Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Теория сетературы

   
П
О
И
С
К

Словесность


Страна вечности



РЫБИНСК.  ЧУЧЕЛО  ЛИСИЦЫ


Мы кочевали из города в город, словно заметали следы. В шесть утра бежали на автовокзал или речную пристань, запихав в сумку огурцы и сыр для завтрака, а там -левый берег Волги, Романов-Борисоглебск с холмами, на каждом церковь, и пушистыми черноногими овцами. Или строгие стены Ростовского кремля, озеро Неро, такое, что зрение болит, не находя предела. Нарядная обманка Углича, пыльный растянувшийся в длину, как собственное название, Переяславль-Залесский. Девять городов за одиннадцать дней, своим ходом, на перекладных. От монастыря к монастырю, от одного кремля к другому, от левого берега к правому. Машины, маршрутки, старенькие автобусы и современные, "Метеоры" и речные трамвайчики. Бегство. Усталость. Сопротивляющаяся векам красота храмов и неизменная желтенькая волжская вода. Вдоль шоссе грибники, продающие ведрами лисички. У каждой пристани длинные ряды лотков с богородской игрушкой, павло-посадскими платками, матрешками, финифтью. Торгуют несколько часов, пока идут туристские теплоходы, и быстро сворачиваются. Образ жизни такой, не дневной, не ночной, а пароходный. Туристов любят, как же - кормильцы, но посмеиваются над ними, чужая праздность и узаконенное любопытство воспринимается как простоватость. Всегда и охотно подскажут дорогу, проводят. Один раз за нами полквартала бежал дворник, обнаружив, что мы не там свернули. Догнал, проводил до нужной развилки, тяжело отдуваясь, не выпуская из рук метлы. Но на рынке при случае охотно подсунут переросший огурец - туристам для баловства, не на засолку. Все равно все не съедят.

Нас охотно пускали в музеи без билета по удостоверению творческого союза. Везде, кроме Рыбинска, где одиночные посетители насторожили смотрительницу. Да мы еще и отправились не наверх по лестнице, где картины, в том числе знаменитые ярославские портреты, а вниз, где прялки, коллекция жуков и несколько чучел зверей. Смотрительницы музея ходили за нами из зала в зал, включали свет - кроме нас не было никого, электричество экономили и откровенно переживали, когда я задержалась у чучела лисицы, старенького, с тусклой шерстью и веселой полуоткрытой в улыбке мордой. Смотрительницам казалось, что мы смеемся над скромной экспозицией, случайные посетители, избалованные большими музеями столичные штучки. Они переглядывались и вздыхали, они так любили свой музей, они горы свернули и добились, чтобы его посещение было включено в экскурсии по городу, большие экскурсии, которые привозили теплоходы - кормильцы. Я постеснялась фотографировать. Если бы они знали, как я скучала по чучелу. Оно мне снилось. Но, попробуй, объясни, выйдет еще хуже, решат, что определенно издеваюсь. Смирившись с судьбой, я повела своего спутника наверх, к портретам. Там все законно, туда забредают и туристы-одиночки, а смотрительницы включают свет в залах уверенно и несколько снисходительно - любуйтесь, у вас-то, может, и нет такого.

- Это твой город, - ворчал мой спутник, - почему ты не придумала интересного маршрута?

Это мой город, я родилась здесь. Неважно, что уехала в возрасте полутора месяцев, в паспорте такое не указывают. Приезжала на школьные каникулы, каждый год, потом все реже и реже. Умерла бабушка, и приезжать стало не к кому. Я люблю этот город, хорошо знаю его, но в первую очередь помню почему-то гипсовые скульптуры в городском саду, набережную Волги, да чучело лисицы. В сад водил меня дед, мы собирали желуди и кормили ими гипсовую белку. А сейчас сад пришел в запустение, скульптур уже нет, но некоторые аттракционы до сих пор держатся. Проход к реке Черемухе, слева от колеса обозрения, зарос, но и прежде спуститься было не слишком легко. В мой прошлый приезд город ветшал, ронял куски штукатурки и стекла, деревянные дома темнели, а дровяные сараи заваливались набок. Но все было на своих местах, как при бабушке и деде. Сейчас не так. Город обновляется и уже не выглядит бедным родственником Ярославля. Проспекту Ленина вернули прежнее название: Крестовая улица, застроили ее новыми домами, красивыми, но чужими для меня. А зеленый купеческий дом с причудливой резьбой сгорел. Я не знаю, куда повести своего капризного спутника, я ищу собственные привязки.

На набережной, на том спуске, куда выходит бабушкина улица, поставили новый памятник Поэту-песеннику. Красивый памятник в человеческий рост и без цоколя. Поэт облокотился о парапет, спиной к Волге, смотрит на город. С ним удобно фотографироваться, встав рядом, наверняка, все так и поступают. Мне жалко, что привычный вид набережной изменился.

Мы разглядывали памятник, фотографировались и ели свои огурцы, а дедок, сидящий прямо на плитах набережной, разглядывал нас. С хитроватой ухмылкой, так положено разговаривать с туристами, он поинтересовался, что, мол, нравится? Но ответом не слишком озаботился, принялся напевно ворчать сам.

- Ну, что это за памятник? Вот Пушкин, поэт, ты попробуй с Пушкиным снимись, до Пушкина не дотянешься. А у этого недавно баба снималась, забралась ему на плечи, юбка задралась - ну, что за памятник? Ленин, хоть в шапке, так, ты эту шапку пойди сними! - и махнул загорелой темной рукой.

Ленин на Крестовой, действительно, в меховой шапке, в добротном пальто с меховым же воротником, вылитый купец. Купеческий город, бывшая столица хлебной торговли. Но хлебная биржа - одно из самых чудесных городских зданий, превратилась в больницу Пирогова, "Пироговскую клинику", а сейчас туда переехал историко-архитектурный и художественный музей с моей ненаглядной лисицей. Мне не придумать маршрут, я не знаю городских легенд. Что со всем этим делать? Что делают с любовью, всегда немножечко детской?

- Что ты привязалась к этому чучелу?

Он уже доел огурец и лениво рассматривает беленькую беседку на том берегу Волги. Это любимая беседка, я любила ее, еще глядя из коляски, а он позволяет себе глядеть так, лениво. Что я могу, я, всегда сперва женщина, а потом уже коллега, что, кроме "дамских штучек"?

- Это длинная история. Стр-р-ашно трогательная.

- У нас есть время. Все равно смотреть здесь, как выяснилось, нечего.

Нечего ему смотреть! Все они такие. Сперва козлы, а потом уже коллеги. Я ему беседку, я ему мозаику на хлебной бирже, я ему Корякинский сад, а смотреть, видишь ли, нечего. Ладно.

- Ладно. Но я не люблю рассказывать эту историю. До сих пор не понимаю, что случилось, не брать же в расчет очевидные объяснения. Я приезжала сюда летом на каникулы. Бродила по городу, сидела на набережной, изредка на городском пляже. Как-то раз, как раз там, где сейчас новый памятник, я познакомилась с мальчиком. Он ловил рыбу, здесь все ловят рыбу, уже не первый век, как следует из названия города. Мальчик ловил мелких плотвичек, уклеек, ершей и складывал в жестяное зеленое ведерко. Рыбки безнадежно тыкались прозрачными носами в гладкие стенки, но тогда ведь еще никого было не жалко. На другой день новый приятель принес удочку для меня. А когда начались дожди, и в кинотеатре "Центральном" шел фильм совсем уж неинтересный, мы отправились в музей. "Эту лисицу мой отец сделал", - шепотом сказал мальчишка. - "Что, не веришь?". И мы отправились в мастерскую, где изготовляли чучела. Влезли через окно, отец не разрешал водить сюда посторонних. На стене висела огромная морда зверского кабана, стол уставлен пестрыми птицами, на полках изгибали спины рассерженные куницы. Пахло формалином и еще чем-то очень неприятным. "Хочешь, подарю что-нибудь?". Я не захотела, куда бы я дела чучело с таким запахом, лучше пушистая игрушка. "Ты здесь живешь?" - спросила я, но Игорь, мальчика звали Игорем, не ответил. Через год, в мой следующий приезд, мы не встречались, я напрасно бегала на набережную первые две недели. А мастерскую сама бы не нашла ни за что, он вел меня дворами и пустырями, поросшими седой лебедой. Но приехали двоюродные братья и сестры, у меня появилась компания - зачем искать прошлогоднего знакомца. Увиделись мы через несколько лет, я уже училась в институте. Увиделись и сразу узнали друг друга. Я предложила посидеть на набережной, неизвестно, есть ли у давнего дружка деньги на мороженицу. Игорь согласился, но после набережной повел меня в кафе, где заказывал пирожки с яблочным повидлом, пирожные, шампанское и что-то еще, что мы все равно не ели. Мы еще на набережной бесповоротно влюбились. Если я правильно помню, и не влюбилась сама, единолично. Мы ездили в Углич, и Углич был гораздо больше, чем сейчас. Игорь возил меня на такси - что по тем временам казалось верхом роскоши - купаться к водохранилищу, мы обедали в ресторанах, выбирали мне серьги с яшмой и углические часы, и лаковые шкатулки. "Откуда у тебя такие деньги?" - я спохватилась, когда сообразила, что придется объяснять дома и часы, и серьги. Поздние возвращения объяснять не требовалось, Игорь доставлял меня домой к девяти вечера и исчезал, не заходя в наш дворик. "Работа такая, я ведь не только учусь, как некоторые". Я уже знала, что он учится в московском университете, мы заранее обменялись адресами, чтобы не потеряться, и он дал адрес общежития университета. Естественно, его там не оказалось, мое письмо вернулось через два месяца с пометкой "адресат не значится". А на прощанье он подарил мне чучело лисицы - заочно. "Мастерская сгорела, не ищи. И отец там погиб, сгорел". Я постеснялась расспрашивать дальше. Мы расставались ненадолго. Через месяц Игорь собирался наведаться в Питер по делам, а еще мы должны были подать заявление в ЗАГС, "двух лисиц одним ударом". До подачи заявления знакомиться с моими родными он отказался.

Той осенью я не плакала. Не знала, когда начинать: когда он не приехал? Когда мое письмо вернулось? Тогда-то и начала пописывать первые стишки, чтобы выйти из оцепенения. Мне казалось, стихи способны выстроить мостик в реальный мир. У меня же ничего не было, кроме моих снов. Чучело лисицы.

- Ты слишком доверчива, - хмыкнул мой спутник. Теперь он смотрел на беленькую беседку с досадой. - Тебе же втюривать что-нибудь одно удовольствие. Вчера на базаре тебе баба гнилую дыню подсунула, ты же видела, видела, да? И этот твой козел Игорь, да вор обыкновенный, шестерка мелкая. Тьфу. Врал он про отца и мастерскую, - объяснил мой спутник, у которого у самого было сильно развито чувство нелинейной реальности. Я с хорошей долей вероятности предположила, что его скрытое сочувствие выльется в открытый внеочередной поход на рынок. Мы выбирались на рынок по очереди. Неужели, ошиблась, как обычно?

- Я не встретила его ни через год, ни через два. Но одним летом, приехав сюда ненадолго, на неделю, шла по набережной довольно поздно, уже стемнело. В то время в девять вечера улицы пустели, а фонари горели через два на третий. За мной плелся пожилой мужик бомжеватого вида, стало страшно. Еще страшней, когда сообразила, что уже видела его сегодня неоднократно. Словно он преследовал меня целенаправленно. Я побежала, мужик тоже, но ему мешала хромота. На проспекте бродили люди, горели все фонари, торжествовала цивилизации. Я остановилась на углу у аптеки, почему-то аптеки всегда на углу, и решила рассмотреть навязавшегося провожатого. Выглядел он на все пятьдесят лет, вместо двадцати пяти. "Игорь!" "Вы меня?" "Ты...Вы Игорь?" "Простите, не припомню". "Ты ходишь за мной целый день!" "Вы ошиблись, дамочка!". Всю неделю он сопровождал меня, как тень, на два шага сзади. Но в музей, вовнутрь, не пошел, да его бы и не пустили в грязном ватнике.

- А что я тебе говорил! Правильно, загремел в тюрьму, вышел оттуда уже вот таким. Зона, она знаешь, что с человеком делает, - доверчиво поделился мой спутник за всю свою многообразную жизнь так ни разу и не посидевший. - Но с музеем я тебя теперь понимаю. Да вообще, ничего городок, симпатичный.

"Городок" резануло мой слух, рассказывать о былой славе купеческого Рыбинска, о первых упоминаниях в летописи не хотелось от обиды. Делиться своим городом решительно не стоило.

Темнело быстро, как в моей истории. Мы припустили к речной пристани, спустились на дебаркадер к сиротливому "Метеору", уронившему крылья в беспокойную воду. Но бегство не удалось. Единственный хозяин кораблика, неизвестно, матрос или капитан, вышел на узкую палубу и объявил, что последний рейс отменяется за отсутствием пассажиров. А если нам некуда деться, то мы можем переночевать у него на борту, совершенно бесплатно. И постели есть в маленькой каюте, и кресла в пассажирском салоне. А в пять утра отправимся. Но нам казалось, что надо попасть в Ярославль до ночи. Я-то точно ошибалась, никуда мне было не надо, не надо бежать, словно заметая следы, ни спешить увидеть больше и больше. Сесть бы на кораблике, на носу, слушать течение реки, кормить чаек хлебом, пока различимы птицы и руки.

- На машине-ить дорого будет до Ярославля, а на последний автобус можете не успеть, - напутствовал нас капитан, или матрос. - Право слово, лучше вам остаться.

Но мы уже взбирались по деревянной лесенке на крутой берег, и белые свежеоштукатуренные дома на Большой Казанской светились все глуше, ночь прибывала. Мы решили поймать машину до автовокзала, такой расход еще можно понести. Я подняла руку, мой спутник зашипел: - Не видишь, что ли, это же "мерин".

Что такое мерин я знаю, это холощеный конь, а иномарку не всегда отличу от российского автомобиля, что мне совершенно безразлично, потому улыбнулась остановившейся машине, подошла к затемненному стеклу: - До автовокзала. - Не выдержала и спросила, оглядываясь на спутника: - Сколько?

- Садитесь, договоримся. А вам куда надо?

- В Ярославль.

- До Ярославля подброшу. А там - куда?

- На улицу Сахарова, - сказала я.

- До Ярославля у нас денег не хватит, - сказал мой спутник.

- В Рыбинск в гости, что ли ездили, родственников навестить?

- Так просто. В музее вот были, - сказала я.

- Вообще-то мы коллеги, - сказал мой спутник.

Водитель засмеялся, он оказался симпатичным мужиком: - А, чучело лисицы смотрели?

- Ну, у вас портреты замечательные, - отрекся мой спутник. - Мы сами художники, - что было правдой наполовину, на его половину, - из Питера. Меня Николаем зовут. А вы?

- Игорь, - представился водитель. - Как дела в Питере? Как вообще?

Он довез нас до самой парадной и не взял денег. Мой спутник всю дорогу старательно прикидывался спящим, или на самом деле задремал. А я рассказывала. Сперва о том, где были, что видели. Потом вообще. - Вот, - пожаловалась, - не к кому ездить стало, бабушка умерла. Раз в пять лет выбираюсь, а то и реже. Город как изменился. Набережную не узнать. Лишь чучело лисицы и примиряет меня с новой действительностью.

- Что значит, не к кому ездить, - шепотом, чтобы не разбудить спутника возразил Игорь. - Гостиницы есть, в Рыбинске не дорого. Приезжай!

Мы все-таки перешли на "ты". На прощанье у парадной он поцеловал мне руку.

- Черт, - сказал мой спутник. - Ты ведьма. Вытащила своего Игоря из небытия. Это же тот самый Игорь, я сразу догнал, как он про чучело лисицы спросил. Меня постеснялся, не признался с ходу. Договорились до чего? Я ведь спал, не слушал. Мужик опять на ноги поднялся, на "мерине" разъезжает. И дальше что?

Я не знала, что дальше. Дальше, скорее всего, город Борисоглебский, а это значит вставать в пять утра и бежать на вокзал к первому автобусу. Я не собиралась признаваться, что выдумала историю с Игорем, как чучело набила. Все дело в лисице. Она на самом деле часто снится. Как выяснилось, не только мне. Этому, реальному Игорю тоже, может быть, он тоже родился здесь.




Следующий рассказ: Киев. Незнакомый адрес

Оглавление




© Татьяна Алферова, 2006-2024.
© Сетевая Словесность, 2006-2024.




Словесность