Провода над домами гудели,
Дни летели, не зная куда.
Объявили, на новой неделе
С Подмосковья придут холода.
До зари, неизбежно туманной,
Снег на землю просыплется манной.
Как обманчива эта вода.
Зимней темью Москва не столица -
Ни лица за забралами шуб.
Югоземцам легко веселиться,
Покидая до лета Рашу.
А в столице мосты и машины,
Мокрых луковиц запах мышиный
Да бальзам припомаженных губ...
Фата Вьюга притворно сурова
К обладателям шляп и пижам.
Плохо тем, кто остался без крова -
Шатунам, полукровкам, бомжам.
Что для них воплощение счастья?
В подземельном вагоне качаться,
К теплым стеклам ладони прижав.
Ну а нам, обывателям всуе,
Остается держаться корней,
Голосуя, дружок, голосуя
За продление солнечных дней.
Божьи птицы, сажая и сея,
Мы проспали исход Моисея,
И лежим, божьи рыбы, - на дне.
В пробуждении во сне ли
Мне приданое дано -
Гимназической шинели
Позапрошлое сукно.
Бормотание шарманки,
Запах ладана и слез.
Гробовщик наладил санки
И меня из дома свез.
Шубы мокрые висели,
У ворот дремали львы,
Черный с белым рядом сели
У кудрявой головы.
В небеса церковным хором
Проводили, но опять
Я вернулся с первым скорым
На платформе постоять.
Постоять повеселиться
В окружении людей.
Так фарфоровые лица
Примеряет лицедей.
Так меняет очертанья
Быстротечная вода.
Расстоянье до свиданья
Не тогда и не туда.
Путь - пустыня. В самом деле -
Где колодец, где бадья...
Плачет мальчик в колыбели.
Может это буду я?
Нафталиновый бай Нафтула
Поселился в подвальной сапожной,
Подбивает подметкой дорожной
Стук-постук все земные дела.
Мимо окон неспешно плывут
Каблучки, башмаки, босоножки,
А в подвале бездомные кошки
В грудах сброшенной кожи живут.
День за днем утекает в Москву,
Оставляя лишь чувство потери.
Пыль становится шерстью на теле.
Кошки пробуют время на звук.
А хозяин молчит. Он игла,
Кожа, дом от бетона до жести,
Шерсть и пальцы, увязшие в шерсти,
Стук-постук от искринки дотла.
Ксения - сердцем сильная.
Странница чужедальняя.
Гордость твоя фамильная,
Горечь твоя миндальная.
К осени распогодится -
Вот тебе, мать, и Троица.
Небо с землей разводится -
Море дождем умоется.
А на кладбище - рубище
И нищета лежалая.
Люди идут за будущим,
Нынешний день не жалуя.
Платье мое вчерашнее,
Память моя забытая.
Светлое или страшное
Мимо несут - завидую.
Белое, небеленое,
Боль, белена, былина ли -
Все опадет под кленами.
Не были, были, минули.
Страннице в землю венами
Корни пустить. Погостница...
Гости стоят за стенами -
Все кто простить попросится.
Вот и полна гостиница.
Странное дело, странница -
Сильный душой - поднимется.
Скорбный душой - останется.
Я по площади танцую в мокрой шляпе перья набок.
Дождь идет за мною следом, руки голые целуя.
Ноги вязнут в листопаде, на глазах дрожат монеты.
Ничего не вижу милый - ни луны, ни водопоя.
Чьи верблюды, колокольцы, у колодца на рассвете,
Для кого везут браслеты, пояса и ожерелья?
За сестру тебе пластаться десять лет, как день, любимый.
В жены словишь голубицу, а сову найдешь на ложе.
Разорвется покрывало под руками, аллилуйя.
Я земля в росе весенней - на, паши меня, как хочешь.
Будешь утром плакать, милый, у сосцов моих тяжелых.
Молоком и горьким потом, потрохами пахнет похоть.
Прокляни меня, попробуй! Прогони меня, порадуй!
Я булыжником на шее буду век твоей обузой.
Зря сестра в шелка рядится, серебрит ремни сандалий -
За гранатовые зерна ночь куплю - и сын родится.
Беспокойная беседа. Звонкий хохот рыжей Лиссы.
Дождь идет войной на город, размывает мостовые.
Я танцую на Дворцовой, мню себя страницей книги,
И кленовый лист заложен на строфе напротив сердца.
Прочитай меня, любимый, прочитай и я останусь...
Аве, август!
Рябь рябины, облака на обороте
Иностранной,
Позабытой-позаброшенной открытки,
Мякоть яблок,
Разговоры о природе и породе...
Запах гари.
На осинах паутиновые нитки.
Пыль загара,
Золотые неумытые коленки.
Лень и благость
В сонном взоре перекрашенной блондинки.
Электричка
По кипрейному райку узкоколейки.
В душном баре
Из бокала вытекающие льдинки.
Вяжет губы
Кислый привкус недозрелых поцелуев.
Крыша неба
С каждым вечером прозрачнее и выше.
Скоро осень,
Время странников, купцов и ветродуев.
Это просто -
Рано утром встал-собрался да и вышел.
Ни тревоги
На дороге, ни печали, ни преграды.
Только листья,
Только яблоки да птицы кочевые.
Аве, август!
Урожаи, травосборы, звездопады...
Наше счастье.
Время тронулось к зиме, а мы - живые.
...Так по Сеньке ли маска, мосье московит?
Кинешь клич - не получишь ключа.
Даже если семь шкур ободрать до любви -
Только шепотом можно кричать.
Слишком шумно вокруг. Не допел, так допей.
Слишком поздно для искренних ран.
Если вдруг потерял ощущенье цепей -
Заплати и покинь ресторан.
Волчью шкуру на плечи набросит портье.
Сучий век не берет чаевых.
Изумительный выбор - пройтись по статье,
Подписать - и остаться в живых.
Не доносчик, не вор, не палач, наконец -
Никуда не вцепиться вине!
В золотые монеты подмешан свинец.
Иностранность - стоять в стороне.
В тыщеглавой столице, в торговом ряду,
Я поставлю большую кровать.
И - седой, краснолицей, у всех на виду, -
Буду только собой торговать.
Подходи, раскупай, не спросясь о цене!
Раз вокруг золотая пора,
За последнее слово достаточно мне
Девять грамм твоего серебра.
И в подвале, на стенке неловким мелком,
На открытке со дна сундука,
Под казенной подушкой, под сердцем, тайком
Хоть одна отлежится строка.
И не деньги на счет, не покой, не почет
Для того, кто меня сохранил -
Только злая любовь, что течет и течет,
Пальцы пачкая вместо чернил.
Посмотри на запад, Мэри -
Бьет закат о горизонт.
Рифы, отмели и мели -
Наш последний сладкий сон.
Укачала у причала
Белолобая волна,
Никого не повстречала
Капитанская жена.
Ждать погоды у отлива,
Словно парусник в порту -
Первый месяц вроде диво,
Третий год невмоготу.
На луну летают рыбы
Золотистые хребты.
Кабы мы бы так могли бы,
Были б мы не я и ты.
Я плечом к плечу у мачты,
Против тысячи вдвоем...
Тише Мэри, ну не плачь ты -
Всех врагов до дна убьем.
А потом, назло Фортуне,
Не в балладе, наяву
Королем на белой шхуне
За тобою приплыву!
Утопи своя печали,
Заночуй у очага.
Для тебя, красотка, шали
Бирюза и жемчуга.
Твой ягненок бестолковый
Приберег тебе одной
Черный флаг вдовы портовой,
Белый парус над волной...
Не сидел бы, милый, в помойной яме -
Отдыхал бы где-нибудь на Майями,
Где на слово "горе" забито вето,
И смотрел на небо чужого цвета.
Целовался б с парой своих блондинок,
До утра, пока не споет будильник,
А потом, сдавая долги рутине,
Опускался б к бару и пил мартини...
По шоссе летают кабриолеты
На холеных шинах разносят лето,
И следом индейца в пыли дороги
Со щита косится орел чероки.
Хорошо бы было припасть губами
К черной перехоженной Алабаме.
Хорошо бы было, тоску развея,
Пролететь за двести в огне хайвэя,
Загреметь с моста, не дождаться скорой,
И уснуть навеки под сикоморой...
Ты прости, хороший, что карта бита.
Эр Вокзал - Коньково - твоя орбита.
Ты молчишь на хинди и пиджин идиш
И пять лет, как женщин во сне не видишь.
И прижат за горло житейской комой,
Позабыл о небе над Оклахомой.
А оно пылает в бесстыдной сини
Тяжелей и ярче, чем здесь, в России.
И закат соленый, кроваво-красный
Накрывает город и дом за трассой...
Уплывай за корветом, размокший конверт,
Уходи по волнам, неотвечен.
Будь хоть царь, хоть король, хоть сомнительный смерд -
Все равно ты под небом не вечен.
Ты сражался и жег города и мосты
И смотрел в запотелые стекла,
И когда над водой рассыпались листы,
Стал письмом. А бумага размокла...
Да, никто не прочтет о житейских делах,
О страстях и нелепых удачах,
О стволах у груди, о накрытых столах,
О любви на заброшенных дачах.
Дурно пахнет давно нежилое жилье,
Сладковатые губы у милой...
На отстроенной даче пирует жулье.
Ты письмо. А чернила - размыло.
Уплывай по волнам, неоткрытый конверт,
Полагайся на волю прибоя.
На соленом песке нарисую ответ -
Я же знаю, что будет с тобою.
Ты уснешь между дюн, как письмо между книг,
Карауля проклятое лето.
А потом из бумаги проросший тростник
Кто-то срежет. Получится флейта...
Когда ты в первый раз достал
Тяжелый меч из новых ножен,
Сиял клинок и день блистал,
И представлялся невозможен
Хоть шаг назад...Тряпичный крест
Хранила верная рубаха.
Строкой обвязывал эфес
Девиз "Любовь не знает страха".
Когда венецианский порт
Из пасти выпустил галеры,
Там были грязь и кровь и пот,
Следы проказы и холеры.
Ты бредил в трюме. И в жару
Молил безносого монаха.
"Молчи о мне, когда умру.
Скажи: любовь не знает страха!"
В горах таился Божий Град.
Пылал закат. Горели стены.
Летучих стрел смертельный град
Дробил щиты. Непогребенны
Лежали кони и рабы.
И трубный глас слуги Аллаха
Мешался с голосом трубы
"Вперед! Любовь не знает страха"
В долинах цвета сургуча
Брели дожди. Играли свадьбы.
Ты был застигнут без меча
У белых стен своей усадьбы.
Ты задушил троих и сам
Остался спать на поле брани.
Стекали слезы по усам,
Слеталась дрянь к открытой ране.
И бестелесный проводник
Поднял тебя над грудой праха
"Вот соль домов, людей и книг.
Скажи, любовь не знает страха?"
А я ждала недолгий век
Невестин, женский, горький вдовий.
Рожала дочь, смотря на снег,
Плела шелка у изголовий
Трех королев. Сплела покой.
Порвалась нить - истлела пряха.
Я завязала жизнь строкой
"Прости. Любовь не знает страха".
Тает картонный замок в руках рабочих,
Вянут огни, знамена спадают ниц.
Кто тебе скажет: Гамлет, спокойной ночи.
Кто улыбнется: доброе утро, принц.
Дания дней и ночное ее подобье -
Две стороны шекспирова ремесла.
Славно выходит днем мастерить надгробье,
Чтобы под ним избегнуть ночного зла.
Предощущенье каждый второй предатель.
Верную птицу рад бы принять на грудь.
Сколько их пестрых выпустил в мир создатель?
С белой под сердцем не умереть уснуть.
Тронная зала, звери в овечьих шкурах.
Нежное сердце навеки замкнет броня.
Пару волков моих серых и вечно хмурых
Завтра убьют на празднике в честь меня.
Даром дубы сплетают сухие кроны.
Милая мать, поймите, моя тоска
Не оттого, что мне не добыть короны,
А оттого, что вышли за дурака
Флейта играет тише, волна короче.
Правда для принца нищих всегда одна.
Песня для принца счастье спокойной ночи
Да на подушке локоны цвета льна.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
