Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Цитотрон

   
П
О
И
С
К

Словесность



        VERBA  ET  VOCES



          * * *

          Когда в открытые ладони
          свалится лист, зарëй полуобъятый,
          и в окна дома дождь забьëт проклятый,
          нас не коснëтся хруст чужих бегоний.

          Ты, приравнявший безразличье мысли
          к подкорке романтического сердца,
          открой ладонь, чтобы на ней повисли,
          как паутинкой завитая дверца,
          разрушенная вишня городская,
          ночная мышь летучая, летун
          ночной, осколочки трамвая,
          утраченный покой,

          кошмарной болтовни циничные увечья
          мирному, тихому и - до конца
          главы, в тоске нечеловечьей,
          ты, отрок, зажигавший свечи
          с холодной верностью лица.






          * * *

          1.

          ...было б бессмысленно, правда твоя, дружок,
          но есть разность одна,
          в смысле, вспомни, как сыпал, снижаясь, снежок
          не на ресницы, а глубже глазного дна,
          видно, в ту точку, из которой видна
          одновременно колокольня и синий крест,
          может, точка такая всего одна,
          а, может быть, полно подобных мест;
          он читал, должно, у Ломоносова о бездне звезд,
          а мы знаем,
          с чего это тот вдруг.
          Так что спорить, друг,
          действительно, было б бессмысленно.



          2.

          Научив отвечать вначале не за слова,
          а за всякую смертную ерунду,
          научи меня сделать хотя бы два
          твëрдых шага, потому что уже иду.
          Твоя мысль расплавлена в безднах звëзд,
          а я мечется молнией в горах.
          Подними меня с колен во весь рост.

          Когда из крепости опускают мост,
          отступает и от крестьян страх.



          3.

          Девочки, счастье совсем не в том,
          чтоб за ним гоняться, как пëс за своим хвостом.
          Но, как грустный бэби, звать "помоги"
          под проливным дождëм,
          чтоб, торжествуя, зреть, как пишет, снижаясь, круги
          кто-то тихий с тëплым плащом.






          * * *

          ...так что взаправду началось.
          Так неестественно, как будто
          и не случилось ничего.
          И катастрофа за горою,
          как Герника погожим утром,
          весь день сочилась за тобою
          и не развеивалась ветром.

          И непроваренным кусочком
          из Симонова в горле стала
          просить хоть маленькой отсрочки,
          хоть небольшого интервала
          меж горем днëм и горем утром
          последних пакостных известий
          под постсоветским перламутром
          в ночном кошмаре без последствий.






          * * *

          Что сделала тебе она,
          ночная бабочка с хорошими усами
          и золотой пыльцой на тельце,
          проросшей из глухого медленного сна?
          Она тихонечко присядет в уголок
          и, на огонь не глупая стремиться,
          разложит крылья - серый бабушкин платок
          и старой книги беззащитная страница.
          Между тобой и ней - на волосок
          различия; молчи, не надо злиться,
          в ней сока голова полна,
          и бить еë газетой - не годится,
          да и что сделала тебе она.






          * * *

          Говори, не бойся, мы одни,
          я нарочно разорвало жизнь,
          чтобы там, куда уходят дни,
          мы с тобою встретились. Скажи,
          вроде ро- сверхплотное и о-
          дно-времен-но не-вес-о-зия-
          пол-ное-ние-е-щë-ни-что,
          что нарочно надорвало я
          надорфе-, чтоб следовслед тебе,
          надави, ликуя и любя -
          всë, что разорвало Рим на бе-
          зумие и знанье для тебя.






          * * *

          Вон из сердца вылетел стриж,
          зачертил, как мяч по воде,
          это прошлое где-то, где
          навсегда на небо глядишь.

          Равнодушной природы полно
          сердце мальчика и бойца,
          запрокинуто вверх оно
          так, что вовсе нету лица.

          Всë не зрение знает, лишь
          на восход плывут облака...
          Обмануть тебя, дурака,
          вон из сердца вылетел стриж.






          * * *

          Я прутья ржавые кручу, рыча,
          грызу зубами ход, хотя б в подвал,
          но от придурка, но от стукача.
          Кто на сетчатке мне их рисовал?
          Кто мне примыслил вместо места ноль?
          Кто мог промыслить, чтоб я так привык?
          Кто сантименты заменил на боль,
          а, соответственно, и речь - на рык?
          Кто полагал, что я смирюсь, смеясь,
          и с чувством юмора к сей отнесусь судьбе,
          где Лермонтов благодарит за грязь,
          которая вопиет днесь к тебе.






          * * *
                      М. Ж.

          Вот, таким ты был, да куда и зачем выбыл?
          ...будут девочки вечно
          юбки свои разрывать на флаги
          и говорить большое и каменное спасибо
          за то, что жизнью отнëсся,
          скрипя, к волшебству бумаги.
          Будут друзья в Москве и других огромных
          вспоминать, что место осталось как-то пустое,
          как голос за кадром, когда отмечаешь скромно
          превращение разных чувств в отсутствующее шестое;
          интеллигентно заметишь вдруг,
          что интеллигенты - люди,
          исчезают, выбывают, уносятся ветром с дымом...

          Что же мы без тебя делать сегодня будем,
          кроме того, чтоб называть любимым?






          * * *

          Мой дорогой, невольно,
          но светло и в сознаньи
          зову тебя из центра земли, если хочешь, мной:
          лесной нарцисс облетел словами,
          где область быть, опять беспредметно,
          не примет, даже без места,
          ни выдох, ни вход, ни вой:
          я чудную замену драки на фехтованье,
          как в подушку невеста, вкалываю в образ твой
          лирику злого корня, в силах сделать призванье,
          отработать с процентами пеной и беленой...
          В первом акте, заметим, есть волненность момента
          вплыть в моментальность света
          радикально иной,
          чтоб пришедший за нами
          на пост бродяги-студента
          выучился на волка долгой полярной зимой.

          В хрусталях изначальных
          приторна нота бессмертья,
          ноющая по привычке в резонанс и - на Вы!
          Пей залпом чашу печали,
          не видишь, что ждут столетья,
          чтоб заплакать, как свечи, в акте пятом, увы.






          * * *
              ...по обоим берегам неба...
                    Л.Шварц

          Хватит, или убей -
          или отдай назад.
          Понял я: не найти никогда самому
          дол золотой, сиречь изначальный сад
          и, сотканный из страстей,
          я накаляю взгляд,
          чтобы стрелой его вправить в седую тьму.

          Русские - Тохтамыш,
          правду сказал поэт;
          что обещано мне, меньшего не возьму,
          вечный на свете мир и невечерний свет,
          чтоб - исполнись и виждь -
          на миллиарды лет,
          и не плакать уже жалкому никому.

          Почему ты молчишь?
          В полые небеса
          врезаешься, как самум в пески:
          губы мои ссохлись, где же твоя роса?
          Ласточка или стриж
          видели чудеса,
          я один здесь забыт подыхать от тоски.

          Знаешь что, смилуйся,
          снизойди к нищете,
          сколько мне можно жрать из помойки куски,
          голову свою зреть на заморском щите,
          обдуривать себя вымыслом,
          щи хлебать лапотком, жидкие щи, те,
          что хлебали все выпавшие из твоей руки.






          * * *

          Даже если провою всю ночь на луну,
          если копытами прерию истопчу в грязь -
          не управиться со своим безумием,
          даже если...
          Мы уходим.
          Я не забуду, даже если
          сдохнет половина нейронов в мозгу.
          А если Альцгеймер грозный?
          Есть вещи, что я никогда не покину.
          Если быть честным, то - все вещи. Смеясь
          всеми клыками, как оборотень в полнолуние,
          даже если копытами степь истопчу в грязь -
          не справиться со своим безумием.
          Будет смотреть в спину.
          Будет ездить в Грозный.
          Будет смеяться, что - я не ты, я никогда не лгу,
          я культивирую десятилетнюю приязнь,
          я никогда нигде не оставлю сына,
          я тебя люблю, но жить с тобой не могу -
          по тебе так и страдает в лесу осина,
          а я с тебя смеюсь, как ромашечки на лугу.






          ПЕСНЯ
                  Т. Г.

          Падают листья в забытом саду,
          падают бомбы на юге,
          падает чашечка со стола,
          ветер, температура,
          акции, редуцированные, преступность,
          женщина и снег за ворот.
          Солнышко, оглянись в огне -
          розовый лист уколол зрачок,
          солнышко свет выпускает вне.
          Я не вижу сучок.
          ...так, говорил всегда про одно,
          судорогою зажав провал,
          и, как топор, на самое дно
          падал и - не вставал.
          Захлëбываясь, потому что нет,
          кроме местоимений, снов:
          я б уберëг тебя от тенет,
          если б имел хоть чуть-чуть основ.
          Если б я вовремя понял жизнь,
          я б сохранил тебе жизнь твою,
          но я, как свист, продрожал всю жизнь,
          и вот теперь в темноте пою,
          что если б я мог тебя удержать,
          то не пришлось бы тебя хоронить,
          что если б я мог тебя не отдать,
          то я б сумел тебя воскресить,
          что если б я мог уберечь тебя,
          то я бы смог тебя уберечь,
          я бы не рот разевал, скорбя
          тем, что лишился с тобою встреч,
          я бы не складывал вспять слова,
          жирные, как копаемый ров...
          Если б я мог, чтобы ты жива.
          Если б я мог, чтобы я любовь.






          * * *

          И в пустыне живут часы - о, да!
          Посмотри, как кактусы толсты,
          я тут триста лет всë льюсь, как вода,
          не хватало только коросты,
          я тут глажу прах и слушаю кровь -
          трансцендируй, не стой, как пень,
          и держу пари, что кактусы вновь
          процветут, аки в судный день,
          заслышав гомерический глас,
          чей размер планеты не портит,
          что держит небо не как Атлас,
          а как биенье в аорте.
          Чьи звуки плавят нас, как алмаз
          у старого пня в реторте.






          * * *

          Точно, ласково, по листочку
          полила природа огород спящий.
          Вылезли толстые черви в углу на бочки,
          как угроза розовому настоящему.
          У соседки от политики молозиво скисло,
          но основательно роют землю люди
          в день весенний мая.
          Вкуса мëд от сих до сих лишëн смысла.
          Дождь пройдет и ничего не будет.

          Я люблю Вас, Б-г, но - не вполне понимаю.






          * * *
                      В. К.

          Ночью пелапелапела птица над домом.
          Мучительно пахло позавчерашним снегом.
          Хотелось выйти в ночь, разлучиться с ночлегом.
          И не быть никак. Нигде. Никому знакомым.
          Почему-то ещë существовали предметы,
          от бывших лиц сияющие пустоты.
          Как будто сердце забыло и ищет, где ты.
          И плачет, как маленькая, и ищет, кто ты.
          И не скрыться, ни в сон, и вообще не скрыться.
          Булавка прижала плоть, как пчелу к картону.
          День горит, как (стыдно сказать) страница.
          Не быть. Никак. Нигде. Никому. Знакомым.
          Чтоб не помнить рук, касавшихся покрывала,
          тëплых, нежных, пахнущих - "Красной Москвою".
          Чтобы твëрдо знать, что всего остаëтся мало,
          а смыкается быстро. За нею. За ним. За мною.
          Пусть на сердце остался бы хоть отпечаток,
          ушедший за нами полузабытый голос.
          Или ëлки заснеженные. Или запах.
          Или сердце, что напрасно за них боролось.






          * * *

          ...также кромка леса,
          надтреснутая с краю,
          тень облаков, несущаяся на восток,
          кремень, нас рассматривающий в упор,
          выбирают, наверно, дорогу короче к раю
          через мир, который не в меру к ним был жесток;
          подставляют ветру расплавленный им висок,
          подставляют спину солнцу, не умирая,
          но извнутри взрывая предоставленный им простор.






          АРАХНА В КОСТЮМЕ ПАРКИ

          Есть солнечная, царственная власть
          за то, что исчезает с каждым днëм
          моë лицо под траурным огнëм,
          моя рука, обученная прясть.
          Есть тайный смысл и белизна руки
          в сплетеньи незапамятных времëн
          в живую ткань, в прохладный чистый лëн,
          за то, что чëрный обруч жмëт виски.
          За то, что я, и тень судьбы на мне,
          так верно нить свивает свой узор и
          лунный луч вонзается в ковëр, и
          я гляжу в смертельном полусне - и вижу -
          пальцы тонки и кольцо истлело
          в горький золотистый свет,
          ещë одно объявленное "нет" -
          всего лишь тень на руки и лицо
          от грозного безмолвного огня,
          реальность обратившего в золу,
          и нет, и нить мерцает на полу,
          о власть моя, о пощади меня,
          не человек, зачем мне столько зла,
          надменный смех звенит в пустой груди -
          защиты нет и ничего не жди.
          Ты вечного искала?
          И нашла. Поздравляю.






          ОТРЫВОК ПОДЛИННОЙ САТИРЫ

          ...нет, я не строгий судия,
          я искренне не понимаю:
          журналов наших не читаю,
          а коль случайно пролистаю
          их наобум - тотчас грозят
          увы, ануевы Креонты
          иль Телемахов стройный ряд,
          как хочется послать их к чëрту,
          как Пестель год тому назад!
          Восстань, пророк, по всему фронту
          анакреоновых затей
          и буколических страстей:
          писатель пишет не для понту!
          Так неужели ж для людей?!




          Оглавление



          © Кароль К., 2001-2024.
          © Сетевая Словесность, 2002-2024.





Словесность