 |
|
ВРЕМЯ БОЛЬШИХ СНЕГОПАДОВ
Максимычева, София. Портрет женщины: стихотворения /
София Максимычева. – Волгоград: Перископ-Волга, 2022. – 180 с.
Новая книга Софии Максимычевой является логическим продолжением предыдущего сборника. Однако тема женщины получает здесь гораздо более глубокую разработку, и в целом границы художественного пространства значительно расширяются. Это уже не камерно звучащая лирическая история с двумя героями, а масштабное повествование, в котором героине отводится роль не только скромной хранительницы домашнего очага, но и спасительницы, страдалицы за род человеческий, вершительницы судеб мира.
Любовная лирика обретает христианское звучание, развивая мотивы Ветхого и Нового завета. В стихах оживают другие эпохи и цивилизации, от глубокой древности до современности. Мир книги полифоничен: женщина, многоликая и непостоянная, совмещающая в себе множество противоречивых начал, говорит с нами разными голосами и является в разных обличиях. Это и бунтарка Мария Стюарт, и покорная Гризельда, и нежная Сольвейг, и безумная Офелия, и мужественная Юдифь, и даже порочная Лолита. Христианство и язычество без труда сочетаются в женской душе, всегда ищущей только одного – любви и всепрощения:
Любовь-единственная ценность
в людском пространстве, где легко
мы отрекаемся от лета
и друг от друга насовсем!
Но из бесконечного множества женских ипостасей явно выделяется одна – женщина-поэт. Лирическая героиня Софии Максимычевой, в предыдущей книге как будто забывшая о своём главном, высшем, предназначении, внезапно перестаёт быть беспомощной маленькой девочкой и становится творцом, в руках которого "ножик перочинный" желает "стружки карандашной".
Поэтому так разителен контраст двух книг, изданных с разницей в один год. В "Портрете женщины" всё иное: и образ автора, и поэтика, и организация художественного пространства и времени. На смену интимному, камерному звучанию традиционной любовной лирики приходит эпичность и всеохватность, иносказательность и интертекстуальность, мифологизм и символизм. Существенно усложняются язык и образный ряд – форма поэтического изложения колеблется в диапазоне от классики до постмодерна и метареализма. Эту же особенность отмечает автор предисловия, поэт и литературный критик Иван Родионов. Вот что он пишет о поэтике центральной части книги: "Тем временем литературоцентричный, как оказалось, сборник разгоняется до предела. Вот посвящение Сергею Гандлевскому. Вот поэтика метареалистов-автор может и так, причём с какой-то удивительной лёгкостью и гармоничностью".
Действительно, концентрация образов в рамках одного текста иногда как будто зашкаливает. Автор – человек весьма эрудированный, и его книжность, начитанность, отражаются в поэтическом строе речи. Читателю нередко приходится делать усилие, чтобы расшифровать множественные смыслы или отыскать первоисточники интертекстуальных вкраплений. "Чорный виноград", "пташка божия кузнечик", "вино из одуванчиков", люди-рыбы, плывущие в животе Богоматери, живущий на небе медвежий народ – всё это многосоставные символы-метафоры, для считывания которых необходимо знать поэзию Блока и Пастернака, Хлебникова и Ахматовой, да и собственно знание истории тоже не помешает.
Но если эта образная избыточность затрудняет чтение читателю, то для самого автора подобная многослойность важна как способ выстраивания мифологической модели мира. Организующие художественное пространство и время образы дома и сада переходят из старой книги в новую, но при этом претерпевают существенные изменения. Они перестают быть только личным пространством лирической героини, включаясь в единое социокультурное поле, где слово становится сложным многоуровневым символом. Так, в стихотворении "Из часослова" сад ассоциативно связывается с образом древа, одновременно отсылая к "кудельной нити" человеческой судьбы:
И яблок гора золотая в саду,
и ствол материнский, слезой исходящий,
какую ты нам напророчишь беду,
срывая листву песнопений скорбящих?
Какую кудельную нить истончишь,
связав воедино с живущими древо?
Тяжелая пустошь, что гулкая тишь,
где ушлый садовник порядком прогневан.
В первую очередь возникает мысль о древе жизни, мировом древе – символе вселенской гармонии. Но в поэзии Софии Максимычевой древо становится аналогом женского начала: символом плодоношения, материнства и продолжения рода. Дерево, "последний отпрыск крови садовой", материнский ствол вызывает представление о Сивилле-пророчице – в той его интерпретации, которую мы встречаем у Марины Цветаевой: (Сивилла: выжжена, сивилла: ствол. Все птицы вымерли, но Бог вошёл)
Сивилла – символ девственности и святости, христианской веры – напрямую связана с женской темой не только в русской, но и в мировой литературе. Женщина – это и Бог, и религия, и средоточие мира, и носитель вечных ценностей. Языческая Ева, хрустящая яблоком, или христианская Богородица – всё это разные обличия одной и той же сущности, которую Максимычева, с некоторой даже долей максимализма, возводит в ранг абсолютной величины:
Ветер трогает барку за плечи,
от кормы отгоняет волну.
Древесину волна изувечит
и прибьёт к обмелевшему дну.
<...>
Остаётся невнятная дымка,
требуха, плавники рыбьих тел...
Но в тиши неземной херувимской
кто-то яблоком смачно хрустел.
Образ прародительницы рода не случайно совмещён с упоминанием библейского потопа. Даже когда весь мир рассыплется на части, подлинные ценности, воплощённые в женской природе, порочной и целомудренной одновременно, никуда не исчезнут и станут основой новой цивилизации.
Религиозно-философский подтекст ощущается и в классической любовной лирике. Здесь возникает ахматовский мотив извечного противостояния двух начал – мужского и женского. Эти миры настолько разные, что нередко их столкновение приводит к трагическому исходу. Женщина, преданная мужчиной, уподобляется Христу и вынуждена претерпевать те же муки, ощущая "бессмысленность распятия, абсурд".
Мотив предательства становится смысловой скрепой повествования, объединяя древнюю и новую историю, пытливую Еву и жертвенную Богоматерь. Но всегда мужчине отводится незавидная роль разрушителя, нарушителя основ вселенской гармонии:
Равновеликая погибель
среди безбожников сквозит.
Твой подбородок гладко выбрит,
я приготовила бисквит–
<...>
а то, что ты-отчасти Кассий,
или скорей весь род мужской
(прости, сегодня с перебором)
я плод вкушаю с кожурой
Ёщё более драматичное звучание получает тема материнства – здесь женщина, подобно Богоматери, во благо человечества приносит в жертву самое дорогое, что у неё есть – своё дитя. И в сонме исторических голосов уже трудно различить, чей именно голос доносится до читателя: Марии ли Мнишек, Марии ли Стюарт, или непорочной девы Марии:
* * *
Снег свистит, бубнит позёмка,
из голодных сети вьют. –
Слышь, земеля, там где тонко
выгрызает смерть маршрут.
А за ней-война, солдаты
со штыком наперевес...
У Марии сын родился,
колоти быстрее крест!
Смена сезонов – ещё одна характерная черта организации художественного пространства в новой книге Софии Максимычевой. Если ранее лирическая героиня отдавала предпочтение осени, отождествляя её с периодом духовной зрелости, то в новой книге практически всегда царствует зима. Это время суровых испытаний и неизбежных горьких утрат, страданий и смерти. Но парадоксально, что именно на этом безрадостном фоне отчётливее и пронзительней звучит женская тема. Женщина, которая может казаться слабой и беспомощной, болезненной и хрупкой, на самом деле обладает сердцем истинного воина, способного преодолеть любые препятствия и сохранить в душе любовь и веру.
Образ зеркала, один из ключевых в книге, придаёт поэтическому повествованию объёмность и психологическую глубину. Лирическая героиня Максимычевой рефлексирует, обращается внутрь себя, пытаясь постичь свою подлинную природу. Не случайно зеркало считается символом правдивости, самопознания, искренности и чистоты.
Согласимся с Иваном Родионовым в том, что "на портрете настоящей женщины-бесконечное число лиц". Так же, как и в зеркальном отражении.
Способность принять эту истину – своеобразный акт мужества, показатель духовной силы, с помощью которой можно пережить и предательство, и смерть, и время больших снегопадов:
Перевёртыши дни, календарные даты,
и сказать бы тебе, да боюсь не успею.
Начинается время больших снегопадов
по-иному всё рвётся, намного больнее.
Запорошит предместье, сутулые спины,
одиночество – слово, пустившее корни.
Ощущение жажды во мне беспричинно,
где зима холодна, тяжела, непокорна.
И зачем-то срываясь в банальную ссору,
ветер треплет загривки озябших деревьев.
Эта жизнь накопила во мне столько сору –
заметаю в совок – выставляю за двери.
© Елена Севрюгина, 2023.
© Сетевая Словесность, публикация, 2023.
Орфография и пунктуация авторские.
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" Людмила и Александр Белаш: Ученик чародея [На Страшном суде меня сурово спросят: Чем ты занимался смолоду, Йокке Фридль?..] Айдар Сахибзадинов: Война [Я все прекрасно помню – ведь я из того поколения, кто сидел под столом, когда наверху за свисающими кистями скатерти, пили из графинов водку молодые...] Олег Клишин: Шагреневое знамя [...замираешь, глядя на лик луны / с тёмной пастью Хроноса посредине. / И как будто слышишь со стороны, / как звучит твоё среди прочих имя.] Сергей Слепухин: Nature morte [Что ж, намудрил с метафорой и кодом, / обычного словарного запаса / мне не хватило, натюрморт испорчен. / Вот вещи и рождают безъязыко / ночь...] Братья Бри: Зов из прошлого [Ощущение реальности и себя в ней медленно покидало Хамфри. В череде воспоминаний и образов, которые случайно возникали и незаметно ускользали, появилось...] Елена Севрюгина: Время больших снегопадов [Образ зеркала, один из ключевых в книге, придаёт поэтическому повествованию объёмность и психологическую глубину...] Пётр Матюков: Микрорайон Южный [когда-нибудь и мы придём в негодность / как механизм часов ушедших в ночь / суммарная для общества доходность / от нас не сможет траты превозмочь...] Михаил Эндин: Однажды [И я, забыв про смех и шутки, / и про супружние права, / хватаю смело – нет, не юбки – / а снизошедшие слова.] Читайте также: Елена Албул: Итальянский в Тарусе | Владимир Алейников: Арка | Максим Жуков: Не ради красного словца | Владимир Ив. Максимов: Прислушаться к себе | Полина Орынянская: И быть самой собой | Марина Чиркова: По обрезу слов | Анна Арканина: Мы – лишь звуки | Михаил Бару: Концерт для двух гобоев с оркестром | Андрей Бычков: Достопочтимый директор | Андрей Мансуров: Щенок акулы | Сергей Пахомов: Ощущение пустоты | Эмилия Песочина: Звёзды, яблоки, дожди | Владимир Алейников: Посреди междувременья | Изяслав Винтерман: Стихи из книг | Андрей Галамага: Портрет отца
|