Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




РАССКАЗЫ


   

Pietro Damiano - итальянский писатель, родился в 1968 году в Carbonara di Nola, недалеко от Неаполя. В 2013 году при участии Pietro Damiano был основан "I Cantolocunto", опубликовавший музыкальный альбом "Истории бандитов" ("Storie di Briganti"). В этом же году в соавторстве с Pasquale Gerardo Santella был снят документальный фильм "По местам Утопии - геоисторическое путешествие по местам Революции и неаполитанской Республики 1799 года". Кроме этого, в 2013 Pietro Damiano в соавторстве с Felicetta Simonetti и Francesco Iervolino написал роман "80 Voglia di Volare" ("Я очень хочу летать") о поколении, рождённом в 1980-е годы.

В 2014 году был опубликован сборник "Границы" ("Confini"), перевод рассказов которого представлен ниже. В этом же году Pietro Damiano придумал жанр нанорассказы (nanoracconti) - это маленькие рассказы, состоящие из 250 знаков, включая пробелы. В начале июня 2016 года под редакцией Pietro Damiano был выпущен сборник Nanoracconti (издательство Homoscrivens) с участием итальянских авторов (как профессиональных писателей, так и любителей). Сейчас сборник нанорассказов продаётся в книжных магазинах Италии, на сайте Amazon и принимает участие в книжных выставках.


Рассказы из сборника "Границы" ("Confini"):

Нанорассказы



Страницы из Верлена

Ночь, холодно.

Дым сигареты пытается, уже в который раз, прогнать мысли, немногочисленные, но навязчивые.

С балкона я считаю машины, которые быстро проносятся мимо. Десять лет назад я уже бросал курить, но чувство одиночества в два часа ночи вскрывает старые привычки.

Еще один глоток смелости. Со временем эта капля граппы превратилась в стакан, потом в бутылку. После в другую.

Чаще всего я не могу даже лечь в кровать. Я засыпаю здесь же, на шезлонге.

Утром смотрюсь в зеркало, как обычно - длинная борода. На работе ворчат, что я хронически опаздываю и у меня непрезентабельный вид.

А не пошло бы всё в жопу.

Моя бывшая жена слишком быстро сделала для себя выводы обо мне. Однажды, запаренная моими паранойями, она меня выпнула из дома. "Или ты перестаёшь жить только для себя, или ты уходишь", - сказала она. Мне нужно было несколько дней, чтобы обдумать это, но она уже всё решила.

Мой сын мне больше не звонит. И я ему не звоню.

За моей дверью длинная очередь проблем, которые ждут не дождутся войти. Нужен мистер Вольф  1 , он бы помог мне их решить. Окончательно.

В последние месяцы я сидел круглыми сутками за компьютером. Facebook засосал меня в эту бесконечную воронку, я хотел как-то удовлетворить мои желания.

Вот одна похотливая поэтесса, которая, кажется, охотно бы вышла прогуляться, но она живёт в Милане... как я туда поеду? То, что осталось от машины, максимум довезет меня до другой стороны дороги.

Без волос и с отвисшим животом, куда я могу поехать?

Сегодня вечером снова слышу крик совы. Как будто печальный звук скрипки терзает моё сердце.

Может, лучше выпить. Может, мне будет лучше, если я выкурю последнюю сигарету.

Неожиданно я вздрагиваю и просыпаюсь. Мне нужно несколько секунд, чтобы понять, где я. Поворачиваю глаза в сторону кухни, и вижу часы на стене. Время 5.28, я заснул на диване для разнообразия. Холодно, хотя сейчас сентябрь, и днём на улице так жарко, что нечем дышать. Встаю, покачиваясь, иду на кухню, снова падаю на диван, и, ничего не понимая, опять проваливаюсь в сон.

Открываю глаза. На часах 7.52, через 8 минут я должен быть в офисе. Закуриваю и допиваю то, что осталось в бокале со вчерашнего вечера. По радио в ванной каждое утро одно и то же.

Кризис. Новости всегда только о кризисе. Такое чувство, что все переклассифицировались в экономистов. Но это не экономика, это - голод, люди.

Одеваюсь поприличнее, так как нужно идти на работу. В баре, кафе только самбука и проклятия этого времени, которое бежит, бежит и бежит...но куда мы, к чёрту, движемся?

Я дошел до здания, где работаю. Сажусь на скамейку и начинаю курить. Мне никогда не нравилась эта работа. Бомж сидит на земле и роется в своем пакете. Что-то ищет, пока не находит колбасу, которой как минимум месяц. С белым налётом, какая гадость. Я встаю и ухожу. Поворачиваюсь из любопытства: он её ест.

Монотонность этих дней разрушительна.

Я ничего не делаю, кроме как хожу один, разговариваю сам с собой, трахаюсь в одиночку. У меня нет денег для друзей. Сегодня если у тебя нет денег, ты никто, если у тебя нет диплома о высшем образовании, ты никто, если у тебя нет друзей, ты никто.

Я не существую, вот единственное объяснение. Надеюсь тогда я хотя бы невидимый.

Еще пару стаканчиков в баре - и домой. Только вино, голод здесь больше не живет.

Я лежу на кровати и вижу сцены из жизни, которые проносятся, как бурная река. Вспоминать всегда больно, если не сказать больше - хочется плакать.

Комната начинает вращать меня: первый круг; пауза; второй круг; конец.

Я открываю дверь, кто-то стучит уже час. Чуть не падаю в яму. В квартире есть ямы? Прикрываю её ковром и открываю. Это Магда, моя хорошая подруга. Она бросается мне на шею и начинает целовать. Я пытаюсь сдержать её порыв, чтобы не упасть. Но мы всё равно падаем. Перемещаемся в другую комнату и ложимся на что-то, напоминающее кровать. Мы даём выход нашим желаниям, которые вырываются из нас, как волны из моря во время грозы. Она ударяется об меня, как вода о скалы. Она солёная и моя жажда увеличивается. Мы кончаем на полу. Снова перемещаемся на кровать. Возвращается спокойствие, как штиль на море, бережно покачивающем лучи заходящего солнца. Мы молчим, пока вода омывает наши ноги.

Неожиданно я вздрагиваю и просыпаюсь. Мне нужно несколько секунд, чтобы понять, где я. Поворачиваю глаза в сторону кухни и вижу Магду рядом со мной. Я касаюсь её волос, кладу голову ей за шею и спускаю её. Отношу в кладовку на полочку. Снова падаю на диван, даже не осознавая, как опять проваливаюсь в сон.


Не в своё время

Я вошёл сюда вместе с моими друзьями. Один я бы никогда этого не сделал. Там было много девушек, и меня это нисколько не расстроило. Жгучая блондинка, готовая разделить удовольствие без лишних разговоров, проводила нас к столику. Мы сели согласно уже установленному расположению. Каждый из нас уже знал, рядом с кем он сядет. Беременная тройней, с огромным животом, расположилась в самом удобном месте. Другая, которая болтала слишком много села с той, что говорила мало. Мужчины с мужчинами, женщины с женщинами. Все вокруг за одним и тем же столом, все разговаривают со всеми и смотрят друг на друга. Стол был прямо напротив танцплощадки.

Музыка постепенно становилась всё громче. Чем больше нарастала громкость, тем больше наполнялась танцплощадка. Чем больше наполнялась танцплощадка, тем больше нарастала громкость. Диджей был отстойным, но, несмотря на это, его окружали красивые девушки. Все они, как только заходили сюда, подходили обнять его. Иногда женщинам достаточно немногого, почти ничего.

Танцплощадка была центром мира. В тот момент мир состоял из молодых, из тех, которые являлись таковыми в действительности, и из тех, кто имитировал это. В воздухе ощущался запах секса. Это напоминало химическую лабораторию, где испытывали непрерывную цепную реакцию в ядре между вспышками света и музыкой.

Да, танцплощадка была центром мира.

Горизонт состоял из кружевного белья и женских грудей, колыхающихся на море чулок в сетку. На подвешенных балкончиках извивались грудастые девочки, как одержимые ритмом музыки, которую я никогда не слышал, но которая пробудила мои застоявшиеся члены, не использовавшиеся ранее.

Между пивом и девушками были мои желания и вожделения. Но они их игнорировали. Они хотели сделать приятное другим и самим себе.

Одна девушка, сидящая неподалеку от нашего столика, страстно целовалась со своим другом. Он казался несколько удивленным. Она целовала его, но взгляд молодого человека был направлен в другую сторону. Он смотрел вверх. Может, он целовал её и думал о Боге. Может быть, это было искуплением. Может, он смотрел на другую, что ему нравилась больше. Может быть, он просто дал волю своим желаниям. Может быть, я не должен был смотреть так пристально на них.

Подобные сцены окружали меня со всех сторон. Чувственность танца, много пива, музыка на полной громкости, разговоры, переходившие в крик, мой рентгеновский взгляд, проходящий через одежду девушек, которые также смотрели на меня и заигрывали со мной, полуголые люди, музыка, пиво, свет, свет, свет...

На перекрёстке внезапный толчок заставил меня проснуться. Один поворот направо и сразу же поворот налево, и моя голова оказалась на руле машины. Я положил руку на голову, посмотрел в сторону и увидел, что все сидели молча. Спросил, что произошло, и будущая мама, не поворачивая головы, сказала: "Праздник закончился".

Я отвернулся к окну и заворожено смотрел на обочину дороги, мелькавшую быстро, как будто это была старая киноплёнка. Впереди меня я увидел тех молодых девушек, которые танцевали и размахивали своими выдающимися частями очень сексуально.

Внезапно они посмотрели на меня и со злой улыбкой начали звать: "Папа! Папа!". Я закрыл глаза и не мечтал ни о чём другом, как только поскорее вернуться к моей жене и детям.


Все жизни

Я вхожу в комнату и слышу это. Внезапное дыхание ветра, холодно. Но, может, это только моё личное ощущение. Родственники поднимают глаза и смотрят на меня. Они ждут, что я их поприветствую, что я отвешу им поклон солидарности. Они ждут, чтобы заплакать перед новым зрителем. Разделять боль приятно. Боль, даже искренняя, правдивая, настоящая, пронзительная, имеет необходимость быть переданной.

Я не могу поприветствовать их всех, для этого я должен был бы подняться и поцеловать их в щеки. Многие до меня это уже сделали: женщины красивые и страшные, мужчины, старики. Это немного отвратительно, ощущать их запах.

Я крещусь, но это только привычка. Рассматриваю цветы на кровати - знак суетности мира, которые должны подвигнуть нас к размышлениям.

Братья, дети, племянники, друзья, все оплакивают покойного, записать это на плакатах было бы лучшей идеей.

От дорогого осталась только стоимость цветов.

Покойник в кровати ждёт кого-нибудь, кто его вынесет. Мертвецы всегда становятся меньше. В этой постели почти исчезла телесность. Возможно, остаётся только душа. Почти как если бы тело растворилось в воздухе.

Всякий раз в таких случаях неизбежно всплывают воспоминания. И эмоции.

Когда умер мой дед, я долго наблюдал, как он лежал в кровати. Мой юный возраст держал меня на большом расстоянии от смерти, но я и после никогда не мог понять её. Мне сказали, что нужно попрощаться с ним в последний раз, поцеловать его в лоб. Я еще это помню. Когда я поцеловал его, мне показалось, что я ощутил запах отвратительного гнилого мяса. Да, я думаю, я точно почувствовал это. Какого черта, я это помню. Спустя несколько дней я спал в той комнате, на той же самой кровати. Я не сомкнул глаз. Ждал, что появится мой дед и заберет меня. Он этого не сделал. Он всегда хорошо ко мне относился.

Люди входят и выходят из комнаты в благоговейной тишине. Они наблюдают. Даже в таких ситуациях находишь прекрасное. Нельзя вырвать эмоции из жизни. На определенные стимулы ты не можешь быть нечувствительным. Ты всё воспринимаешь, даже то, что тебе не нравится. Ты воспринимаешь смерть, понимаешь её, но просто потому, что ты не участник, она не раздирает твоих чувств. Ты обычный зритель.

Слышно шёпот фраз, которые обычно говорят про покойника: "Она страдала целый год, за последний месяц ей стало намного хуже. И недели не ждала своей смерти. Пусть покоится с миром, по крайне мере, она не будет больше страдать".

Помню, как умирала моя бабушка. Мы целыми днями ждали, когда это произойдет. Ты не можешь вырвать из жизни то, что ты пережил, ту предсмертную агонию. То, что ты видел, снова вернётся к тебе, будет всегда с тобой. Люди делают выводы, рассуждает, оценивают. Это благословение.

За несколько дней до смерти бабушки её сын сел около неё, приблизился и что-то ей прошептал так тихо, что мы ничего не поняли. Она ответила ему. Мозг, воспоминания, эмоции живут до конца. Тело, напротив, умирает первым. Его жена тоже подошла и прошептала что-то бабушке. Охрипшим, дрожащим голосом она ей ответила: "Я тебя не помню...ты кто?". Женщина настаивала, но бабуля твердила: "Я тебя не помню...".

Ты не можешь вычеркнуть из жизни то, что ты пережил, твой характер с того времени. Всё это едино.

Приезжает священник, заходит в комнату. Благословляет, и все выходят. Входят туда, где стоит гроб. Это последний раз, когда они могут увидеть её. Материальная оболочка больше не будет существовать никогда. Личные вещи, фото умерших родных кто-то может оставить в мобильном телефоне.

Все снаружи. Вне комнаты, вне дома, вне сада.

Все на улице. Прощальный кортеж едет сначала в церковь и после на кладбище. Тысячи слов попрощались с ней. Десяток взглядов разделили грусть. Кто-то всплакнул. Кто-то ушел раньше. Кто-то не был даже на отпевании. Кто работает, у кого дела, кто отдалился. Жизнь продолжается, и мы не можем ждать.

Темно. Я спускаюсь на парковку, чтобы взять машину. Возвращаюсь домой, какой длинный день.

Пришёл расклейщик объявлений. Похоронная вывеска сообщает о другой смерти.


Границы

В моем доме есть комната, расположенная в самом центре, между днём и ночью; между видимым и невидимым; между реальностью и мечтами. Комната, где можно спрятаться.

Стены голые и некрашеные. Посередине стоит маленький столик, на столе радио. Радио на батарейках, каких уже не продают. Такое радио, по которому рассказывают о былых временах.

Когда я его включаю, до меня не долетают весёлые песенки, я слышу только шорох, треск и короткие паузы, которые похожи на молчание бьющегося сердца.

Есть окно, не открывавшееся много лет и которое, пожалуй, никогда не откроется. На влажных стенах, покрытых холодным потом, стекают радости, боли, образы и слова, возможно, уже позабытые. Ощущения мне не помогают, я тщетно пытаюсь вспомнить, увидеть, услышать. Это поток времени, значение которого увеличивается. То, что остается, остается невыраженным. Время - оно одно, зачем ставить ему границы. Минусы человечества.

Кроме меня никто не был в этом месте. Только я знаю, где вход. Иногда, когда я выхожу, я вижу рядом свою жену, которая меня спрашивает: "Что с тобой? Где ты был?".


Привет, папа

Когда долго ждешь в холодной комнате, она всегда кажется меньше, чем есть на самом деле. На старом пластиковом стуле инженер измеряет взглядом каждый угол перед собой. Через полчаса не будет больше никаких тайн. На большой стене комнаты есть ряд вмятин от четких резких ударов, как если бы кто-то пытался отбить штукатурку молотком. Вмятины эти беспорядочны, и местами даже находят друг на друга. Решительные удары, как сорок наживых ранений, убившие жену без всякой причины. "Я тебя прощаю" - крикнула она своим убийцам. Инженер никогда не слышал те крики, но они снились ему каждую ночь, каждую божью ночь. На кухне, под напором смертоносной ярости стол сломался надвое, как двое было её убийц.

Жена, мама теперь стала только телом, над которым жестоко издевались, пока оно не перестало дышать. Пришел надзиратель, подошёл к инженеру и протянул ему конверт с документами. "Готовьтесь, он уже идёт". Даже те, кто работает в тюрьме, скоро становятся чёрствыми, неспособные к состраданию. Толстые стены возведены снаружи и внутри них. Ещё несколько минут, и дверь откроется.



Может, я ещё буду слышать крики, кто знает. На этот раз недостаточно будет музыки, чтобы заглушить крики моего сына, даже футболкой Чикаго Булс. Он пошёл спать. Он был сильным, умным парнем. До последнего он достойно защищался, как настоящий мужчина. Но он умер. Как и мать. Пятьдесят семь ножевых ранений на теле мальчика. Они убежали от него наверх, в ванную. Они пытались его утопить. Пятьдесят семь ножевых ранений до тех пор, пока его сердце не остановилось. Те звуки заглушали музыку. Я их еще слышу по ночам, я слышу, как они кричат вдвоём и зовут на помощь. Меня там не было. Я не смог им помочь. Сейчас эта дверь откроется, и я окажусь лицом к лицу с убийцей. Его сообщник уже сидит и ждёт за дверью. Я с трудом встаю со стула, чтобы успокоиться, чтобы не слышать больше криков. Эта комната находится между тюрьмой и свободой. Если ты выйдешь из этой комнаты, ты оставишь за плечами своё прошлое. Глухой звук ключей, которые поворачиваются в замке двери, предваряют её открытие. Я остаюсь сидеть, я остаюсь среди криков. Кто знает, если она их ещё слышит. Кто знает, если она выйдет, наконец, из этой двери и никогда больше не возвратится сюда. Вот она, мы друг напротив друга. Никто ничего не говорит. Её глаза наполнены слезами.



"Привет, папа. Отвези меня домой".


Личное и не конфиденциальное

Небольшие воротца медленно открылись, было почти семь вечера.

В темноте еле заметно был виден силуэт человека, который тихо вошёл, как будто боялся, что его заметят. В гостинице никого не было, кроме него и женщины на ресепшене. Он положил чёрный кожаный портфель на стойку и начал что-то говорить очень низким голосом женщине с большими, беспокойными, карими глазами. Мужчина положил левую руку на кейс, как бы опасаясь, что его могут украсть. Казалось, он от кого-то скрывается.

Синьора с очень короткими волосами, побритыми почти под ноль, заинтересовалась этим посетителем. Она проводила его в номер семь, на втором этаже. Хотя он уже передал документы, всё равно сохранял таинственный вид. Прежде чем открыть дверь номера, он проследил глазами за необхватной, испорченной лакомствами фигурой, которая неуклюже шла вдоль длинного коридора. Полутёмный коридор без окон. Только ровные, параллельные ряды дверей и ламп. Ковровое покрытие кремового цвета уже поизносилось и было затерто местами от приездов и отъездов клиентов.

Он остался один в комнате, положил чемодан на кровать и стал раздеваться. Закрылся в ванной, чтобы долго и основательно помыться. Он искал в потоке воды обновление, психическое и физическое, ту энергию, которая во время долгого путешествия покинула его.

Синьора торопливо спустилась по лестнице, она была взволнована. Этот клиент так пристально на неё смотрела, она явно ему понравилась. Он впился в неё глазами, этот мужчина как будто вошёл в неё. На первый взгляд он показался обычным и спокойным, если не считать того странного чемодана. Поэтому он производил впечатление человека, который прячет что-то важное и опасное.

Она дала ему седьмой номер из тех соображений, что он был расположен дальше всех от лестницы, а значит, этот номер был самым незаметным от чужого любопытства. Комната для любовников или для застенчивых парочек.

Прошло несколько часов, медленных, скучных, когда ничего не происходит. Монотонная передача, чтобы провести вечер, сидя дома без дела. Время, проведенное абсолютно бессмысленно.

Около десяти пришёл парень, подменить её в ночную смену.

Муж синьоры был занят на работе и, скорее всего, вернётся очень поздно.

Они содержали гостиницу уже семь лет, это был их доход, позволяющий жить хорошо, спокойно и в полной свободе. Парень мог проспать хоть до рассвета. К этому времени находящиеся в гостинице незаконно могли бы вернуться по домам.

Женщина взяла свои вещи и пошла к чёрному входу. Вместо того, чтобы пойти домой, который находился в нескольких метрах от гостиницы, она поднялась на второй этаж по пожарной лестнице и прошла по коридору до седьмого номера. Дверь была закрыта. Женщина посмотрела в замочную скважину: мужчина лежал на кровати рядом со своим всё ещё закрытым чемоданом. Он был голый.

Никакого шума, ничего. Она прислонила ухо к двери. В комнате была полная тишина.

Долго не думая, женщина постучала. Дверь медленно отворилась от ударов её пальцев. Хозяйка гостиницы подтолкнула её подушечками пальцев. Теперь она могла его видеть, слышать его слова, ощущать запах его кожи. Она стояла перед ним, охваченная страхом неизвестности. Жгучее желание к наслаждению можно было прочитать в её глазах. Она не ожидала этого, но обстоятельства взяли верх.

Хозяйка гостиницы села на кровать, теперь они были рядом, она прикасалась к нему рукой и языком, смакуя вкус этих ощущений. Это голое тело больше не смущало её.

Он лежал рядом с ней. Она быстро скинула одежду и освободила свои сочные, розовые формы. Мужчина положил её на живот и сел на спину, возбуждаемый горячим желанием превосходства, приближающегося к презрению. Женщина лежала, вдавленная лицом в подушку, и не сопротивлялась. Она сильно сжала зубами подушку, чтобы не чувствовать боли, и высвободилась криком, который не мог взорваться со всей своей силой. Она сдавливала воздух в лёгких, не давала ему вырваться, чтобы её никто не услышал. Это боль была приятной для неё. Возможность скрыть свою личность доставляло ей удовольствие. Эти ощущения проститутки доставляли ей удовольствие.

Время изменило форму, скорость, способ существования.

Мужчина встал с кровати и открыл чемодан на письменном столе. Он с чем-то возился и после взял в руки какой-то предмет. Женщина отвернулась в другую сторону, он закрыл чемодан и снова сел на неё.

Мужские руки обхватили её голову, скользя ладонями по коротким волосам. Ей это доставляло неимоверное удовольствие, и он это чувствовал. Постепенно это стало превращаться во что-то отделённое, незавершённое. Довольствоваться одним этим ощущением уже не приносило ей прежнего наслаждения.

Женщина не могла больше участвовать в этой игре, которая ранее доставила ей приятные мгновения. Он же настаивал и продолжал. Затем внезапно почувствовав, что она оскорблена, что её просто используют, настроение её изменилось.

Она захотела прекратить это и поднялась на кровати с такой яростью и быстротой, что мужчина упал на спину. Она начала оскорблять его, этот номер, его чемодан. Он быстро подошёл к столу и взял свои вещи. Он стоял голый, немного напуганный и прижимал чемодан к груди. Она оделась и вышла из комнаты. Бегом.

На следующее утро её муж уехал на работу. Она сменила парня, и вышла в ночную смену. Ключи от седьмого номера были на месте. Тот посетитель уехал. У неё были его анкетные данные, но она ничего о нём не знала.

Она села с потухшим взглядом, в состоянии ступора, своего рода инерция, помогающая жить и выполнять любые действия.

Она смотрела в одну точку, маленькие воротца внезапно медленно открылись. Это был её сменщик: "Кто-то забыл свой чемодан в саду".


Я видел, как ты смеёшься

Лица повторяются. Отсутствие волос на чуть загорелой коже, беспокойная улыбка, зарубцевавшиеся порезы.

Я забыл те боли, кровоточащие раны, шовные материалы, перевязки, подстриженные волосы. Молодость омрачена твоим красным цветом, твоей старостью. От того, что ты часто смотришь фотографии, еле шевеля губами, бормочешь что-то невнятное. Иллюзия.

Зеркало, которое нас подавляет. Твою кожу покрывает моя, ещё гладкая, отмеченная немыми морщинами. Мудрый. Неожиданно я чувствую запах моего детства.

Позже я снова вижу себя сегодня с небритой бородой. Белая пена вокруг меня. Я быстро мигаю ресницами, чтобы сделать прыжок во времени.

На мгновение я снова вижу зелёные глаза женщины и золотые серёжки в твоих ушах. Если бы не прошло так много лет, я бы сказал, что ты снова помолодела. Почему не рассказываешь мне ничего о себе. Почему не говоришь со мной? Но твой взгляд спокоен.

Твои глаза мне всегда нравились. Когда ты смотрела на меня, я улыбался. Я омыл твои глаза водой, несмотря на то, что существование твоего тела закончилось.

Лезвие ломается о жесткую щетину, она, как наждачная бумага. Лезвие не оставляет следов.

"Я видел, как ты смеёшься, перестань, иначе я порежусь!". Слишком поздно. Капелька крови падает в воду. Она растворяется и исчезает. Снова всё становится прозрачным. У меня слезятся глаза.

У меня большие глаза, как и твои, и нет волос, как и у тебя. Может, мы похожи, не знаю. Я не узнаю себя в твоём лице, кроме глаз. Я продолжаю водить лезвием по лицу. Я никогда не видел тебя с бородой. Ты никогда не носил бороду.

Вокруг зелёных глаз, напротив, было много волос, длинных и гладких. Я помню, как играя, я часами расчёсывал твои волосы на стуле в саду. Ты помнишь это? Конечно, ты помнишь, кажется, всё это было как вчера.

Я удалил все волосы с лица, бороды больше нет. Холодная вода омывает моё лицо, и на секунду я ничего не вижу.

Два дня, через два дня эта борода снова появится. Пена, лезвие бритвы и отражение в воде.


Называй это любовью

... e tanto 'e ll'ammore ca 'a sciorta m'a miso int' 'e mmane
ca 'o vvengo e 'a ggente pe' chesto me chiamma puttana...
(Nun te scurda' - Almamegretta)  2 

Тени мобильных телефонов необычно молчаливых и неподвижных пересекают на столике два бокала вина "Просекко". В воздухе взволнованные, запыхавшиеся слова. Звук оповещения на whatsapp ломает напряжение. Но нет времени ответить.

"Он не умеет одеваться, не умеет разговаривать, он алкоголик, у него полно страхов, он ненавидит словари, монахинь, монеты, церкви, скамейки в парке, пауков, мух, блох, влюбленных. Он никогда не служил в армии. Этот тип старый, он никогда не запускал бумажного змея; если бы он был обезьяной, его бы выгнали из племени".

"Не правда, - ответила она подруге, - ты его не знаешь, это только способ защиты. Мир - это не одно дерьмо. Попробуй посмотреть на вещи с позитивной стороны".

"Однажды ты пожалеешь об этом. Ну да ладно, не бери в голову".

Тогда она посмотрела в глаза своей любимой подруги и, слегка улыбнувшись, сказала: "Ты ошибаешься, он служил в армии".

"Всё, это уже неважно!"

"Ты думаешь о нём как о дерьме. Но ты знаешь, иногда из этого получаются самые лучшие вещи. Ты когда-нибудь пробовала Копи Лувак? Это самый лучший в мире кофе. Одна его чашечка может стоить до 8 евро. Кофейные зёрна попадают внутрь, перевариваются и испражняются из куниц. Ты пьешь говно, но на самом деле, ты выпила самый лучший в мире кофе".

- Он с тобой, только чтобы поиметь тебя, он хочет только твоё тело, - она сказала это, продемонстрировав своё глубокое сожаление.

- Я не проститутка, я дарю любовь. Мне не нужны деньги, мне достаточно чувствовать себя любимой. Он мне платит своим вниманием: ты красивая...ты мне нравишься...у тебя поэтическая душа...Он может понять мою сущность. Я оставляю маленькие следы души на бумаге, и он, только он, способен собрать их".

"Но что с тобой случилось? Ты витаешь в облаках. У тебя ничего не получится, опомнись, подумай о твоей семье, детях, муже!"

"Но я не делаю ничего плохого. Любовь не делится, она преумножается. Я хочу отдавать, и я дарю себя. Когда однажды его не будет, я заменю его другим. Скоро я перестану летать и покачиваться на волнах".

"Смотри, все уже поняли, что между вами что-то есть", - она сказала это с явно невыраженной, но вырывающейся наружу агрессией.

"Ты не думаешь о последствиях! Но я не понимаю, он же такой жалкий, как ты можешь, какого чёрта? Не падай так низко".

"Он тебе не приятен, признай это. Или ты ревнуешь? Нет! Ты ревнуешь, потому что у тебя нет такого друга, как он".

"Друга? Но он хочет только трахаться с тобой, ты понимаешь это? Он хочет тебя трахнуть!"

"Я люблю моего мужа, но он никогда не пробовал этого со мной. Наоборот". "Наоборот? Наоборот что?"

"Я была бы не против. Вот что я хотела сказать.

"Я не знаю, что с тобой. Я пытаюсь понять, почему ты изменилась. Ты превратилась в отвратительную шлюху!"

"Это ты переменилась и поэтому не можешь понять назначение любви".



Бокалы были опустошены от того немного, что в них оставалось. Свет пересекал их, и тени изменили направление. Звук каблуков сопровождал подруг, выходивших из кафе. Мобильные телефоны ожили, они воскресли в руках девушек. Ещё одно оповещение на WhatsApp для них обеих. Забегали пальцы, шепча безмолвные слова о любви.


Во всём виноват зонтик

В то утро у меня было одно дело. Я шёл переулками, которые были высокие, как небоскребы и узкие как кишки, а дождь лил как из ведра. Кроме воды, которая лилась непосредственно из облаков, она потоками обрушивалась с карнизов, с балконов, из труб так, что я промок до нитки и мог только нащупывать дорогу, ничего не видя перед собой. Вода подпрыгивала на тентах и на перилах, дробясь на тысячи брызг, которые превращались в миллионы, они обступали меня со всех сторон, готовые радушно приветствовать мои поспешные шаги и запустить в меня новыми брызгами. Когда идёт дождь - лучше остаться дома.

Я цеплялся за мой зонт последние сто метров пути, но вполне возможно, их было тысячи, они казались необыкновенно длинными. Я укрылся под навесом входной двери, одной из тех, что износились от времени и небрежного обращения, которые стоят там веки вечные и видели воды куда больше, чем люди. Нас было слишком много под карнизом, и я снова открыл зонт, щелкнув последний раз, несколько метров меня отделяли от пансиона "Неаполь".

Наконец я смог разглядеть воду, стекающую по стеклам окон, и не чувствовать себя больше промокшим до нитки. После того, прежде, чем я положил зонт с другими в ящик рядом с дверью, я попробовал стряхнуть с него воду, но без особого успеха. О туфлях было нечего и говорить, они были насквозь мокрыми. Синьора за стойкой, как только увидела меня, не дождавшись приветствия, сказала: "Вас уже ждут наверху. Она пришла ровно десять минут назад. Та же самая комната. Здравствуйте".

Я запомнил каждое слово и поднялся на первый этаж. Постучался во вторую дверь из шести. Комната номер четыре.

Я быстро вошёл. Словно вор, я тайком смотрел за свою спину, но там никого не было. На лестничной площадке я тоже никого не встретил. Анна лежала в постели в одном нижнем белье и курила. Как только она увидела меня мокрого с головы до ног, выждав несколько секунд, она разразилась грубым смехом, который точно был слышен через тонкие стены комнаты, отзываясь по всей лестничной площадке. Слава Богу, там никого не было. Её постигла та же самая участь с дождем. Она повесила свои вещи сушиться в небольшом шкафу с открытыми дверцами. Я поместил свою одежду рядом, так, по крайне мере, она могла бы высохнуть. Два часа промчались быстро, как сон, как улыбка, как всегда, и когда мы взяли вещи, чтобы одеться, они были ещё мокрые. Но на улице ещё шёл сильный дождь, казалось, он никогда не кончится, и мы снова рисковали промокнуть до нитки.

Я первым вышел из комнаты и увидел, что синьора за стойкой меня ждёт. Она читала, как обычно журнал сплетен, который могла бы написать сама. Я увидел секреты, которые она хранила. Заплатив, я направился к выходу. Пока я одной рукой брал зонт, а другой открывал дверь, сказала ей "До свидания". На что она только взглянула, ничего не ответив.

Я снова вернулся на улицу, под этот низвергающийся водопад, которому, казалось, не будет конца. Дошёл до остановки, сел на первый автобус и поехал домой. Пассажиров было немного. Почти всегда автобусы, которые едут на окраину, полупустые. Во время пути я рассеяно смотрел на пейзажи, быстро мелькавшие за окнами, играл с зонтиком, вертя его в руках. Вдруг я понял, что это не мой зонт, не коричневый с ручкой цвета грецкого ореха. Тот, что я держал в руках, был темно-бордовый с коричневой ручкой. Я перепутал зонты в пансионе. "Ничего страшного, - подумал я, - этот или тот, какая разница". И всё же я пытался припомнить, когда я мог их перепутать.

Я приехал домой, было около трёх дня, и моя жена уже пришла. Обычно она возвращалась с работы около четырех, но в тот день она вернулась раньше. Я рассказал ей, как прошло моё утро в офисе и на улицах, переполненных водой, с проклятиями, без единой возможности укрыться. Я пошёл в комнату, чтобы переодеться, а когда вернулся, жена спросила меня: "Ты купил новый зонт?"

"Новый? Нет. С чего ты это взяла?"

Она мне ответила и вышла на минуту в сад, и, когда я взглянул на зонт, я заметил, что это не мой. На секунду я подумал, что в тот момент, когда я заметил, что зонт не мой, мне следовало бы оставить его в автобусе и не нести домой. "Не знаю, Роза, может быть, когда я заходил в бар, я перепутал его нечаянно с чьим-то чужим зонтом. Скорее всего, так оно и было".

"Хорошо, - сказала она, - не важно, этот почти такой же, как твой. За тот мы заплатили...важно, что он не сломался, потому что завтра он мне понадобится, мне нужно будет поехать в Неаполь, поэтому, даже если я его потеряю, ничего страшного, ведь ты уже потерял свой, - она чуть заметно улыбалась, пока говорила мне это. Скорее всего, я вернусь поздно, потому что у меня будет много дел, в Центре Диреционале и в районе площади Плебишито. Будем надеяться, что погода улучшится, и дождь прекратится".

На следующий день моя жена вернулась из Неаполя около трёх. Я заметил её из окна и пошёл навстречу, чтобы открыть дверь. Её день также выдался очень дождливым, как и мой. Она оставила зонт снаружи и вошла в дом. Я сразу заметил, что это был тот зонт, который я забыл в пансионе. Я остолбенел от удивления. Делая вид, что ничего не произошло, я вошёл и спросил её: "Но это тот самый зонт, который я перепутал вчера с чьим-то в Неаполе, где ты его нашла?". Она посмотрела на меня и пару минут молчала.

"Я не знаю, - ответила она, - я пошла в бар, взять чашечку кофе. Наверное, это был тот же самый бар, где ты был вчера?"

"Может быть, - сказал я, - какая удача".



"Правда, что Вам повезло, синьор?"

"Никола, меня зовут Никола. Повезло? Два месяца после моя жена ушла от меня с другим. Она сделала это раньше, чем я мог бы подумать".

"А, мне очень жаль, я всё понял".

"Ничего. Вот мой дом. Благодарю Вас за прогулку, если бы не Вы, я не знаю, чтобы делал. Я бы промок с головы до ног. Слава Богу, что нам было по пути".

"Не сожалейте об этом. Это может случиться с кем угодно - любой может потерять зонт".


Плевал я на вас всех

"Вы все в психушке, вы все безнадёжны. Это конец!"

Эти слова были написаны Марио на заборе кладбища. Марио - сумасшедший из маленького городка.

Это было его приветствие, его послание о помощи. Он всегда утверждал, что сумасшедшими были другие, но не он. Многие слышали угрозы Марио. Он вселял страх. Несколько лет назад лишь завидев его, люди скорее убегали и прятались.

Если ты не вместе со стаей, она тебя загрызёт.

На Марио навесили ярлык сумасшедшего.

Когда они встречали его на улице, то убегали или надсмехались над ним. Эта была цена за плату. Бедный Марио, бедный Человек.

Каждый раз, когда мы пересекались и останавливались поговорить, он говорил без остановки. Мы были одинакового возраста. Он всегда говорил одно и то же, но каждый раз рассказывал иначе. И всегда это было мило. В молодости он не был таким, он изменился со временем. Начал он это во время одной предвыборной кампании. Типичные политики, которые живут в благополучии и достатке, не смогли простить человека, который всегда их ставил в смешное положение.

Марио ничего не мог предложить людям, политики же могли. Все они имели покровителей, Марио был один.

Когда ты остаёшься один, невозможно жить дальше. Когда другие тебя не принимают, одиночество меняет тебя. Когда тебя никто не слушает, червячок начинает подтачивать. Это как будто забросить петлю на шею, которая сжимается всё сильнее. Чем больше времени проходит, тем сильнее она сжимается, до тех пор, пока ты не умрёшь, пока она тебя не задушит.

Время прошло очень быстро. Я зашёл в психушку, чтобы последний раз поприветствовать Марио. Я был один. Я вспомнил его боевой клич: "Вы увидите, как мир будет разбухать и скоро взорвётся!".

Я вышел со слезами. Прощай, Марио.


Нанорассказы

Сладостный обман

"Я самый большой лжец, которого вы когда-либо встречали в жизни". Пока он говорил это, он снял шляпу, распустил волосы и поцеловал его так, как это умеют делать только женщины.

За ужином

Пламя свечи дрожит между стенок бокала. Я наливаю вино и усаживаюсь в кресло. Поднимаю юбку, оголяя ноги, и делаю глоток. "Любимый, вот мы и одни". Его голова наклонилась над освещенным дисплеем телефона. Я снова закрываю ноги и желания. Вино закончилось.

Не вовремя

Она решила сохранить девственность до 60 лет. И вот она вышла замуж за девяностолетнего. Прогулки, улыбки, ласки, поцелуйчики, рука в руке, пока однажды ночью они не решили заняться любовью. Для неё это было первый раз, для него - последний.

Несостоявшийся чемпион

Халед представлял свои руки парящими в воздухе. Он был выдающимся вратарём. Внезапный звук напомнил ему тот железный мяч в траве и оглушительный рёв. Он не помнил, как он приземлился в тот момент. Матч был проигран.

Страстное прощание

Мои пальцы уже не обжигала последняя спичка, зажженная в темноте. В комнате остался только едкий запах дыма и остатки потухшего костра.

Влюбленный

Я влюбился в порту Альба. Ещё помню тот запах, неловкие пальцы и взволнованные удары сердце. Потом мы ушли. Я помню, как мы легли на диван. Если честно, это не было для меня первым разом, но это было моей большой любовью: "Имя розы".




    ПРИМЕЧАНИЯ

     1  Герой фильма Квентина Тарантино "Криминальное чтиво".

     2  Слова из песни "Nun te scurda'" - Almamegretta на неаполитанском диалекте: "Судьба даёт мне в руки так много любви / что я могу продавать её, поэтому люди называют меня путаной".





© Pietro Damiano, 2014-2024.
© Маргарита Прокина, перевод, 2016-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2016-2024.
Орфография и пунктуация авторские.




Словесность