а в Москве моей ночь уже так давно
как зима длинная длинная
словно кадры ложатся фантомы снов
в одну сюжетную линию
может стану мудрее еще на фильм
там за титрами Сталкер Тарковский
шестикрыло взмахнет скрипач Серафим
и заплачет хрусталь отголосков
здесь так много историй в одну срослось
километры немого кино
наматывает зима на земную ось
отстраненно... ей все равно
"и мертвые любят", - сигару ко рту
поднося, задумчиво скажет Иосиф...
человек человеку - Овидий, Катулл
или небо, которое, вечность набросив,
как плащ нетленный, пространству на плечи,
пронизано светом, и время любовь
притупляет до бога в тебе, но не лечит,
и ты, просыпающийся в любой
ипостаси: животное? камень? растенье?
слышишь, как гулко саднит у ребра...
и безмолвно на свет, перемешанный с тенью,
глядит в уголке запыленный Рембрандт.
он в лимбе рисует поэтов, в обитель
их каждую ночь в лучах серебра
спускаются ангелы, с ними Креститель-
Иешуа, Понтий, эт сэтэра...
"и мертвые любят", промолвив чуть слышно,
тысячеруко поправит пенсне,
и вдруг обернется в младенца Вишну,
досматривающего сон во сне.
Небо слабеет, данью
туч обложенное со всех сторон.
Проводами связаны зданья,
будто кровными узами. "Старо,
как мир..." - запнется на цитате
дождь, в насмешку словно,
так некстати,
так остро, кратко, так условно,
по скользкой крыше босиком,
по серой штукатурке стен...
О ком ты думаешь, броском
одним мир этот связывая с тем?
Не говори об этом, пусть
твое молчанье льется в реки,
и строфы уплывают в путь
из варяг в греки.
а когда наступило утро обрушился ливень
стали реками улицы рыбами люди
и глядели боги на все свысока лениво
и листая прошлое страшно скучали судьи
а потом раскололась земля как чаша
и от боли ее было некуда деться
убаюкивал Бог на руках качая
колыбельную пел будто младенцу
он ее завернул в плащаницу дождей
расщеплялся на атомы мир до предела осенний
и осталась лишь грусть и осталось лишь свыкнуться с ней
бытиё... день седьмой... воскресенье...
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]