Период конца 80-х - начала 90-х кроме всего прочего отмечен был литературной борьбой демократов, западников, либералов с консерваторами, славянофилами, почвенниками. Главный вопрос того времени: кто с кем. Любое явление рассматривалось с этого боку. Ценилась бескомпромиссность. Взаимные обвинения захлестывали. Лилась чернильная кровь. Но как-то незаметно напряжение спало. Союзы всевозможных писателей, прикрываясь политическими лозунгами, занялись дележкой имущества, а литераторы разбрелись по журналам, интерес друг к другу почти утратив, и вряд ли сегодня поклонники "Знамени" представляют, что творится в "Молодой гвардии" или в "Нашем современнике". Оценки устоялись и превратились в штампы. Опираясь на эти окаменелости, заглянем в один из "патриотических" журналов - "Москву".
Штамп первый: "все они там бездарны". Это утверждение находится в разительном противоречии с высоким статусом писателей-деревенщиков, долгие годы входивших в число наиболее читаемых и известных в России. Но так было. А что сейчас? Излюбленные жанры в "Москве" это рассказ и короткая повесть. Большинство из них написаны без особых ухищрений: так писали и 10, и 20, и 100 лет назад - рассказывали какую-никакую историю на незамысловатой публицистической, идеологической или, в лучшем случае, мировоззренческой подкладке, нахально просвечивавшей в протертых местах. Конечно, и по этой схеме можно писать различно. Валентин Распутин, Василий Белов, Борис Екимов дело свое делают хорошо. У прочих жиденькая художественная ткань расползается, во все стороны торчат оборванные нити, сквозь дыры прорывается ветерок ахинеи. Чуть ли не единственный рассказчик, пребывающий вне идеолого-публицистических рамок - Евгений Носов. Он никого не обличает, ни с кем не борется - просто вспоминает, просто делится с читателем своей любовью и болью своей.
Другой распространенный в "Москве" тип повествования - лирико-публицистические заметки. Авторы таких произведений напоминают случайных дорожных попутчиков, назойливо бубнящих вам в ухо о стерве Нинке и соседе Ваське, с которым на той неделе три дня квасили. Их сочинения старательно бесформенны и, время от времени, претенциозно поэтичны. Они элементарно неинтересны: и мечтающий о древнем благочестии певец казачества Виктор Лихоносов, и разрабатывающий "тему чухарского нагорья" Глеб Горышин, и склонный к литературным играм Гарий Немченко.
Столь же не интересны и историческая повесть Дмитрия Балашова "Ядвига", и повесть Михаила Тарковского "Ветер". Что касается первой, то все сочинения Балашова сухи и схематичны, в них не хватает живого человеческого дыхания, но, в силу особенности жанра, они обречены на успех. Главный же недостаток повести Тарковского - вторичность: детство, природа, охота, любовь - обо всем в различных вариантах было написано десятки, сотни раз, а доказать свою оригинальность Михаилу Тарковскому не удалось.
Особняком, чуть в стороне стоят в журнале рассказ Михаила Попова "Дворец" и "отчет исследователя" (это жанр) Владислава Отрошенко "По следам дворцового литавриста". Рассказ Попова - сознательно смазанный римейк повести Льва Толстого "Два гусара", в котором акценты переставлены, а толстовская ясность погружена в современный туман. Текст Отрошенко - откровенно борхесообразное путешествие между сном и реальностью, плавно перетекающими друг в друга. В почвенническом журнале оба произведения выглядят неорганично и неожиданно. Но это приятная неожиданность.
Единственный опубликованный в "Москве" за полгода роман - "Ночная охота" Юрия Козлова, антиутопия, то и дело превращающаяся в политический памфлет. В "Ночной охоте" изображен мир тотальной свободы, где торжествует единственное право - право убивать: на отравленной, умирающей земле бродят вечно голодные, нищие, изуродованные человеческие существа, всегда готовые перегрызть глотку ближнему своему, но и в этом аду власть вожделенна, и за нее борются чиновники и бандиты. Герой романа пытается восстановить справедливость, но его действия приводят лишь к новой волне убийств. Ничем не ограниченные, объявленные единственной ценностью и единственной целью свобода, демократия и рынок есть растянутая в пространстве смерть - таков наш ответ Оруэллу! А засевшие в Антарктиде коммунисты растопили льды, победили болезни и самую смерть, доказали, что "повышенное стремление к свободе и демократии - есть всего лишь психическое отклонение", отгородились от "свободного мира" смертоносным излучением и экспортируют туда радиоактивные отходы, подтравливая и так умирающих и мутирующих "демократов". Но коммунисты у Козлова особенные: партбилет номер один у них выписан Иисусу Христу, и они готовятся к воскрешению мертвых - по Федорову. И это тоже наш ответ Оруэллу! Если очистить роман от агиток на злобу дня, то останется довольно плотно написанный динамичный триллер, ни в чем не уступающий англо-американской фантастике среднего уровня.
В поэтическом разделе журнала наиболее сильно и цельно выглядят подборки Сергея Васильева, Николая Тряпкина и Виктора Кочеткова. Всех остальных можно разделить на три группы: первые, их большинство, с трудом освоив правила версификации, демонстрируют полную беспомощность и находятся вне поэзии; вторые (среди них Глеб Горбовский и Новелла Матвеева) принципиально не желают отличать побед от поражений и публикуют как хорошие стихи, так и более чем посредственные; наконец, третьи - крепкие середняки, без взлетов и падений (в том числе и нынешний Юрий Кузнецов, окончательно, кажется, погрузившийся в болото самоповторов).
Актуальная критика в "Москве" представлена в основном рецензиями, посвященными авторам и изданиям журналу близким. Мимолетные визиты в лагерь противников анекдотичны: ну разглядел Арсений Гулыга в текстах Владимира Сорокина лишь сквернословие и интерес к фекальным массам, ну обвинил доктор наук Ник. Трифонов собратьев-филологов из "Нового литературного обозрения" в употреблении "непристойных, похабных слов", оскорбив походя главного редактора журнала Ирину Прохорову - несерьезно все это, глупо. Отношение же к своим более чем снисходительное, тон комплиментарный, собственная тусовка объявляется единственно русской, народной, занимающей "главенствующее место в формировании морального климата общества" (В.Крупин). Но раздаются и трезвые голова. Валентин Курбатов в статье "Последний (?) парад" характеризует деревенскую литературу как последнюю литературу большого стиля, а писателей-деревенщиков как последних русских писателей, делая ударение на определении "последний". По мнению Курбатова, их уход, их немота есть результат оскудения русской жизни. Фактически тоже самое утверждает в статье "Где моя деревня?" Валентин Распутин: "Сейчас вспоминать о деревенской литературе - всё равно что вспоминать о художниках-передвижниках прошлого века. <...> Авторы по большей части еще живы, еще в разной степени на сцене литературной жизни, а книги - за сценой ..." И еще: "... это <...> и было главным ощущением, главной нотой у почвенников: ощущение тяжелых и неисправимых перемен. Старую деревню всесокрушающая технократическая цивилизация подмяла под себя ..." Все сказано и сказано до конца. Другое дело, что лично я не склонен рассматривать исчезновение деревенской прозы как конец русской литературы, а смену исторических эпох - как гибель России. (Необходимо оговориться: существует мнение, что Большая Литература кончилась, что кончилось Искусство вообще. К позиции авторов "Москвы" это мнение имеет отношение касательное, поскольку их интересы сосредоточены в специфической области, именуемой ими "русской культурой", каковая есть культура органически связанная с крестьянством как исключительным носителем национального духа. И "русскую литературу" они жестко отделяют от литературы "русскоязычной", создаваемой беспочвенной западнической интеллигенцией.)
Штамп второй: "все они там юдофобы, жидоеды, черносотенцы". Все - не все, но писания Владимира Крупина, Станислава и Сергея Куняевых, Н.Петровой таки отличаются пламенным антисемитизмом. Спорить с этими людьми бесполезно. Так называемое "национальное чувство" относится к чувствам биологическим, а любое "национальное возрождение" включает в себя стремление возрождающегося народа набить кому-нибудь морду. И вопрос о национальных предрассудках есть вопрос к носителю этих предрассудков: насколько он ощущает себя личностью, а не биологической особью. В связи со всем вышесказанным у меня лишь два замечания. Во-первых, стоит обратить внимание, что "еврейским вопросом" занимаются у нас исключительно русофилы; и вот что странно: евреи-то почти все уехали, а большинство оставшихся национально индифферентны (и не в первом поколении) - а они всё хлопочут и хлопочут - логично предположить, что сражение идет с вырвавшимся из подсознания фантомом, призрачным монстром по имени Абрам (произносится картаво, звук "р" горловой и дребезжащий). Во-вторых, наши антисемиты всеми силами пытаются отрицать предвзятое отношение к евреям. Они объявляют себя борцами с сионизмом, не признают существования антисемитизма вовсе, жонглируют словами и понятиями и даже клянутся в любви к отдельно взятым евреям. Вероятно, когда-то им объяснили, что юдофобия постыдна, что жидоедствовать нехорошо, и сие отложилось где-то в мозжечке, вот они и крутятся, и мечутся, и страдают, бедные, а против натуры не попрешь. (Те, кому не объяснили, печатаются в других изданиях, нелитературных.)
Штамп третий: "все они там красно-коричневые". Собственно говоря, термин не точен. Красно-коричневыми можно назвать лишь наиболее безумных сторонников уличной оппозиции 1992-93 годов, одинаково симпатизировавших ортодоксальному сталинисту Анпилову и поклоннику Адольфа Гитлера Баркашову. В "Москве" мною таковых не замечено. Обвинения в "русском фашизме" более обоснованы, но также не точны. Правильнее всего назвать их "русскими националистами", ибо русский национализм так или иначе свойственен почти всем публицистам, печатающимся в журнале. Еще две общие позиции: крайнее, агрессивное неприятие Запада и западничества и поиск особого "русского" пути развития. Рискну рассмотреть эти и другие положения на примере некоторых, на мой взгляд, наиболее характерных статей, не обращая внимания на антиправительственную и антидемократическую риторику, а стараясь ухватить суть.
В роли штатного публициста в "Москве" выступает Анатолий Ланщиков. Почти в каждом номере присутствуют его "современные заметки", но чтение это не слишком содержательное, поскольку статьи пестрят передергиваниями, недомолвками, вольными и невольными ошибками, да так, что от их мелькания кружится голова и поташнивает. Нет смысла отслеживать все лукавые ляпы, непременно работающие на автора и рассчитанные на очень доверчивого читателя, но, чтобы не быть голословным, попробую разобраться с одним из них. В статье "От Версаля до Нюрнберга" Ланщиков, комментируя список вопросов, против упоминания которых на Нюрнбергском процессе возражало советское руководство, пишет: "Что же касается Западной Украины, Западной Белоруссии и Прибалтийских государственных новообразований, то <...> Советский Союз как восприемник Российской империи присоединил лишь то, что было от него отторгнуто <...> в период гражданской войны". Но Советский Союз не был восприемником Российской империи, Советский Союз не признавал международные обязательства Российской империи, Советский Союз был новым государством, начавшим жизнь с чистого листа (по крайней мере, так хотелось и так декларировалось). Если Анатолий Ланщиков этого не знает, то он ошибся в выборе профессии, если знает, то лжет сознательно. Я не оцениваю позицию, а демонстрирую уровень аргументации, для Ланщикова обычный. Впрочем, подобные "мелочи" можно и пропустить.
Программная статья Анатолия Ланщикова "Будет ли существовать Россия?" написана по следам одноименной работы Георгия Федотова 1929 года. Как и Федотов, Ланщиков считает, что Россия больна антипатриотизмом ("Для интеллигенции русской, то есть для господствовавшего западнического крыла, национальная идея была отвратительна своей исторической связью с самодержавной властью. <...> Для целых поколений "патриот" было бранным словом". Г.Федотов) И если в 1929 Федотов видел главную опасность в "сепаратистских тенденциях некоторых народов России", то сегодня, говорит Ланщиков, предсказание сбылось, "распалось историческое тело России". (Здесь уместно вспомнить эссе Георгия Федотова 1947 года "Судьба империй", содержащее подробное описание будущего распада СССР, осуществившегося с пугающей точностью. Вот только в конце 40-х Федотов предстает стопроцентным западником и американофилом. И не мешало бы даже Ланщикову прочесть такие его слова: "... имперское сознание питалось не столько интересами государства <...> сколько похотью власти: пафосом неравенства, радостью унижения, насилия над слабым. <...> Русская литература была совестью мира, а государство пугалом для свободы народов. Потеря империи есть нравственное очищение, освобождение русской культуры от страшного бремени, искажающего ее духовный облик".)
Но в 1929 Федотов написал, а Ланщиков в 1995 сочувственно процитировал: "... непременным условием (русского возрождения - А.У.) является создание национальной власти в России". Сегодня мы вправе спросить: "а что подразумевается под "национальной властью"? Если власть, ставящая во главу угла национально-государственные интересы России, то это возражений не вызывает (хотя и требуется прояснить, каковы эти самый национально-государственные интересы). Если же "национальная власть" есть власть русских, власть этнически чистая, то, извините, но это нацистский лозунг.
Касаясь задач современного момента, Ланщиков дает собственный рецепт спасения России: "В России никто не выживет в одиночку, но Россия может выжить и в одиночку, если все сословия и национальные движения и партии почувствуют себя единым организмом с возрастающей духовной силой, с ответственным интеллектом и достаточной национальной иммунной защитой". Звучит красиво, но не имеет никакого практического смысла. И, кстати, что такое - "выжить в одиночку"? Это как - воюя со всем миром или огородившись великой русской стеной? Так ведь не удастся...
В статье "В поисках органической политики" свои ответы на проклятые вопросы предлагает Андрей Андреев. В поисках органической (т.е. идущей "в глубь общества", образующей "как бы систему внутренних регуляторов", вырастающей из "повседневной жизни общества") политики он пришел к выводу, что России нужна новая идеология. Такой идеологией может стать синтез некоторых идей славянофилов и Достоевского, концепции культурно-исторических типов (Н.Я.Данилевского и др.), теории этногенеза и учения об антисистемах Л.Н.Гумилева, элементов евразийских доктрин, ну и т.д. Не берусь оценивать это ирландское рагу, потому хотя бы, что существует оно лишь в несколько воспаленном воображении автора. Гораздо важнее следующее заявление Андреева: "В России, уже вторично в этом столетии ставшей лабораторией Мировой Истории <...> вновь отрабатывается модель нового общества". Что получилось в результате первого эксперимента - известно. Куда приведет второй?
Под конец, отвергая революцию как метод созидания нового общества, Андрей Андреев призывает к созданию "низовых самоуправляющихся и саморегулирующихся ячеек", - братств, общин, артелей. Между прочим, из разочаровавшихся коммунаров-артельщиков получаются очень хорошие террористы.
Иное обоснование русского мессианства дает в статье "Запад, коммунизм и русский вопрос" православный публицист Михаил Назаров: перед лицом апостасийного (отошедшего от Божьего замысла) Запада лишь Россия сохраняет возможность противостоять сатане; цель русского пути - "восстановление православной России перед концом истории - на короткое время, чтобы дать миру последнюю возможность выбора между Христом и антихристом". Взгляды Назарова настолько закончены и однозначны, что возразить мне ему нечего. Вот только в наши дни, когда Армагеддон уже ясно виден, можно ли ограничиваться писанием журнальных статей? Не пора ли перейти к более радикальным действиям? (Вообще, православие занимает в журнале заметное место. Есть специальный раздел - "домашняя церковь". Не мне, неверующему неспециалисту, комментировать публикуемое там, тем более как-то вмешиваться во внутрицерковные споры, но не могу не отметить сверхконсервативную позицию журнала, выступающего против участия РПЦ в работе Всемирного Совета Церквей, против любых контактов с инославием, против любого реформаторского движения. И тем более не могу не откликнутся на помещенный в одном из номеров "Москвы" список "псевдодуховной литературы, написанной не без влияния падших духов"; в этом списке сочинения С.Булгакова, Н.Бердяева, Г.Федотова, А.Меня, журнал "Вестник РХД", энциклопедический словарь "Христианство" под редакцией С.С.Аверинцева... Может быть православным вообще читать нельзя? В журнале этот вопрос должным образом не освещен.)
Штамп четвертый: "все они там вообще..." Ну зачем же так. Ну не все. Далеко не все.
"Независимая газета" от 26.10.95 (сокращенный вариант).
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
