Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




Полный Devotion -
Константин Панкратов и Вилли Р. Мельников на открытии нового сезона "Арбатской Литмастерской"




















5 октября выездная бригада литературно-художественного альманаха Devotion, в составе Константина Панкратова, редактора издания Дмитрия Макарова (который и настучал эти строки) и Вилли Р. Мельникова, выступала на открытии осеннего сезона 2008 "Арбатской литературной мастерской" на Старом Арбате, 20, в пабе "Doolin House". Тому предшествовала бесконечная череда маленьких и одно большое событие.

Осенью 2008 года литературно-художественному альманаху Devotion исполнилось 14 лет. Не буду дважды лукавить, если скажу, что отмечать день рождения альманаха можно все три "желтых" месяца каждую неделю ежедневно. Точной даты выхода в свет первого экземпляра первого номера (тогда они выходили еще под номерами) не помнит сейчас уже никто. Даже на обложке "Devotion Номер 1" стояла надпись "Осень 1994". Все по честному. Да и как упомнишь точный день: обложки делались на ксероксе в одном месте и раньше основных листов тиража, которые пробивались матричным принтером где-то в лабиринтах радиоинститута, а уж название (тогда мы могли позволить себе роскошь обходиться без концепции) было выдернуто из англо-русского словаря (куда я всех по поводу перевода-расшифровки названия и отправляю), просто в одно из неприметных мгновений зацепившиеся в сознании исключительно благодаря новому (на тот момент) сорту пива "Балтика" (вечная память, хороший был напиток). Как это предложение по листу, именно так растянулся на осень первый Devotion.

Поэтому, когда организатор "Арбатской литмастерской" предложила выступить 5 октября, я сразу же согласился, решив, что это будет "юбилейная" гастроль.



Неподалеку (на календаре) от 5 октября "гордо реет" знаменательная для многих читателей дата - 3 число - день рождения Сергея Есенина. В Рязани, а вернее в ее живописных окрестностях, где и родился поэт, в эти дни традиционно проходит поэтический фестиваль уже давно выродившийся в "хоровод песен под кокошниками". Выглядит это на любителя, мне не очень.

Как ни странно, в Москве 5 октября почти вся официальная часть тоже вертелась вокруг и около Сергея Александровича. Начнем с того, что Константин Панкратов вез в столицу свое прочтение поэмы Есенина "Черный человек" под оригинальную музыку. Еще в автобусе мы с Константином шутили, что совершаем обычный для Рязани экспорт. Меняем стихи о березках на "деревянные". Попивая горький кофе (в автобусе можно заказать этот бодрящий кипяток), мы наконец-то обговорили, как будем выступать, в Рязани встретиться по этому поводу было затруднительно - у всех дела. Однако, то ли "профессионализм" брал свое, то ли кофе сильно генерировал в нас оптимизм, но за полчаса мы "устаканили" всю программу. Решено было "брать на гитару", теперь мой дебют как чтеца стихов запланирован под импровиз от чудо-пальцев "Легенды Рязанского джаза". Да на коду сета Devotion придумали дать лингво-джем от Вилли под риффы Кости. Будет круто.

- А если попрет, я изображу на табуретке танец осеннего дерева, - предложение встречается одобрительным хохотком.

- Конечно, без березы никуда, - подзуживает Константин.

- Лишь бы табуретки были крепкие, а то не расплатимся, - отшучиваюсь, - проверим предварительно, иначе каюк.

- Лишь бы "табуретовка" была крепка, - с серьезным видом поправляет опытный музыкант.

Под такие разговоры подъезжаем к Выхино. Привет, черноголовые.



Уже традиционно мы первые в зале, где намечены чтения. Организаторы эсемесят, что задерживаются. Хорошо. В этот раз на "растерзание" поэтам отдали большой зал. Я вышел к заднику сцены, посмотрел - зал скрывается в полумраке. Профессиональный актер и замечательный поэт Евгений Калакин как-то говорил, что именно так и должно быть в театре: на сцене свет в глаза и обращаешься во тьму. Возникает "четвертая стена", определенная интонация и т.д.

Постепенно собирается народ. В какой-то момент я понимаю, что все присутствующие, за исключением моих знакомых, сами готовы (или даже должны) выступать. В назначенный час (вернее в 2 пополудни) все, конечно, не начинается. Ждем публику. Проверяю свои физиогномические наблюдения, спрашиваю у организаторов. Ирина Кузнецова подтверждает. Все - авторы, многие готовы выступать. Где-то около 3 ситуация меняется, это уже обнадеживает.



Вилли Р. Мельников пребывает со спутницей, очаровательной художницей Алисой. Сегодня Вилли в очередной раз удивляет меня своим внешним видом. Черной рубашки нет и в помине. Мельников облачен в строгий "винноцветный" костюм. Правда, галстук отсутствует.

- Галстук у меня отсутствует как вид, - отвечает на восторги Вилли, - ни шарфов, ни галстуков, ни шейных платков.

Расстегнутый ворот рубашки выглядит вызывающе свободолюбиво, как у Гамлета в модернисткой постановке. Впечатляет.



О, эти бесконечные минуты перед выходом на сцену. Опытный артист Панкратов (как-то он похвастался, что на сцену областной филармонии впервые вышел в 16 лет) спокойно пьет чай, а я хватанул коньяку и готов прыгать до потолка. Вот засада, убил-то всего минуту, а "раскачал" организм до красного сектора. Вилли умиротворенно беседует с Алисой, отвлекаясь лишь, чтобы сфотографировать девушку. Барышня воспринимает это непринужденно, позировать ей ни к чему - грация в каждом движении. Прекрасная Муза.

Минуты прошли, с помощью Дениса Калакина вспоминаю наконец-то слово "реквизит" (от волнения совсем забыл этот термин) и теперь бармен понимает меня полностью. Реквизит заряжен - две рюмки грамм по 40 и большой стакан для виски наполнены прозрачной бесцветной жидкостью (какой конкретно, я умолчу - решайте сами). Ставлю реквизит неподалеку от микрофонной стойки.



Ведущий Вячеслав Памурзин, облаченный в косуху, черные джинсы и высокие армейские ботинки, дает отмашку. Сезон "осень 2008" открыт. Первым выступает Александр Антипов. Молодой парень, член литобъединения "Литсовет". На первый взгляд, я бы описал Александра как молодого человека.

Читает Александр внятно и отчетливо. На протяжении первых трех-четырех текстов меня не покидает ощущение, что это стихи для именно вот этого, именно... И здесь ассоциативка пока пробуксовывает, пока, пока не цепляется за слово "передовица". Да, эти стихи в буквальном смысле правильные, такие тексты впору печатать даже не на литстраничке, а именно на первой полосе газеты типа "Единая Россия" или "Бескрайние просторы". Кстати, вполне возможно, что Александр член движения "Наши", я немного общался с ними - замечательные молодые люди и что-то такое было в облике и манере Антипова. А затем с каждым текстом все больше сквозил еще один мотив: Александр, на мой скромный рязанский взгляд, писал свои стихотворения "глубоко" в традиции Сергея Есенина. Пару раз проскользнули чуть ли не цитаты, даже вариация на "поэт пусть с небольшой, но ухватистой силой".



В общем, когда меня позвали к микрофону, я, первым делом напомнив, что "сами мы не местные", а из Рязани ("там все разбираются в творчестве САЕ"), высказал Александру Антипову (цитируя Колючего) "респект от МС Есенина". Йо!

Затем представил Константина Панкратова - "Легенда Рязанского джаза" и т.д.

Костя дал джазу, хорошего арт-джаза, пусть под одну гитару. Эмоционально подавая слова лиргероя "Черного человека" и четко выводя рэпом за автора. Эх, если бы, как оно придумано в идеале, вокруг играющего на гитаре Константина со словами "от автора" в зубах расхаживал Колючий в черном цилиндре. Но что поделаешь: Панкратов отдувался за двоих и делал это блестяще. Двадцать пять минут пролетели незаметно, когда дело пошло к коде, я даже удивился - неужели эта поэма такая короткая.



Сорвав аплодисменты, Константин изготовился аккомпанировать моему сету. Я вышел, напомнил о 14-летней годовщине альманаха (осень 1994 и все дела) и пояснил, что специальным образом подобрал тексты любимых авторов проекта.

- Сначала текст-портрет автора времен первой публикации, а потом "вехи большого пути", как и до чего они доходят. И еще в честь дня рождения я буду шалить.

Костя дает раскидистый рифф и поехало.

Александр Пылькин - закончил Радиоинститут и параллельно Музыкальное училище по классу гитары, а потом поступил на философский факультет СПбГУ, закончил его и защитил диссертацию. Теперь преподает философию, в общем, и тексты у него по такой же траектории менялись. Вот как он видел себя в 1995-96-ом:

        Гуляют дети со щенками.
        Гуляют люди с псами взрослыми.
        И девы с длинными ногами
        Целуются с парнями рослыми.
        И я им, добрый и большой,
        Машу рукою небольшой.

или вот еще:

        Загляделся ангел в омут.
        Закружилась голова.
        Дума тронулась к былому.
        Грива огненного льва
        Жалко мокла под дождем.
        Вышел господи с ружьем.
        Вышел господи с ружьем,
        И тогда из-за куста
        Вышел Сашка без ружья.

Потом читаю еще и, закончив очередной текст, беру рюмку и предварив:

- А иногда мы делали вот так и иллюстрировали собой следующие строки:

опрокидываю и читаю:

        Движений собственных заложник,
        Сам кукла, сам и кукловод,
        Сапожник, пьяный как сапожник,
        Куда-то, падая, идет.

Еще несколько текстов, типа:

        Тихо мышь в углу скребется.
        Тихо тикают часы.
        Дома нету никого.
        В замороженном окошке
        Мальчик делает окошко
        Струйкой духа своего.

И я объявляю другой этап. Время идет и от философских штудий изменилась и поэтика Пылькина:

        Бывает, мир кончается возле окна.
        Случается - что и у края кровати.
        Всё это так, и всё это верно.
        Но разве кому-нибудь нужно такое?
        Пчёлы летят.
        Пчёлы влетают в деревянные ульи.
        Они не могут знать, что в них черви.
        Те несут мёд, эти трудятся в стенках.
        Сюда идут пчеловоды.
        Несмотря на то, что нет у них лиц,
        Ты скажешь "здравствуйте", и они ответят тебе.
        Скорее всего, мир не имеет границ.
        Но кому это может быть интересно?

и конечно:

        Почувствуй ветер.
        А ведь его нет.
        Как будто бы и шутка.
        Как будто бы ты выглянул
        В окно рассвета.
        Старуха, продолжай.
        "И вот тогда тебе приснился сон.
        Что ты идешь по этому селенью,
        Стучишься у калиток деревянных.
        И в нём нет никого. А дальше? А дальше?
        Дальше - ничего: ты входишь в дом".

Потом перехожу к Андрею Лукьянову.

Этот удивительный человек однажды взял и изменил свою жизнь. Это было на моих глазах. В одночасье он оставил успешный бизнес по торговле продуктами питания, бросил пить, развелся и решил заняться творчеством. Снял комнату в деревянном доме, сутками валялся, читал, писал что-то. Потом стал писать в газету, быстро стал де-факто ее редактором, параллельно работал в рекламном агентстве, которое позже возглавил. Креатива по Рязани нарезал море. И теперь большой начальник в этой области, причем сейчас в Краснодарском крае, был в Москве, но уехал к морю, там ему больше нравиться. А с этим текстом вообще была удивительная история. Где-то через год после публикации его в Devotion Андрей устраивал силами своего агентства широкую акцию по помощи больным детям. В рамках этого проекта, кроме всего прочего материального, в больницы выезжали артисты, клоуны, показывали представление, играли с детьми. В конце артисты предлагали детям выступить. И один парень, видимо услышав, что в числе устроителей А.Лукьянов, вышел и прочел. А в тот раз понаехало руководителей разных уровней и Андрей с ними как организатор. Ну и звучит следующее:

        Эпохабщина

        Эпоха перебродяжила заново,
        Никто не выплеснул варево в рожи.
        В стойлах маржует зверьё буриданово,
        Размахивая котировками модельной кожи.

        Стихов написано больше, чем поэтов.
        Впрочем, поумнели - возьмут и прозою -
        Бартер такой, разменная монета,
        Чтоб попарнаситься голубым на розовом.

        На каждого Моррисона по мильону Джимов,
        Евоным эгом мне в харю тычут.
        А у меня своё - только держи,
        Хорошо ещё, пока на меня бычит.

        Я не думаю - что из этого получится -
        Какая разница, что учить школьникам.
        Я с похмелья мучаюсь, а они учатся.
        Такая вот, гуманизированная педагогика.

        В очередь, пушкины дети! В очередь!! В очередь!!!

В зале слышны сдержанные хлопки.


- А в больнице было тихо, пока Андрей не встал и, захлопав, сказал "Спасибо", - и добавляю, - вы, если нравится, хлопайте, а то я в первый раз читаю и мне в тишине тяжело.



Это вызывает шумную реакцию, аплодируют. Классно.


- Наверное, именно на это ощущение и подсаживаются все артисты, - мелькает в голове. И я продолжаю:

- Евгений Калакин - профессиональный актер, потом режиссер, драматург. А на мой вкус и замечательный поэт. Вот каким он хотел бы быть:

        Так бы жить...
        Не иметь телевизора,
        сына
        выучить
             на провизора,
        заниматься
             столоверченьем,
        пить крюшон
             с шоколадным
                  печеньем,
        вечерами
             играть
                  в лото...
        К Рождеству
             посылать
                  открытку
        энтомологу N
             в Монтрё,
        с коим связывал интерес
        по разделу:
             "чешуекрылые".

аплодисменты, блин, и дальше:

        Он уходил,
        пока хватало
        сил,
        маячила спины его
             сутулость.
        Ей в эту ночь
             приснился
                  апельсин.
        Хотела дотянуться -
        и проснулась.

и еще несколько текстов, а потом жизнь стала давать другие отпечатки:

        Скрылся в дверь
                  магазина,
        там где в разлив
                  "шабли".
        И купил керосина
        Обливать корабли.

        и

        Дон-Кихота -
                  кончу.
        Скорешусь
             с Санчо.
        И надену
             пончо.
        И куплю
             ранчо.

а закончил ударным:

        я видел
        Мону Лизу

        со спины

- Теперь наступила очередь Сергея Свиридова. Этот автор из тех времен, когда только программисты имели доступ к интернету, и они писали в него стихи, прозу. Вот Сергей оттуда и сейчас работает инженером в Сбербанке, пишет уже мало, но раньше он очень качественно жег. Вот его "портрет":

        самоидентификация:

        на мне всё заживает с трудом
        следовательно я не собака
        у меня одна жизнь
        следовательно я не кошка
        меня кормят не ноги
        следовательно я не волк
        я равнодушен к красному
        следовательно я не бык
        я не пялюсь на новые ворота
        следовательно я не баран
        туман и ножик в кармане одновременно
        не случались в моей жизни ни разу
        следовательно я не ёж
        хотя однажды
        a long time ago
        в середине октября 84-ого
        между похоронами валерки и призывом в армию
        между его смертью и моей любовью
        между собакой и волком
        между прочим
        я пил водку именно на фонтанке
        и голова закружилась так
        что пришлось блевать
        с третьего этажа
        общежития архитектурного института
        на набережную...
        и всё-таки я не чиж
        кто же я?
        думаю
        раз меня нет в словарях
        я чебурашка
        и моя задача
        строить домик для друзей
        вот только не получается
        почему-то

и из раннего:

        в осмысленьи утрат очищение
        отречение от отчаянья
        если раньше просил о прощении
        то теперь прошу о прощании
        нас пожрало поющее зарево
        очищающее неистово
        мы когда-нибудь будем заново
        мы когда-нибудь будем чистыми

- С ним вообще было классно общаться, - добавляю я в аплодисменты, - нередко он любил во время прогулки, размышляя вслух о Лермонтове или Пушкине, остановиться, мол, я на секунду, зайти в заведение и сделать так:

я беру большой стакан для виски и спокойно осушаю его.

- А затем он, не меняясь в лице, продолжал рассказ, - резюмирую я, - но со временем и стихи Свиридова существенно поменялись.


и заканчиваю:

        переплыв лето попадёшь в осень
        приготовь тяжелые красной меди монеты
        хронос харон как его? дай сколько спросит
        оплату трудов заранее вставь в смету
        каждое новое место увы похоже на рай
        это потом ты увидишь за яркими декорациями
        грубо расписанный задник который в сущности край
        доступного мира и хороший повод для странствий
        двигайся дальше перемещайся в уме
        так же легко как по камере три на четыре
        не обольщайся в конце концов всё сведётся к зиме
        холоду насморку чаю в пустой квартире

А затем прошу Костю Панкратова прочитать свой текст "Маринованные помидоры". В конце этого спича мне достается роль собаки (кличка этого животного - Туз), мимикой (высунув язык на пару секунд) изобразив собаку, я зачитал:

        "Панкратов, твою дивизионную милицию!
        Сходи в магазин и купи эту банку.
        И после того, как только вы съедите эти помидоры,
        Память о них исчезнет.
        То есть затеряется в прошлом"

Костя провозгласил последующий тост, и я махнул вторую рюмку.



Потом я пригласил поэта, художника и просто гения Вилли Мельникова. Вилли начал с посвящений, Алисе (его очаровательной спутнице), Высоцкому, Пушкину. Затем изумительное:

        Заказнойное письмо

        Распрямiнусы режутся. Счёт их
             рассыпать позволь
        в календармии дней заключётных,
             делимых на ноль.
        Плюсы жгут полюсами. Окалина -
             Теометрия душ.
        Тугоплавьем луны прохрусталено
             недомолово луж.
        В уравненависть к Трём Неизвечностям
             одномерий колчан
        посылают, невнятности Вести мстя,
             племена одичан.
        Предпочтеньем укрыв бред прочтений,
             Эдвард Смит встал к рулю.
        И танцует канканцерогений
             с развесной Ля-Гулю.
        Зазубрили зазубриллианты
              в кельях роли колье...
        Не Атман бездны - дна атаман ты,
             При"Титанен" к скале.
        Ватер-П'линия Старше пробоин
             в бортовых небесах.,,,
        И утратил доспехи раздвоин,
        скомкав ЄЖЄ ПИСАХЪ.

и еще фрагмент бесконечного:

        Москвальгалла

        1.
        Солонка не знает
              привкуса слёз;
        Сахарнице не ведом
                           диабет.
        Так не всё ли равно:
        что
           куда
              насыпать?..
                     2.
        Моя память - Венеция:
          по каналам-изВиллинам
            плывут, гружёные солью,
              гондолы-вспоминания
                и бахвалятся своею
                  непотопляемостью,,,

        3.
        После взятия каждого нового рубежа кажусь себе комнатой, где всё разосколочено вброшенной туда гранатой, и только стёкла в окнах чудом остались целы,,,

        4.
        В стеклянном осколке отражается всё небо; а кто видел, чтоб небо отражало осколок? Так зачем же считать малое ничтожным, а величественное - неминуемо великим?..

К финалу Вилли вспомнил рожденные в Рязани муфталингвы, вроде:

        Есениндзя Панкратов и Мельников подняли Рязановес и устроили Рязананс. -

- и пригласил на сцену Панкратова. Сет авторов Devotion завершил бодрый джем-сейшен: Костя - гитарные риффы, Вилли - рэп на языках народов Индии и Тибета.

Баста.



Выступление автора "Точки.Зрения" Бориса Худимова запомнилось плохо (но то, что услышал, очень порадовало - кайфный язык, абсурдный и по-детский наивный одновременно), я был, мягко говоря, в ауте, хватало сил только обменяться с Денисом Калакиным фразами, мол, отожгли, да отожгли, и выпить Гиннесса. Так за темным, скрытые от сцены колонной, мы прослушали весь "Свободный микрофон": Наталья Лебедева, Виталий Татаринцев, Заира Акмурзаева, Мария Алешечкина, Алексей Горшков, Ирина Кузнецова, Вячеслав Памурзин и Артем Шепель. Каждый автор был хорош, заставляя хоть на минуту, но все-таки отвлечься от расслабленной беседы и замолчать вслушиваясь.

После перерыва Вилли с Алисой не вернулись, наверное, надоел им табачный дым.

Несколько минут беседую с Артемом Шепелем. Вот оно, свойство настоящих поэтов: с ними всегда говоришь о главном, не обязательно о литературе, но неизменно о самом важном, вопросах жизни и смерти, вернее, нафига то и другое. Причем, у них это всегда получается почти без пафоса.



18.20. Наше время в Doolin House вышло, выходим на улицу. Алтухов тут же, пощипывая ус, рулит к знакомому магазину. Скидываемся, пакет с напитками в руках у Шепеля, он уже что-то напевает (опасно давать ему хрупкое), но до заветного закутка груз доставлен в целости и сохранности.

Жаль, но тост "За открытие сезона" прерывает Шепеля, который читает из Бродского "письмо Постуму", параллельно с талантливой пародией или, вернее, вариацией на эту же тему его приятеля (кажется Ольшанского). Замечательное представление. Только ради этого стоило ехать в Москву.



Еще по одной и мы отваливаем. Арбат тонет в сумерках, мы барахтаемся в рукопожатиях и спешим на вокзал. В Рязань, в Рязань, в Рязань.





© Дмитрий Макаров, 2008-2024.
© Сетевая Словесность, 2008-2024.




Словесность