Качание эпох на стыке поворота,
где рельсы, как тире, и шпалы – как дефис.
Жизнь даже не игра, а только лишь зигота,
от плоти в небеса стремящаяся ввысь.
Там ангелы поют в заиндевелой сини
и плавится сургуч растрёпанных комет.
А ты, как тот медведь, качаешься на льдине
и от себя бежишь, как Афанасий Фет.
О, что тебе полёт стрижа над жёлтой горкой
и берега реки, и яблоко в руке?
Качается вагон и пахнет водкой горькой,
и сладко жизнь течёт в расшатанном райке.
Переведи судьбу, как стрелки путевые,
и полустанок свой, смотри, не пропусти.
Они уже гудят над нами, роковые,
горячие, как снег, растаявший в горсти.
Озеро, облако, лето.
Пляжик в дремучем краю.
Без суеты и совета
я потихоньку крою
жизнь, что натянута туго,
как полотно, на столе.
Солнце гуляет по кругу,
циркуль измазав в смоле,
чертит круги в поднебесье
и, отражаясь в воде,
слепит меня и подлесье
в этом медвежьем нигде.
Благостно всё и спокойно.
И, подрезая края,
думаю я: что за войны
в мире и кто судия?
Ножницы режут упорно
мелом разбитую ткань.
Ах, до чего же ты норма,
милая тьмутаракань...
Полнится день солнцепёком.
Жизнь распласталась в руке.
Облако в небе глубоком
плавает. А вдалеке
гулкое прыгает эхо,
плачет кукушка в лесу,
бьёт миномёт без огреха
занятую полосу.
И, прибирая рукою
мелом очерченный край,
вижу: летят подо мною
озеро, облако, рай.
Прошлое, как левый берег речки:
всё в обрывах, где живут стрижи.
На златом себе сидят крылечке
принцы, королевичи, бомжи.
Там портной простёгивает ниткой
памяти глухое полотно
и в саду, за серою калиткой,
время смотрит в тёмное окно,
где пока что, вроде, всё неплохо:
лимонадом отдаёт кино,
на лафете траурном эпоха
движется, но это всё равно.
Живы все: и бабушка, и мама,
и собака с кличкою Остяк.
В Первомай закусывает рама,
как обычно, кумачовый стяг.
Солнце – светит, небеса – бездонны,
тополя, как водится, растут.
Пионеры хрупкие бутоны
к памятникам Ленину несут.
Все при всём. Ну, воздуха нехватка,
ну, порою, жить невмоготу...
Боже мой, как спиртом пахнет ватка
с этой пробы чёртовой Манту...
Кто мне скажет, отчего упорно
память возвращается назад
в мир, где всё почти что иллюзорно,
где тебе ещё не пятьдесят?
Отчего тоска? Неужто, право,
это просто молодость прошла
и горит в тумане переправа,
словно азиатская шала?
Но ведь живы, все ещё так живы...
Небо – сине, облака – как дым.
И сияют над рекой обрывы
отсветом, как прежде, золотым...
Плывёт реки протяжный вздох
и воздух прян от духа сосен.
А год до жути высокосен
и застаёт друзей врасплох.
И, словно маятник, стуча,
год между нами чертит прочерк:
смерть вырабатывает почерк
читабельней, чем у врача.
2.
Вода баюкает волною
пустое небо и тростник,
и леса дрогнувший двойник
откосы тянет за собою.
Качается остывший шар
звезды на опалённых дюнах
и на сосновых бьются струнах
огни, как низовой пожар.
3.
Сухой тростник. И стороною –
тропа на опустелый пляж.
Ложится ранней сединою
туман на утренний пейзаж.
И тихо так, что вёсла гулко
роняют капли и река,
как музыкальная шкатулка,
звучит от лёгкого гребка.
4.
Зарницы вскинулся всполох
и ветер обжигает ивы.
Здесь скоро будут дни дождливы
и осень будет царь и бог.
Рука касается сосны
и вздрагивает лес в ознобе,
как будто он уже в сугробе,
и в снежные впадает сны.
5.
Скажи, за что был этот день
с его спокойствием и негой,
и неба облачная лень
над васильковою Онегой?
Чуть слышный отзвук комара,
как точка в совершенстве лета,
где комариная игра
озёрным выдохом согрета.
6.
Все эти отзвуки и тени,
весь этот горний/дольный мир
спокойно замер на арене,
прервав обещанный турнир:
дрожа, сминая надпространство,
вдруг – паутинка на виске,
и Парка нежное тиранство
вершит в скучающем зевке.
7.
Кот, утонувший в чёрной лени,
качается на ряби сна.
Что знают о кошачьем дзене
людские эти племена?
Зеленоглазый бог полёвок,
в глубокий погружаясь сон,
сминает лапой изголовок,
как небо парусом Ясон.
8.
В окне вздохнувшая сирень
качнулась и легла на раму.
Как будто бы закрыла рану
фиалковая полутень.
Уходит день за поворот
и крошит мякиш солнца в лодку,
и бронзовые сосны кротко
качают звёзды у ворот.
9.
Плывёт реки протяжный вздох,
вода баюкает волною
сухой тростник и стороною
зарницы вскинулся всполох.
Скажи, за что был этот день,
все эти отзвуки и тени,
кот, утонувший в своей лени,
в окне вздохнувшая сирень?
Мне сад пригрезился ночной,
живой, рассыпанный на дольки:
тяжёлой каплей дождевой
он подбирал свои оборки.
Он рос. Он вслушивался. Он
дыханье брал аккордеоном
и замирал. А за окном
зима плыла на перезвонах.
Как горностаевая смерть,
проталина смотрела остро
и заставляла леденеть
снеговика оплывший остов.
Сосульки выбивали такт,
спеша отбыть ручью навстречу,
и плыли: город, особняк,
деревья, ветви, птицы, вечер...
На чутком воздухе река
дрожала женщиной желанной
и билась жилка у виска,
мешая жизнь и волхованье...
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]