Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




ВМЕСТО  ПРЕДИСЛОВИЯ

К книге Дмитрия Болотова "Роман Бо"


Я никогда не понимал, зачем пишут предисловия к книгам. Ведь содержание книги - это то, что в ней написано, и чтобы понять, что в книге говорится, книгу надо просто прочитать. Предисловие же как будто исходит из того, что читатель с этой простой задачей самостоятельно ни за что не справится. Поэтому прежде, чем он начнет читать, ему надо рассказать, что его ждет впереди и чем все кончилось. Сделать это желательно "простыми словами" (предполагается, что автор изложил все как-то путано и невнятно). Тогда в процессе чтения читателю не придется тратить энергию на понимание текста, а можно будет просто вспоминать объяснения из предисловия. Единственное, что остается здесь непонятным - зачем, собственно, читать книгу, если и так уже все понятно?

Еще почему-то авторы предисловий считают, что пониманию текста будет способствовать приведение различных фактов из личной истории автора и исторической эпохи, его окружающей, а также цитат из классиков и других авторитетов, которые говорили о чем-то совсем другом. Текст оказывается функцией контекста, а конструирование контекста из подручных материалов - способом истолковать текст, что, опять-таки, делает последний ненужным, ибо проще иметь дело с понятным истолкованием, чем с непонятно каким текстом.

Если первый тип предисловий отвечает на вопрос "Что?" (идея произведения), второй - на вопрос "Где?" (его окружение и контекст), то третий, который следует упомянуть для полноты картины - на вопрос "Как?" (а вовсе не "Когда?", что бы ни твердили нам знатоки). Здесь к содержанию идут через форму: тепловые свойства шинели объясняют через ее выкройку. Этот метод мне ближе всего, поскольку в наибольшей степени стимулирует беспредметную созерцательность, которую я считаю благом, но и его, как мне кажется, уместнее подавать после основного блюда, а не перед ним - зачем перебивать аппетит конфетами?

Наконец, есть в предисловии момент властных отношений, скрытая иерархия чинов. "Предисловщик" знает, "что хотел сказать автор" лучше его самого, что ставит первого в положение начальника, оставляя последнего в дураках. Отношение к автору как к собеседнику, а не как к подсудимому - редкость, сам жанр предисловия толкает в жандармы.

Такая вот критическая метафизика предисловия сложилась в моей голове, когда я стал размышлять, о том, что написать в предисловии к сборнику произведений Дмитрия Болотова, который вы сейчас держите в руках (или собираетесь читать на мониторе компьютера). Задача моя двояка - с одной стороны, сказать, что я действительно думаю, с другой - свести читателя с книгой и сделать так, чтобы вы друг другу понравились. Чтобы как-то справиться с дидактикой и авторитарностью, свойственной предисловиям, - форма разрозненных субъективных заметок подходит, как кажется, больше всего.



*

В эпоху, когда книги пишутся для читателя, книги, написанные потому что захотелось, выглядят дико, и что с ними делать непонятно. Привычные ориентиры - жанр, имя, торговая марка, способ употребления - отсутствуют; такой текст подобен пустыне: он дезориентирует.

Литература, как и почти все на свете, в значительной степени стала продуктом, ее бытование подчинилось законам рынка. Продукт есть функция консюмеризма и в оправданиях не нуждается; ценность его определяют число продаж и рейтинг в хит-параде. В мире рынка в оправдании нуждается как раз не-продукт.

Не-продукт - то, что возникает само по себе, как трава растет или птица поет, а не потому что некие маркетологи знают, что именно тебе нужно, и громоздят сиську на пистолет для твоего развлечения (и своей корысти).



*

Обычные претензии к текстам Болотова: "Непонятно!" "Аутизм!" "Только для своих!" Несмотря на то, что формально я "свой", я не могу расшифровать и половины имен, а там, где могу - это практически никак не влияет на мое восприятие текста. Идея, что "роман с ключом" понять без "ключа" невозможно, по-моему, ерунда. Это не запертая дверь, а пространство, открытое взгляду и ногам само по себе.



*

Почему "Роман Бо" можно читать без всякого "ключа"? Потому что это не роман, это словесный балет. Танец, движение, жест важнее того, что они "обозначают". Либретто существует, но без него можно обойтись. Как в музыке, где смысл и форма - одно.

Другая аналогия - живопись: портреты неважно кого. Вы же ходите в картинную галерею и смотрите нарисованных людей как на искусство, и для этого вовсе не обязательно быть с ними знакомым и даже знать, как их зовут.

Радость переживания обходится без всякого внешнего; внешнее, на самом деле, только мешает. Некоторые, узнав в романе себя, обиделись: карикатура. Выставка Незнайки, и только!



*

Тексты Болотова - вербализированный поток сознания. Осознавание ощущений и мыслей, которые случаются сами собой, помимо всякого "я" и его воли, а "я" только наблюдает. Осознавание без цензуры ("ничего не зачеркивать") есть медитация. Тексты Болотова - медитация в прозе.



*

Некоторые ведут дневник наблюдений над природой, а некоторые - дневник наблюдений над сознанием. В обоих случаях объект наблюдения - настоящее. Дневник в этом смысле - "не-литература", если понимать литературу в терминах вымысла.



*

Дневник ведется (прежде всего) для себя (о чем почти все забыли). Он и не должен быть (полностью) понятным (другим). Для других, в особенности, "чужих", которые тебя не любят (или любят, но не понимают - бывает и так!) приходится все разжевывать, постоянно переводить очевидное на глухонемой язык для слепых. Получается ерунда (Рафаэль азбукой Морзе) и утомительно для тела. Поэтому "другой", с которым говоришь в дневнике (помимо условного "себя") - это тот, кто тебя понимает (или - кого ты любишь).

Так и у Болотова: почти всегда его адресаты - возлюбленные (даже если и безответно).



*

"Ужасная искренность" дневника: "неприличные темы" ("хочу большой хуй", "ужасное вместе кончить").



*

Предтечи: Розанов, Харитонов. Когда-то так писали в ЖЖ (я помню!). Потом "журнал съел дневник", победила публичность. Нынче если и обнажаются, то нарочито облизываясь, глядя в зал, виляя жопой у шеста.



*

Смежный с дневником вид словесности - письма. "Ядерная баба" - выписки из писем как литературный жанр. "Батист - Горанс" - любовная переписка в форме дневника с переписыванием дневника возлюбленной и диалогом с ним.



*

Даже опечатки у Болотова кажутся осмысленными. Вел линию, и дрогнула рука, в этом и смысл, и чувство ("письмо, закапанное слезами", "фотография с отпечатком сапога").



*

В Тарту Болотов делал маленькие книжки со своими стихами, где рисовал рисунки и кривил строчки для изобразительности.

Когда "Роман Бо" публиковали в Словесности, девушка-верстальщик исхитрялась кривить строчки средствами html.

У Болотова текст жестикулирует, изображает сам себя. Как в стихах у Попова: "Человек стоял перед зеркалом и делал бровями так".



*

Стоять перед зеркалом и делать бровями так - поэтическая функция в чистом виде, отражение отражения: "сам себе Я".



*

Стихи и проза у Болотова: то по отдельности, то вперемешку. Иногда одно и то же описано и в прозе, и в стихах, и получается разное. Иногда непонятно, стихи это, или проза. М.Л. Гаспаров говорил, что единственный универсальный признак стиха - разбиение на строчки. Болотов разбивает прозу на строчки, получаются стихи, хотя и без рифмы.

А вот уже женщина, качаясь телом, опаздывает на трамвай.

Стих это или проза? - Похоже на стихи Вагинова, но только эта строчка, а соседние другие, прозаические.

У Болотова так часто: читаешь - проза и проза, а потом вдруг - бац - и в столбик, и как читать непонятно.

С другой стороны, стих то и дело сбивается на прозу - и в лексике, и в ритме.



*

Эта прекрасная двойственность означает: действительность и искусство - одно.



*

Моностих - пример нейтрализации различий между поэзией и прозой.

Вспомнилось, как в Тартуские времена гуляли с Болотовым по Питеру, зашли в университетскую столовку на Васильевском, и пока стояли в очереди с подносами, глазея на обедающих студентов, Болотов сочинил строчку, поразившую меня своей емкой точностью:

Здесь молодостью дышит каждый стол.

Болотов пишет моностихами, объединяя их в конфигурации то так, то этак, так что иногда больше похоже на прозу, а иногда на стихи.



*

Болотов - "формалист", им владеет страсть к соединению фраз по сходству, точнее - произвольно взятому формальному признаку. Возникает интересный феномен - гипертекстовые рифмы. Перечень высказываний со словом "совершенно" или "трамвай", или с одним и тем же глаголом, или про одного и того же человека никак иначе не связанное, или одна и та же синтаксическая конструкция или чтобы предложения начинались на одну и ту же букву и сгруппировать строфами по алфавиту ("Краткий указатель поступков" в "Романе Бо").



*

Проза Болотова - поток сознания в стихах.



*

Меня просили написать предисловие для "разжевывания неудобоваримого продукта", чтобы можно было продать пережеванное читателям-кретинам. Признаю, что с задачей я не справился. Впрочем, я и не особо старался. "Продукт", "переваривание" и "кретины" кажутся мне понятиями, не относящимися к делу. Что касается предисловия, без него вполне можно обойтись.



*

В конце концов, в начале было слово, а не предисловие.





Приложение: Дмитрий Болотов, Роман Бо



© Евгений Горный, 2008-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.




Кирилл Царев Сбербанк www.metronews.ru все новости по ссылке.

www.metronews.ru


НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
Словесность