РИТА И ДЬЯВОЛ
Рита выходит ночью на улицу - писать эссе; на улице Риту встречает дьявол.
- Здравствуйте, - говорит Рита, - а у вас случайно не найдётся хотя бы ручки шариковой? Мне бы сегодня за ночь эссе написать, а я всё дома зачем-то забыла.
Рита смотрит на дьявола добрыми жёлтыми глазами, прекрасно понимая, кто перед ней, но почти не волнуясь.
- Вот про кого я буду писать! - радуется про себя Рита, - Вот про этого, высокого, у которого смерть из глаз капает.
Дьявол молча протягивает Рите длинную ладонь, на ладони - фломастер.
- Зелёный, - говорит дьявол, - Извини.
Рита улыбается; Рита хватает фломастер и начинает писать эссе, но через минуту вдруг замечает, что её круглые щедрые буквы плохо держатся на весенней темноте, соскальзывают, падают на асфальт, особенно буква "а".
- Нет, так не пойдёт, - нервничает наполовину про себя Рита, молчит, молчит, молчит три секунды, а после с виноватой улыбкой смотрит дьяволу в лоб (в глаза - нельзя, из глаз колкими каплями сыплется смерть - больно и грустно смотреть в такие глаза, слишком больно), - Скажите, а может быть, у вас есть самая обыкновенная тетрадка? Ну или - я не знаю - обёртка какая-нибудь, не очень нужная, от шоколадки - вы любите шоколадки? А я люблю, особенно - финские, но финских у нас не достать, за финскими надо ехать в Хельсинки, а у меня не часто получается ездить в Хельсинки, поскольку я пока ещё студентка и с временем своим дружить не научилась, как ни прискорбно, - но вы меня понимаете?
Дьявол молча протягивает Рите длинную ладонь, на ладони - альбом для рисования, с розовыми листочками, самый лучший.
- Розовый, - говорит дьявол, - Извини.
Но Рита кланяется, довольная; Рита хватает альбом и начинает писать эссе по второму кругу.
- В принципе, сойдёт, - говорит Рита, - хотя, конечно, лучше обёртки от финской шоколадки в таких делах нет ничего; самые удачные свои эссе я написала на обёртках, а на финских обёртках я всегда пишу про смерть, и преподаватели плачут, и в груди у них так сладко что-то хрустит - я слышу, у меня слух очень хороший; два преподавателя даже умерли от чувств, когда читали, да-да; они успели записать в своих дневниках:
"Поразительно, поразительно!! Я умер сегодня вечером, прочитав перед сном очередное трогательное эссе нашей лучшей студентки Риты!"
- Я сама видела эти дневники, я держала их в руках - два стареньких ежедневника, совершенно одинаковые; а сегодня я пишу про дьявола, у которого смерть из глаз капает, и если у меня получится - а у меня получится, у меня всегда получается, пусть и не всегда так смертоносно печально, как с теми двумя преподавателями получилось, - так вот, если у меня получится, я... - Рита замолкает, поскольку крайне неудобно разговаривать, когда у тебя в груди - длинная ладонь дьявола.
Нет-нет, никакой боли, просто неудобно, даже немножко неприлично, что ли, - а дьявол тем временем забирает свою ладонь обратно, прижимает к груди, как жадный ребёнок - что там, что там, в его кулаке?
Там всего лишь яблоко, которое и есть - Рита; а Рита тихо смотрит в альбом, Рита пишет эссе словами, застрявшими в горле, Рита вспоминает, что у неё не было детства, - и этим она отличается от остальных студентов: Рита наполовину, Рита не вся, Рите совсем мало лет, Рита - это Рита и яблоко, которое сейчас изгрызает дьявол, всхлипывая, переживая, даже немножко давясь, хотя у дьявола нет горла, это всем известно.
Дьявол направляется в сторону метро, домой, перемазанный яблочным соком.
- Я всегда хорошо пишу про смерть, - вспоминает Рита, очнувшись уже осенью, в куче гнилых листьев, в Хельсинки, - смертоносно печально и правильно; но иногда, оказывается, смерть пишет мной - а почерк у смерти размашистый, - а теперь я, кажется, сама мёртвая.
Отныне Рита не может ходить, но понимает куда больше; Рита шуршит обёрткой, выцарапывая на ней ногтем круглые щедрые буквы; Рита слышит грохот, с которым катится мимо утренний финский трамвай; Рита плачет - ветер вгрызается в её убежище, разбрасывая листья по булыжнику мостовой.
- Так вот, если у меня получится, - вспоминает Рита свои слова, - я знаю точно: всё рухнет, всё рухнет и все умрут.
Рита торопится дописать эссе, умоляя дьявола не ходить в Хельсинки.
- Миленький, миленький, - шепчет она наполовину про себя.
Вот она пишет последнее предложение. Вот она ставит точку.
Мир медленно падает вниз - прямо в метро.
Следующий рассказ...
"Выкл." - Оглавление
© Константин Стешик, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2011-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
