ОпятаКнига вторая
Глава первая
ЗАЗОР
"УДВОЕНИЕ есть следствие грибоварного промысла, выражающееся в повторении физического лица с сопутствующими ему материальными ценностями и посторонними предметами (см. ОРУЖИЕ ХОЛОДНОЕ, ОРУЖИЕ ОГНЕСТРЕЛЬНОЕ) или без них; новообразованное физическое лицо, в зависимости от параметров грибоварения и ряда не до конца изученных процессов, предрасположено либо к моментальному бесследному, либо к постепенному, с истечением жидкостей, исчезновению..."
"УТРОЕНИЕ есть относительно новое следствие грибоварного промысла, выражающееся в двукратном повторении физического лица с сопутствующими ему материальными ценностями и посторонними предметами (см. ОРУЖИЕ ХОЛОДНОЕ, ОРУЖИЕ ОГНЕСТРЕЛЬНОЕ) или без них; специфика утроения восходит к специфике ТРЕТЬЕГО, отраженной в народном фольклоре (см. ТРИ ПОРОСЕНКА, ТРИ МУШКЕТЕРА, ТРИ МЕДВЕДЯ, ТРИ ТОПОЛЯ НА ПЛЮЩИХЕ (последнее недостоверно и требует дальнейшей юридической характеристики тополей), где ТРЕТИЙ неизменно выступает отличным от прототипа и ВТОРОГО, которые почти идентичны; повсеместно отмечается определенная антагонистичность ТРЕТЬЕГО двум другим..."
"При утроении агрессивность производных фигур повышается и распространяется на оригинальное лицо..."
(Из карманного служебного справочника практического работника юстиции и правоохраны с элементами вынесения, оглашения, опротестования и исполнения приговоров, а также с параллельными местами из синодального издания.)
1. Деревянные шрамы
Сартур Тригеминус, в недавнем прошлом - Артур Амбигуус-младший, ныне надежно защищенный звучным именем и тайным Органом-Орденом, Универсальной Спецслужбой, стоял с утречка, потягиваясь, на крыльце и пристально рассматривал свежую, только что сделанную зарубку на косяке. Еще вчера ее не было. Он провел ладонью и нащупал еще две, поменьше и помельче, такие же свежие - зарубки, они же зазоры. Три зазора. Трезор, узор.
Первоначальная фамилия "Гуммигаммус", назначенная Универсальной Спецслужбой, не прижилась. Нареченным он показался бессмысленным, несмотря на семантическую многослойность, в которую паспортные крысы тыкали своими канцелярскими лапками. Даже Зазор обижался и уговаривал: "Посмотрите, сколько ингредиентов - и тебе резина, и сифилитическая гумма, и театральный грим, да еще музыкальная гамма и намек на поедание - самобытнейший спектр, дающий в слиянии оттенков непереводимый итог. Почему вы капризничаете?"
"Мы не видим преемственности, - твердили строптивцы. - Возьмите Кастрыча - совсем другое дело, он и доволен, и помалкивает. А мы хотим зваться Тригеминусами".
Зазор причмокивал, пробуя слово на вкус.
"Были двойными, неоднозначными, а станете однозначно тройными. А почему?" - выпытывал он с назойливым любопытством.
Сатурн и Сартур отмалчивались и давали понять, что здесь таится секрет, не допускающий преждевременного разглашения.
Они преуспели в упрямстве, и опекуны отступили.
- Ради всего святого, Мон-Трезор, - пробормотал Сартур Тригеминус, послюнил палец и вторично провел им по узорам-зазорам.
- Молодец, ухо держишь востро, а вообще - пистолетом, все прочее, - похвалил Сартура внезапный Зазор, вынырнувший из-за угла и похожий на пирата в своей одноглазой повязке. Вместо кривого ножа он держал топор.
Юный Сартур Тригеминус взирал на происходящее бесстрастно, дожидаясь конца представления.
- С приездом, - сказал он вежливо.
Подоспевший Кастрыч положил свою мощную лапу на погон премного довольного Зазора. Тот качнул топором.
- Настоящий, - поручился Кастрыч за скромно улыбавшегося подполковника. - Я чую нутром... Прыткий - увел у меня инструмент. Большая жизненная школа, и не только школа милиции.
- Верно звонишь, - подполковник Зазор, не раз внедрявшийся в уголовные коллективы, порадовался своим блатным речам и потрепал Кастрыча по загривку.
Кастрыч был первым, кого он встретил; тот был занят какими-то строительными работами на собственной лесопилке, обустроенной неподалеку. "Я устал от железа и стали, - признался однажды притомившийся Кастрыч за чаем. - Мне хочется древесины..."
И Кастрыч, как он потом, за столом, сам рассказывал, шагал себе, кряжистый и широкий, меряя просеку семимильными шагами, а на плече у него покачивалось здоровенное бревно, не причинявшее никаких затруднений. Неся это бревно, Кастрыч вспоминал картину первого субботника и прикидывал, какой бы он мог себе выгадать пост в тогдашнем правительстве, живи он в те далекие и славные дни, подставь он плечо тогда, в судьбоносный момент на площади... да шевельни им, сбивая кепку, полную гнилостных мозгов... но в этом пункте озабоченных размышлений его отвлек рокот моторов и шелест лопастей; прикрыв корытообразной ладонью глаза, Кастрыч следил, как вертолет опускается на им, самолично Кастрычем, вытоптанную лужайку - он сделал это в минуту спонтанного богатырского пляса. Из вертолета, сложившись гармонью, прыгнул на землю подполковник Зазор. Придерживая фуражку и пригибаясь, он поспешил к несущему бревно, тогда как Кастрыч уже любовался его отражением в лезвии топора.
- Здравия желаем, - Кастрыч, не оборачиваясь, расплылся в улыбке, от души пожимая Зазору тощую кисть. Для этого пришлось опустить бревно и завести руку за спину, ибо Кастрыч был загипнотизирован топорным отражением, словно волшебным зеркальцем или обручальным кольцом на ниточке. Сталь, несмотря на заявленную усталость, влекла его пуще живого. - С чем прибыли в ваши края, наше благородие?
- Кое-кто убирает ваших людей, Кастрыч, - с напряженной улыбкой ответил Зазор, стараясь не отставать и уворачиваясь от бревна, которое древоносец не замедлил подхватить супротивным плечом. - Ведь вы же оставили несколько долгоиграющих копий, не правда ли? Признайтесь, Кастрыч.
- Небось, расползаются сами, - усомнился тот.
- Их убирают, - повторил Зазор, прищелкивая пальцами, - Их истязают, и мы находим стонущий кисель. От них чего-то хотят... из них вытягивают какие-то сведения, пытая испанскими сапогами... - И вдруг, отобрав у ничего такого не ожидавшего Кастрыча топор и словно позабыв о собеседнике, запрыгал сорокой-воровкой, того обгоняя, по просеке, унося, словно ветром, в гнездо блестящий предмет на забаву птенцам, и полы милицейского плаща развевались, обещая беду и тревоги. Вскоре он скрылся из виду, и Кастрыч настиг его лишь на пороге дома, стоящим над братской лужей-могилой. Все это время он тщился представить себе хищного богатыря, способного замучить его долгоиграющую копию. Таких он действительно оставил несколько штук, чтобы город не забывал своего теневого активиста.
Сартур, у которого не шли из головы зарубки на косяке, послал эту головоломку куда подальше. Он маячил в дверном проеме, расковыривал свежий прыщик и не давал пройти. Он сильно изменился и перестал быть безбашенным недорослем с токсическими замашками. Сатурн же, напротив, резко состарился, опустился, обрюзг, окончательно растерял родительский авторитет и смиренно терпел, когда сын, вошедший во вкус, на него покрикивал.
- Ваше появление не оставляет простора для домыслов, - спокойно и несколько напыщенно заметил Сартур Тригеминус. - Кто-то купился на утку про вечные леденцы. В оранжерее ничего не нашли, но это никого не обманывает. Кто-то хочет вытянуть из нас несуществующий секрет. Я прав?
- Да, - кивнул Зазор, удивленный и восхищенный его проницательностью, ибо юный Тригеминус еще ничего не знал об охоте на Кастрычей. - Ты прав, стажер... прости, младший оперуполномоченный. Можно войти в дом?
- Вы здесь всегда желанный гость, товарищ подполковник, - Сартур посторонился и пропустил Зазора в горницу. - Наподдайте там бате, он снова кемарит. И ты, Кастрыч, побудь гостем; у кого ты не был, у того и побудешь, а у кого побудешь, тебя уже не забудешь. Положи, наконец, бревно. Я соберу на стол, чем Бог послал, а ты полезай в подпол, за декохтом. Достань бутыль, что посвежее.
Кастрыч подмигнул Зазору:
- Словоохотливый хлопец! Так и плетет кружева. Весь в меня, - добавил он смутно.
Проводив их внутрь, Сартур вернулся и еще раз погладил косяк, пересчитывая зарубки. Они оставлены Зазором, больше некому. Но только - зачем? Как сигнал? Предупреждение? Напоминание? Приветствие? Розыгрыш? Мелкое хулиганство?
Он остановился на приветствии, держа все прочее в цепкой юношеской памяти.
Потом передумал. Это не приветствие, это предупреждение о недобром Намерении. Хроническое употребление декохта приводило к количественным и качественным изменениям. Любители отвара все чаще растраивались. И это происходило как после декохта, так и без оного, непроизвольно, иногда - в самое неподходящее время. Зазор почувствовал близкое расщепление и поспешил предупредить хозяев, как умел и как успел. О чем же? Сартур прикинул варианты и неуверенно остановился на одном, самом неблаговидном.
2. Сплошное растройство и Трёхины
- Скорее, трихины, - Сатурн Тригеминус мрачно дунул на чайное блюдце, своим ударением на втором слоге уподобляя дорожно-патрульную службу опасным глистам, поселяющимся в наимяснейших частях человека и там размножающимся, причиняя тому нестерпимые страдания. У Сатурна уже появился небогатый, но впечатляющий опыт общения с этой публикой с тех пор, как он заработал на мечту своей жизни: маленький автомобиль.
- Да, папа купил автомобиль, - объяснил Сартур, и подполковник понимающе закивал. - На этом покупки закончились. Местные Трёхины совершенно парализовали работу АУУ.
- Я перебью и пробью для вас специальные номера и выпишу проблесковый маячок. После этого вас никакая собака не тронет...
- Разве что...
- Разве что какой-нибудь глупый Трёхин, - печально вздохнул подполковник. - А это лишает номера и маячки смысла. В наших целомудренных кругах эту публику принято называть просто Третьими. Неистребимая лакировка действительности, вассальное холопство.
В семье Тригеминусов, сперва опираясь на старую терминологию, сотрудников ДПС именовали Трёхиными за давнишнюю привычку срезать на ходу подметки еще в те далекие времена, когда денежным эквивалентом подметки служила трёха, трёшник, три рубля - теперь, конечно, во много раз больше. Отец и сын не помнили, когда и кто из их знакомых автовладельцев нарек милиционеров, родившихся из уродливого и смрадного чревища ГАИ-ГИБДД, этим прозвищем - тоже, по их мнению, чересчур снисходительным при последующей микроскопии.
Странная вещь: в эпоху милицейской лазури с ультрамарином, то бишь исстари знаемых как цвета счастья, во всем ухитрялся, каким бы малым он не был, главенствовать марсианский, красно-кровавый цвет войны. И скопления проблесковых маячков того же рода, что пообещал выдать Зазор, напоминали гроздья рябины; и вид их, и вой их сирен не давали никак уснуть.
- Эта зараза, - сокрушенно заметил Сартур Тригеминус, - слишком долго подавалась в виде лучших образчиков человечества. Например, Дядя Степа. Стоит ли удивляться, что грибы... - Он выразительно посмотрел на сына.
- Дело очень серьезное, - подполковник разломил бублик и стал обмакивать в чай. Зазор ел много, а усваивал плохо. - Милиции стало больше, много больше, а граждане жалуются. Полезешь разбираться - и начинается путаница. Опознают вымогателя, держиморду, насильника - глядь, а он, оказывается, был на торжественном концерте в честь Дня милиции. Полный зал публики, Аншлаг с аншлагом. К чему я веду...
- К тому, что к нам подбираются, - упредил его Сартур. - Декохт уже воровали. Мне сразу показался подозрительным наш новый участковый. Это вам не Севастьяныч - где-то теперь скитаются Севастьянычи? И есть ли они? Так ли они множатся, как говорят? Пришел он будто бы с проверкой, проявить заботу - дескать, надежно ли защищены его свидетели. И всюду совал свой нос, даже в подпол полез. Потом я недосчитался фляги...
- А почему, кстати спросить? - Зазор подался вперед и поставил локти на стол. - Почему вдруг - такой эффект? Откуда берутся тройни, господа теоретики? И почему один близнец всегда нормальный, а второй - скотина?
Бывший Артур Амбигуус младший пожал плечами.
- Вы спрашиваете, словно мы знаем, откуда берутся двойни, - буркнул он. - Иногда у меня создается впечатление, будто грибы отчаянно пытаются нам что-то сказать... что они стараются изо всех сил... наиболее точно воспроизвести нашу природу...как бы снизу, навстречу высшей, идя к ней на смычку... Троица сверху, Троица снизу. И вот нам отвечает земля, на которую мы пришли. Грибы - своевольная форма жизни. Они чем хотят, тем и станут. Как объяснить, что иногда двойник пропадает сразу - вспомните Кушаньева, а иногда получается непросыхающая лужа? А вы мне про утроение...
- Век бы слушал, - мечтательно вздохнул Кастрыч. - Откуда ты такой умный, Сартур? По мне, так не в папашу...
- По образу и божественному подобию? - прищурился Зазор. - От кого-то я это уже слышал... - И он повторил им уже знакомую историю о церковном переполохе, устроенном Угостиньо Нету. - Он всего лишь сидел и ловил синих птиц удачи, которых при помощи гриля превращал в жар-птиц... я фигурально выражаюсь, ничего он не жарил, бедняга, и нате - такой позор... Теперь из него думают выгнать какого-то беса, сжечь на костре, дождаться крещенских морозов и выкупать в крестообразной проруби, а лучше - утопить; короче, своего места на паперти Угостиньо лишился, а ведь он был очень ценным, без пяти минут штатным, осведомителем... Но слышал я не от него, про подобие с образом.
И он замолчал, припоминая; и видно было, что вспомнил, но до поры говорить не хотел.
- Мы знаем про Угостиньо, - напомнил Сартур. - Похоже на опыт.
- Вы правы. Я тоже считаю, что это проба. Тройни только-только начали появляться. Не ждать ли нам еще учетверения? - спохватившись, вскинулся Зазор.
Сатурн тяжело задышал:
- Откуда нам знать? Это ваша забота - Универсальная Безопасность. - Он сердито снял очки и бросил на скатерть. - Наш тройной одеколон даже не успел побыть государственной тайной. Дремучие неучи спокойно ставят эксперименты, как будто это медный купорос. И нам с того ни патента, ни премии, а только дальний приют... долгая дорога, казенный дом... провинциальное прозябание... между прочим, товарищ Зазор, тут пошаливают.
- Кто пошаливает? - прищурился Зазор.
- А мы их не разбираем. Чечены, ингуши - всякие чабаны, нерадивые пастыри, променявшие кинжалы, папахи и бурки на гранатометы... сменившие коз и овец на жен и дочерей человеческих...
- Об этом еще пойдет речь, - пообещал Зазор. - Мы явим вам наглядные примеры тотального безобразия.
- Не хотелось бы, - поежился Сартур; решил, что поежиться - слишком мелко для подобной перспективы, и его передернуло. - Где и что вы нам собираетесь явить?
- На прежнем месте, дома. Мы возвращаемся. Ненадолго. Пошаливают везде. Слухи о ваших чертовых леденцах долголетия переполошили структуры криминала и правоохраны. Это растроение зашло чересчур далеко - даже тюрьмы полопались... темницы рухнули, так сказать... Сбежал Куккабуррас...
- Я так и знал! - воскликнул Сартур. - Куда же вы смотрели?
- Кто-то пронес декохт, и даже не в камеру, а в самый штрафной изолятор, - повинился Зазор. - Видимо, сглотнули презерватив. Привязали ниточкой к зубу, сглотнули, наполнили декохтом. За каждым не уследишь. Размножились, налегли - стены не выдержали.
Воцарилось тягостное молчание. Зазор продолжил похоронным тоном:
- Коррупция и властолюбие с имперскими амбициями поразили карательные органы в самый цвет. Усиленные утроением, эти потемневшие силы претендуют уже на мировое господство. Утроитель опробован на безответном человеке и найден перспективным. Авторитетные фигуры, мечтая если не о бессмертии, то о долголетии, желают утечки ваших мозгов. Сначала в переносном смысле, а потом и в буквальном. Чтобы они, эти лица, проявились и раскрылись с поличным, потребуется ваше живое участие. Вы, и только вы способны увлечь эти силы на гибельный путь, то есть в последний путь - укрепить в заблуждении, выманить на контакт, принудить к действию.
Кастрыч махнул ручищей:
- Кончать надо было сразу черта хромого, который вам брат... Ладно. Разомнем кости перед отъездом? Декохту? Порезвиться по-богатырски! Да не перестанет грибная земля Отчизны рождать богатырей!
- Избу пожалейте, - закудахтал Сатурн Тригеминус.
- Как можно, командир? - укоризненно пробасил Кастрыч. - Всего-то и делов, что найти паскудного третьего и удавить. Готовы?
Сартур повеселел и налил себе полстакана.
- Ваше нездоровье, товарищи!..
Он привычно выпил, и минутой позже перед Сатурном, Кастрычем и Зазором стояло трое юнцов, настороженно поглядывающих друг на друга.
- Парень был в середине! - возбужденно закричал Кастрыч. - Те двое народились с боков!
Правый Сартур усмехнулся:
- Большая разница? Давайте ответ, а то поздно будет!
И начал медленно оплывать, частично переливаясь в Сартура среднего посредством бокового соприкосновения.
Оставшийся зааплодировал от радости.
- Вот он! - взревел Кастрыч. - Вот он, паскуда! Радуется, что покуда целехонек!..
И хрипло затянул:
- Три белых коня - ах, три белых коня!.. И уносят меня...
Сартур уже душил двойника, делавшегося вязким, как пластилин.
Трио Зазоров изготовилось к представлению. Первый заговорил:
- В последнее время я чаще растраиваюсь, чем раздваиваюсь, и сильно расстраиваюсь, потому что третий - непременно ублюдок, и редкостный. Я еще не успел выяснить, который из них на сей раз.
- Тот, что сейчас говорит, - подсказал второй, незаметно заходя говорящему за спину и накидывая на горло удавку. Первый оттолкнулся от земли, выбросил ноги, попытался сделать кульбит, но потерпел неудачу. Удавка затягивалась, пока ублюдочная составляющая не перестала дышать; тогда она сразу потеряла свой задорный и бравый вид, позорно размягчаясь и растекаясь в серо-буро-малиновую жижу вместе с погонами и фуражкой; образовавшаяся лужа испарялась на глазах.
- Ты-то мне и нужен, - обрадованно молвил третий, державший топор, и зарубил близнеца. Собрат рухнул в месиво, оставшееся от первого, и, будучи прочнее, сначала лишь перепачкался и только потом растворился в невинном Авеле, брате Каина, хотя от Каина каким-то образом происходили все - и Зазор, и Сартур, и Сатурн, его батюшка, восстановленный в должности нарколога, но только для стажа, а так - ни черта не делал по неумению и нежеланию, проедая специальную государственную пенсию; и даже Кастрыч происходил от Каина.
- Вот такое у нас веселье, - покачал головой глава семьи. - Всему свое время - бриджу, гольфу, фортепьяно, салонам, телевизору... теперь вот это.
- Ну уж, - обиделся Кастрыч. - А как же мое хобби? Погодите, товарищ подполковник, не пейте. Мы никуда не поедем, пока вы не осмотрите мою коллекцию. Вы думаете, я просто так вот, с бухты-барахты, взялся за древесные работы? Тогда вы ошибаетесь!
- Я видел вашу городскую разделочную мастерскую, - натянуто молвил Зазор. - Вы пугаете меня, Кастрыч. Мне что-то не хочется любоваться вашей деревянной коллекцией. Разве что галопом по европам...
- Полчаса в Эрмитаже, - заверил его Кастрыч. И виновато, со свойственным ему диким и разнузданным целомудрием, добавил: - Не скрою - коллекция во многом фаллическая...
- Потом вот еще что, - спохватился Зазор. - Покажете мне вашего участкового. Не иначе, он оборотень.
- Я прямо сейчас покажу, - и увесистый Кастрыч подпрыгнул от восторга.
3. Пять минут в Эрмитаже
- А чего? - удивлялся Кастрыч, уже через пять минут провожая подполковника наружу. Тот прижимал ко рту платок. - Даже дети играются. Я им делаю свистульки... Из участкового пустил на них пять единиц.
Зазор споткнулся на крыльце, выбираясь из уютной землянки, где по-домашнему светила лампада. Хозяин напевал про "землянку нашу в три наката и свечу, горящую внутри".
- В вашей спецлаборатории, - доверительно поделился Кастрыч, - мне показалось тесновато. И я исхлопотал разрешение соорудить филиал, что поболе будет... и нету в нем, знаете, никакого мучительного надзора, контроля и учета, зато имеется свобода импровизации с пользой не меньшей, чем в социальном институте.
Кастрыч был отменно откровенен и признался, что его сызмальства привлекала всяческая резьба - по металлу, по мясу, кровеносным сосудам - отчего бы и не по дереву? особенно, если оно имеет в себе нечто от плоти. Говоря проще, мастеровитый Кастрыч снова и снова воспроизводил удачный эксперимент с Билланжи.
- Мы его недавно видели, - вставил словечко Сатурн Тригеминус. - В реке. Его несло вниз по течению. В точности, как заведено у китайцев: если, мол, долго сидеть у речки, то рано или поздно мимо тебя проплывет труп твоего врага... Он и плыл себе ногами вперед. Сейчас, небось, где-нибудь в Тереке. Там, где Арагва и Кура.
- Не такой уж он труп окончательный, - ревниво возразил Кастрыч. - Он просто похож на труп, но не лишен теплящейся лампады...
Он обвел рукой помещение.
- Вы можете проверить по вашим бумагам, - заверил он подполковника, а тот уже тянул из кармана платок, и самый кончик успел показаться. - Никто не ищет этих нелюдей, никто по ним не горюет. В здешней лесополосе - она-то побогаче, да погуще нашей будет - капканы мои наловили немало злонамеренного отребья, - сказав это, Кастрыч выпятил грудь колесом, демонстративно отгораживаясь от упомянутого контингента. - Я запечатал их в особые фигуры-футляры: извольте полюбоваться....
В землянке, тускло освещенной ласковым масляным светом, словно был в ней очаг для приблудного сына, проступали очертания саркофагов, напоминавших древнеегипетские. Их разнообразили классические матрешки в человеческий рост, но только разнимались они не поперек, а вдоль. И саркофаги, и матрешки были перепоясаны железными обручами, как бочковое пиво или как сердце железного Гейнриха.
Сюда, накормив предварительно копировальной карамелью, хозяин погреба заталкивал полубессознательную добычу. На выходе он получал изделия достаточно прочные, чтобы работать над ними лобзиком, выстругивать для местной детворы, души не чаявшей в Кастрыче, лодочки из ладоней, а также целые грузовики, каравеллы, фрегаты, домашнюю утварь и школьные скелеты. Кастрыч уже побывал в ближайшей школе с предложением организовать кружок "Умелые руки" - какой пожелают: судостроительный, самолетолетальный; и вроде бы этот вопрос уже решался в городской администрации.
- А это что? - задыхаясь, Зазор указал на деревянную (так ли?) полочку, где строем тянулись мутные трехлитровые банки, в каких обычно маринуют помидоры и огурцы. В банках плавали одеревенелые сердца, и некоторые бились: иные - раз в полминуты, другие - раз в полторы.
- Я сделал открытие, - признался Кастрыч одновременно и гордо, и нехотя. - Оно со временем мягчеет, даже меблировка. Слои отшелушиваются очень и очень медленно, однако необратимо. Кое-что обрабатываю дополнительно - вот, например, - и он завел деревянную цыпочку с фаллической родословной, которая тут же взялась клевать зерно, воображаемое куриными мозгами. Кастрыч поддергивал ее за ниточку, игрушка поворачивалась. - За всем, увы, не уследишь, и многое со временем отогреется... и если не оживет, то обернется плотью - на то, вестимо, готов грибной огород...
Сартур, знакомый с технологическими подробностями, представил вдруг, как медленно тает Билланжи, и как оживает - вот только где, когда и в каком состоянии, не говоря уже о расположении духа...
- Вы присаживайтесь, полюбуйтесь моими поделками, - Кастрыч вытолкнул кресло, некогда бывшее тазовыми костями четырех неизвестных. "Уравнение", - посмеивался над креслом самобытный столяр. - Смотрите, какие дворцы с кукушкой (да, тоже фаллосы, от вас ничего не скроешь), какие дощечки для котлет, какой в этом тонкий порядок - лепить котлеты на мясной, частично сознающей себя и свои прегрешения плоскости... куда же вы, драгоценный товарищ Зазор? Вы еще не осмотрели лошадок и лошаков, вы даже ложек для оркестра не оценили...
- Сгною... посажу... изолирую... - крутил головой подполковник Зазор, пробираясь сквозь мшистые, с примесью формалина, миазмы наверх, к свету солнца и рокоту вертолета.
- Тьфу, напасть! - сплюнул он наверху и топнул. Трухлявое крыльцо "смягчилось" и чуть просело.
Продолжение: Глава 2. ГЕНЕРАЛ ГАНОРРАТОВ
Оглавление
© Алексей Смирнов, 2005-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
