русскому народу историческая литература, - заявил мне один из гендиректоров одного из московских книгоиздательств при встрече на Франкфуртской международной книжной ярмарке. - Им сейчас нужны книги про современность, про бандитов наших, про проституток. Другого они не читают.

Одетый от Версаче гендиректор еще много говорил гадкого про народ, который он видел и видит лишь из окон роскошного черного автомобиля с затемненными окнами. А мне все вспоминались встречи с читателями восьми российских областей, которые мне говорили всякий раз одно и то же, словно под копирку:

- Вот вы говорите, исторические романы... А где их найти, как прочитать?

Нет ответа...



Москва-Берлин, 2005 год, 2008 год




© Валерий Куклин, 2008-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.


– Жанр исторического романа –





Словесность