МЕЖДУ СМЕРТЬЮ И ЛЮБОВЬЮ
* * *
Беззвучен снег за плоскостью окна,
Течёт с небес, как занавес, но драма
О холодах почти завершена,
И тает лёд в щелях оконной рамы.
К воде опять вернутся голоса –
Зашепчет дождь, сверкнёт гроза ночная...
А снег идёт, куда – не знает сам,
Быть может, песни лета вспоминая.
Он тёк, журчал из всех подземных жил.
Он шелестел, звучал, а значит, жил.
... Оставить Слово, выгорев во мгле.
И пусть идёт с дождями по земле.
_^_
НОТР ДАМ
Господи, дай мне тело! И стало тело.
Двести лет ему до костей облака тесали,
Лили колокол, медью, расплавленной с небесами,
Чтобы прямо наверх молитва его летела.
Господи, дай мне память! И стала память.
И от тёплых её камней отлетали пули,
Мессершмитты визжали в лица её горгулий,
Жак Моле молился, цепью сбивая пламя.
Господи, дай мне веру! И стала вера.
И спустился ангел, ризой метя ступени,
По ночам его кружком обступали тени,
От людских молитв он становился серым.
Господи, дай мне смерти! Но тут смолчали
Небеса впервые, ладонью сбивая пламя,
И стояли люди, надежду подняв, как знамя,
А над ними молча колокола кричали.
Господи, нам по силам твои обновы,
Только в пепле мы заветы твои читаем...
... Вера в чудо соборами медленно прорастает,
В мире нет ничего прочнее любви и слова.
Только помнить бы нам про это, с огнём играя.
Умирают души. Соборы – не умирают.
_^_
* * *
Вчера была дождём, сегодня снегом,
А завтра стану морем или сном,
Я не справляюсь с темой человека,
Я не раскрыта ( венчик или веко?) –
Наверное, увидимся весной.
Была землёй, однажды стану птицей,
Сном вереска, дыханием воды.
Быть человеком – значит, воплотиться,
Встать на крыло (безумец или птица?),
Оставить на воде свои следы.
Была звездой, оставшейся без света,
Кошачьим сном, движением луча...
Стать человеком, выполнить заветы,
Не быть поэтом (водка или Лета?)
И больше никому не отвечать.
_^_
* * *
Время не ранит, но раны лечит,
Время добрее, чем мы считаем.
Жизнь равнодушием искалечив,
Прошлое муторно нас листает.
Книжные дети, дурное семя,
Что под обложкой? Вина и горечь.
"Ну, ничего, – говорит нам время. –
Из корешка прорастают корни
Смутной надежды, надежды дикой,
Тёмной, как небо холодным летом,
Терпкой, как мята и земляника..."
Сколько страниц до конца сюжета?
Буквы, как рыбы, во тьме кромешной
Плавают молча, одна, вторая...
... Что нам осталось? Страница "нежность",
Грубо надорванная по краю.
_^_
ЧЕЛОВЕК СОБИРАЕТ КОТОМКУ
Человек собирает котомку. Кладёт в неё
Перья в детстве зачем-то пойманных воробьёв,
Земляничный запах, смолу куском и шкатулку сломанную с замком,
Горсть ракушек, первую нелюбовь и на дно горстями – вину и боль,
Пару книг – Аверченко и Дюма, и тетрадь, потрёпанную весьма,
На обложке надпись "Дневник", и всё. Значит, тайны тоже с собой несёт.
И про то, как предал её давно. И про камнем выбитое окно,
И про кошку, плачущую в углу, и про суп, расплёсканный на полу,
Про верёвку с мокрой тугой петлёй... Человек, опомнись, ты что, алё!
Человек смеётся, раззявив рот. Человек котомку свою берёт
И идёт из жизни, минуя тьму. И петля качается вслед ему.
_^_
* * *
А время стрелки на лоб сдвигало,
Качало маятником: так, так...
Но был на небе рукой Шагала
Написан нам путеводный знак.
И нежность пальцы сводила робко –
Касаться, гладить, тянуться, брать...
Вино, смущаясь, теряло пробку,
Сквозняк несмело листал тетрадь.
Скрипел смущённо диванчик старый,
Дремал в стакане остывший чай, –
И прикипали с тревожным жаром
Твои ладони к моим плечам.
... А после всё нам казалось новым,
Сменили кожу календари...
В начале, кажется, было слово?
Прошу, не надо, не говори!
_^_
* * *
Все драмы придуманы. Счастья и смерти нет.
Мы окна, зажжённые Богом в кромешной мгле.
Пальто надеваю. Шарф. Выключаю свет.
Вернусь до обеда, наверное, в феврале.
Следы на снегу – иероглифы, письмена,
Нелепые фразы, повисшие в пустоте.
Глаза поднимаю. Квадрат моего окна
Трещит, остывая, невидимый в темноте.
_^_
ДЕНЬ СУРКА
Проснуться. Выпить кофе, съесть овсянку,
Добавить булку, чтоб наверняка.
Войти в соцсети, выстучав морзянку,
Поздравить всех, кто в ленте, с Днём сурка.
Домой с работы вечером вернуться,
Пощёлкать пультом, съесть вчерашний суп,
Уснуть под сериальчик и проснуться.
И, выпив кофе, выйти под грозу.
Домой вернуться в медленном трамвае,
Зайти в соцсети, лайкнуть, промотать,
Налить борща, пока он остывает,
Отправить в ленту мемчик про кота.
Привычно кружку доверху наполнить,
Глотнуть, обжечься, что ж, паршивый день.
Напялив кроксы, выйти в жаркий полдень.
... Не обнаружить собственную тень.
_^_
* * *
Когда вся жизнь – лишь горстка книжной пыли,
Чернильный лист к порезам не прижать.
Болит душа, пробитая навылет,
И льются рифмы с лезвия ножа.
Для каждой капли имя подберу,
Когда слова все вытекут – умру, –
Но кровь чернил тягуча и темна,
Я буду жить, давая имена...
_^_
* * *
Никто не спасёт, ни надежды, ни счастья нет.
Есть груз одиночеств бессмысленный, но весомый.
Но всё-таки я, как и прежде, иду на свет.
Иду вдоль рядов кукурузы, навстречу солнцу.
И пусть за спиной догорают мои следы
И имя, которое стёрла с души бензином,
В прорехи любви Бог влагает свои персты,
И боль этой ласки порою невыносима.
Однажды, я знаю, декабрь постучит в окно,
И самая длинная ночь обернётся светом,
Ведь свет начинается там, где совсем темно...
Я думаю, в пятницу, может быть, или в среду.
Но я, к сожаленью и к счастью, ещё жива,
Учусь понемножечку в души людей стучаться.
И если кому-то помогут мои слова
Спастись в катастрофе, наверное, это счастье.
... Мы все прорастаем, как зёрна, в тюрьме души,
Чтоб вырастить стебель, Господь выжимает соки...
Иду вдоль рядов кукурузы. Она шуршит.
И солнце встаёт, как положено, на востоке.
_^_
ДИКИЕ ЛЕБЕДИ
Время золота и время серебра.
У крапивы – запах лебединый...
Мы однажды прилетим к тебе, сестра,
Только ты от нас не уходи... Но
Остывает синяя вода,
Листья в ней устали отражаться.
Ты вплетаешь слово "никогда"
В хрупкое умение сражаться
С немотой – ведь наши голоса
В поднебесье кружатся, как птицы...
... У Элизы – тёмная коса,
У Элизы – длинные ресницы,
У Элизы – тонкие персты.
Ах, Элиза, пряха-замарашка,
Если б Бог любил нас так, как ты,
Сам бы плёл крапивные рубашки.
Нежное, безумное дитя,
Девочка, обученная верить...
В тёмном небе к полночи летят
Белые изломанные перья.
_^_
ТУНИС
Господь смеялся, тебя рассыпав песком по блюду,
Глас муэдзина такой же резкий, как крик верблюда...
Прошиты нитью огня и крови твои пустыни...
Но солнце сядет, глаза закроет, песок остынет.
Хамсины бьются тревожной стаей в дома и стены,
Османы пали, нет Византии и Карфагена,
Но время дышит и рвутся к небу его знамёна
С орлом и гласом: "О Цезарь, ave! За легионы!"
И даже вечность закатом алым в песок впиталась,
Ушли народы, могилы стёрлись, страна осталась.
И только ночью, когда шакалы молитвы лают,
Пустыня Богу песок в ладони пересыпает.
И только время увидит это, ветра поманит,
И закружится песок над Грецией и Ла-Маншем,
Заплачут дети, которым вечность под веки ляжет,
Во сне увидев, как легионы встают на марши.
Вздохнёт пустыня, прореху в памяти залатает,
И белый мальчик во сне заплачет над Эль-Кантави.
_^_
СВИДАНИЕ
Ты садишься рядом и ласково гладишь плечи.
Говоришь: "Зачем тогда отменила встречу?
Я тебя ждала, целовала твои следы".
Я молчу. Смотрю в тишину воды.
Ты опять с укором глядишь немым.
Говоришь: "Я дам тебе выбор. Иди за ним.
За луной, за Богом, но ласковей нет меня".
Я молчу. Смотрю в тишину огня.
Ты меня целуешь в жилочку у виска.
Говоришь: "Надежда с Верою в отпусках.
А Любовь давно не ведает, что творит".
Я молчу. Смотрю в тишину земли.
"Ну гляди, моя хорошая, я пошла.
Вот тебе перо особое из крыла.
Напиши мне просто: "Очень к тебе хочу".
И смотрю я в зеркало, и молчу.
Колокольчик с вырванным языком,
Стебель, вырастающий под замком.
Нежность, переломанная о плеть.
Мы ещё увидимся, моя смерть.
_^_
НЕ О ЛЮБВИ
Проходит всё, сестрёнка. Приложи
К пустой душе вискарь и подорожник...
Нам, к сожаленью, максимум положен –
Мужчин, вины, истерики и лжи.
А если голос мелко дребезжит –
Молчи себе, таинственно и нежно.
Когда душа прощается с надеждой,
В сухой сосуд загадочность бежит.
Мы женщины и всё предрешено:
Чтоб выиграть, нам надо лечь на спину.
И это, без сомнения, причина,
Курить взахлёб в открытое окно.
Кружится снег – станцуем при свечах.
Дрожит, замёрзнув, в пальцах сигарета.
Проходит всё, сестрёнка. Даже это.
Но не сейчас, пожалуй, не сейчас.
_^_
* * *
Февраль. Эпоха одиночества. С небес спустились холода.
Мне даже памяти не хочется, ни расставанья, ни следа...
Стоят стволы обледенелые, подняв до звёзд воротники.
И время – медленное, белое – стекает солью на виски.
Что делать душам неприкаянным? Душить надежду на тепло.
Вина со льдом. И глухо, каменно звучат в проулках тени слов:
"Мы беспощадные", "мы гордые", "нам слишком пасмурно вдвоём".
Любовь скитается по городу, но ей никто не подаёт.
Кто нам к огню дорогу выстелит? Дрожит надежда – сквозняки...
В моей вине – ни грамма истины и сорок градусов тоски.
И слово – было. Было сказано. Но я представить не могу,
Как странно мы с тобою связаны – лишь цепью следа на снегу.
_^_
ЭТО ВСЁ...
Извини, мой хороший, но селя ви. У меня не найдётся в сердце большой любви,
Мир меня изрядно выпил и измотал, страсть моя избита, душа пуста.
Я могу лишь малое предложить – но, быть может, это и будет жизнь?
Сонный кот на скомканной простыне, шёпот, замирающий в тишине,
Кружка кофе утром – не горячо? Прядь волос, щекочущая плечо.
На ресницах спящий земной покой, кожа шелковистая под рукой...
Вот мой мир из тысячи мелочей, безмятежный, маленький и ничей.
... И когда я тихо зимой уйду, я тебе оставлю два дня в году,
Из мгновений, каждое – словно вздох. Мы с тобой дышали, и слышал Бог,
Как звенел мой голос, ласкал и льнул, и поверь, ни разу не обманул.
Ты богатым будешь – два полных дня! У других поменьше в горсти меня.
Я ведь много сеяла в пустоту... Что ж, надеюсь, памятью прорасту.
... И, когда я тихо уйду зимой, ты по хлебным крошкам пойдёшь за мной.
Но найти не сможешь. Прости. Живи. Это всё, что знаю я о любви.
_^_
* * *
Меж двух дождей земля растворена,
Как вспоротая сумерками жила.
По осени мы все немного живы,
Но сотый поворот веретена
Вдруг оборвётся лязгом жестяным.
Мой дождь идёт, и я иду за ним.
Атропос, знай, надежда достижима!
В твоих горстях и осень, и весна...
Но сны осин печаль заворожила,
Меж двух дождей – ни берега, ни дна.
Отрезок смерти равен ноябрю.
Мой дождь молчит, пока я говорю.
_^_
ПРОЩАНИЕ
|
Да, извини, я сегодня сижу без света. Кончился как-то разом и всё, гуд бай. Бог позвонил – мы встречаемся этим летом. Хочешь застать меня – в августе приезжай. Ладно, мы оба в будущее не верим. Как утверждают – творческий взгляд на мир. Всё отнимает поиск зелёной двери, смысла, абсента, безумия и взаймы. Свет не включают. Это конец, пожалуй. Грустная сказка, затянутая петля...
Ты не узнаешь, как я к тебе бежала.
Как я просила, Господи, унижалась,
Как я... Прости. Я всё-таки не сдержалась. Трудно держаться в границах небытия. Ты принимай меня – только не слишком часто, капель по восемь, вечером, натощак. И навести меня. Двадцать седьмой участок, за поворотом... Впрочем, не навещай.
_^_
|
РАЗГОВОР НА ВЕЧНЫЕ ТЕМЫ
Папочка, родненький, смилуйся, я устал.
Мне ведь две тысячи, вроде бы, я считал,
Свечек достаточно, светятся, как портал,
Значит, желание сбудется? Я не верю.
Я говорю им – сердце теряет ритм,
Если любовь коптит в нём, а не горит,
Мне же в ответ выставляют на алтари
Золото, похоть, кровь и другую ересь.
Знаешь, о чём они говорят со мной?
Лифт в небеса, и желательно скоростной,
Нужен им, слышишь? Иконы облив слюной,
Тянут купюры немытыми, пап, руками.
Я бы и слез, но гвозди в руках, увы.
Мне не поймать ни окуня, ни плотвы,
Знаешь, никак не выходит из головы –
А ведь мы были хорошими рыбаками.
Ну а теперь мне молиться да воскресать,
Ни размахнуться, ни пазухи почесать,
Даже зайти на час в Гефсиманский сад,
Чтобы винишка выпить в тени акаций,
Я, к сожалению, папочка, не могу...
Что остаётся? Слушать, когда мне лгут,
Сердце подставив бездарю и врагу,
Лишь лицезрением глупостей развлекаться.
Мама всё просит – сыночек, не умирай!
Помнишь, как я рисовал тебе в детстве рай?
Ты улыбался – голландские мастера
Так же однажды полотна наполнят светом...
Мама заплачет – столетие потерплю.
Так и живу, я всё-таки вас люблю,
Руку мне дай – обещание повторю,
Надо ведь как-то помнить свои заветы.
Только скажи мне – сколько ещё любить,
Чтоб человека взять и в себе убить?
Чтобы остался Бог и творил Скрижаль?
Чтобы их было мне ну совсем не жаль?
Как ты сумел... Молчишь. Ну молчи, молчи.
Лишь, уходя, по дереву постучи.
_^_
* * *
Расступается свет, словно в тихой реке вода,
Опускается ночь в его зарево без прелюдий,
Спи, мой маленький Бог безутешного "никогда",
Спи, как трещина спит на уснувшем в буфете блюде.
Спи, мой ласковый зверь, самый тёплый из всех котов,
Подбери под себя свои толстые мехолапки.
Спи, компьютер, дыши запылённым щербатым ртом,
До утра я не буду по клавишным нервам клапать.
Спи, мой город. Февраль постепенно идёт на спад.
Спи, вода подо льдом, где качаются сны и звёзды...
Спи, мой маленький Бог, одиночествам надо спать,
Слишком поздно уже, слишком больно и слишком поздно.
_^_
ПОМИНАЛЬНЫЙ МЁД
Он приходит и ставит бочонок на край стола,
И пузатую кружку ставит, а не стакан.
А потом он берёт тебя нежно за два крыла
И легко раздирает, как воблу – напополам.
Трепыхаться бессмысленно с вывернутым нутром,
Пахнет вечность солёной кожей, ты знала, да.
И Харон выводит тебя из пропасти на паром
Так, как Еву водил по саду её Адам.
Разрезает лезвием тёмную гладь коса,
А потом ты слышишь ворчливое: "Рот закрой!" –
А потом ты думаешь – надо бы записать...
Он почти доволен. Солёная – но с икрой.
_^_
* * *
Все слова о любви. Все стихи о любви. Дожди
Говорят о любви бесконечным своим стакатто,
Этот тянущий жар, этот бешеный стук в груди,
Эти девять кругов персонального рая/ада.
И неважно совсем, сколько дней вам и сколько лет,
Сколько веры в людей вам на память ещё осталось,
Все слова о любви. Ведь покоя и смерти нет,
Только нежность, печаль, тишина, пустота и жалость.
И не бойтесь, что вам вдруг однажды не хватит слов,
Ведь останется ночь и луна, и сирень, и лето...
Даже если зима вам ладонью стучит в стекло,
Между строк о любви всем достаточно будет света.
В серый ситец судьбы не спешите себя мотать,
До основы протёрт этот старый кусок морали...
Все слова о любви, даже если не стоит ждать,
Даже если вам лгут, даже если уже солгали.
Все слова о любви, даже если надежды нет.
Даже если постель снова пахнет пустым вокзалом.
Даже если душа – расколовшийся континент,
Все слова о любви. Я давно их тебе сказала.
И когда вы решите, что дело не стоит свеч,
Вы не верьте себе и судьбе, никому не верьте!
Тот, кто любит, совсем не умеет себя беречь,
Потому что влюблён... Это значит, уже бессмертен.
И поэтому я зажимаю слова в горсти,
И пишу: "Я люблю", – на раскрытой небесной двери.
Даже если я лгу. Даже если тебе... Прости!
Даже если себе, даже если всегда... Не верь мне.
_^_
ГОРОД ОДИНОКИХ СТРАНИЦ
Город похож на промокшую книгу дня –
Слиплись страницы и строки текут, как реки.
Март не умеет надежды соединять,
Соединяет только мосты и веки,
И ни к чему ни выстрелы, ни шаги,
Нам не сберечь ни памяти, ни тетради.
Лишь в подворотне наши воротники
Ветер озябший мокрой ладонью гладит,
Мы возвращаемся, будто бы воробьи,
Что пережили зиму, но так устали...
Город, мой город, мы маленькие твои,
Грустные книги с разрозненными листами.
_^_
* * *
И даже если тень моя к тебе потянется, я буду безучастна.
... Асфальт. Дома. Когорты голубей. Живой земли растаявший участок.
У города – сиреневые дни, чуть больше света в серой акварели.
И так горят рекламные огни, что ветви лип, похоже, обгорели.
Вот человек в цветном пуховике. Он покупает яблоки и сливы.
Качается увесистый пакет, как маятник часов неторопливых –
Семейный ужин, яблочный пирог, горячий чай и всякое такое...
Я эту жизнь читаю между строк и молча замираю над строкою,
Учусь дышать, работать, наблюдать, искать следы в пунктирах многоточий...
И даже если тень меня предать готова, то...
Я преданнее прочих.
_^_
* * *
Легчайшим мановением руки
Творится осень в стынущем просторе:
Берёзок вдохновенные мазки
Разбросаны, как кубики по полю.
Кто в них играл, кто светом их зажёг
Беззвучным, несгорающим, осенним?
И небо мучит лиственный ожог,
И от воды холодной нет спасения.
Родник дождя пробился из земли
До облаков, укутанных закатом.
И вот они плывут, как корабли,
В туман и дым, и горечь невозврата.
_^_
* * *
А вот скелет кленового листа.
Вся жизнь его прозрачна, как кристалл –
Он рос, шумел, а осенью устал,
Слетел на землю в утреннем ознобе.
Он не войдёт в гербарии зимы,
В черновиках Самайна только мы.
А листья избегают кутерьмы
И не встают, уснувшие во гробе.
Вот проза жизни каждого листа –
Не почитай ни Будду, ни Христа,
Соседей с ветки не перерастай,
Корми жуков, черней, когда горишь ты...
Не думай, что за осенью – весна,
Смерть – это смерть, а после – тишина...
Спокойно спи, когда придёт она.
Ты больше никогда не повторишься.
_^_
|
