воздухонавты
новые аргонавты
выпьем от изумления
от растянувшихся далями
желто-салатово-зелено-белых
лугов
от поднявшихся скалами
черно-изумрудно-синих
лесов
от набухших клубками
серо-лимонно-голубых
облаков
от всего что тянет
тонет томит буравит
травит манит шаманит
от умных и дураков
свесимся в белизну
оранжевыми флагами
черпнем весну - пока есть
своими волшебными флягами
глотнув опьянев совсем
от пролитой солнцем сути
махнемся не глядя всем
своим
на то что будет
Рожденный священной богиней недугов
Я - мальчик-целитель,
Чьи бледные руки касаются струпьев и ран.
Ты видел, как тают
нарывы и язвы на теле больного
под нежным касаньем?
Так знай же, что дали
огромную силу
тому, кто пришел в этот мир
не от смертной.
Так знай же, что я -
словно воды речные.
По пальцам моим
искупляющей влагой
втекает здоровье в недужих и хворых.
Пускай же приходят из стран чужеземных
сквозь горы и степи
леса и пустыни
все те, кто страдает,
все те, кто болеет.
Для них, для иссушенных болью и страхом
я стану бурлящей живительной влагой.
Для них, для стоящих у края обрыва
я стану сосудом последней надежды.
Не сладости, но страсти -
Королева
Пошла налево.
Из небесной снасти
Вдруг вывалилась горсть небесных рыб.
Она шагнула по паркетной глади.
Шуршали юбки.
Впереди и сзади
Сочился аромат цветущих лип -
Когда она батистом обмакнула
Цветистый мед -
И лед,
Что рыбой снулой
Из неба на ладонь пустую
Лег.
Не избежать нам небесной кары,
И с неба сыплет хрусталь и мех.
От Петербурга до Гибралтара
Одна погода, одна на всех.
Одна погода, одни забавы;
Одни забавы - футбол и секс.
Одна забава любым по нраву,
Но и другая имеет вес.
На небосводе луна заходит,
Ленивым тучам пространство дав.
Весь день мы бродим, и в непогоде
Разводим сахар своих забав.
Кружат недели калейдоскопом,
То бег, то скука; но знаем мы -
Одной погодой поверх Европы
Ложится мехом подол зимы.
Темнота. Тишина. Пустота. Ни души
В старом доме,
засыпанном по уши сахарной крошкой
Снегопада. Дрожат лепестки огоньков, и бежит
Переливчатый всплеск их лучей от окошка к окошку.
Темнота. Тишина. Пустота. Антрацитная мгла.
Я касаюсь рукою стекла, и на глади мазутной
Распластались большие круги. Чернота потекла,
Потянулась ко мне из глуби поволокою мутной,
Распахнула ладони. Все стынет и вяжется льдом.
Ни души. Тишина. Темнота. Я один в этом мраке,
Безразмерном, безжалостно гулком
и странно пустом,
Заблудившем в зареванном зареве заспанным зраком,
Подзаплывшим зрачком. Все застыло.
Бельмо на глазу
Подзакрыло обзор. Я не вижу, но знаю - под пленкой
Затемнения плавит хрустальная твердь
слюдяную слезу
В оловянную блямбу луны, в неземного слоненка,
Распахнувшего уши, повисшего в выси крутой,
Там, под куполом - где не увидишь
в высоком колодце
Ни трапеций, ни строп, ни канатов - а только литой
Металлический шарик индийского слонопроходца,
Слонолуния. Свергнется с неба огромная тень
На стекло, в огоньки, в зеркала. Я один в этом мраке
Отделяющем весны от зим, а непрожитый день -
От того, где я есть. На запястьях нестойкие знаки
Призывают к ответу - признать несущественной суть,
И я рад бы ответить, но сводит
молчаньем гортань немота.
Дверь закрыта. Глядящий в мазутную муть,
Я - лишь призрак, и мне суждены -
пустота, тишина, темнота.
Всякое может быть, поскольку
Там, где кончает шуметь Москва,
Ехал, бывалоча, светлоокий
Парень по имени Дваждыдва.
Ехал просторами, ел таблетки
Разных размеров, границ и форм:
Красные, черные - все расцветки
Радовали восхищенный взор.
Стукали стыком в стык колеса,
Пришлое с прошлым в постук дробя.
Не оставалось уже вопросов
Об умножении на себя.
Взгляд расплывался. За занавеской
Дали болтали - как ни крутись,
Вроде бы параллельным рельсам
У горизонта судьба сойтись.
Рельсы сошлись - и состав уперся,
Дернулся, дрогнул и стал стоять.
Выбрался в пустоту in person
Парень по имень Гдетопять.
Там, где кончает шуметь столица,
И начинаются поезда,
Всякое может с тобой случиться -
Можно уехать и навсегда.
Господь, твой email получен
С почтового сервера рая.
Что раньше вещал из тучи,
То QWERTY теперь набираешь.
Маршрут у письма короткий -
Ни router'ов, ни hub'ов.
Ты целишь прямой наводкой,
Не тянешься по ухабам.
Я знаю - грешил, и в храмах
Не ставил за это свечек.
Но в сердце моем программа,
Настроенная на вечность,
Спасает от зла и хамов.
Из почты своих овечек
Стерев сотни писем спама,
Прочти ж мой reply под вечер.
Люди в своих машинах
Похожи на нерожденных птенцов
Плывущих куда-то сквозь гнусную и липкую московскую ночь
Каждый чувствует других рядом
Но не коснуться, тогда
Треснет скорлупка
И
Наступит Настоящая Близость
Люди в своих машинах
Слушают fm радио
Все на одной частоте
Но окна закрыты
И
Люди в своих машинах
Они похожи
Они все ненавидят друг друга
Так
Рваться домой к теплой клушке под бок
Рваться домой через пробки и светофоры
Они похожи
Они ненавидят
Но окна закрыты
И
Настоящая Близость
Время стучит, обрушиваясь молотом
На наковальню напрасных затрат.
Где-то в пути, заворачиваясь от холода
В шерсть одеяла, ты едешь назад -
Из пункта S в пункт M. Бессмысленно
Косишься на потолок купе,
Где фонари полустанков искрами
Гаснут, размазавшись в звезд крупе,
Крупной и злой; в голове листаешь
Список своих ожиданий там,
Где наступила уже простая
Наглая правда жизни - сам
Не понимаешь, зачем ты начал
Вдруг вспоминать, и зачем полез
В пену иллюзий, где все иначе -
S/M, превратившееся в sms
Между пространством S и M.
Спросят: не ты ли выдрать выбрал
Эту страницу души совсем?
Что же ты - не того калибра?
Скажешь - в душе моей вымерз город
Льдом, забившим к зиме Неву.
Время - это неотвратимый скорый,
Мчащий из Петербурга в Москву.
Сто пятьдесят женщин
Таких красивых, таких спешащих
К своим мужчинам
К журчанию слов
К теплым прикосновениям поцелуев
Сто пятьдесят женщин
Говорящих по мобильным телефонам
На станции метро
Улыбающихся в трубку
невидимому человеку
Который сейчас в их голове
гладит их
чуть влажными пальцами
Сто пятьдесят женщин
Проходящих мимо
Они никогда не будут моими
Хотя почему бы и нет, ведь
Сто пятьдесят это не так много
Сто пятьдесят недолгих свиданий
По полчаса это трое с хвостиком суток
Мимолетной любви
Сто пятьдесят женщин
Таких красивых, таких спешащих
В колышущейся толпе
Вечернего перехода
надо сжечь все книги
и отобрать все ручки
карандаши и стержни
печатные машинки
и клавиатуры
выбросить принтеры
разрушить типографии
поломать все вывески
и указатели
чтобы густая паутина слов
не мешалась с нектаром основ
бессловесной реальности
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]