Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Мемориал-2000

   
П
О
И
С
К

Словесность




ЮГО-ЗАПАДНАЯ  ЖЕЛЕЗНАЯ  ДОРОГА


Лютик так и думал - им подсунули самый паршивый вагон! Народу было столько, что им, чтобы добраться до своего вроде как купе, пришлось перелезать через чьи-то ноги и вещи. Народ большей частью попался противный - на него прикрикнули, когда он, боком просачиваясь к своему месту, задел кого-то рюкзачком: "Осторожней нельзя?". Можно подумать, он нарочно...

Воздух был раскаленным и влажным, в нем стоял крепкий запах распаренных тел, перемешанный с вонью из туалета.

Пока отец заталкивал вещи под полку, Блоха вскарабкалась на столик под окном и уже примеривалась, как бы залезть наверх.

- Лютик, - рассеянно сказала мама, пытаясь водрузить на складную вешалку свой новый белый пиджак, - сними ее.

Лютик обхватил Блоху поперек и потащил со столика. Блоха ударилась об угол коленкой и радостно разревелась.

- Лютик, ты вообще смотришь, что делаешь? - возмутился отец.

- Она сама, - оправдывался Лютик.

- Но ты же старше! Ты должен быть умнее.

Лютик вздохнул. Когда от него хотели отвязаться, то говорили, что он еще маленький и ничего не понимает, зато, когда от него что-то требовали в ущерб его интересам, то он почему-то сразу делался большим...

Забравшись коленями на полку, он стал разглядывать перрон, по которому расслабленно скользили пустые тележки носильщиков, и топтались провожающие, но вот фонарный столб напротив окна дрогнул и поплыл вбок - сначала медленно, потом все быстрее, весь перрон уходил назад, за стеной перекликалась, устраиваясь, какая-то шумная компания, кто-то хохотал басом...

- Лютик, не лезь на полку в сандалиях, - мама держала Блоху на коленях, а та вырывалась, извиваясь, как огромный червяк.

Лютик расстегнул сандалии и вновь припал носом к стеклу. Проплыл мимо шпиль университета, потом памятник воинам-победителям, потом мост, который построили совсем недавно; все было знакомым, но каким-то не таким - наверное, потому, что он, Лютик, никогда не разглядывал их вот так, из окна вагона.

Еще проплыл серый в шашечку забор с колючей проволокой по гребню, за которым таращилась немытыми окнами какая-то фабрика; заросли бурьяна и лопухов в его, Лютика, рост; За спиной у Лютика раздавалось деловитое шуршание - проводница проверяла билеты.

- Туалет скоро откроют? - мама все еще удерживала Блоху, которая нетерпеливо дергала ногой.

- Санитарная зона пятьдесят кэмэ, - привычно ответила проводница, но, поглядев на скривившееся личико Блохи, вздохнула, - ладно уж, я свой открою. Только быстро.

- Я тоже хочу, - на всякий случай сказал Лютик.

- Ты же уже большой, - тут же укоризненно отозвалась мама.

Она подхватила Блоху поперек живота и поспешила за проводницей, Отец вздохнул.

- Так-то, брат Лютик, - сказал он ни с того, ни с сего.

Лютик поглядел наверх, где лежали в чехле разобранные папины удочки.

- А мы правда будем рыбу ловить? - спросил он, в основном для того, чтобы отцу было приятно.

Но папа, вместо того, чтобы обрадоваться, что Лютик наконец-то заинтересовался его, папиным, увлечением, недовольно сказал:

- А фиг его знает! Черт знает, что там за рыба! Говорят, ее и нет вовсе.

- А что есть? - на всякий случай спросил Лютик.

- Ничего нет, - раздраженно ответил папа, - съели все. Понятно?

- Ага, - на всякий случай ответил Лютик, хотя ничего не понял. Если рыбы нет, зачем тогда папа берет удочки?

В прошлом году папа уезжал куда-то, где ловилась форель, даже привез одну - соленую. Стоило ездить так далеко за паршивой рыбой, которую можно купить в ближайшем магазине, говорила мама.

Мама вернулась, по-прежнему держа Блоху поперек живота, но слегка вниз головой. Блоха радостно дрыгнула ногой и заехала по спине какой-то тетке, которая, высунувшись из своего отсека, стелила койку. Тетка что-то проворчала себе под нос, мама тоже. Лютик вновь припал носом к стеклу - теперь там подпрыгивали бурые домики за полупрозрачными штакетниками; огороды поросли чем-то зеленым в лиловый цветочек, крохотные зеркальца придорожных луж отражали небо. Какая-то семья пила чай на веранде, мальчишка его, Лютика возраста, оживленно рассказывал что-то, размахивая руками.

Потом они пропали, а появилась привязанная на веревочку коза, которая задумчиво щипала траву.

- Душно как, - недовольно сказала мама.

- Ну, так плацкарта, чего же ты хочешь.

- Если бы ты тогда, на той вечеринке не оскорбил Порываева...

- Если бы ты на той вечеринке вела себя пристойно, - сквозь зубы ответил отец, не отрывая взгляд от кроссворда.

- А я что? Я для тебя старалась, - глаза мамы наполнились слезами.

Лютик всегда удивлялся - как это у нее так легко получается плакать? Он, Лютик, так не мог.

За окном темнело, зеленое небо перечеркнули розовые облака, далеко на пригорке проплыл длинный одноэтажный дом, светились окна...

В вагоне зажегся свет. Таинственный мир за окном тут же поблек, да и сам вагон тут же перестал быть загадочным и волшебным - стало видно, что стекло в окне мутное, дерматин на койке сплошь в трещинках, а по стене бежит таракан.

Заглянула проводница, спросила - "Чаю будете?"

- А пива нет? - тут же поинтересовался папа.

- Пиво из буфета возят, - ответила проводница.

Мама спросила, нельзя ли открыть окно.

- Никак нельзя, - веско сказала проводница, - этот поезд другой сменой в Салехард ходит.

"Когда я вырасту, - думал Лютик, - я поеду далеко-далеко, без родителей, в самом лучшем вагоне..."

- Лютик, полезай наверх, - скомандовала мама.

От матраса воняло сырой тряпкой, а духота тут была еще хуже, но Лютик с радостью растянулся на верхней полке - он выше всех и никто его не достанет. Перевернувшись на живот, он стал смотреть в окно.

Стемнело. Между двумя облаками, как между двумя ладонями, пламенела багровая полоса... Там за полями, лежали другие поля, а еще дальше - далекие города, в которых он когда-нибудь обязательно побывает... Он смотрел и смотрел на мелькающие полосы света и тени за окном, пока, наконец, не заснул...



*

Проснулся он оттого, что поезд стоял.

За окном было очень тихо. Не скрипели тележки носильщиков, не кричали тетки, торгующие пирожками, не гудели другие составы - эта тишина раздражала и мешала заснуть гораздо больше, чем шум.

Получалось так, что поезд ни с того, ни с сего остановился посреди чистого поля.

Время тянулось и тянулось в напрасном ожидании, что возобновится ставший уже привычным шум колес. Лютик приподнялся на локтях и выглянул в окно.

Перрона не было. Сразу за окном начинался сосновый лес, за стволами деревьев виднелись аккуратные белые домики, а по земле змеились дорожки, выложенные цветными плитами. Была, вроде, все та же ночь, но он отчетливо различал чешуйки на красноватой коре сосен. Еще за деревьями проглядывало что-то вроде моста - тоже белого и легкого, и тоже почему-то ясно видимого, хотя никаких фонарей не было.

Потом Лютик все же заметил голубоватые огоньки, которые жались к земле просто так, сами по себе.

Приоткрыв рот, он какое-то время наблюдал за тем, что происходит за окном, потом обернулся к отцу. Отец спал, отвернувшись к стене, поперек груди его лежала полоса света, поднимаясь и опадая вместе с дыханием.

- Папа? - на всякий случай сказал Лютик.

Отец не отзывался.

Лютик свесил голову и глянул вниз.

Мама спала, положив под подушку сумочку. Та явно ей мешала, и мама во сне страдальчески морщилась. Напротив, развалившись, сопела Блоха. Лютик помедлил, потом осторожно спустил ноги и соскользнул с полки. Прыгая, он задел босой пяткой свесившуюся ручку Блохи, но та не проснулась. Толстая тетка на боковом месте тоже спала, а на верхней полке, прикрыв лицо газетой, спал ее лысый муж. Газета чуть вздрагивала...

Все спали.

Лютик осторожно крался по проходу, иногда задевая чьи-то ноги, но никто не просыпался. Лица залиты синеватым светом, рты приоткрыты, словно он вдруг очутился на морском дне среди утопленников. Ему стало страшно. Он торопливо пробежал вперед - незастегнутые сандалии шлепали, отзываясь эхом по вагону.

У проводницы из-за двери выбивалась полоска света, и Лютик осторожно постучал, а когда не дождался ответа, подергал, но дверь была закрыта на стопор. Он согнул пальцы, чтобы постучать еще раз, уже сильнее, но потом передумал - дверь в тамбур была приоткрыта, а когда он, проскользнув туда, осторожно толкнул наружную дверь, та мягко отворилась.

Перрона не было.

Мало того, не было и рельсов.

Состав - теперь он был совсем коротеньким - вагонов пять, - стоял прямо на земле; когда Лютик в недоумении заглянул под него, то увидел, что между гладким, без всяких признаков колес днищем вагона и низкой густой травой можно просунуть ладонь. Трава не была примята и даже не шевелилась.

В остальном вагоны выглядели в точности как и раньше - если не считать того, что при них не было ни колес, ни электровоза; Лютик видел слегка приржавевшую эмалевую табличку с синими буквами, зеленую стенку с потеками грязи, припорошенные пылью стекла окон.

Он недоверчиво дотронулся ладонью до теплой вагонной стенки и сделал шаг назад.



*

Трава все время была ему по щиколотку.

На всякий случай он оглянулся на поезд, но тот стоял неподвижно, словно вообще никогда никуда не ехал. Над поездом смыкались сосны.

Тогда Лютик начал осматриваться.

Над головой мерцало небо, а белые дома за деревьями казались частью леса, словно вырастали из него.

Лютик стиснул зубы.

Если пойти туда, будет город, подумал он. Ну, не город, что-то вроде. Откуда ему это было известно, он и сам не знал.

Он сделал осторожный шаг, потом еще один, чувствуя, как трава под ногой пружинит, точно подошвы новых кроссовок. Идти было легко, но дома оказались дальше, чем он думал - во сне так бывает.

Он обернулся и поглядел на поезд, вернее, на то, что от него осталось. Поезд стоял на месте.

Зато ближайший дом впереди успел слегка сместиться вбок и, кажется, даже отрастить башенку. Во всяком случае, раньше он ее не заметил.

Теперь Лютик различал негромкие голоса и смех - женщина в чем-то зеленом как трава прошла совсем близко и скрылась в ярко освещенном дверном проеме. На сгибе локтя у нее висела корзина, в которой лежали... елочные игрушки? - гадал Лютик.

Прямо в воздухе вспыхнула вывеска - "Крылья, Парашюты, Дельтапланы", замерцала и погасла.

Освещенная веранда была уставлена белыми столиками. Веранда парила над землей - или это ему показалось?

Только бы не проснуться, подумал Лютик, кто знает, когда я еще сумею сюда попасть...

Он прибавил шагу.

Подул теплый ветер и принес с собой запах сосен и мокрой травы.

Он шел и жадно вдыхал этот воздух, торопясь туда, где белые низкие дома растворялись в светящемся небе, как вдруг за спиной что-то тяжело лязгнуло, словно кто-то с силой ударил колотушкой по чугунному котлу, гул прокатился по траве, смяв ее и распугав танцующие огоньки.

"Оезд... омер... орок ри... авляетя... ятой...ормы..." - эхо докатилось до сосен, и за шиворот Лютику упала сдвоенная рыжая иголка.

И сразу его, точно волной, окатило привычными звуками - лязг металла, скрип тележек, гудки, неразборчивый шум сотен голосов.

Уезжает! - сообразил Лютик, - а я-то, я...

Он развернулся и кинулся обратно, даже не успев подумать, как и куда, собственно, может уехать поезд без колес и без рельсов. И тут же остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду.

Поезд стоял на месте. Вернее все те же несколько вагонов. Разве что очертания его еще больше расплылись, и Лютик с ужасом увидел, как по кожуху вагонов, морщась и извиваясь, пробегают огненные змеи.

Он заорал и бросился, было, к закрытой двери последнего вагона, но ее мерцающий контур медленно таял в воздухе, наподобие того, как гаснет под сомкнутыми веками след от раскаленного солнечного диска.

Все же он попытался вскочить на подножку, но непонятная сила оттолкнула его - мягко, но ощутимо. Он упал ничком в густую, бархатную траву и, уже не стесняясь, заплакал в голос.

Сон, как всегда, закончился кошмаром.



*

Кто-то тронул его за плечо.

Он поднял голову - светлый силуэт расплывался и неясно мерцал в теплом воздухе; Лютик понял, что это из-за слез...

- Бедный малыш, - сказала женщина, - он испугался.

Прикосновение маленький ладони было прохладным и нежным.

Лютик порывисто вздохнул и поднялся с земли.

- И вовсе я не испугался, - мрачно сказал он, - просто...

Горло у него на миг стиснуло, он сглотнул и дальше не смог говорить.

- Ах, этот Оберон, - покачала головой женщина, - о чем он только думает? Пойдем, покажемся ему.

- Куда?

Женщина махнула узкой рукой, указывая на крохотный домик меж двумя соснами.

- Зачем? - недоверчиво спросил Лютик.

- Он все наладит, а ты пока посидишь, попьешь чаю. Как тебя зовут?

- Лютик, - выдавил Лютик.

- Пойдем, Лютик...

- Но я... опоздаю на поезд... - испуганно сказал Лютик.

- Не опоздаешь, Лютик. Пойдем, не бойся.

- Я не боюсь, - тут же возразил Лютик.

Она положила ему руку на плечо и мягко развернула лицом к домику. Над клумбой с ночными цветами кружилась стайка белых мотыльков.

- Это что? - спросил он настороженно.

- Здесь живет Оберон, - пояснила женщина, - станционный смотритель.

Перед домом было низкое крыльцо - перила грели ладонь, точно еще хранили дневное тепло. Лютик нерешительно потоптался на пороге, а потом зажмурился и шагнул внутрь.

Он оказался внутри самой обычной комнаты, разве что дерево, которым были обшиты стены, было уж очень чуднЫм - розовым и даже на взгляд теплым. Посреди комнаты стоял круглый стол, и несколько стульев с гнутыми спинками. Точно такой они с отцом в прошлом году выбросили на помойку. Тот, правда, был сломан. Распахнутые окна выходили в сад.

У стены стоял мужчина, так внимательно разглядывая разводы и слоистые древесные узоры, словно они изображали из себя невесть что. Услышав шаги, он обернулся. Почему-то Лютик никак не мог как следует разглядеть его лица. Наверное, свет так падал.

"Это и есть Оберон", - подумал Лютик, - "ну, сейчас он мне врежет".

- У тебя пассажир отстал от поезда, - сказала женщина.

- Да уж, - вздохнул мужчина, доброжелательно глядя на Лютика, - извини, приятель, неудачно вышло. Посиди немного, я все улажу.

- Вы уладите что? - осторожно спросил Лютик.

- Отправлю поезд, - пояснил Оберон, вновь оборачиваясь к стенной панели, - ну, и тебя, конечно.

- Да ты садись, - женщина подтолкнула Лютика к столу.

Лютик забрался на стул, оказавшийся неожиданно высоким. Ноги его едва доставали до пола, но болтать ими или поджать под себя он не решился - так и сидел, напряженно выпрямившись и положив руки на колени.

- Чаю хочешь? - спросила женщина.

Лютик молча кивнул. Она придвинула к нему чашку и наклонила над ней чайник с узким носиком. Чашка была такая тоненькая и легкая, что, казалось, сомнется у него в руке, как бумага. А чай ничего. Вкусный. Только почему-то без сахара.

Оберон по-прежнему стоял у стены, задумчиво постукивая по ней пальцами. "Это он так улаживает?" -Лютик удивился, впрочем, не слишком - бывает, люди во сне делают еще большие глупости.

- Готово, - Оберон обернулся к нему, - служба путей сообщения приносит тебе свои извинения, - сказал он торжественно, - и обещает, что впредь постарается не допустить ничего подобного. Вот так, - и уже будничным голосом добавил, - ну, обрыв на линии случился, что тут поделаешь...

Он отошел от стены, и тоже подсел к столу, придвинув к себе чашку...

- Еле успел убаюкать пассажиров...

- Убаюкать? Зачем? - насторожился Лютик.

Он вспомнил застывшие лица, точно в темную воду погруженные в тяжелый сон.

- Ну, чтобы они не испытали шока... не ударились в панику...

Лютик на всякий случай огляделся. Поблизости не было ничего такого, от чего можно удариться в панику. Впрочем, кто их знает, этих взрослых.

- Потому что поезд пришел не туда? - спросил он на всякий случай.

- Потому что он вообще никуда не пришел, - пояснил Оберон.

- А... я? - на всякий случай спросил Лютик. - Я же проснулся!

- С детьми это бывает, - вздохнул Оберон, - иногда.

Лютик искоса посмотрел на него, но тот не смеялся - его лицо по- прежнему оставалось доброжелательно-серьезным.

- Это почему?

Лютик ожидал, что тот не ответит или отделается тем, что он, Лютик, мол, еще маленький, но тот пояснил:

- Детей вообще убаюкать трудно. Трудно убедить, что окружающая их реальность одна-единственная... Им кажется, что может случиться все, что угодно - там, за ближайшим поворотом.

- Да, - согласился Лютик, - это верно.

Ему было лестно, что станционный смотритель говорил с ним так серьезно.

- Взрослые, - продолжал Оберон, - уже знают, что все должно быть именно так, а не иначе. Покажешь им хоть что-то знакомое, а дальше уж они сами заполняют пустоты. Это очень удобно - затрат гораздо меньше. С детьми сложнее...

- Я вижу то, чего нет?...

- Наоборот. Иногда, очень редко, ты видишь то, что есть на самом деле.

- Я... не понимаю...

- Ну, это как с летучими мышами, - терпеливо сказал Оберон, - они издают такие звуки. На пределе слуха. Высокие. Дети их слышат, взрослые - нет.

- Почему? - удивился Лютик.

- Просто ухо так устроено.

- Да! - возбужденно воскликнул Лютик, - верно! Оберон, я... Я видел! Один раз, когда был совсем маленьким... они сказали, мне показалось, они...

- Ну, вот, - согласился Оберон, - видишь.

- И знаешь, бывает, все оказывается не на своих местах... Ты положишь что-то на место, а потом смотришь - раз и нету! Они говорят, я все теряю! А оно совсем не там, лежит, как будто так и надо! И знаешь, Оберон, знаешь, оно немножко другое...

- Э... - Оберон был слегка обескуражен этой вспышкой, но потом кивнул, подтверждая, - в общем, да.

Лютик медленно осознавал.

- Значит, наш поезд... он на самом деле никуда не идет?

- Нет, конечно, - спокойно согласился Оберон, - поезд вообще удобная штука. Включаем ваш мир только на станциях и то минут на пять-десять, вдобавок на очень ограниченном пространстве. А так - просто показываем виды за окном, и все... Очень большая экономия....

- А... зачем?

- Что - зачем? - удивился Оберон.

- Зачем вы это делаете? Пусть бы видели все, как есть!

Оберон задумался, в затруднении пошевелил пальцами. Между ними тут же возник белый огонек, вспорхнул и улетел в сад.

- Как есть? Что их мир - лишь крохотный пятачок реальности, площадка, за которой лежит вселенная, где им нет места? И что бы они, по-твоему, стали делать?

Лютик поймал себя на том, что с увлечением болтает ногами. Не удержался. Что это я как маленький, подумал он.

- А вы что делаете? Пусть бы и мы тоже...

- Но вы не сможете, Лютик, - печально сказал Оберон, - они не смогут. Зачем же страдать? Чувствовать себя неполноценными? Разве мы можем так обидеть - только потому, что из-за какого-то каприза природы мы ушли вперед, а они остались на месте?

- Целый мир? - удивился Лютик - специально для нас? Тогда почему в нем так плохо?

- А разве вы привыкли, чтобы вам было хорошо? - жестко спросил Оберон.

- Это потому что мы все некрасивые, да? - грустно спросил Лютик.

- Ты его обижаешь, - тихонько сказала женщина, до сих пор молча наблюдавшая за ними.

- Да нет же, - Оберон с досадой взмахнул рукой - с пальцев сорвался еще один блуждающий огонек, - я просто хочу, чтобы он понял... Исправить то, что снаружи просто. А как ты исправишь то, что внутри? Дар? Он же либо есть, либо нет...

- Чего? - переспросил Лютик.

- Дар, - это - Оберон в затруднении покачал головой, - ну, когда ты видишь не только то, что тебе показывают, или... не знаю, как объяснить... Когда ты и мир, все это вместе... - он неопределенно обвел комнату рукой и умолк.

Лютик почувствовал, как его охватила тоска, - тоска изгнанника, вынужденного жить вдали от благословенной земли, вечно прозябать на холодной и равнодушной чужбине...

- Но я же, - он запнулся и с мольбой поглядел на Оберона, - я же... ты же сам говорил! Я могу остаться? Ну хоть ненадолго?

Ему показалось, что женщина поглядела на Оберона со скрытой мольбой, но тот покачал головой.

- Подойди к окну, Лютик, - попросил он, - пожалуйста.

Лютик недоуменно поглядел на него, но послушно слез со стула и подошел к окну.

- Что ты видишь?

Лютик выглянул в окно и какое-то время напряженно вглядывался в мерцающую даль. Ему очень хотелось угодить Оберону.

- Три сосны, - начал перечислять он, - еще один дом, совсем рядом. Его раньше не было. О, вывеска вспыхнула. На ней написано... нет, на ней написано "Парусные корабли и кружевные зонтики", еще...

- Хватит, Лютик, - сказал Оберон. - Знаешь, я думаю, что нам пора. Сейчас я открою барьер и провожу тебя в вагон, ты уснешь, а когда проснешься, будешь ехать в поезде к теплому морю в полной уверенности, что все это - сон. И обещаю тебе, что на море все будет замечательно.

- Но ведь это и вправду сон, - возразил Лютик.

- Ну, конечно, - согласился Оберон.

- Я провожу, - торопливо сказала женщина.

- Разумеется, - ответил он, - я тоже. Как же иначе? пойдем, Титания.

Она обняла Лютика за плечи, и они вышли на крыльцо. Небо перестало светиться - теперь оно было глубоким, синим, и над соснами повисли крупные, точно яблоки, звезды.



*

Лютик лежал на полке и смотрел в окно. Две белых фигуры на перроне улыбались и махали ему, еле различимые сквозь мутное стекло, словно отец и мать, провожающие сына в дальнее путешествие, и он улыбался и махал им в ответ, потом перрон дернулся и поплыл, поплыли белые домики меж сосен, светлячки над цветочной грядкой, домик станционного смотрителя, освещенный изнутри теплым розовым светом, терраса со смеющимися, нарядными людьми... И все исчезло во тьме. Он повернулся на другой бок, чтобы вновь поймать, вернуть этот замечательный сон, но сон не возвращался, а переливался, превращался во что-то другое, воспоминания вспыхивали и исчезали, поезд пересекал пустые темные равнины со случайными водокачками и башнями элеваторов, все стучал и стучал колесами, приближаясь к огромному, теплому, светящемуся, мерно дышащему в темноте морю, а Лютик спал на неудобной подушке и улыбался во сне.



*

Где-то совсем далеко, за пределами нашей реальности, две белые фигуры за столиком пили чай из хрупких цветочных чашек, и комната была такая, которую не постигнуть человеческому взгляду, а за распахнутой дверью стояла теплая ночь, наполненная танцующими огоньками, запахом цветов и случайным летним колдовством.

- Бедный малыш, - задумчиво повторила женщина, отставляя чашку, которая просвечивала сквозь ее ладони, точно сквозь створки розовой раковины, - а может, не надо было его отпускать? Оставить тут?

- Ну, Таня, это же нарушение правил, - сказал мужчина, - потом... я же не враг ему! Он бы вырос! И почувствовал себя несчастным... Ты подумай, совсем один...

- У него есть Дар, - быстро возразила она.

- Совсем немного. Потом, он почти у всех у них есть. Пока они маленькие. Ты знаешь, они нас видят. Почти все.

- А потом перестают, - печально вздохнула женщина.

- Потом перестают. Знаешь, что их дети рассказывают друг другу? В темноте, когда взрослых нет рядом? Что если закрыть глаза, а потом резко открыть, или посмотреть искоса, не впрямую, не в упор, из-под ресниц, осторожно...

- Получается?

- Когда как.

- Все равно жаль, - она вновь вздохнула. - А если он не утратит Дар? С возрастом? Если сохранит его?

- Тогда мы, разумеется, заберем его. Но, говорю тебе, он как все. Все они так. Пойдем... Скоро прибывает следующий поезд. Москва-Салехард. Нам пора.

Они вышли на крыльцо. Оглушительно орали цикады. Совсем рядом раздался тихий смех - кто-то пытался скользить на крыльях ночного ветра, но не удержал равновесия, перекувырнулся в воздухе и спланировал на цветочную грядку, осыпая белые лепестки.

Женщина задержалась на миг, глянула на небо. Круглые звезды висели над соснами, огромная зеленоватая луна медленно вставала из-за стрельчатых крыш...

- Какая прекрасная летняя ночь, - прошептала женщина, - какая замечательная, волшебная, великолепная ночь! Как жаль, что они этого не увидят!

Она прикусила губу и медленно опустила веки, а потом поглядела сквозь пушистые ресницы на мерцающие созвездия, что тяжело свисали с небесных лоз...

Потом отвела взгляд и вновь взглянула - искоса, исподтишка, осторожно.

И увидела, что рисунок созвездий изменился.

Или это ей показалось?




© Мария Галина, 2006-2024.
© Сетевая Словесность, 2006-2024.




Турбаза байкал официальный сайт база отдыха маяк байкала официальный сайт.

baikalraduga.ru

Словесность