Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Обратная связь

   
П
О
И
С
К

Словесность




АПЕЛЬСИНЫ ДЛЯ ЕЛЕНЫ


...третий ...четвертый...

Она метала в меня шаровые молнии апельсинов, а я стоял в дверях комнаты, уворачивался как мог и считал. Всего апельсинов у нее пять. Один килограмм. Спасибо Жанне, я не купил два, как хотел. Отговорила. Да и принес я их вовсе не для этого. Знал бы... Все равно бы принес.

Последним она таки попала. Верхняя губа стремительно налилась тяжестью и я почувствовал привкус крови.

- А теперь убирайся! - Елена сатанела, но от окна не отъезжала. - Убирайся! Ты опротивел мне за эти три года. Кто бы знал, как ты мне осточертел! Кому ты вообще нужен?! Другого пришлют. Вали...

Глухо хлопнула дверь. Ну, наконец-то...

Я не стал ждать лифта и по лестнице, перепрыгивая через две ступени, выбежал во двор. Там, поскрипывая детскими качелями, ждала меня Жанна.

- Что-то долго тебя не было... - ехидно начала она, но осеклась. - Что это? Что у тебя с губой? Это кровь?

- Ерунда, - моя улыбка косо поползла вниз, - апельсином попала. Пошли.

Мы зашагали к подворотне. Затылком, каждым волосом на голове, кожей своей куртки я чувствовал ее взгляд. Из окна с приспущенной шторой на четвертом этаже.



Впервые я появился у нее три года назад. День в день. Я стоял перед дверью и с отвращением рассматривал кнопку звонка. Что меня ждало за этой дверью? Мерзкая старуха в коляске. Запах мочи, пропитавший в доме все, даже балки перекрытий. Полные пыли половики. Белье, почерневшее от грязи. Его надо будет стирать, стирать и стирать. Меня ждали три года альтернативной службы.

Я устал объяснять, что больше всего хотел попасть в армию. Но у меня была мама. Вернее, наоборот - я был у нее. А мама сказала: "Никакой тебе армии. Ты у меня один ребенок. Я уже старая, а что я без тебя... Пойдешь на альтернативную службу. Будешь за больными ухаживать. Хочу я посмотреть, кто скажет, что будет не так". А если моя мама что-то говорит... Военком стоял "смирно" и честь отдавал.

Когда Елена открыла дверь, я был ошеломлен. Всем и сразу. В квартире было чисто и светло. Даже в коридоре. Из комнаты доносилась музыка. Чайковский. Правда, тогда я этого не знал. Елена была удивительно хороша. Часа три я не замечал, что могу видеть ее только в профиль. И только справа. Она мастерски управляла креслом. Левую половину лица, изуродованную ожогом, Елена старалась не показывать. Прежде она занималась фигурным катанием. Несколько лет назад, в спортивном лагере, где она летом тренировалась, случился пожар. Когда стала падать крыша, Елену придавило балкой. Ее тогда чудом спасли. Но с тех пор она уже не могла ходить и прятала левую половину лица.

Обязанности мои были просты и понятны. Покупать в магазине продукты и дважды в день вывозить ее на прогулку. Остальное она делала сама. Мне казалось, что Елена получает удовольствие от того, что без моей помощи может вымыть посуду или подмести. Хотя мне это было бы сделать проще. И намного проще, чем общаться с ней.



Жанна хохотала. Голос у нее оказался низкий, но чистый. Смеялась она звонко и оглушительно. Без причины. Просто так. "Как хорошо, - тихо радовался я, - как все просто, и как она непосредственна. Ее хитрости, вот они, незамысловатые и забавные. Как ее дешевая помада. Как запах духов, приторный и густой. И не надо ежась ждать следующей реплики, не разгадав еще скрытого смысла предыдущей".



У Елены оказался очень тяжелый характер. Усиленный острым умом и незаурядной образованностью - а чем еще заниматься, проводя в кресле годы - он превратился в опасное оружие, которое она применяла при всякой возможности. В эти минуты мне казалось, что сама она наливается холодной, смертельной яростью. Замораживая все пространство вокруг себя. Парализуя того, кто неосторожно оказывался рядом с ней. Так она шутила.

Елена издевалась надо мной ежедневно и ежечасно. И ей не требовалось повода, чтобы начать очередной сеанс. Не имело значения, над чем насмехаться: моей литературной или музыкальной безграмотностью, моей новой рубашкой, накануне купленной на базаре, или над моей альтернативной службой. Даже ночами, во снах, она не отпускала меня. Продолжала вещать, поставив кресло в дальнем углу своей комнаты, у окна с приспущенной шторой. Чтобы слева ее никто не видел, а справа видел только я.

Несколько раз я оставлял ее посреди этих монологов одну. Но стоило мне приехать домой, как меня встречала мама и отправляла к ней. "Звонила Леночка. Ей срочно нужна твоя помощь. Ты же не хочешь, чтоб она жаловалась. Если тебя отправят в армию, я не переживу..." И я возвращался к ее шуткам. Жестоким и безжалостным.

За три года я научился язвить не хуже ее. К тому же я на слух стал отличать Верлена от Бодлера и перестал путать Шпенглера с Шопенгауэром. Я уже не видел разницы между правой и левой половинами ее лица, когда случились два события. Во-вторых, моя альтернативная служба закончилась, а во-первых, я встретил Жанну. С ней, как с символом своей новой жизни, я в последний раз явился в знакомый до каждой трещины на асфальтовой площадке двор. Через три года после того, как пришел сюда. День в день.

Елена видела нас в окно.

 - Красивая девушка, - одобрила она мой выбор, и я ощутил первое дыхание надвигающегося арктического антициклона.

- Это мое дело, - оборвал я Елену. Может быть, у меня вышло несколько грубо, но ее действительно это не касалось.

- Красота - ничье дело, - поймала она меня на слове. Апельсины покоились у нее на коленях. - Я смотрю в окно и вижу ее. А ты тут не при чем.

- Хорошо, - решил согласиться я. - Я ведь только попрощаться зашел. Так что ты права. Я действительно тут не при чем.

- Тогда какого черта ты притащил мне это?! - закричала вдруг Елена. Она схватила один из апельсинов и подняла его над головой.

Она кричала на меня впервые за три года. Честное слово, было чему удивиться. А потом она разбила мне губу.



В шесть вечера Жанна сказала: "На Пятаке сегодня дискотека. Идем?" Мы стояли на лестнице возле набережной. А перед этим мы весь день гуляли.

К обеду я в деталях вник во все тонкости взаимоотношений ее подруг с мальчиками, с родителями и между собой. Еще два часа ушли на то, чтобы узнать, на каком рынке сэконд-хэнд стоит дешевле всего и когда лучше покупать осеннюю обувь.

За три последующих часа я выяснил, что песни слушать она любит, но разговоры о стихах и книжках ее злят.

- Так как? - она ждала от меня ответа.

- Хорошо, - согласился я и пощупал разбитую губу. - Но сначала мне надо вывезти Елену на прогулку. Она сегодня не гуляла. Я не могу оставить ее... пока не прислали кого-то вместо меня.

Еще я хотел спросить у Елены, - когда она научилась так метко метать апельсины и почему она на меня кричала? Но вслух я этого не сказал.

Жанна даже не простилась со мной. Она шагала по лестнице, уверенно и твердо. Снизу вверх смотрел я на ее стройные, может быть - чуть полноватые ноги в блестящих итальянских колготках и на коротенькую, тесно обтягивающую юбку. Красивая девушка.

1999  



© Алексей Никитин, 1999-2024.
© Сетевая Словесность, 2000-2024.






НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
Словесность