Местоположение Еганы Джаббаровой на сегодняшнем культурном поле и характер ее участия в литпроцессе во многом уникальны. Сказались и объективные предпосылки судьбы (азербайджанские корни, детство, проведенное в Грузии), и личный осознанный выбор (увлечение русской филологией, защита кандидатской по М. И. Цветаевой). Нахождение на стыке двух мировоззренческих систем обуславливает особую остроту видения и восприятия болезненных явлений во взаимоотношениях Востока и Запада.
Поэзия Джаббаровой, со свойственными ей ориентализмом, восточным антуражем, - это приоткрытие полога над культурой ислама, и поныне остающейся для европеизированного сознания чем-то неведомым. И одновременно с этим - свободный от навязанных идеологий взгляд в противоположную сторону, на мир западных реалий. То, что это женский взгляд, представляется в данном случае особенно важным и ценным. Неравенство, несправедливость, угнетение тогда приобретают достоверность описания, когда бывают увидены не снаружи, а изнутри... Именно позиция "слабости" дает силу говорить о насилии как таковом. И Джаббарова для проговаривания травмы, как личной, так и общечеловеческой, находит свой выразительный язык.
Сделаем вынужденную оговорку: мы далеки от стремления свести поэзию - как явление прежде всего эстетическое - к набору каких бы то ни было социальных или политических установок. Да, актуальность феминистской повестки очевидна и подтверждена присуждением проекту Ф-письмо премии Андрея Белого (с последующим отказом сообщества эту премию принять). Однако остановим свое внимание на том, что делает поэзию Джаббаровой поэзией, а не на ее включенности в феминистский дискурс. Обратимся к частному, чтобы выявить общее, и дадим, наконец, слово поэту.
в самую человеческую минуту:
в минуту чтения женщина отрывает глаза от
чтобы заметить: кофе остыл,
никто не беспокоит
дом цел, а сын не смеется
он не вернется
глоток
возвращение: долгое порабощение не удалось
книга, как тюль десятилетней давности, рвется
остается изумление и вздох
в грудь протискивается воздух
"все, кого я любила, мертвы"
Рвущийся синтаксис как подобие рвущейся ткани жизни или того, что защищает ее от вторжения метафизического сквозняка. Лаконизм и компрессия речи. Целомудренное опасение перед лицом скорби сказать лишнее. Вероятно, эта "скованность" и отличает поэзию от литературного паразитирования на теме страдания и смерти, выливающегося подчас в слезливое причитание, нарочитую страшилку или безответственное многословие.
Отметим, что мотив несостоявшегося или оборвавшегося материнства - один из наиболее устойчивых и прослеживается от текста к тексту: "у Зухры нерожденный сын / замурован в стон", "Бог / есть / когда я / немощная / разваливающаяся / с щелущащейся тростью вместо рук / обнимаю детей / не знающих, что они тут". И это не случайно: смерть ребенка - как самое несправедливое - открывает имманентную трагедийность жизни и ставит человека в положение ветхозаветного Иова, придавленного своими вопросами к мирозданию. "Бог есть" звучит ответ. Однако чаш у весов две, и равновесие их шатко. Следом раздается другой голос: "опущенная кисть правой руки говорит / со спящими надгробиями / обещает им милость / обещает им вечность / обещает отсутствие боли / врет".
Вера и безверие: в Бога/бога, вечную жизнь, посмертное воздаяние. Наличие двух противоположных полюсов создает напряжение духа, смыслообразующий объем, антиномичность высказывания, без которых поэзия "схлопывается" и становится плоской, как картон. И пробным камнем неизменно оказывается страдание и человеческая смерть - ее насильственность или неотвратимость. "Утренний азан спины ладони ступни слова / Аллах выплевывает косточки от фиников в самое сердце Каабы / Где умрут пятеро под ногами праведников посреди толпы".
Чтобы самим не впасть в многословие, сменим тему. Точнее, попробуем осветить ее под другим углом. Скажем несколько слов о нежности - о человеческом, земном преломлении божественной триады вера-надежда-любовь. В таком расширенном контексте Джаббарова - удивительно нежный автор. И качество это в полной мере раскрывается - понятная логика - в соседстве с ужасным и грубым. В пугающем своей откровенностью больничном цикле "Позы Ромберга" (близкий подход к "последней черте" здесь не пошлый литературный прием, а часть личного опыта) читаем:
пойдем обниматься в морг
там висят замки новобрачных
вместе не до, а после
в черных покровах Аида
спать, встречать друг друга
в ночнушках
целовать в плечи.
Нежность включает в себя и особую пластичность речи, и семантический жест объятия, и общее принятие человеческой разности, не знающее, как и жестокость, "ни полумесяца, ни креста". Для Джаббаровой там, где есть боль, не может быть разделения. Потому "феминизм" ее стихов (позволим себе эти кавычки) - это не самодовлеющая борьба с борьбой, а выражение сострадания и любви, женственное отношение к миру и одновременно - поэтическое. Ведь поэт - и здесь без феминитивов - этот тот, кто берет на себя смелость говорить не только за себя, но и за других - лишенных голоса или права на речь.
все чему ты учила меня была любовь
раскатанные лоскуты теста для пахлавы
посыпать орехами пять минут
свет, моя дорогая, не нужен нам
лучше когда темно я вижу твое лицо
