Счастье - враг перемен, и поэтому нам не дано
Прикоснуться к нему даже краем крыла. Констатируй
Отреченье от чувства вины перед сонной квартирой,
Собирайся с мечтами и - в настежь слепое окно -
Улетай. Нам опять по пути. По пути на восток
Можно встретить десятки и сотни таких же скитальцев,
Облаченных в дурацкие перья. А хочешь - останься.
Всё равно всё условно, а значит - всё снова не то,
Не такое, не с теми. Закат, как дрожащий зрачок
Зажигалки мигнет и погаснет, боясь твоей тени
На шершавой стене... Мы свободны от хитросплетений
Географии этих окраин. И Бог ни при чем -
Он всего лишь нелепое следствие вечных обид
Друг на друга и на... невозможность прощения, что ли...
Наши крылья - еще один способ не чувствовать боли
Городов, от которых усталые души знобит...
Еще один способ извечных вечерних молитв
богам зазеркалья - сквозь трещинку на амальгаме
пролить свою веру в пустячность всего, что болит
и стонет в тебе моим голосом, плачет снегами
бездумной зимы, серебристой лисицы - сестры
земных отражений коротенькой линии жизни
того, кто однажды узнал, как опасно остры
блестящие грани грядущего счастья... Приснись и
еще один раз промелькни за недвижностью век,
продлись, прокрадись, прозвучи как седеющий шепот
февральского ветра, пробейся на свет, как побег
волшебной травы-оберега - и выживи. Что бы
потом ни случилось - за самым холодным стеклом,
за тысячей дымных теней и ночных силуэтов
тебя будет ждать моя нежность, любовь и тепло,
а не миражи отражений... ты помнишь об этом?
А через десять тысяч лет я снова вас увижу -
Но я уже не буду мной (надеюсь, anyway),
И вы мне станете родней, (а может, даже ближе),
чем телефоны - голосам и завтраки - траве.
И мы посмотрим свысока на прошлые дилеммы,
и будет день, и будет ночь, и снова будет день.
И можно будет просто так - легко и бессистемно
не только по небу летать - но даже по воде
ходить-бродить туда-сюда, не думая о том, как
на это смотрят стаи рыб, что плавают на дне -
и можно будет, бросив всех, с заплечною котомкой
уйти в какой-нибудь рассвет. А в этой жизни мне
конечно, горы по плечо и море по колено,
но мненье карпов и сомов важнее пенья птиц.
Нет, я стараюсь, я учусь ходить - и постепенно -
я обещаю вам суметь куда-нибудь уйти,
где проще роли не играть, чем не иметь значенья,
где через десять тысяч лет мы встретимся - скоре-
е после дождика в четверг, но лучше - в воскресенье -
и это будет чудный повод больше не стареть.
разбуди меня в августе. в тысяче ласковых весен
от последней любви, от колючих апрельских дождинок,
от меня, позабытой теплом. разбуди меня вовремя - после
полосы невезения, после тоски. разбуди, но
помоги мне еще хоть на миг удержаться на грани
перехода из сонного сумрака в солнечный ветер
поцелуев твоих. пусть волшебное утро настанет
осторожно, не сразу - и пусть этот день не отметит
ни один календарь...
_^_
Ноль градусов в ночи, и твой ковчег,
похоже, скоро станет ледоколом...
Обломки междометий и глаголов,
уснули на сияющем плече
червонно-золотой луны...
В тебе
светло и тихо.
Хочется летать, но
боюсь спугнуть твой сон -
в его объятьях
покоится полвечности -
без бед,
без войн,
без слёз.
И, кажется, без нас...
Но что есть мы?
Песчинки на ладони
Всевышнего...
Ты
дальше и бездонней,
чем это небо...
Я
опять больна
случайной теплотой, в который раз
настигшей так внезапно в сотне жизней
от прошлой встречи.
Я прижмусь спиной
к одной из волн и исцелюсь...
Спи, Ной.
Я с тобой. Посмотри, это я, я вернулась в забытый январь твоих писем,
опоздав на полжизни твоей и своей... для обычного календаря на полгода,
а для тех, кто не ждал - навсегда. Ты не брани меня только, не злись, и
если можешь, поверь и прости, даже если прощения вышли из моды.
Я вернулась. Я стала собою. Но если ты сразу узнал меня, значит
я осталась собой, я смогла... иногда это сделать намного труднее.
Вот и все. Все закончилось и начинается заново. Нашу задачу
мне решать в одиночку теперь уже незачем - знаешь, как часто во сне я
говорила с тобой... да, неважно, о чем. Я ведь, правда, такая как раньше,
мы реальны как снег на твоем подоконнике, милый мой, ты понимаешь?
Я пришла, я теперь не нелепый значок, замороженный в мертвом экране,
а простой человечек из плоти и глупенькой веры. В дырявом кармане
не держу ни ножа, ни осколка мечты, ни обрывков бумажных иллюзий, -
у меня ничего не осталось, я все растеряла, внезапно оттаяв.
Поцелуй, меня и успокой. Засыпая, я молча за нас помолюсь, и
В первый раз за полжизни спиною почувствую крылья. Я снова летаю.
... а луна висит золотою гирей,
освещая крыши, сгущая морок
полусонных бредней в прямом эфире
бесконечных выцветших разговоров.
У меня "Пикник", у тебя - Боб Марли,
у кого-то - полночь - зевать устала...
Неплохой марьяж для бездетной пары -
две бездомных музы внутри кристалла -
восемь острых граней почти не ранят,
так прозрачны, - значит, найдется повод
не сказать о главном, бродя мирами
безупречных слов. Ничего такого,
для чего понадобилось бы чудо,
мы не сможем выдумать - и не нужно, -
у тебя - тоска, у меня - простуда,
у кого-то - ревность, дыша натужно,
возникает тучей в дверном проёме
в третий раз за час - и, смирившись, с грустью
уползает спать. Мы опять вдвоем и
бесконечно - порознь. А где-то кустик
(улыбнись:)) багульника жмётся к - что там,
в тех широтах, милый, произрастает? -
ну, пускай, к такому же... сквозь пустоты
наших долгих пауз, шурша листами -
или просто - листьями, клин осенних
откровений молча летит на север -
умирать в надежде на воскресенье...
Мы идем к себе, ощущая всеми
запятыми, как далека дорога
до конечной цели - желанной точки...
Восемь строф о вечности - слишком много
для луны, распиленной на кусочки.....
Ты пишешь мне письма-стихи, оставляя Нас - буквам
на чьем-то экране, чужим междустрочьям и ритмам.
Ты пишешь и плачешь, и чувствуешь - слово "разлука"
на кончиках пальцев остыло, приелась коррида
со временем, с небом, с молчанием, с северным ветром...
Оставь меня здесь - вне себя, вне дорог, вне стихии.
Оставь свои мысли в себе - не "когда-то", не "где-то" -
и освободись. Эти письма читают другие -
Твои и мои незнакомые - разные люди...
Ведь нас разберут на созвучья, по крохам растащат...
Ты разве не слышишь их шепот? (Ты пишешь - "люблю те..."
Читают - "мне хочется тра...") Непролазная чаща
их вечных бессонниц, застывших над каждою строчкой,
с годами становится только страшней и темнее.
Мы в ней потеряемся, слышишь? Дорога короче,
когда напрямик... если любишь, скажи это мне. Я
умею и верить, и быть одинаково светлой
и в счастье, и в горе, и в вечности, милый мой, лишь бы
ты верил в меня, а не в знак препинанья... ну, где ты?
Не слышишь... ты пишешь мне письма. Ты пишешь... ты пишешь...
А ночь прошла. И день прошел. И день
был светел... да, любимый, он был светел,
как след того, кто ходит по воде,
не намочив сандалий. Кто-то третий -
быть может, Дух, а, может, отзвук слов
Твоих весь день звучал во мне, и память
звенела колокольчиком: "светло,
светло, светло..." Пустяк, что между нами -
четыре мира, сорок сороков
сердец и душ - я всё же научилась
дышать тобой - бездумно и легко...
Все грозы позади, и нет причины
не верить в чудо. Встреча до сих пор
не состоялась, но Вселенский Дворник,
пошагово исследующий двор
моей бессонной нежности, покорно
сметает снег с тропинок... Видишь, как
всё просто, если быть... собой всего лишь...
Я к небу и земле в Твоих руках,
добавлю солнце......если Ты позволишь...
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
