Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Обратная связь

   
П
О
И
С
К

Словесность



ПО  ЗВЕЗДАМ  ПСА

КНИГА  ВТОРАЯ

I

Я ничего. Ничего не делаю весь день. Не зажигаю костер. Не готовлю пойманных рыб. Они висят на крючках на ветке. Для медведя и пумы. Все равно. Встаю помочиться, отпиваю немного воды из ручья холоднее от заморозков ночи. Накренившись от корней, упавшее дерево лежит на камнях поверх течения над водой. Вот так. Возвращаюсь. Сердце как течение тоже сузилось.


Иду к спальному мешку и ложусь рядом с ним. Дремлю. Толкаю его моими ногами чтобы почувствовать его вес. Теперь другой, одервеневший, да только это он. Пью в полдень. Прохладный день. Солнце над ручьем, над нами двумя, может три четыре часа потом уходит. Чувствую запах от рыбы. Вот так.


Все так же не натягиваю покрывало и жду ночи. Что это была за песня? Если я умру, перед поминками, накормите Джэка, он был добрым псом... Может и лучше. Тогда он бы умер от одиночества разлуки. Лучше уж так. Словно темнота вливается в каньон накрывая течение накрывает нас черным покрывалом. Медленно. Нет спасения. Никому. Ничто не разрешается ответом, ничто не заканчивается. Ковш возвращается на свое место в небесах. Лишь один поворот. Один поворот колеса и мы стали другими, никогда не прежними. Никогда никогда. Даже те звезды. Даже они, они распадаются, взрываются, соединяются, расходятся. Закрываю мои глаза. Это внутри. То что двигается внутри, плывет в боли как слепая рыба вечно плывущая. То что живет что остается. Возрождает, обновляет любовь и боль. Любовь это русло а боль заполняет его. Заполняет каждый день слезами.


Где-то в ночи, где-то когда Близнецы над каньоном, я размышляю о санях и винтовке в ней. Что делать с ней. Я ощущаю вес Джаспера на моем колене где я протолкнул мою ногу под него и я думаю: Он не одобрил бы, нет. Он бы сказал: что? Он не сказал бы ничего. Он никогда не оставлял своего поста, он всегда поддерживал меня в этом. Мы никогда не оставим наши посты так ведь? Потому что мы такие.


И под Близнецами я засыпаю.



*

Третий день. После рассвета я двигаюсь, ощущаю его под пледом и наступает момент. Момент когда я забываю и затем я вспоминаю и все равно ожидаю что он зашевелится. Очень очень ожидаю что он зашевелится. Потому что он мог бы. Мы же все преодолели так ведь? Почему бы и это?


И затем я плачу. Плачу и плачу. И поднимаю себя и несу его свернувшегося в пледе, отношу его к деревьям и начинаю копать. Палкой, плоским камнем, моими пальцами.



*

Почти все утро пока не становится достаточно глубоко для медведя. Выравниваю. Здесь было нашим любимым местом для походов. Год за годом. Если его дух сможет видеть. Меняющийся ручей, сезон за сезоном. Я кладу его завернутого в плед и я говорю


Прощай, дружище. Ты Джаспер. Сердце мое. Мы никогда не расстанемся, ни здесь, ни там.


Затем я сгребаю назад землю.


Я провожу остаток дня собирая камни. Булыжники, валуны. Гладкие и отшлифованные течением. Я строю надгробие вышиной мне по грудь. На вершине я не знаю что положить. Я снимаю мой старый шерстяной свитер. С его запахом и моим. Я кладу его поверх и накладываю сверху еще камни. Чтобы растворились там его запах и мой смываясь сезонами года. Как будто покрываю его.


Потом я нагружаю сани и иду вверх по течению.



*

Двадцать раз в день я останавливался и поворачивался словно хотел крикнуть. Эй давай давай. Двадцать раз я вновь возвращался поворотом плеч к холмам. Опускал мою голову, ноги к тропе.


Остановился однажды, повернулся всем лицом к солнцу, глаза закрыты, пусть свет выжгет мои слезы. Опрокинул мою голову еще дальше назад, койотом во весь голос.


Ручей справа от меня спадает порогом. Солнце пробивается сквозь веки, льется как тяжелая вода.


Если ничего более не осталось тогда лишь: наполниться этим, поглотиться.



*

Это не так что ничего не осталось. Осталось все что было, минус пес. Минус жена. Минус шум, звук.


Нам кажется что словами и разговорами мы можем удержать что-то. А. Я не смог. Ты не смог. Ты пошел со мной потому что думал это твоя работа. Я глупец? Мы оба? Любить это принять одну сторону и держаться ее и держаться до самой смерти. Приземлиться на нее обеими ногами. Или на все четыре, да, дружище?


Мы глупцы идем вверх по тропе, два глупца, а теперь один.



*

Есть боль от которой не найдешь спасения. Ты не можешь от нее отговориться. Если бы было с кем поговорить. Ты можешь лишь идти. Один шаг другой шаг. Вдыхаешь выдыхаешь. Пьешь из ручья. Мочишься. Ешь сушеную оленину. Оставляешь оленину на тропе для койотов для птиц. И. Ты не можешь переварить потерю. Она в клетках твоего лица, твоей груди, в изгибах твоих кишок. Мускулов сухожилий костей. Во всем тебе.


Когда ты идешь и выталкиваешь себя вперед. Когда оставляешь сани и садишься на упавший ствол и. Ты представляешь себе как скручивается он клубком рядом с тобой на каком-нибудь солнечном месте может скрутившись у твоих ног. Чувствуя себя плохо. Затем садится с тобой, Боль кладет свои руки на твои плечи. Это твой самый близкий друг. Преданный. А ночью ты едва-едва терпишь свое дыхание одинокое не аккомпанирующее другому и под тяжестью огромного покоя похожего на музыку внезапного ослепления от того что все все вырвано у тебя. Потом. Боль лежит рядом с тобой, близко. Не издает никакого звука даже дыхания.



*

Вот такая тяжелая херня, да, Джаспер? Поэзия какая-то когда я просто просто тоскую по тебе. Я на самом деле просто ***** тоскую по тебе.



*

Я шел три дня. Едва ел и спал. Ложиться на спальный мешок был какой-то проформой. Я вообще не чувствовал чтобы разводить огонь или сидеть у него, я не чувствовал чтобы спать или не спать, я не знал что делать. Иногда становился на колени и пил из ручья. Шел на восток и затем на север. Прямиком к Индейским Пикам. Когда я охочусь я оставляю сани и вещи в базовом лагере или на заметном месте и иду дальше без шума. Я беру рюкзак поменьше на день с пуховым свитером, бутыль воды чтобы я мог забраться поглубже к хребтам или просидеть весь день на каком-нибудь склоне вдалеке от воды. Спички, пилу, куртку. А теперь не взял. Я тащил сани со скрипом и шумом и не увидел никакой живности, лишь бурундуки, поползень, вороны, встревоженные белки переговаривающиеся друг с дружкой на деревьях, отчего все вокруг знали: Вот идет Хиг. Хиг со своим ружьем. Да только он какой-то несерьезный, он гремит своими вещами, он не похож на себя. Где его кобелина? Белка на ветке, беспокойная, хвост крючком вверх позади спины, живая и стремительная, громко переговаривается пронзительно словно горном. Ты еще засвисти. Олли Олли тут и я. Не поймали вы меня. Даже вороны просто сидят, вертят своими головами, наблюдают, за мной, блестящим глазом, открытый клюв, вытягивают шею и кудахчат недовольно. Из-за меня. Наливаются злостью. Этот охотник совсем неосторожный. Он тащится вверх по тропе. Он небрежный, громкий, невнимательный, весь в вещах. Он нарушает Порядок. Правила. Кто охотится и на кого охотятся. Никакого уважения. Что-то с ним не так. КААРИИИЧ.


Скорбь часть природы. У нее есть цикл как цикл у углерода, у водорода. Никогда не уменьшается. Она приходит и уходит.


В третий вечер выпал снег. Снег поздней весны да только не тяжелый, не мокрый. Температура упала внезапно как проходящее облако, холодно, холодно словно в середине зимы и ветер стих. Мы были на краю небольшой впадины выше леса и на дне ее были сугробы старого снега и небольшое озеро только что освободившееся от льда. Мы. Я. Мы можем все еще быть вместе. Говорите что хотите но чувствуется так же. Будто идет позади, перебегает с одного края на другой, так же да только его не видно. Не видно. Озеро словно россыпь драгоценностей в оправе всклокоченной тундры и осыпавшихся обломков, вода зелена от светящейся вызывающей зелени полудрагоценных камней и ежится от ветра. Затем спокойна. Поверхность застывает и превращается в стекло, отполировавшись в одно мгновение, вода отражает темные облака которые накапливаются вместе и упираются в хребты как нечто текучее и внезапно становится очень холодно и снежинки начинают касаться поверхности. Овальные, молчаливые, исчезающие. Я отпустил поводья саней. Я был в пятидесяти ярдах от воды. Снег тяжелел. Белая озимь затемнила воздух, та что ускоряет приход сумерков точно так же как огонь делает ночь темнее. Я стоял прикованный к месту. Слишком холодно для непокрытых кистей да только мои кисти были такими. Снежинки застревали в моих ресницах. Они сыпались на мои рукава. Огромные. Цветами и звездами. Они сыпались одна на другую, не теряя своей формы, становились небольшими кучками совершенных видом звездочек и бутонов собиравшимися вместе в уникальные геометрические фигуры словно детские конструкторские блоки.


Что-то вроде смеха. От того что цветок может быть таким маленьким, таким невесомым, от того что снежинка может быть такой большой, такой настойчивой. Невероятная простота. Я застонал. Почему у нас нет слова для описания нечто между смехом и плачем?


И неожиданно я почувствовал голод. Отвел глаза от моего левого рукава и посмотрел вокруг себя. Каменистый хребет и пик надо мной были невидны. Какого ***** ты тут делаешь? Хиг, о чем ***** ты думал? Зачем ты здесь так высоко, так поздно для дня?


Не должен был. Ночевать выше леса. Штормы сейчас в это время года двигаются очень быстро как и все остальное. Холод. Видимый для всех. Паника начала расти в моей груди. Паника от приближения ночи, от непогоды, от того что буду один на открытой земле. Напугала меня до самой усрачки.


Должен быть внизу, там.


Я хочу сказать что паника была знакома мне как тоскливая тошнота или похмелье знакомы но не чувствовались очень давно что мне казалось они покинули меня. Как если бы застряв между жизнью и смертью нет никакой нужды в панике. Не случилось. В смысле не покинули. Совсем. Паника знакома своим особым запахом, своим собственным способом сжиматься. Я взялся за санную упряжь. Посмотрел на мои следы по полю застывших остатков снега. На темноту сгущавшуюся снежинками. Слишком поздно. *****.


Джаспер всегда мог успокоить меня. Он никогда так не взбудораживался за исключением может волчьих следов, и я с ним.


Да только было спокойно. Без ветра не было опасности. Я бы мог уложить покрывало рядом с валуном и залезть в спальный мешок и заснуть. Завтра утром если бы снег не был слишком глубоким я бы мог спуститься и найти убежище между деревьев без никаких проблем, я бы легко наловил рыб за полдня. За несколько часов внизу.


Я съел всю сушеную оленину. Голод рос, ширился, жил. Если бы я не выбросил все остальное мясо, Джаспера, я бы съел его сейчас. Кто был бы мне судьей сейчас? Какая разница он или я, мы оба как одно. Да только я опустошил этот груз по дороге.


Ладно. Есть вода. Есть куча валунов на другой стороне, на покатой стороне у озера. Я взялся за сани и шагнул и остановился.


Тень у хребта. Все стало очень близко: озеро, склон, скатившиеся валуны, острая линия хребта позади всего спускающаяся из снегопада и прямая под низкой крышкой облаков. Как раз там где в уключине хребта, как раз там где склон скрывался в облаке, большая темная фигура. Я стряхнул лед с моих ресниц обратной стороной руки и когда я снова посмотрел на хребет ничего не было.


Сделал косую крышу из голубого покрывала рядом с камнем, очистил место под ней от мелких камней для сна, и укутался и заснул. Спал без сна, без тяжелого чувства горечи, спал чтобы проснуться в почти абсолютной темноте чтобы услышать постукивание снега по пластиковому покрытию чтобы вновь заснуть. Проснулся думая тень была как раз достаточно большой для лося. Думая что я не видел следов и спрашивая себя хорошо ли это или плохо желать увидеть нечто чего там нет.



*

На десятый день я послал сигнал Бангли по переговорнику. Рано утром. Я почти не волновался о том чтобы кто-то прикрыл меня на несколько миль, о том что в меня стрельнут или что за мной шли еще с леса, просто это был наш ритуал. Также дало ему немного времени приготовиться к моему возвращению в его мир, может пару часов чтобы вспомнить что такое быть человеком. Может. К тому же он проглядывал периметр в прицел с окна своего дома чем он занимался каждый день, могло спасти меня от дружественного щелчка. Я никогда не волновался когда приходилось выбирать, я всегда лишь сопротивлялся одному выбору. Просто послушай как звучит: ошибка Бангли. Или нет. Даже пол-ошибки, а того ему не понять бедное создание. Вот так. Не хотелось бы жить им в Короткой Счастливой Жизни. Я достал уоки-токи и нажал микрофонную кнопку дважды.


Два оленя лежало в санях. Они были маленькими самочками, но их было две, вполне достаточно оправдать мое отсутствие, да может и нет. Да и хер с ним. Он может сказать все что ему угодно. Больше не его шоу, хотя и не мое тоже, когда я стал об этом размышлять я стал понимать все меньше и меньше. Совсем перестал понимать.


Одна минута, меньше, затем шорох, и


Ну-ну. Блудный Хиг. Решил что отбросил копыта. Я точно так подумал.


Привет Брюс.


Значительная пауза, довольно длинная. Останавливает его всегда. Рефлексивно как кнопку нажать. Может это была только его мать кто называла его так. Когда злилась.


Что-то там?


Нет иронии уже. Удивило меня. Бангли почти что был озабоченым. Трудно сказать, однако, по уоки-токи.


Немного.


Окей. Рад что вернулся невредимым.


Пауза.


Так ведь? Невредимым?


Я отвел переговорник от лица и посмотрел на него. Бангли звучал как блин нормальный человек. Должно быть прием, статика, что-то изменило радиоволны, что-то вроде солнечного излучения, искажает. Что он хотел сказать: Тебе помочь с переходом?


Угу целым. Руки ноги, все такое.


Окей через девяносто минут.


Понял, прием.


Хиг?


А?


Получил свой ***** отпуск?


А-а, прежний Бангли.


Я нажал на микрофонную кнопку. Девяносто минут. Конец.


Уже было светло. Я был чуть ниже склона где начинался лес - заросли ивы и тополя у основания первых холмов где ручей сворачивал к югу а наша тропа продолжалась все так же на восток. Вокруг открытое пространство. Если бы я все делал как надо я закончил бы все задолго до рассвета и не заставил бы Бангли идти к башне средь бела дня. Он притащил бы CheyTac.408 свое легкое снайперское ружье легкое настолько каким может быть подобное оружие. Его гордость и радость, сделано удобным для переноски если надо идти куда-нибудь и легким для настройки стрельбы чтобы попасть кому-то в грудь с расстояния в одну милю.


Я подождал девяносто минут под солнцем прямиком в мое лицо, что честно сказать не было замечательным решением, идти наполовину ослепшим, и я был рад что он был бы там в своей башне, солнце за спиной с ясным видом до самых первых деревьев в прекрасном освещении. Три раза были трудности с моим переходом к башне. Тот один раз с девушкой и ножом хотя не было ничего опасного. Я подумал как опасность была самым последним что я мог ожидать, как тепло было на рассвете, свежо от запаха новой травы и ранних цветов, когда я пошел. Я прошел больше часа с тяжелой ношей позади, обе оленихи лежали грудой в санях, и я был на половине пути к башне, тянул упряжь, тянул сильно, когда радио пристегнутое к моей груди заговорило.


Хиг рядом компания. Внезапно. Черезвычайно редко.


Окей. Компания.


Я бросил поводья и повернулся. Позади на моих следах ничего. Высокий шалфей, пучки травы уже до колена. Желтые и белые астры цветут, жирные пчелы уже начали кормиться, тропа гладкая и пустая позади меня. Сердце стучит молотом.


Хиг, они следят за тобой. В четверти мили позади. Слышал? Четверть мили, чуть дальше.


Окей. Окей. Слышал.


Скажи понял. Повтори прием. Ты же пилот.


Бог ты мой Бангли.


Пытаюсь успокоить тебя. Сосредоточься на деталях. Потихоньку.


Матерьбожья. Откуда выродился этот человек?


Пауза.


Понял ***** отлично. Четверть мили. Сосредоточился.


Хорошо. Окей, повернись обратно. Давай. Повернись обратно! Посмотри в мою сторону. Возьми бутылку воды. Потянись. Будто ты отдыхаешь. ДАВАЙ!


Окей, окей, даю.


Они нас не могут слышать, Хиг. Ветер от них к тебе. Они по ветру. Выгляди как ни в чем не бывало. Потянись. Выпей. Нажми на кнопку словно ты чешешь грудь. Ты же ведь совсем один там. Как им кажется. Хиг, ты же один. Легкая добыча.


***** замечательно.


Где твой приятель?


Мой приятель? А, Джаспер. Долго рассказывать.


Короткая пауза. Почти что услышал как в его голове стало пощелкивать, легкая перестановка в стратегии.


Девятка. Понял? Число девять. У тебя девять преследователей.


Девятка? Срань господня.


Хиг они знают ты вооружен. Им нужно твое мясо им нужно твое оружие. Они невооружены. Нет винтовок. Не видел винтовок. Если бы у них были ты бы уже был мертвец. Прием?


Да, ***** прием. Девять?


Слушай Хиг. У них мачете. Похоже на мачете или мечи.


Мечи? ***** мечи?


Хиг, успокойся. Они готовы к потерям. Так мне кажется. Им очень нужно твое оружие.


***** Бангли. Он разглядывал все это с двух миль. Стоя на башне наклонившись над оптическим прицелом.


Отлично.


Готовы к потерям. Каждый думает что будет кто-то другой. Они хотят есть оленину и они хотят винтовку. Слышишь меня?


Да.


Скажи это Хиг. Сосредоточься.


Мое сердце стучало молотом. Я едва громко не засмеялся. Прямо там под солнцем мне в спину глядя на тропу сквозь высокую траву с блин, практически блин отряд гостей в четырестах ярдах позади.


Скажи это.


Понял, прием.


Хорошо. Успокой дыхание.


Бангли, да скажи ты мне ***** что ты хочешь чтобы я сделал? Что я должен сделать?


Дышать, я хочу чтобы ты дышал. Они следят за тобой Хиг. Они следили весь день. Так мне кажется. Не торопись. Ты двигаешься медленно, они приближаются. Потихоньку. Затем они набросятся на тебя. Они уже так делали раньше. Они двигаются будто уже так делали. Повтори, прием?


Да я ***** понял, прием.


Окей. У тебя есть преимущество. Преимущество Хиг. У тебя сейчас есть убежище.


Есть?


Да еще ***** какое Хиг. Слушай меня.


Мне показалось что его голос был озабоченым отчего не становилось спокойнее. Девять было слишком много ***** гостей которым хотелось тебя убить. Меня.


Слушай меня. Впереди, на восток, может в восьмистах ярдах, на тропе небольшая впадина. Неглубокая, но пойдет. Ты потянись и достань шнур будто ты очень устал и продолжай идти прямиком к той промоине.


Бангли я на самом деле очень устал.


Хорошо Хиг. Тогда ты не будешь дергаться. Никакого кофе для Хига, не сейчас. Руки не дрожат. Мы хотим чтобы руки не устали и не дрожали. А теперь иди. Там большой густой куст шалфея или что-то такое на северной стороне тропы. Пара кустов. Превосходно. Ты затащи сани позади этого куста и спрячь. Нарежь веток если надо. У тебя там два животных как мне видится. Правильно?


Ты здорово видишь Брюс. Ты удивительный.


Пауза после того как он услышал. Неуверен может я язвил или нет, да в общем какая разница.


Рад что до тебя наконец дошло, Хиг. Я такой. Сани, мясо будут твоим укрытием. Если только у них нет винтовок. Если только у них простое оружие. Лук или что-то вроде этого мне невидно. Если нет, тогда нам нужно чтобы у тебя было укрытие. На всякий случай.


Ему очень хотелось сказать такое. На всякий случай. Ну, поэтому он и был до сих пор жив. Я должен был, я сложил на него. На Бангли.


Ты спрячешь сани а сам за ними. Понял?


Понял, подтверждаю. Пауза. Бангли?


Чего Хиг.


В моем магазине пять выстрелов. Один в стволе. Шесть.


Пауза. Я почти слышал как дыхание пробиралось сквозь траву. Внезапно все стало очень тихо.


Как я смогу убрать все девять если они на меня бросятся? Шестью выстрелами?


Радио щелкнуло. Не помню когда я так радовался услышав это. Звук вмешательства, спокойствие перед перестрелкой, голос мастера тактики. Бангли.


Окей слушай, Хиг. Дыши и слушай. Потянись еще раз. Ты совсем ни о чем не подозреваешь, ни чуточки что эти ***** позади тебя. Не помешает если запоешь.


Запою?


Да, песню. Или засвистишь. Ничего нет успокаивающего чем свист. Теперь слушай, слушай меня, Хиг. Когда они подойдут к краю впадины где ты будешь. Спланируй свои выстрелы. Ты будешь стрелять справа налево. Легче для тебя. Понял?


Да.


Скажи это.


Справа налево. Понял, прием.


Окей. Даже если утро сегодня не твое ты все равно уронишь двоих может и троих. По крайней мере. Ты к тому же будешь стрелять из укрытия. Те первые выстрелы будут для них полным ***** сюрпризом, поверь мне. Полный шок. Они думали что взяли тебя. Они думали что ты какой-то бедняга охотник на оленей по дороге домой. Они не знали что входят в наш ***** периметр.


Он специально приободрял меня. Работало. Чертов Бангли.


Хиг?


А?


Ты там?


Окей. Что они сейчас делают?


Ты о них не беспокойся. У них целый день впереди, помнишь? Пока ты остановился, отдыхал, они не шевельнулись. Окей, Хиг, уронишь двоих троих вначале. Может и четверых если сегодня твой день рождения. Потом они ныряют и пытаются найти тебя. У них нет времени найти тебя. А у тебя еще патроны как раз выложены. Может и не все, может ты уронишь патроны. Выставишь в линию одиндватричетыре пять. Возьмешь десять. Двенадцать если захочешь быть щедрым. Там на санях. Десять.


Десять.


Хорошо. Магазин вставляется сбоку. Никогда не понимал как ***** работает эта твоя ностальгия по.308. Что там у тебя?.99 винчестер?


Он точно знал что там у меня.


А да,.99 винчестер. Чертов Хиг. Ну ладно я рад. Теперь я рад.


Правда что ль?


***** шик-блеск. Магазин сбоку. Быстрее чем сверху. Просто заталкиваешь их большим пальцем. Один за другим, не торопясь. Если есть время пользуй его медленно и тихо и загоняешь шестой. Тихо брат ты же не хочешь чтобы они тебя нашли. А они еще не нашли. Понял?


Я делаю глубокий вдох. Я был вымотан. Я внезапно очень очень обрадовался что Бангли был за моей спиной. Никогда не был так счастлив.


Понял. ***** прием.


Это мой дружище Хиг. Потом останется где-то семеро или пятеро. Ты укрыт, спрятан, и если они подумают что их дешевые жизни стоят того чтобы найти тебя, после того как ты уронил их приятелей, то они слишком крутые чем я думаю. Они скорее всего не решатся. Но они могут и разозлиться, тоже. Злость. Она дает сил. Отчаянная ты-только-что-убил-моего-тупого-близнеца. В этом случае ты в еще лучшей ситуации.


Я начал смеяться. Прямо там под солнцем в мое лицо, и ветер спускался с гор, неся, скорее всего, запах eau de marauder, а мой пес мертв, я начал смеяться.


Ты смеешься или плачешь?


Голос был очень озабоченный.


Смеюсь, я смеюсь. Джаспер умер. Во сне.


Жаль, Хиг. По-настоящему. Возьми себя в руки. Хиг!


Окей окей. Отчаянная-тупой-близнец. Я тут, Бангли.


Внимание Хиг. Не теряй внимания. У тебя останется четверо-семеро. Если они кинутся на тебя злые просто сними еще парочку, тут все и закончится. Оставшиеся отступят, гарантированно. Если они умнее чем выглядят, они рассредоточатся в стороны. Затем они попытаются зайти с флангов. Это будет серъезно но я помогу. Помнишь когда ты хотел построить башню двадцать футов высотой? Остановиться на двадцати? А я сказал тридцать и ты потом был недовольным пару недель? Помнишь? И площадка наверху? Моя усиленная опорами площадка? Вот поэтому. Я могу их видеть. Каждого. Они легли на землю сейчас, но когда они передвигаются, даже ползком, я их вижу. Так что не волнуйся. Если они рассредоточатся, просто перезаряди, и я займусь ими. Впереди тебя валун, к западу, на двенадцать часов и я оттуда ими займусь. Направление и дистанция. Будет как по спортивным тарелкам.


Хиг? Ты понял это?


Спортивные тарелки. Валун на двенадцати часах.


Молодец. Твой голос звучит как уверенный, Хиг. Просто думай о чем-нибудь. Заряжаешь второй? Твой Глок?


Да.


Все будет чики-чики. Мы сделаем все так как я только что сказал. У них не выйдет, кто-нибудь приблизится слишком близко, просто вытащишь его и шлепнешь. Держи его взведенным. Подожди когда скроешься с их виду и держи его взведенным. Понял?


Да... понял, прием.


А теперь бери бутылку с водой, начинай свистеть, берись за поводья и иди.


То что я сделал. Я засвистел. Я надел упряжь себе на лоб как тамплайн у индейцев, чтобы снять нагрузку с плеч, и я вновь начал идти. По-настоящему медленно. Неожиданно я устал до самых костей, устал так как никогда. Часть меня просто хотела лечь и заснуть под ранним теплым солнцем, позволить им взять мясо, винтовку, мою жизнь. Просто покончить со всем, но другая часть меня жаждала поработать с Бангли. Я мог бы сказать что он был очень рад такой возможности, и я мог бы сказать что этот ***** был очень уверен во мне. Что я смогу. Странно, но часть меня хотела помочь ему. Вот почему я полагаю сыгранная команда гораздо более сильнее чем сумма индивидуальностей. Я нагнулся вперед и потащил и тянул как мул повозку и сани покатились за мной по гладкой тропе, и они, как только сдвинешь их, были легки и подвижны. Я приблизился к впадине и взял поводья в руку, и отошел назад и взялся за нос обрезанного каяка, и подтолкнул через край спуска. Я контролировал рукой во время небольшого склона. Внизу, пока еще катились сани, я потянул их изо всех сил и побежал как только мог. Там был песок, на дне. Как только мог быстро. Как только я скрылся из их виду они должны были приблизиться ко мне, побежать. Я затащил сани в густой куст шалфея на дальнем краю промоины и повернул их боком к тропе. Почти тем же движением я достал большой охотничий нож и начал резать толстые ветви. Меньше чем за минуту сани были хорошо укрыты. Каяк должен был быть покрашен в зеленый цвет, как зеленый лес, и внезапно я стал ужасно блин радостным что как-то предвидел и выбрал нечто камуфляжное вместо яркой зелени.


Пятьдесят ярдов Хиг. Пятьдесят ярдов до впадины.


Я освободил винтовку от привязей в санях, одна коробка патронов, и лег, лег с винтовкой поверх плоской шкуры куска задних ног оленихи. Всегда разделял тушу животного, шкуру снимал позже хотя и было труднее но зато сохраняло мясо дольше при транспортировке. Хорошо что так сделал. Короткий мех был отличным упором для ствола.308.


Тридцать ярдов. Тридцать Хиг.


Шепчет, как приближаются.


Замедляют. Одиночка на пустой тропе. Они ни о чем не подозревают, Хиг. Понял, да? Преимущество Хиг. Просто оставайся спокойным, жди их кучу как спустится вниз, и справа налево, с близких к дальним. Перезаряди. Еще раз очередью. Ты будешь в порядке. Должен замолчать сейчас. Повеселись вволю.


Он замолчал. Бангли. Странная вещь чтобы сказать: Повеселись вволю. Но этот ***** на самом деле так считал, вот как. И от этих слов что-то случилось в моей голове. Я завелся. Балансируя винтовкой по оленьей шкуре, вытащил Глок из кобуры на поясе и взвел его, положил его на шкуру справа. В двух футах. Вытряс красный пластиковый держатель патронов из коробки и выложил каждый патрон на мех справа от винтовки пулей к целям, чтобы я смог зарядить их большим пальцем не меняя направления патрона. Мои руки слегка дрожали. Слегка. Повеселись вволю. Все поменялось после этого. Тебе нечего терять Хиг. Вот что я сказал себе. Значит повеселись вволю. Сердце бьется, но это был почти что радостный стук помню похожий от футбольных игр в школе. Я был вратарем, последней защитой, самой последней, олицетворением надежды команды, и так же я чувствовал себя сейчас. Про*****, и тогда лучше уползай под камень. Но как только начиналась игра все приходило в движение, никаких мыслей, и радость пробивалась сквозь страх. Так я почти что чувствовал себя. Нечего терять очень похоже на самурайское Ты уже мертвец. Вот что сказал я себе.


Кладу тринадцать блестящих патронов в ряд. Счастливые 13. Я взвел затвор и загнал патрон в ствол и вставил большим пальцем еще один в магазин. Двенадцать осталось, ряд блестящих солдатиков. Два полных перезаряда. Один глубокий вздох и выдох спокойствия. Расслабленный вес оленьей ляжки под мышцами и шкурой. Уперся грудью. Правая рука на прикладе палец на спусковом крючке и оба глаза смотрят на пыльный кусок тропы где она переваливает через край впадины, пыль почти отполирована дорогой саней, дорогой наших лет. Может сто пятьдесят футов. И


Первый вышел на корточках, не быстро не медленно, вышел оглядываясь и замедляясь, удивленно разглядывая. Но вышел. Очень худой человек с длинной седой бородой, голые руки покрыты тюремными татуировками, звезды и кресты, нес саблю. Кавалерийскую блин саблю. Не видя своей добычи, ожидая увидеть, рефлексивно выпрямляясь в рост и спускаясь вниз и изучая съезд саней по песку. Человек следом за ним почти напрыгнул на него выходя быстро, готовый к атаке, большой мужчина, краснобородый, также с саблей. Все размышления закончились. Убийцы. Они были убийцами. Я захотел их. Черт побери, Хиг, пора парень. Почти что услышал слова Бангли в каком-то телепатическом разговоре. Я не помнил когда мой рот пил когда-нибудь воду. И жалость к ним как жалость к добыче. Третий был с длинными волосами, кольца грязных волос по пояс, выбрит, в черном кожаном байкерском жилете - с бейсбольной битой утыканной шурупами. Длинными, может с четверть дюйма шурупами со спиленными головками и заостренными краями. Краснобородый и Шурупы обогнали их лидера и выкатились на открытое место только с одним намерением, и они оставили позади себя сто футов прежде чем остановились и начали осматриваться. Они были в моей руке. Трое еще спускались, расплывчатые как движущаяся масса. А я держал этих. От первых к последнему, Худой лидер и Краснобородый с Шурупами были слева направо. Ну ладно, я навел прицел на лидера, нажал. Знакомый вздрог, винтовка подпрыгивает на шкуре, поднимаясь лишь на немного, выравниваю и направляю направо, я делал уже так когда стрелял по двум-трем оленям, справа к центру группы, ствол теперь стал широким кулаком по остальным, никаких проблем, по центру Краснобородый и огонь. БАНГ! Затвор. Не думая просто стрелять. Едва соображая что двое упали, последний, Шурупы, только сейчас начал сгибаться к земле и БАНГ, удар в плечо или в бок, он крутится и падает и дергается на земле, затем поверх, масса вверху у края разбегается, становится фрагментарной, просто целься по большим объектам, два человека вместе и нажимай, одна рука откинута, замирает и падает. Затвор. Четыре. Четыре! Всплеск чего-то, не радости не триумфа но близко. Я был, мы были, были командой, мы сделали четверых...


Хиг, убирайся! Беги!


Радио громко, тревожно, почти отчаянно тревожно


Беги ко мне приятель! Сейчас же! Глок! В карман Глок. Бери патроны другой рукой винтовку беги! БЕГИ! Ко мне!


Боже мой. Я побежал. Из-за приказов, приказ, очередь очень понятных слов, будь ты здоров как можно долго, я схватил Глок, засунул в правый карман, сгреб патроны, винтовка, побежал. Оглянулся. В тот же самый момент пятеро перемахнуло через край впадины за мной на полном бегу, разбегаясь в стороны. Они были быстрыми. Поджарыми и быстрыми, без ничего лишь оружие в каждой руке. Вот такой вид: пять здоровяков разбегаются по сторонам и преследуют. Песок должен был их замедлить, они настигнут меня за тридцать секунд. Всего лишь один, всего лишь один из них может меня убить. Бегу. Винтовка, патроны в руке, бегу. Как только могу быстро. Один взгляд назад, они уже на дне, на открытом месте и приближаются...


РОААМП


Сотрясение брызжет на меня землей пылью в глаза


РОААМП


Руки накрывают голову иисусбогтымой


РАУУУУУУУОМК


Дрожит земля трясется ногтями за землю пыль поднимаются облака дождем комков песка в сыпящейся сверху гальке куски дерева хлопаются комья и


Молчание. Звенит в ушах, звенит. Сыро. Кровавит нос.


Из звенящей тишины доносится, радио, Хиг? Хиг? Хиг! Ты живой? Хиг!


Все на месте. Пальцы выпускают землю. Что? К голове. Целая голова целая. Уши звенят. Перекатываюсь на сторону, рукавом к носу, кровавит, неплохо. Сплевываю. Глаза. Прочищаю глаза, онемевшие пальцы, дышу. Целый.


Хиг! Черт тебя побери ты живой! Передохни, передохни. Ничего не сломано? Все в порядке? Попробуй встань. Медленно. Хиг!


Окей на колени. Останусь так может на всю неделю. Руки и колени. Кровь из носа капает на землю вижу это, это хорошо, хороший знак. Руки и колени дышу. Дышу. Окей я окей.


Хиг, они разбежались, по сторонам. Видишь одного, ну части одного, позади в ста футах. Может еще больше потерь. Остальных не видно. Исчезли, Хиг. Слышишь меня? Когда придешь в себя, найди свое оружие свою винтовку.


Хиг? Ты в порядке. Возможно небольшое сотрясение и все. Все еще Глок у тебя? Хиг? Проверь карман. Скажи если Глок все еще у тебя. Чтобы полностью удостовериться что все вокруг в порядке. Скажешь мне.


Руки и колени. Перекатываюсь на сидение. Моргаю от солнца. Говорит со мной. Бангли говорит со мной. Радио. Достань рукой до груди, кисть застыла медленна как в замедленной съемке, нажми микрофонную кнопку нет сил


Я. Я


Хиг ты в порядке. Ма-ла-ток.


Я. У меня Глок.


О-о так. Это хорошо. Молодец, Хиг. Пока не двигайся минуту. Дыши.


Пауза.


Бангли.


Да, Хиг?


Ты все время говоришь мне дыши.


Смех доносится из переговорника. Настоящий смех освобождения. Глоток холодной воды.


Лучше так чем ***** никак, а, Хиг?


Еще смех.


Ты молодец, Хиг. Ты был настоящий ***** молодец. Ты снял четверых в начале. Четверых! Ты у-у-у какой везунчик. Мы же тебя на двоих прикинули, как ты неуверенный был голос такой.


Смех.


Спасибо.


Пауза.


Что за ***** произошла? Бангли. Ты что сделал?


Миномет. 81 мил британский. Должен был когда-то попользоваться этими *****. Площадка на башне я тебя заставил ее сделать? Вот она для этого Хиг. Спас твою задницу. Все хотел чтобы сюрприз был для тебя, ну как подарок на день рожденья.


Кряхтит довольно.


Сюрприз ведь, да Хиг? Ты же удивился. Еще есть. Если станет совсем жарко.


Кряхтит.


Сидел на земле под солнцем пока кровь в моем носу не засохла корочкой и пытался переварить все такое минометное. ***** Бангли. Держал миномет спрятанным на площадке башни все блин время. Ну и дела.


Кряхтит.


Когда я сначала увидел девятерых подкрадывающихся к тебе я достал этого ***** из кустов где я его хранил. Похоже тебе точно нужна была очень мощная помощь Хиг.


Пауза.


Но ты молодец. Мог бы все сделать и без минометов. Как ты стрелял. Чертяга.


Я увидел мое ружье закатившееся под просоленный куст в пятнадцати футах от меня. Наклонил голову в строну: глаза закрыты, солнце растекается, звон медленно проходит как заблудившийся ветер. Засмеялся. И заплакал. Смеялся и плакал в одно и то же время, я не знаю как долго, просто как сумасшедший.



*

Я полетел позже днем. Совсем был не в форме, но все равно полетел. Посмотреть на остальных четверых, чтобы увидеть может они планировали что-то против семей или нас и такого не было. Ушли к холмам вот что они сделали. Самое лучшее. Слетать. В первый раз без Джаспера. Все так же положил его плед фазаньей охоты на сиденье на добрую примету, я полагаю, все так же осторожно разворачивал самолет в полете, нырял носом все так же без глупостей стараясь не выбросить его наружу - как я научил себя сам летать. Сделал большой круг и у первой волны холмов я повернул назад и снизился чтобы разглядеть побоище, три кратера свежей земли в кустах, тела где мы оставили их когда Бангли пришел мне помочь с санями. Я еле-еле мог тащить их. Не потому что не оставалось сил в моих ногах. Моя голова разболелась, боль во лбу, просто не мог сконцентрироваться настолько чтобы сделать пять шагов без принуждения себя. Чувствовал тошноту к тому же. Бангли был терпелив и после совместной ходьбы он сказал


Хиг отдохни. Я потащу пока. У тебя был слишком длинный день.


Скажешь опять чтобы дышал?


Он отхлебнул из пластиковой бутыли воду и оглядел меня заново оценивая. У него на щеке было пятно табака похоже на родимое пятно. В том же месте как у Мерилин Монро.


Хиг?


А.


Отдыхай дыши когда захочешь. Ты знаешь, когда ты так говоришь мне становится легче. У тебя сотрясение Хиг несомненно. О чем я сожалею. Но. Лучше так чем мертвецом. Не так уж и плохо. Твои глаза смотрят в одном направлении и Хиг еще не потерял чувство юмора.


Он одел упряжь на голову наклонился вперед и пошел.


А сейчас с самолета я могу видеть все: следы на песчаной тропе и куча веток где я спрятал сани, кусочки красного пластика на земле патронного держателя, место где я был когда первая мина ударила в восьмидесяти футах от меня. Четверо где я их положил, трое на песке внизу впадины, один повыше, птицы, стервятник ворона ворон сорока, разбегаются в стороны когда я пролетел над ними. Тот кого зацепила мина мог быть и мной. Одна рука, полголовы нет. Моя голова все еще болела и когда я пролетел на бреющем и увидел его я наклонился через борт и меня вырвало в окно. Почти ничего для рвоты лишь консервированные бобы и салат с олениной Бангли приготовил их для меня в ангаре но все равно рвота растеклась по фюзеляжу и я должен был отодрать ее на следующий день. Что произошло, это то что мог быть я. Мина совсем не точное оружие. Бангли сказал что отработал расстояние и угол на пяти точках вдоль тропы и был очень уверен в своей правильности да только. Что случилось, это было огромным риском он увидел где был я и.


Я вытер мой рот тыльной стороной ладони и полетел на юг и на восток и проверил дороги у семей, и ничего. А когда я вернулся с востока я увидел дюжину их во дворе и красный комбинезон дергающийся на флагштоке и я сел. Попрыгал по дороге и остановился. Вылез с трудом.


Аарон высокий мужчина, сутулый, с кривой бородой, борода как ложка вырезанная из дерева. Он был очень болен болезнью крови как и большинство из них и двигался медленно осмысленно как человек намного старше его возраста. Он помахал кистью, огромной на конце узкого запястья вылезавшего из заплатанной фланелевой рубашки.


Я помахал в ответ и пошел и они все, матери отцы дети, двинулись ко мне своей пестрой толпой и остановились и мы встали напротив друг друга с грязной лужей двора между нами. Пятнадцать футов. Установившаяся без слов неотменяемая дистанция как в старых ковбойских кинофильмах где какой-нибудь житель гор встречается с солдатами на каком-то лугу. Или местный житель выступает против жадного богача и его наемной шайки, лошади всегда останавливаются дыбом у невидимой линии как перед обрывом. Всегда осторожно уважаемая демилитаризованная зона через которую летают слова а за ними бывают пули и стрелы и смерть. Так мы называем это, ДМЗ. Неловкая в самом начале но уже не сейчас. В нашем случае мы решили без никакого обсуждения или даже медицинских свидетельств что болезнь никак не могла быть передана через такую даль. Возможно и не через пять футов, возможно и не через касание, но все, особенно я, чувствовали себя лучше с таким расстоянием. Если было нужно, мы ставили вещи посередине для друг друга и это тоже было нормой.


Аарон сказал Ты не приведешь Джаспера сюда?


Я моргнул, полуповернулся назад к самолету, затем просто постоял. Не смог вздохнуть на секунду.


Они смотрели на меня, я чувствовал словно давление. Я опустил голову книзу, увидел как соленая капля упала в грязь. Протер.


Хиг ты в порядке?


Аарон стоял наклоненным вперед, худой спиной, птичьей шеей, бородой. Страна потерянных. Уже мертвых. Я выпрямился.


Он умер Аарон. В горах. Во сне. Он был стар.


Я почти увидел как волна потрясения пробежалась по их небольшой группе. Последняя смерть здесь была смертью ребенка, Бен, мальчик восьми-девяти лет он так обрадовался, больше чем кто другой когда я сел впервые и вытащил Джаспера. Много раз он забывал о правилах и бежал по зоне пища от радости и протягивал свои руки псу который вставал и начинал махать хвостом и как фигурка с могильных урн он так никогда не приблизился, так никогда не дотянулся до своей цели - всегда какой-то длиннорукий родитель или тетка хватали его и мягко выговаривали ему.


Жаль Хиг. Нам всем очень жаль.


От чистого сердца, подлинно. После всего что было у них и потом было потеряно и. Не имело значения. Это было мое, моя семья. Вторую слезу я вытер и сказал себе что не будет другой. Не перед ними.


Благодарю.


Маленькая девочка вышла вперед. Ее звали Матилда. У нее в руке были дикие астры. Она дошла до половины Зоны и положила их на землю и улыбнулась мне.


Я собрала их раньше, сказала она. Для тебя.


В подарок?


Она кивнула, смотря на меня. Она улыбалась, миловидная, кожа воскового цвета, темные круги под глазами.


Спасибо тебе, сказал я. Спасибо тебе. И тут я разрыдался. Прямо стоя перед ними всеми и заплакал, заплакал неудержимо, вздрагивая и улыбаясь девочке сквозь слезы. Ее улыбка погасла и она испугалась и вернулась назад к юбке матери а я почувствовал себя не в своей тарелке но не смог все равно удержаться. Это же был Джаспер, не просто. Это было все. Что же это за ад? Любить так, горевать на расстоянии пятнадцати футов, на непреодолимой дистанции?


Я подобрал цветы но не отошел назад. Они были меньше чем в руке от меня, может в двух.


Спасибо вам, сказал я им всем. Джаспер любил приходить сюда.


Что было правдой. Мне кажется запах детей делал его довольнее.


Цветы прекрасные. Я вдохнул их. Ммммм. Уау.


Усмехнулся. Девочка снова улыбнулась со своего места держась за женскую юбку.


Ты поднял флаг?


Аарон кивнул. В прошлый раз была неделя после последнего Спрайта. Насос на солнечной батарее которым они качали воду для ирригации сдох, просто лишь предохранитель но у них не было другого и тогда я принес на следующее утро привез им. Высокая женщина вышла вперед. Она была очень красивой, половина ее лица. Болезнь еще не забрала у нее силы. Половина лица была ужасно обожжена, от какого-то взрыва топлива. Когда она говорила она отворачивалась обожженой стороной и смотрела на тебя боком и казалось говорила в воздух. Ее звали Реба как певицу кантри до этого и она тоже умела петь. Я слышал ее. Она держала треснутое пластиковое ведро с оленьями и я взял, из руки в руку, в первый раз за все время, и там был засоленный молодой салат.


У нас рассада прямо прет, сказал Аарон. Я помню ты говорил что не растет по какой-то причине. Мы подумали. Он не докончил.


Я улыбнулся. Я наклонился вперед и протянул мою руку к маленькой девочке которая дала мне цветы.


Иди сказал ей мать.


У нее была грязная рука и я взял ее слегка сжал и улыбнулся. Я встретился взглядом с ее орехового цвета глазами, в ней кипела кровавая битва с иммунной системой, и подержал ее маленькие пальцы какое-то время, держась за них как будто они были веревкой а я был утопающим.



*

Бобы уже распускались во все стороны, показывая маленькие усы только что выступившие из земли. Вода бежала по грядкам. Я сказал Бангли что опять решил пойти.


Мы были в его месте это старая полуподвального типа гостиная богатой усадьбы к северу от моего ангара. Большие двойные окна на запад, в противоположную сторону от гор. Это была оружейная кузница просто и наглядно. Бангли никогда не извинялся за свое незнание двигателей, дерева, плотницкого дела, агрокультуры, в особенности агрокультуры, овощеводства, готовли еды, в особенности готовли еды, языков, истории, математики за пределами арифметики, моды, кожи, самогоноварения, шитья, самое смешное - декораций приличия, правил уважительных дебатов.


Давай выплевывай Хиг вот что он обычно говорил в последнее время. Выплевывай и не надо ударов поддых. Это только ты да я здесь ха ха! Не надо никаких поразительных трюков.


Но он знал оружие, знал как их модифицировать, усилить их, и он смог бы сделать одно прямо из ничего, из трубы и старых жестяных тарелок. В прицепе он притащил позади своего пикапа в тот полдень когда он показался в аэропорту он привез с обой тяжелый пресс, сварочный аппарат, генератор, электроточило, шлифовальную машину, ленточную пилу. Когда я указал ему что эти умения - сварка, пайка, отжиг - очень годились и для других работ по металлу, он выпустил хриплый смешок.


Для другого не приспособлен только он и сказал.


Он также привез с собой около пятидесяти постеров-плакатов, все девушки в бикини или без него держат различные оружия и с заголовками разных громких названий производителей оружия начиная с Кольта и до Сига и Винчестера. Они были прикноплены по всем ореховым панельным стенам где когда-то висели обрамленные картины, даже прикноплены к краям окон. Они стреляли из автоматов держали пистолеты в низкой стойке стрельбы фиговым листом и иногда даже совсем не беспокоились по поводу своей оголенности и отчего мне было очень нерадостно смотреть на них, я говорю что вид обнаженных женщин на самом деле хватал меня за глотку и душил так что я совершал свои визиты к нему лишь по самой необходимости. Ха. Когда я приходил я приветствовал его еще со двора и ждал его отклика, может и приглашения, пытаясь приучить его к тому же и чтобы он перестал пытаться вызвать у меня сердечный приступ в моем ангаре хотя я знал и безуспешно.


У нас навалом оленины, Хиг, сказал выпрямляя длинную трубу тисками.


После нашей переделки в тот день он провозгласил что построит гранатомет. У него был один, М203, но дистанции его стрельбы было недостаточно для спасения моей задницы, сказал он, поэтому он переделает его. В более точный заявил он.


Мне не нужно еще сотрясение мозга у Хига, от него он совсем подобреет.


Он выпрямил трубу и прищурился на меня а я все пытался не смотреть на убийственных голых девушек. Странно: на низком столике, у кожаного дивана он решил оставить, стояла рамка с фотографией семьи которая жила здесь раньше: где-то на горнолыжном отдыхе, три блондина-мальчика в шлемах, куртках, их родители стоят за ними держа лыжи и широко улыбаясь, зубы белые как снежные горы вдали позади них. Вершина какой-то горы в Вэйле или где-то еще. Я никогда не спросил о них. Я интуитивно понял что непросто было напомнить ему о теплой атмосфере когда-то бывшей здесь, и скорее всего Бангли просто держал ее там как победную награду навроде: Гляньте вы ***** яппи, у вас все было а кто теперь в вашей гостиной сегодня, здоровый как конь и делает все лучше и лучше оружие чтобы быть здесь а вы-то и не смогли.


Мне так казалось.


Ты что думаешь еще раз порыбачить? Последний раз был недостаточно веселый?


Покачал я головой. Я полечу.


Полетишь?


Гранд Джанкшен. Получил сообщение оттуда не очень давно. С диспетчерской башни.


Его кисти, по мне так похожие на клешни они были такие широкие и такие круглые, они отошли от трубы, положили напильник. Он посмотрел на меня из-за подвешенной к потолку оружейной полки я сделал ее для него в самом начале - он не занимался ничем без оружия на целый взвод в пределах его руки.


Не очень давно?


Три года тому назад.


Его ухмылка выпрямилась. Он потер щетину на щеке и я мог слышать ее скрежет с другой стороны комнаты.


Три года.


Он полуотвернулся назад чтобы посмотреть в окно на запад в направление Джанкшен словно пытаясь соединить в пространстве связь между дистанцией и прошедшее время. На одну секунду, впервые за все время, я увидел как он состарился. Он повернулся ко мне.


Черт побери Хиг. Ты же херово отвечаешь на телефонные звонки получается так?


Я улыбнулся ему.


Хиг?


Да?


У тебя что кризис среднего возраста?


Прямо за ним слева на ореховой панели рядом с окном была известная чешская модель держащая короткий, странного вида автомат, нечто вроде Узи. Она держала на весу левую ногу, ее правое бедро отошло в сторону, и все геометрии вели глаза от ее зеленого прозрачного одеяния к ее холмику который высился треугольником темных волос, который ну никак не скрывал короткую линию, тропу к земле обетованной. Убила меня. Дыхание тут же сжалось. До меня дошло что Бангли был настоящим тактиком до самых костей. Он прочитал ситуацию мгновенно, нашел пружину раскручивающую мои часы, уязвимое место. У меня разве был кризис среднего возраста?


Не очень верю в него, сказал я. Наша вся жизнь блин один сплошной кризис.


Ты так думаешь?


Нет.


Сначала лось, а сейчас диспетчерская башня. Триста миль отсюда. Какая у тебя Точка-Невозврата?


Он имел в виду топливо. Точка где у меня не хватило бы на то чтобы вернуться?


Двести шестьдесят.


Может ты за тенями гоняешься Хиг. Хочешь чтоб оба погибли?


Я стоял посередине семейной гостиной комнаты. Раньше был большой плоскоэкранный телевизор, система стереозвука, аппаратура на боковом столике с десятью тысячами песен, много кантри попа. Бангли выдрал все это, набил дюпелей и навесил постеры. Там был игровой контроллер на среднем столе. Мы включили его: Мир в Войне VII. Я подумал что Бангли понравится. Он тут же отвернулся когда я включил, и явно расслабился когда я выключил.


Понимаю, сказал я.


Он посмотрел на меня. Его минеральные глаза, его холодная ухмылка.


Я знаю что риск. Кто бы там ни был кто послал сообщение у него была энергия. Он был в диспетчерской башне значит у него был мощный передатчик. Может он что-то знает.


Что-то знает?


Какие-нибудь новости.


Новости.


Об Арабах или еще что-нибудь.


Бангли не пошевелился. Затем он взял напильник и взялся за трубу своей клешней и опустил голову.


Хиг ты акула, сказал он. Должен двигаться или умрешь. Должен так должен.


Я думал об этом всю ночь когда я лежал у основания бермы один, вес Джаспера на моей ноге боль отсутствия. И наблюдал последние зимние созвездия уходили под землю на западе. Так он разрешил мне. А мне и не нужно было. Все же.



*

Прозрачное спокойное утро, ранний май, ветряной указатель у топливного насоса недвижим, небо над горами звенящяя чаша голубизны чистой воды. Наш местный краснохвостый сарыч парит, скользя на первой упругой теплоте едва нагревшейся взлетной полосы. Неторопливые круги. Гнездо с подругой на ибискусе на краю нашего пруда с рыбой и вчера я услышал пронзительные крики птенцов. Трое мне кажется. Она встала, развернула свои широкие крылья и посмотрела на меня со смертельной нацеленностью. Не пытайся шутить ***** шутки с матерью. Даже и не думал об этом сказал я вслух.


Я включил насос и накачал два шестигаллоновых бидона и поставил их за моим сиденьем. Около семидесяти пяти фунтов. Заполнить баки надо пятидесятью пятью галлонами. Дополнительное топливо даст мне еще около часа, недостаточно если придется покружиться разведкой по пути, недостаточно чтобы вернуться, но я не возьму больше топлива как бы мне не хотелось лишь для короткого приземления и быстрого взлета если понадобится. Паек это еще тридцать фунтов включая сушеного мяса на десять дней, сушеные помидоры, кукуруза, две стеклянки оливкого масла. Пять галлонов воды которой мне скорее всего не понадобится поскольку Гранд Джанкшен назван так в честь слияния двух больших рек. Но это город в пустыне и я не знаю что может случиться, как трудно будет добраться до реки. Всегда беру воду.


Я все еще держу плед Джаспера с рисунками охоты на птиц на пассажирском сиденье. Пристегиваю винтовку и пистолет к вертикальному зажиму перед его сиденьем.


Какой план, Хиг? Полетим туда.


А потом что? Встретиться с местными.


А потом что? Обменяться новостями.


У тебя нет никаких новостей.


У меня есть то что есть.


А потом что? Полетим домой?


Хороший вопрос.


Заправиться.


Удачи.


Я и я разговариваем. Бангли не видно нигде. Лезу по лестнице, на верх Зверушки. Хватает солнечного света чтобы включить насос, наслаждайся старушкой щелкающей цифрами в окошке насоса. Легкий теплый бриз на моей левой щеке, единственный описывающий круг крик сарыча. Неровный по краям как его крылья. Знакомое возбуждение перед дорогой, настоящей дорогой, означающей новое место. Всплеск оптимизма не знаю почему. Бангли прав. Вероятность новых полезных новостей очень мала, вероятность человека в башне ставшего скелетом очень велика. А какие новости будут полезными? Я спрашивал себя об этом каждый день всю неделю. И что такое новость? Мы едим мы спим мы охраняем периметр мы защищаемся я иду в горы иногда чтобы принести новости о ручьях и деревьях. Со Зверушкой новости о ветре. Какие еще новости?


Должен был показать Бангли как поливать огород в его первый раз, как направить поток с по разным направлениям, как прочищать грядки, показал ему что такое сорняк и что не такое. Он был упрям. Он признался что когда-то поклялся никогда не будет фермером, что единственная земля которую он выкопает будет с могилы.


Волосы встали у меня дыбом на шее когда я услышал что он сказал. Столько знать его и все равно поразился.


Мой отец был фермером сказал он.


В Оклахоме?


Он уставился на меня, глаза-двухстволка заступ в его руке смотрит в никуда если не у себя дома.


Окей значит ты уже делал подобное.


Он уставился на меня. Он сжал губы, посмотрел на лезвие лопаты испачканное глиной и наполовину вкопанное в гладкое течение.


Это твое шоу, наконец сказал он. Если бы я то я бы использовал трубы от ворот лежат во дворе с того места к северу.


Теперь наступила моя очередь уставиться на него.


Ты же фермер, сказал я.


Ну и что. Он прищурился и посмотрел на запад на солнце. Заблудившийся ветерок закачал волосы выбивающиеся сзади из-под его бейсболки. Течение ирригационной воды из ручья испустило холодную волну и взбурлило. Она прокатилась по комьям земли свалившимся с краев, перетекла через них гладкими горбами рассыпающимися на мелкие порожки позади нее. Кругами по краям. Если бы я продолжал смотреть вид влажных грядок увеличился бы в моей голове, превратился бы в превосходную форельную стремнину от вида на любую прямую линию воды. Я всегда занимался ирригацией босым и мои ступни онемели. Я насладился ощущением пока я сидел на возвышение Джаспера с которого он наблюдал за мной, и чувства пощипывая вернулись в ноги под солнцем. Я подождал пока ступни высохли упершись пятками в кусок тряпки. Стряхнул грязь с ботинок и носков прежде чем я надел их.


Я уставился на него.


Вот что этот такое, сказал я. В какой-то предыдущей Жизни Бангли. Эта лопата. Похожа на блин часть твоей жизни. Словно ты был рожден с ней.


Повернул свою голову и посмотрел на меня и волосы вновь встали дыбом. Холодно, ледяно будто вода отекающая мою правую ногу.


Это штыковая лопатка, сказал он.


Я кивнул.


Я знаю.


Мы посмотрели друг на друга. Какого черта, я же уезжал на рассвете.


Отец не был тебе по нраву, да?


Помедлил, покачал головой медленно.


Ты ненавидел этого *****.


Челюсти Бангли ходили с края на край.


Ты же все знаешь как делать. Бог ты мой. Фермер. Тогда же ты научился. Ты можешь сваривать железо, кузнечить, прибить подкову, построить загон, сарай. Может даже лучше меня блин плотничаешь. Вот же *****.


Скрестил мои руки на ручке лопаты и посмотрел на горы. Ласковый ветер. Лунь, светлое брюшко, трепал шалфей у ручья, взмывая и скользя на кустами пытаясь напугать кролика. Две птицы, не краснохвостые сарычи, поменьше, парили в вышине. Много певчих птиц исчезло еще задолго, а в этом мире только хищники похоже спокойно выживали. Мир хищных птиц.


Как долго? Ты работал на ферме с ним? Ненавидя его?


Мы стояли все там же. Вода между грядок перетекала из одной в другую переполняя края. Ни слова а я понял совсем определенно что Бангли убил своего старика.


Когда вернешься, наконец он сказал. Мы сделаем получше. Если хочешь. Мы сможем сделать поливку еще легче. Только я все время думал Хигу очень нравится работать тут под солнцем месить грязь туда-сюда.


Очень заботливо.


Он почесал выпирающую кость щеки под своим правым глазом. Странное чувство. Я посмотрел на него как если бы вы посмотрели на свою супругу когда узнали бы что она в программе защиты свидетелей. Раньше была наемным убийцей или кем-то вроде этого. Или сенатором.


Вот *****.


Вот *****.


Я не знаю разозлиться на него или лопнуть от смеха.


Он улыбнулся мне. Не ухмылка прямого разреза а настоящая полуулыбка от которой впервые ему стало неловко.


Выбор, сказал он.


Что?


Выбор. Это самое трудное. Когда надо подумать о такой срани.


Ты ***** придурок. Придурочный ***** фермер.


Он тоже облокотился на скрещенные руки и его ухмылка снова стала прямой несмеющейся и я понял что разговор закончился и что я скорее всего больше не должен так называть его.


Я начал заливать мои баки до упора. Я передвинул алюминиевую лестницу вокруг носа, проскрежетал ее по бетонке к левому крылу и влез на нее с тяжелым шлангом и оконечником на моем плече. Щелк щелк щелк, закрутились цифры, топливо забурлило и зашипело достигнув заправочного отверстия. Семнадцать запятая три десятых галлонов. Даже сейчас после всего что произошло я все равно немного становлюсь довольным от бесплатного бензина. Бесплатного пока. Солнце было в двух пальцах над возвышенностями на востоке, два пальца на вытянутой руке что означало полчаса что означало почти шесть часов. Тринадцать сотен Зулу. Гринвичского времени. Гринвич. Где-то в Англии. Дом Всех Часов. Центр Овремененной Вселенной. Когда то был. Никто более не следит за этим так уж мне кажется.


Когда умер Дядя Пит от похоже цирроза печени убыстренного раком и он знал ему оставалось несколько месяцев он занялся тем что по моему мнению было совсем не в его характере: он провел свои дни в летнем домике за приведением в порядок своих фотослайдов. Своей огромной коллеции цветных позитивов. Он рос занимаясь этим и все время снимал лишь на слайды которые как говорил он были гораздо ярче и четче обычной пленки. Он положил желтые картонные коробки, белые и голубые пластиковые, каждую с роликом, в стопку высотой около фута по всему своему кухонному столу. В частые приступы боли, в свете небольшого окошка днем и от лампы вечером, он открывал их лишь один ролик по очереди, каждую фотографию вставлял в рамку и в прозрачный лист кляссера. Он маркировал их тонким фломастером: на слайде он писал номер кляссера/номер слайда, на странице он писал то же самое плюс время фотографирования и два-три слова описания: Рыбалка Флорида. Кроме кляссеров, каждый содержал до пяти лет в зависимости как успешно он занимался в то время камерой, у него был еще один наборный трехкольцовый журнал-байндер с линованной бумагой внутри. Там были более пространные описания, заметки об отдельных фотографиях особо запечатленных в его памяти. Я был у него в то время однажды. Пока он каталогизировал, я пилил и щепил дрова для долгой зимы которую знали мы оба ему не увидеть. Три огромных навала дров клена бука ясеня желтой березы, срубленных на его лесной территории у невысокого холма, распиленные и выставленные друг на дружке вдоль парадной стороны веранды и вокруг дома, и вся ситуация - я работал пока он был внутри - ужасно смущала его. Сначала я подумал он немножко двинулся головой. Ведь он мог бы просто сидеть на своей небольшой веранде следить за вермонтской весной превращающейся в бунтующую зелень и за знойным летом в последний раз своей жизни, наблюдать за крапивниками и жаворонками и совами в их лирическом соревновании за пару и выведении птенцов, за листьями и воздухом. Чтобы его покусали черные мухи, гнус, потом комары, в самые последние удивительные вечера. Почему он не сидел снаружи в своем кресле-качалке? Ковыряясь на своей разбитой гитаре?


Но однажды я лежал в моей старой кровати у широко открытого окна слушая крики совы она хотела напугать меня женскими воплями а я только становился счастливее - горький плач недостижимой красоты и великой потери - и тут до меня дошло: это же очевидно что он проживал свою жизнь. Именно. Слайд за слайдом, фотография за фотографией. Он набирался воспоминаниями словно строил стену от пожара и его маленькие коробки слайдов были его кирпичами.


Стоя на лестнице мягким утром, слушая последний всос топливного бурления в топливный бак крыла и вымеряя время по солнцу. Что-то из этого заставило меня вспомнить о Дяде Пите и его альбомах как наклонялся над столом в полусумраке дома который пах смолой и древесным дымом и кофе. Как наклонялся бы человек против непрекращающегося ветра. Приводя вещи в порядок который уже был не нужен за исключением последнего оплота перед разрушением. Против мрака всеобщей потери.


Ну. Я не собирался считать часы. У меня был самолет полный топлива и хорошая погода и я собирался взлететь и податься на запад и посмотреть как далеко я смог бы добраться. Я закручивал крышку бака когда я услышал шарканье ног и увидел Бангли идущего ко мне. У него была корзина в руке.


Я усмехнулся. Как из старой железнодорожной песни. Пит пел ее. Мать у Джонни принесла ему корзину/ Она сказала дорогой мой сын/ Осторожней будь в своей дороге/ Жизнь теряют те кто ищут лучших времен...


Это не пирог, сказал он.


Я усмехнулся. Вставил панель над топливной крышкой и спустился вниз.


Он дал мне корзину, повернулся к лестнице и выщелкнул застежки удерживающие выдвижные ступени и от этого лестница сложилась и он понес ее к насосу. Внутри корзины лежали шесть гранат.


Не знаю почему раньше о них не подумал, сказал он. Работал над гранатометом и вот вспомнил.


Они лежали внутри как яйца в гнезде. Яйцо Смерти. Нечто такое я прочел в какой-то сказке только не вспомню в какой.


Сколько магов у тебя для винтовки?


Четыре. Больших.


Он кивнул.


Взял ручной насос?


Он имел в виду насос с длинным носиком я бы мог использовать с любым бензохранилищем подземным каким-угодно. Кроме дополнительного топлива тридцать футов шланга были моим самым тяжелым грузом. Я кивнул.


Что делать будешь когда бензин закончится?


Сяду.


Он кивнул. Он взглянул на Зверушку, на горы. Руки в карманах. Он смотрел на запад в легком бризе, и он сказал


Ты был хорошим партнером Хиг. Иногда немного наивным.


О-о *****. Моя грудь сжалась и показалось что я... Ну.


Как настоящая семья сказал он


Я стоял там вросший в бетонку.


Я нелегкий человек. Только те кто смогли быть со мной были моя жена и сын. И ты. Большой Хиг.


Мне кажется у меня открылся рот. Я заморгал глядя на него.


Долгая история, сказал он. Он улыбнулся полуулыбкой.


Глазами крути по сторонам Хиг. За ситуацией следи. Не будь наивным думая о прошлом и какой-нибудь ***** подкрадется к тебе. Слетай и возвращайся.


Я не мог оторвать свой взгляд от него.


Я послежу за сорняками.


Он пошел. Я смотрел ему вслед. Вот *****.


Вот *****.


Я закрутил назад тяжелый шланг и поднялся в Зверушку, закрыл на защелку дверь. Включил зажигание, топливные баки и нажал стартер.



*

Лишь несколько звуков в мире так же взволнуют меня как взрывной завод двигателя вернувшегося к жизни. Первые провороты пропеллера. Рев превращающийся в ровный гул когда исчезает пропеллер от скорости поворотов.


Давай поскорее исчезнем.


Прокатился по рулевой между рядами разбитых и сломанных самолетов, повернул прямиком на полосу и взлетел с середины взлетки. Увидел как Бангли открывал дверь дома где у него была мастерская, он не посмотрел в мою сторону.



*

Зверушка голодная. Летит по воздуху как нервная лошадь. Я оглядываюсь: пустое правое сиденье, лишь корзина Бангли с яйцами и плед с охотниками целящимися во взлетавших фазанов, снова и снова. Смятый от двери. Даже наполовину глухой и еле двигающийся Джаспер был лучшим вторым пилотом для меня чем большинство людей. Чем все люди. Так все сошло к одному: жизнь дистиллированная рисунком в потертом покрывале. Выстрел никогда не долетит, птица никогда не упадет да и охотник никогда не промахнется. Или потеряет что-нибудь. Кого-нибудь. Его пес никогда не умрет.


Самая большая дыра от этого кобеля.


... думая о прошлом и какой-нибудь ***** подкрадется к тебе...


Я лечу. Прямиком к Водоразделу. Скала чернеет внизу, треугольные плиты Флатайрона вылезают из массива гор как белые надгробья. Красивейший поселок на Земле мог бы быть но там не выжить. Ставим пометку. Лыжная зона Эль Дора исчеркана старыми трассами и спусками, линии подъемников прямо под нами, можно увидеть пустые сиденья качаются от ветра. Несколько воздушных кочек, Зверушка очень помогает мне. Проплываем над снежным седлом между гор. Довольно близко чтобы увидеть следы от одного большого животного поднимающегося к хребту. Невозможно да только. Слишком высоко. Все мы тут слишком высоко.


Зимний Парк и Долина Фрейзер появляются на другой стороне и мы летим туда. Следы от лыж нежная зелень на ржавчине мертвого леса. Когда-то мы ходили здесь на лыжах. В последний раз Мелисса и я разошлись в гонке и я бежал рядом с одним большим мужчиной который сказал что был здесь на зимних каникулах с группой из церковных прихожан с Небраски. Автономные.


Мы просто следуем Библии словом в слово сказал он. Словом в слово никогда не совершишь ошибки. Покачал головой широкая улыбка. Трудно было не верить ему.


Я подумал о камнях в реке, камни двигаются. Один камень к другому, не думая ни о чем. Словом в слово. Просто следуй им, человек. Хлебные крошки от Бога. Сидя в сиденье подьемника рядом с ним, наши лыжи болтаются в воздухе на высоте шестидесяти футов, я подумал Может есть другое значение для послушания. Может не послушные унаследуют, может все проще. Не унаследуют Землю, они уже владеют ею.


Я сказал ему я всегда застреваю на потомках Пятой главы Бытия. Я сказал я прочитал при этом Книгу Плача и очень похоже на сцену из Безумного Макса. Женщины едят своих детей, все умирают.


Он не засмеялся.


Он сказал, Я стараюсь оставаться на Правой Стороне Библии. Левая была написана евреями. Следует всегда обращать на это внимание, я полагаю, и на Вашем месте я бы начал с Иоанна.


Мы все должны обращать внимание на Левую Сторону так я сейчас думаю. На Неправильную Сторону, на Сторону Где Случается Всякая Всякая Херня.


Спускайся пониже и следуй над Фрейзером дальше Табернаша. Большинство долины выгорело за исключением пожарной части и ликерного магазина дисконтных цен который стоит особняком на краю поля полного толсторогих баранов. Они вскакивают, бросаются в стороны и бегут в панике к почерневшему лесу когда я пролетаю и я вижу четырех волков стоящих вдали от травы и они отворачиваются от меня как пастушьи собаки. Лети.


Я знаю всю эту местность. Док Аммонс, я могу видеть его амбар все еще стоящий посреди сотни акров открытого поля на этой стороне Гранби. Доме нет да только. Его сын Свифт был моим самым лучшим другом в колледже и они были моей второй семьей. Трое нас мы часто рыбачили Долине Фрейзер. Можно увидеть бревенчатые загоны, круг где Бекки тренировала своих лошадей и возила школьников. Смог бы наверное найти мои старые книги в бревенчатом сарае где я обычно спал. Сегодня я не хочу воспоминаний. Я пролетаю.


Прямиком сквозь Кровавый Каньон концы крыльев упираются в его каменные стены. Кажется так. Рыбачил здесь, тоже, река слетает здесь быстро, пороги очень шумные, отскакивают эхом от обрывов - ты был очень осторожным когда шел по железнодорожным рельсам и постоянно оборачивался. Некоторые рыбаки так и не услыхали и не увидали никакого проходящего поезда. Воздух над водой холодный и тяжелый от тумана, Зверушке нравится.


А мне? Мне когда-то нравилось так летать. Качаться на крыльях в каньоне в пятидесяти футах от воды.


А сейчас я ничего не чувствую. Я чувствую лишь то что чувствовали бы мои ноги после десяти минут стояния в потоке снежного таяния. Онемевший и просто рад. Просто рад быть онемевшим.


Разница возможно между живым и мертвым: живое часто хочет онеметь а мертвое нет, если оно ничего не хочет вообще.


Солнечный свет. С другого конца. Река утихает черной водой, камни укатываются назад к холмам, леса перестают чернеть. Я могу видеть утку плещущуюся в воде. Цапли в тростнике, угловатые, расправляют широкие крылья от звука самолета. Запах дыма.


Что ты хочешь? Хиг. Что?


Я хочу быть цветом дыма.


Затем что?


Затем. Потом.


Сильно тяну на себя штурвал и круто поднимаюсь у моста Стэйт Бридж. Сухие овечьи холмы, стайки антилоп и оленей разбросаны. На равнине вдоль реки Игл я могу видеть когда-то дорогущий аэропорт Игл. Нажимаю на кнопку микрофона и вызываю диспетчерскую. Прошу разрешения на пролет над аэропортом. Надежда и привычка. Тройное Три Альфа три на восток на девяти сотнях запрашивает пролет над аэропортом по маршруту...


По какому маршруту? Джанкшен может. С забегом на юг к Анкомпагре Плато, к месту где когда-то я охотился. Просто так.


по маршруту...


Я хочу сказать По маршруту к Чему-то Совсем ***** Другому. Я пролетаю.




II

Внезапно зашаталась и нырнула носом. Снова. Бросило налево, левое крыло тянет вниз. Держи крепче штурвал, выправляй и следи за альтиметром. Очень мне это нравится. Штурвал в руках на нейтралке, самолет выровнен и стрелка альтиметра кружится по часовой вверх. Поток вверх. Деревья уменьшаются, давление сиденьем снизу будто поднимает ладонью. Тепловой поток позднего утра, все еще темные деревья впитывают солнце и выбрасывают вверх перо теплого воздуха. Непрошенный подъем быстрый, носом вверх, слегка тревожный.


Поднимаюсь выше на полторы тысячи футов совсем без труда. Пролетаю высоко над слиянием рек у Карбондейла, не обгорел от пожаров, охвачен реками и зелеными кусками ранчо. Я моргаю. Похоже на стадо внизу. Стадо тех давних. Черных и рыжих. Должно быть... больше никаких других цветов. Черт побери. Стадо одичало, держится поближе к домам, чудесным образом не пропало от волков. Я бы спустился разглядеть но не хочу терять высоту и тратить потом опять бензин на подъем через горы.


Ранчо. Стадо. Течет весенняя река. Дом на ранчо в тени распустившихся тополей и округлившихся ив. Потрескавшаяся в промоинах дорога. Прищурюсь и я смогу представить кого-то во дворе. Кого-то наклонившегося прицепить сеялку к трактору. Кто-то думает Чертова спина, все болит. Почувствую кофе из открытой кухонной двери. Кто-то еще развешивает стирку на солнечных местах. И все вместе с причитаниями и никакого представления как повезло. Прищуриться и переделать мир. В нормальный. Да только.


Более нормальный когда нет.


Хребет Хантсмана. Можно увидеть длинные каменные сходы по которым мы когда-то скатывались на лыжах, называли Бесконечными. Казались тогда. А теперь само совершенство: весеннего снега совсем немного. Опасность схода лавин равна нулю.


Половина осинового леса все еще в листьях, все еще живой. На левой стороне неровная стена Раггедз. Я согласно киваю, перелетаю.


А сейчас опасности нет. Осиновый лес будет тянуться несколько миль. Я постукиваю по топливному датчику.


Двадцать девять и три галлонов. Недостаточно чтобы вернуться домой. Вот такая вот простота.


И таким вот простым образом мы перелетаем через край.



*

Я думал: Смерть это быть так? Таким одиноким? Столько любви внутри и просто выпустить ее?



*

Мы почти добрались. Паония. Некоторые неправильно называют Пеони. Мелисса устала учить, устала от директора и школьного Округа, очень хотелось попробовать чего-то другого. Выращивания органических продуктов может быть. Не так много строилось в этой части штата но я бы мог как-то удержаться на плаву ремонтами, кухонными кабинетами, старыми домами. В первый раз когда я увидел это место подумал похоже на игрушечную железную дорогу. Все еще похоже. Я отпустил Зверушку вниз.


Выключил мотор и соскользнул вниз вдоль склона Гранд Месы, верхушки мягкого осинового леса в нескольких футах под нашим брюхом. Все еще зеленые, бесцветные стволы все еще радостно видеть, мох под ними все еще толстым ковром без сомнения кормит оленей. Свистом поверх обрывов. И открывается долина: зеленое дно рекою упирается в высокие двойные горы с лихим седлом между ними. Сады, акуратные ряды кучек деревьев на каждой стороне реки. И виноградники. Высокие тополя указывают на речной поворот к западу. Там на западе, где река вытекает из долины в сухую пустошь, я вижу железнодорожные пути, плоскогорье мес и массивный подъем Плато, фиолетовое в утреннем мареве. И поселок, скорее деревушка, между рекой и холмом белокаменного Плато.


Часто покупал здесь продукты, патроны, собачью еду. Ожидал семь минут на переезде пока проклацает угольный состав. Специально засек время, ждал. Смотрю на сиденье Джаспера.


Тебе нравилось здесь, так ведь, дружище? Прогуляться вдоль реки по городскому парку и бросить палку в течение. Ты не очень был ловок с палкой. И в плавании. Нравилось все равно. Мы все должны быть такими, так ведь?


Снижайся по реке и целься на высокое высохшее плато. Кишки узлом.



*

Я не могу жить так. На самом деле просто не могу так. Чем я занимался? Девять лет прикидывания.



*

Дорога по которой мы ездили шла по зеленому мосту. Каньон назывался Домингез. Я в восьмистах футах над землей. Видишь мост. Видишь сады прижатые к стенам каньона, пыльная тропа. Следуй над ней.


Редкий лес, ели, можжевельники почти черные и все равно живые. Пустынные деревья растут не вверх растут вбок и вширь. Малорослые и упрямые. Похожи на Бангли. Они любой ценой просто отказываются умирать. Некоторые из них здесь еще со времен когда так называемый испанский проповедник прошел здесь с его богом.


Никогда не летал здесь. Мы все время бывали здесь в автомобиле. Дорога заросла. Обросшее шоссе отходит от малой реки чтобы взобраться по хребту. Спускается вправо в очередную водяную пойму где я когда-то охотился. Да только. Влево в сторону от пути ручья яркое пятно красного камня, верхняя стена каньона показала себя. Всегда поражался как такое маленькое течение может оставлять после себя такие изменения, столько территории таится в этих расщелинах. Я подаю назад чтобы лучше увидеть.


В приближении, показывается рыжее лицо высокой стены, темно-красное и мокрое в полосах черного цвета и охры. Срезан выступами. Бледная линия ограничивает место где отошел огромный блок. Утес похоже двести футов в вышину.


Это компактный каньон. Черт меня подери. Взорвавшаяся зеленью верхушки тополей, немного распустившихся деревьев. И. Я облетаю тесным кругом. Как я никогда не замечал этого места раньше? Потому что я всегда следовал дорогой, если ее можно так назвать сейчас.


Расколотый небольшой каньон расширяется в эту шумную зеленую дыру. Ручей пролетает мимо. Луг на левой стороне. И. Я удивлен и полон любопытства спускаюсь планером и я почти касаюсь высокой стены своей спиралью.


Каменное жилье у скалы. Дым выходит отттуда. Каменный мостик через ручей к полю. Домашняя скотина разошлась по мокрой траве. Полдюжины.


Стадо.


И.


Огород больше нашего. Поливается из траншеи выкопанной у поворота ручья. И.


Согбенная фигура в огороде.


И.


Это женщина.


Длинные темные волосы собраны пучком за спиной. Выпрямляется. Рука ко лбу, тень чтобы увидеть самолет.


Женщина в шортах, мужская рубашка связана на талии. Босоногая? Босоногая. Высокая и долговязая. Встает прямо, высокая, закрывает свое лицо и смотрит на меня. Рот широко открыт. Кричит? Да.


Еще одна фигура из дома если это дом, мужчина с ружьем. Старик. Старик с ружьем поднимает его вверх и целится. Боже мой.


Я не слышу попадания да только. Дзинь дроби, треск алюминиевой обшивки и свист воздуха. Боже мой. Затем шлеп, ожог и боль, мое лицо обожжено с левой стороны. Обе руки хватаются за штурвал. Вытягиваю крутым подъемом и ухожу на правом крыле почти зацепив верхушки низких можжевельников на краю расщелины и я ухожу дальше и теряю их из виду. Кусочки разбитого стекла забегают мне за воротник. Эй. Эй. Окна нет. Левого окна, что осталось мозаика треснувшего стекла прицепившаяся к раме.


Кровь течет по рубашке. Воздух.



*

В это мгновение я понял зачем я прилетел.



*

Не то о чем подумали вы: вы думаете Женщина но это не так. Было очень радостно снова почувствовать себя живым.


В тот самый момент когда понимаешь ничего важного не повреждено в тебе, не в Зверушке, что ты поднимаешься, выравниваешься, что двигатель урчит, все под контролем. Что твои дрожащие пальцы приближаются к стороне окровавленного лица и касаются его, и касаются осторожно, чувствуют четыре стеклянные занозы и все. Немного стекол. *****. И крыша кабины усыпана дырками, лишь обшивка, ничего не прошло внутрь сквозь метал. Вот так близко. Тот ***** едва не убил меня. Если бы я не выкатился из этого каньона вся дробь была бы в моей голове. Черт. И в этот момент я начал смеяться.


Моим первым инстинктивным желанием было спуститься туда с винтовкой и сделать из того старикана месиво с близкой дистанции. Так захотелось. Какое-то чувство, не эта угрюмость. Хиг, этот ***** сделал для тебя доброе дело. Разбудил твою жалкую задницу. Просто сделал то что бы и ты сделал защищая свой очаг и дом и женщину.


Женщина.


Его женщина? Этого старого барсука. Кто бы знал все договоренности между людьми в этом мире. Первым инстинктивным желанием было спуститься и убить ***** и забрать его женщину. И. Почему бы и нет?


Ну, в любом случае Хиг, хороший ли ты человек или плохой, или даже очень хороший в этом ***** мире, ты сначала посадишь Зверушку. Посадишь ее в стране сходящих вниз камней с одной дорогой которая уже не дорога.


Я облетел вокруг, отлетел от каньона и нацелился книзу на луг с дорогой идущей прямиком на юг покрытую выбоинами.


Двойная Ж-О-Н-Ш-И-Н-А. Впервые вид живой, высокой, без кровяной болезни похоже, и не замершая на плакате Бангли или распростертая на земле за тобой, слишком молодая, с кухонным ножом в руке - один взгляд на нее и готов все позабыть. Даже место для приземления.


***** Хиг, соберись-ка.


Я поднялся. Низко покружился. Глубокие выбоины на дороге. Мог бы всмятку. Замечательно, Хиг. Был бы очень длинный путь назад в никуда.


Да не только. Просто. Чуть не запрыгал от желания с тысячи футов. Я понял, смеясь, что могло быть больше людей, или она ведьма. Это было нечто новое отношение к человеку любого пола: что я больше не должен был убивать их. Или позволить Бангли убить их. Это же был их дом, не мой. Я был пришельцем.


Поразительно как не убив кого-то освобождаешься. Несмотря на факт что Дедуля хотел убить меня. Ну. Все в прошлом. Я бы мог дойти дотуда и убить его или нет, от последнего становилось легче. Или их. Мог быть целый взвод в доме или где-то спрятан в ожидании меня. Я низко покружился дважды и отметил осторожно все выбоины на дороге, где начинались промоины, где заканчивались, замерил их кустами и ямами. Могли бы они услышать меня за милю в каньоне? Возможно. Возможно прямо сейчас они выставляют в линию крупнокалиберные патроны перед собой на камне, возможно она растряхивает свои волосы, расстегивает рубашку и ждет приманкой меня поближе как Сирена.


Хиг!


Сконцентрируйся Хиг, дыши. Скажи, понял, прием.


Понял, прием.


Сконцентрируйся на мелких вещах. Не теряй головы.


Понял, *****, прием.


Я бы мог не садиться на рассохшейся дороге и сесть на лугу но у меня не было специальных шин и камень в кустах мог бы порвать колесо. Лучше видимая опасность и т.п. Сделал так чтобы я смог увидеть заранее выбоины потому что я решил поставить одно колесо на центр дороги а другое шлепало бы по краю кустов. Затем я решил не быть таким уж жадным. Приземление должно было бы быть очень точным плюс минус несколько дюймов. Лучше надо следить как дул ветер.


Я немного поднялся, еще на триста футов, и осушил сторону моего лица углом пледа Джаспера. Затем достал деревянный ящик из пространства между сиденьями и вытянул чеку дымовой шашки зубами и выбросил ее в окошко. Густой оранжевый дым закипел из нее.


Сел в двадцати футах у дороги и встал на восток-северо-восток.


Черт, была хорошая идея. Сильный боковой ветер запросто помешал бы моим планам. О чем я еще мог позабыть?


Причина по которой Бангли был все еще живым он никогда ни о чем не забывал. Может он помнил слишком много, много ненужного, ему было все равно. Что бы еще он сделал? До меня внезапно дошло может причиной что я живой это было то что Бангли никогда ни о чем не забывал. Бангли. Муж и отец. Фермер. Черт.


О, я знаю. Хиг, ты забыл что приземление на испещеренной выбоинами дороге на почти что камнях которых ты почти не можешь видеть сквозь кусты - ты забыл что от этого можешь погибнуть ты. Или погибнет Зверушка что в общем-то одно и то же.


Окей, дыши. Я развернулся напоследок и наполовину поднял элероны и нагнул нос, вывернул хвостовой, и полетел боком на поле.



*

Приземление по кустам довольно отрезвляюще. Если еще не проснулся. На малых оборотах, двигатель на пустых, и Зверушку бросило как раз перед касанием, левым крылом вниз против ветра и левая сторона шлепнулась по кустам глухим стуком. Я боролся с порывами. Чтобы удержать нос над левым краем канавы а не в ней. Потом правую сторону, заднее правое колесо стукнулось о кучу земли между старыми следами от колес колеи и нас дернуло влево. Я боролся чтобы то колесо держалось подальше от колеи. Должно быть, потому что я не почувствовал чтобы что-то сломалось, просто слышал громкие трески и стуки и визги пока густые кусты бились по самолету и держал ее нос поверху как только мог а когда он все же опустился перед нами был милосердный просвет мелких камней и сжеваной травы, благодаря горным баранам, или еще кому-нибудь, и Зверушка подскочила и затряслась и вздрогнув остановилась как раз перед карликовыми елями.


Уффф. Дыши. Первая мысль: я же красил. Прекрасная Зверушка была исчеркана кустами. Вторая была: Это было ооочень неосторожно. Это было ***** глупо. Все это было глупым. Если бы я не бросил дымовую шашку я бы побился. Я посмотрел на цифровой топливный указатель прежде чем выключил. Чуть больше двенадцати галлонов осталось. Меньше чем на час. И меньше чем на час в двух бидонах. Совсем недостаточно чтобы вернуться. Глупо. Да только. Я смогу добраться до Джанкшен если смог бы взлететь так же удачно как приземлился.



*

Прежде чем я забил три штыря и привязал ее к ним лицом на взлет, прежде чем я положил два Яйца Смерти Бангли в карманы моей куртки, и повесил винтовку на плечо и покинул Зверушку, я сделал самую первую неглупую вещь за все утро. Я вытащил бидоны и вскарабкался по стойке на крылья и залил в каждое, последнее топливо в каждый бак. Залил сейчас. Лучше заправиться раньше чем упакуешься. И я взял ключ. Положил его в правый карман джинсов и сказал


Хиг. Ключ в правом кармане джинсов.


Никогда не знаешь как будешь спешить на обратной дороге.




III

Ну она не была голой ожидая меня у ручья, даже не приоделась сидя на траве распевая песни перед домом, ее не было видно. Значит не надо привязываться от соблазна ни к каким мачтам. Дым что вытекал из трубы и вздымался по каньону исчез.


Место выглядело внезапно мертвым. Ведро отпинутое на дворе, грязный половник рядом с ним. Стадо, несколько овец, было там мордами в луг все по направлению вниз по течению. Худющие, острые кости, почти что заморенные голодом. Одна большая птица в небе высоко парила вдоль каменного лица. Сокол. Обрыв с белой лентой помета скорее всего был гнездом. Круг наружу, круг назад. Бедные утки забредшие сюда в эту дыру. Нет куриц. Обнаружил я. Из-за птицы? Нет, у старого босяка было ружье. Потому что нужен петух, или два, чтобы обслуживать стаю - возможно слишком громкий по утрам если хочешь оставаться незаметным, как прокукарекать на всю страну что ты здесь. Умно.

Я повернул прицел вверх по каньону где ручей выливался по стене двадцатифутовым водопадом. Над домом возвышался обрыв. И с двух сторон уходили ввысь стены. Неплохое местечко. Длинный ствол сухой сосны наклонно лежал возле водопада, ветви торчали подобием лестницы. Окей. Если они убежали в спешке туда они не взяли с собой и не спрятали лестницу, может потому что она была слишком тяжелой или у них не было времени.


Я лежал у самого края обрыва, две каменные стены по бокам уходили вниз. Вот мой спуск может сто футов глубины может поменьше. Я был на самом краю и должен был завести кобуру с Глоком на спину чтобы не поцарапать его.


Думай как Бангли. Вот что тебе надо делать. Голос Бангли, я почти что слышу его:


Черт побери, Хиг. Старик и долговязка дали тебе на орехи. У тебя же пока сильнее оружие у твоего правого бедра чем у него в десять раз.


Да но если их больше чем десять? Или у него еще есть что-то кроме дробовика?

Видишь какие-нибудь знаки что их больше? Стулья во дворе, одежда висит, постели, старая обувь?


Мм.


Боже мой начинаешь так думать, Хиг, ну ты даешь. Проверяешь окружение. Хиг старый пес но он же учится понемногу всякой херне. И ты должен посмотреть на всю информацию она же прямо перед тобой. Я не говорю что здесь нет еще трех мужиков с оружим спрятанные в деревьях. Хорошо бы запланировать и это тоже. Но ты должен действовать по тому плану в который веришь. Плюс к тому же у тебя есть винтовка, у тебя есть гранаты. У тебя гранаты есть, да?


Да, две.


Хиг?


Да?


Что ты делаешь здесь?


Молчание.


В смысле чего ты хочешь? Чего ты ***** хочешь?


Молчание.


Ты не сможешь придумать план если у тебя нет никакой задачи-миссии. У тебя не может быть никакой миссии если ты не знаешь чего ты ***** хочешь. Правило номер один. Ясная миссия, стратегия ухода после.


Мне казалось что первым правилом было Никогда Не Вступай В Переговоры. Начнешь переговоры, Хиг и ты будешь торговаться своей жизнью...


Это первый принцип. Да в любом случае какая ***** разница? У тебя есть самая большая проблема в начале. И она: Чего ты *****, Хиг, надеешься добиться?


Каньон потемнел и я вздрогнул. Набухшее облако тащило свою тень по каньону. Унося последний холод долгой зимы. Тень пахла сосной. Она прошла и солнце на моих рукавах разгладило гусиную кожу. Лежать на камнях здесь было довольно приятно. Я мог слышать жужжание слепня но он не беспокоил меня. Тут же ко мне пришло я могу сейчас положить голову на поджаренные рукава и заснуть без всяких проблем. Мой нос был в дюймах от земли. Я смотрел на муравья карабкающегося по стеблю маленькой фиолетовой астры. Пахло очень даже замечательно. Каменистой землей и новой травой, побегами мискита.


Хиг!


А, да. Что?


Концентрация, черт побери. Перестань дрочить. Каждую минуту ты лежишь там не зная что ты ***** хочешь, ты уязвим. И самолет. Кто бы там ни был они могут вылезть наверх чтобы разведать кто ты такой. Планируй прямо сейчас как нейтрализовать угрозу и эта угроза Хиг. Вот чем мы должны заняться и очень быстро. Вмес’того чтобы лежать уязвимым, открытым, как ты сейчас там лежишь.


Мм.


*****. Не подумал об этом. Огорчился, чуть не засвистел. Что с тобой? Ты совсем того? Совсем потерял свое?


Было ли у тебя это свое?


Хиг!


Мм что?


Знаешь почему ты сонный? Почему внезапно ты можешь просто вытянуться и подремать до заката?


Почему?


Потому что ты не знаешь что ***** делать! И ты бы знал что делать если бы у тебя была цель. Я же видел тебя раньше, Хиг. Когда у тебя есть цель как сбежать от девяти ***** мародеров и дать им жару тут ты просто замечательный. Хиг летел на колесах. Но у тебя же нет никакой идеи что делать тут. Ты как потерявшийся щенок. Один взгляд на высокую девушку у которой может нет болезни и ты превратился в болвана.


Это не так.


Почему ты тогда рисковал самолетом? Я видел твой хитрожопый маневр. Очень ***** непростой. Рискнуть всем чтобы посмотреть поближе на эту *****. А если она ненавидит мужиков? Ты такое можешь представить?


Очень плохо когда рискуешь всем ради Нечто Известного вот что ты хочешь сказать.


Затем я подумал: Мы скорее рискнем всем ради чего-то неизвестного. Ради какого-то извращения.


Говорил я тебе, Хиг: Начнешь философствовать вместо тактики и тебя нет. Зажарили. В тостере.


В тостере.


Звучит вкусно. Два кусочка слегка коричневого хлеба с маслом и джемом. Не ел масла девять лет не пил молока. Те коровы ставлю на все дают сладкое теплое молоко каждый день. Одна или две. Я перевел телескопический прицел на луг на набухшие подбрюшия и я увидел их. Просто повезло дураку. У него похоже было два ружья, что в общем-то понятно охотничье ружье и дробовик, потому что увидел блеск его прицела. В одно мгновение. Вполне достаточно чтобы увидеть его сквозь тростник рогозы, на краю ручья, на луговой части, подальше от дома. Огромный валун песчаника размером с автомобиль скатился туда и он был за ним. Я бы тоже был бы там на его месте. Та же базовая стратегия как и у нас в аэропорте: дом будет приманкой. Он сидел там где он, или они, могли бы просматривать открытое пространство между ручьем и небольшим каменным домом. Все на расстоянии выстрела дробовика. Мог бы разделаться со всеми возможными угрозами двумя выстрелами из двустволки. И у него, у них, была винтовка для выстрелов подальше, или после всего. Они. Как только я приметил его я смог увидеть ствол его винтовки, темнее, прямее чем тростник, и я смог разглядеть ее поворотом темных волос. У нее было еще одно ружье. Дробовик. А он не смотрел на двор он целился как раз в меня. *****.


Выстрел расколол камень на куски и осколки осыпались на правую половину моего лица. Я дернулся назад. Вторая пролетела по воздуху над моей головой. *****.


Проморгался. Каменная пыль в глазах. Теперь заболела правая сторона лица. Ладонь к голове. В этот раз нет крови. ***** Дедуля. Уже дважды. Старая сволочь настучал мне по обеим сторонам головы. Если бы я не был черт побери осторожным следующий выстрел попал бы мне в самый центр.


Я услышал как смеялся Бангли. Словно он был в нескольких футах от меня. Смеялся из некоего эфира, как почти добренькое привидение.


Зачесалось сильно, да Хиг? Затруднительное положеньеце. А ты только хотел подружиться и глядишь тебе придется застрелить кого-то. Смеялся громче и громче.



*

Был смысл в его словах, старый таракан Бангли, мой герой-тактик. Та сволочь внизу был отменным стрелком. Похоже на профессионального, как и Бангли. Он почти грохнул меня дробовиком, будто Зверушка и я были одной голубокрылой уточкой. Довольно отменный.


Почему меня все клонило ко сну? Каким-то образом от моего позыва я становился довольным. В смысле, не от того что захотелось. Я бы мог просто уйти. Да только. Я представил себе образ белой тряпки привязанной к концу палки над краем этого обрыва. Размахивая как по голливудским канонам. Никто никогда не пытался делать так с нами в аэропорту потому что А) всегда происходило ночью, и Б) мы, в основном Бангли, убивали их прежде чем они что-нибудь осознавали. Если кто-то попробовал бы так сделать там, и что дальше? Никогда не вступай в переговоры. Бангли использовал бы все тактические уловки, позвал бы их, Окей выходите безоружные и затем он отстрелялся бы им по головам. Старый добрый таракан Бангли.


Угу, такое требовало глубокой веры и доверия и даже тогда это было бы как бросить монетку, и плюс ко всему у меня не было ничего белого.


Я отполз назад, встал, потянулся. Просвежел словно немного подремал. Затем я почапал к Зверушке. У меня была чистая бумага в кармане позади сиденья и несколько пастельных мелков. Также несколько размером с кулак камней и резинки кольцом. На случай если мне нужно было сбросить записку семьям. Но пару раз я сбрасывал записки на бродяг устроившихся на дороге слишком близко к аэропорту которые очевидно никак не могли понять залихватскую СеверЮгВостокЗапад песню: Поверни назад на север или умрешь и т.д. Не динамитную шашку. Эти записки, обернутые вокруг камней и сброшенные со Зверушки, были очень короткие и графичные и они всегда очень хорошо срабатывали. Сила письма. Я был очень доволен собой когда придумал короткие четыре линии слов от которых банды пиратов быстро собирали свои вещи и улепетывали по дороге. Я взял полдюжины листов и черный карандаш и собрал все пледом Джаспера и потрусил назад.


Я улыбнулся гримасой. Я чувствовал как она растягивала мои поумневшие щеки. Я лег у края каньона и написал на листе вертикально большую как только смог: Я


Удовольствие сочинительства. Вспомнил как Дилан Томас иногда писал одно слово новой поэмы затем шел в паб и напивался до усрачки празднуя. Прорыв молчания.


Ну. Посмотрим что будет прежде чем я испорчу еще листы.


Замерев, скрутившись у края обрыва который прямо для меня был крутым и обрывался вертикалью, если даже не отрицательным углом, песчаника. Держа свою драгоценную пораненную голову в укрытии, я вытащил и покачал краем пледа, развернув его как флаг. Чтобы были видны охотник и взлетающий фазан и пес прямо с самого дна и чтобы мои пальцы никоим образом не высунулись за край обрыва.


Так весело не было уже много лет за исключением может рыбалки и мне кажется потому что это было похоже на рыбалку, за исключением того что там были люди на другом конце линии. Поймай и отпусти.


Только расправил плед еще один выстрел. Обдало воздухом руки, голову.


Ты знаешь как пролетают пули свистом из ковбойских и военных историй и знаешь ли что? Так и есть. Они пффффт словно кто-то открывает банку содовой. Сода Смерти. Как вакуум преследует себя со скоростью ныряющей утки. За ним почти в то же время негромкий мычащий звук, музыкальный восклицательный знак.


Окей стреляй по моему пледу если хочешь. У меня есть иголка и нитка.


Затем тишина. Так так. Вот значит как.


Часто рыбача я мог почувствовать прямо тут же дух рыбы на другом конце линии лески. Такая связь. Ты узнаёшь это прямо тут же: яростная ли, напуганная ли, опытная, молодая и глупая, обманчивая, паникуюшая, сдавшаяся, уверенная, хитрожопая. Все это быстрым натягом линии. Мне часто виделось молчание между людьми таким же.


Я взмахнул пледом и выстрел прогремел почти в то же самое мгновение и затем тишина. Тишина вопросов. Я усмехнулся. Я знал Дедуля целился из оптического прицела по пледу, изучая повтор его появления, раздумывая. Что за *****? Я знал что с такой дистанции в прицел он смог бы закончить нашу сцену. Я притащил по земле два тяжелых камня и поставил их на плед и оставил его болтаться.


Я дал им возможность подумать, может и обсудить. Затем я взял бумагу, воткнул ее на конец сломанной четырехфутовой ветки и выставил ее над краем: Я. БАНГ! Свист. Полный промах. Ха! Не целится по бумаге а по моей голове, где бы я был если бы встал чуть поближе.


Тишина. Я повесил бумагу веткой вертикально чтобы он мог прочитать. Он смог бы. Они же были так ***** близко. Если бы я захотел показаться злее я бы мог сбросить валун через край. Или плюнуть.


Я затащил назад ветку. Если я и довольно посмеивался то это было со мной впервые за последние может девять лет. Посмеивался - именно такое слово. Это слово не для Конца Времени. Я вытянул еще один лист из стопки моими зубами и написал на втором листе вертикально, ВАМ.


Почему я просто не крикнул им туда? Ну, разговор мог бы стать напряженным очень быстро. Что я обнаружил. В первый раз я встретил Мелиссу в кофейне и я был слишком застенчивый чтобы заговорить с ней и тогда я передал ей записку. Сработало. Одна неправильная интонация в голосе и всё. Неа, так лучше. Плюс ручей тек, плюс ветер, плюс ни за что на свете я не собирался высунуть мой рот за этот край.


Вытащил ВАМ на ветке повисеть. Теперь не было выстрелов. Тишина. Сукин-сын мог прочитать. Я ВАМ. Довольно экзистенциально. Блин, я же могу остановиться на время, просто дать им обмозговать. Взял пастельный мелок, написал НЕ. Затащил ветку, повесил на нее. Поболталась на ветру.


Философская импликация перехода от предпоследнего утверждения к последнему была неимоверно глубокой по смыслу. Гамлету там было нечего делать. Диалектика в развитии. Во как.


Затем я заострил мелок о камень повернул страницу боком и написал как только мог побольше чтобы все влезло: ФАЗАН.


Подержал на весу. Поставил на палку еще один камень и повернулся лежа лицом к солнцу, руки скрещены под моей бедной головушкой, и пусть тепло покроет меня и солнце обогреет мои раны.


Они никуда не денутся, да и я тоже.



*

Если бы это был ковбойский вестерн я бы повесил мою шляпу на ветку. У меня была кепка. Пропотевшая с потрепанными краями бейсболка на которой было написано Гольф Клуб Черри Хиллз. Мне досталась она от одного гостя и мне понравилась может потому что на ней было такое замечательное послание утешения: Конец Всего означал Конец возможно навеки вечные, возможно во всей вселенной, для Гольфа.


Я ничего не имел против гольфа.


В любом случае там в Шотландии наверняка были шотландцы которые каким-то образом выжили и теперь гоняли по всей пустоши играя в свою игру - никакой ирригации лишь туман да дождь, никаких газонокосилок лишь стада диких овец. Постукивая своими ударами в туман. Замечательная мысль.


Может Дедуля ненавидел гольф. Вряд ли он смог бы прочесть слова такой величины но если у него был десятикратный увеличивающий прицел, ну, тогда он смог бы. Я все равно оставил надпись на ветке, для смеху, вытащил за край. Ничего. Старая телега не поддалась. Он будет ждать пока он не увидит глаз, ухо. Хммм. А сейчас что? я бы мог встать, подойти к краю и крикнуть. Эй! Я пришел с миром! С дружбой! И. Если они подписались под Первым Принципом Брюса Бангли я буду мертвецом. Любопытно, впервые за долгое время я не был готов умереть. Не в эту самую минуту. У меня были другие чем просто выжить интересы. По некоторым причинам.


Окей. У меня появилась идея.


Я сходил опять к Зверушке взял еще бумаги. Навалом времени: никто из нас похоже никуда не торопился. Если они только не рванули за деревянной лестницей чего они не сделают поскольку я положу их так просто как немецких офицеров в той хемингуэевской заварушке читать про которую мне очень нравилось. Это было абсолютно замечательно. Они пытались перебежать, а мы жарили по ним с сорока ярдов. Они вбегали, и офицеры появлялись поодиночке и тоже пытались. Это было абсолютно прекрасная преграда. Если конечно мне надо было так сделать здесь.


Я сел на корточки позади камня на солнце и написал еще слова. Вывесил их на ветке одно за другим и держал их какое-то время на весу. Глубокая тишина пока рыба на другом конце думала обо всем этом.


Я-МОГУ-ВАС-РАЗБИТЬ-НА-КУСОЧ-КИ-НО-НЕ-БУДУ-МИР


Хорошо что у меня было полпачки бумаги.


Затем я достал Яйцо Смерти из кармана вытащил чеку очень тугая и выбросил гранату через край.


Я послал ее подальше по течению в где как мне виделось начало луга - подальше от коров и протухшего сукиного сына и его девушки.


От взрыва я получил огромное удовольствие. Спасибо тебе Бангли. У меня была еще бумага и пока они проверяли себя живы ли нет ран я вытащил еще на палке:


ВОТ?-ПОТОМ-КТОТО-ПОСТРА-ДАЕТ


Долгая пауза.


БУМАГА-У-МЕНЯ-НЕ-ЗАКОН-ЧИТСЯ


Пауза.


ВСТАНЬ-ТЕ


Должен признаться я наслаждался ситуацией. Впервые за столько лет моя голова была ясной. И мои мысли совсем не были похожи на те потрепанные норвежские лошадки и не с трудом соображали что они тут делали. И совсем не были похожи на потерявшихся в лесу.


Чтобы убедиться я потихоньку вытащил за край бейсболку. Ничего. Может мы начинали понимать друг друга. Я подкрался к краю и посмотрел. Они оба стояли в тростнике держа ружья в стороны. Он был высоким, стройным, не таким уж старым, может чуть за шестьдесят, в потрепанной ковбойской шляпе. Она была выше его и должен сказать привлекательная. Тонкая но с волевыми чертами лица, высокие скулы, темные брови, длинные темные волосы собранные косой. Не знаю почему но она выглядела очень сообразительной даже с трехсот футов. Я достал винтовку и посмотрел в прицел на них. Если бы из человека вылетали искры из него они точно бы посыпались: рот сжат от злости а его глаза серые блистали во все стороны яростью. У его лица были черты человека который заслужил свое место начав почти с нуля. Ее глаза были широкими и что? Фиолетового цвета? Нечто между синим и черным. Ее щеки горели алым цветом и она выглядела напуганной но еще немного другой: слегка радостно-удивленной. Почему? Ей было около тридцати пяти лет.


Можно ли влюбиться через оптический прицел? Черт. Я отстранился головой и посмотрел глазами вниз. Хорошо сложена, широкие бедра, высокая. Может немного худощавая. Я снова приблизил глаз к ружью и наставил ствол и пропутешествовал прицелом понизу. Признаюсь честно. Ее ноги были в царапинах и с покраснениями и может немного слишком худые но они были длинными и с плавными линиями.


Дыши Хиг. Скажи понял, прием. Понял, прием.


Поднялся на одно колено, все еще целясь, оба глаза открыты. Я заорал.


Привет!


Он заморгал. Я взглянул в прицел на ее лицо и они оба стали похожи на немного сумасшедших или может все еще в плохом сне.


Привет!


Прицелом на ее лице. Она улыбалась. По-настоящему улыбалась. Совсем чуть-чуть, но в десятикратном я мог ее видеть.


Что будем делать? Кричу.


Тишина.


Дедуля! Спокойно! Если бы я захотел убить и изнасиловать и ограбить ты бы уже был мертвым!


Пауза пока до него дошло.


Я тебя прощаю! Кричу я.


В смысле за попытку убить меня больше чем два раза! Чуть не сбил мой самолет. Ничего личного. Я знаю. Сделал бы то же самое.


Мои крики уносятся ветром. Но я вижу что они слышат меня. В смысле реакция на слова. Я также вижу когда я поднял голову и посмотрел вниз в каньон что все коровы и овцы сгрудились в ужасе у высокого плетеного забора по краю луга.


Извините за то что напугал ваших коров!


Они стояли там, руки опущены. Я прошелся в прицеле по ним. Он жевал скулой стараясь понять какого черта происходит. А она. Я не был уверен. Я видел что-то происходило и я подумал что-то не очень приятное поднималось в ней. Такая моя фантазия. Я знал, я знал что я чего-то не допонимал, но также что моя голова была ясна как всю мою взрослую жизнь.


Окей можете держать свое оружие. Я спускаюсь.


Окей?


Окей?


Он кивнул. Наконец-то. Приставил ружье к телу и встал как хозяин своего мира. Я скажу вот что: внутри этого эксцентричного старикана было нечто честное и гордое. Он был ***** стрелком, это уже я знал. У меня появилось ощущение все что делал этот шипастый паршивец он делал с огромной уверенностью в себе. Такой вот взгляд со стороны.


Если решите убить меня потом вы очень пожалеете об этом! Я вам обещаю вы лишитесь самого лучшего времени вашего дня!


Она заулыбалась. О-о-о. Я улетел. Я подумал Может, может он ее отец. Какой глупец.


В чистилище куда же мне еще попасть. Я опустил винтовку, повернулся и быстро пошел к Зверушке.


На всякий случай я положил еще одну гранату в карман куртки чтобы было две и захватил немного сушеной оленины для мирного подношения, затем я повесил винтовку на плечо и поспешил по лугу. Я прошелся по краю каньона сквозь низкорослые ели пока не заметил спуск и я нашел тропу диких животных вниз к ручью.




IV

Мое сердце гремело как барабаны бонго но не от усилий. Дорога была непростая, да, путь к ручью крутой и усыпан валунами. Я клал кисть на их теплые плечи когда я прыгал и колбасил вокруг них, скользил по грязи следуя тропой оленей. Их помет лежал вокруг между длинных коричневых игл желтой сосны и солнце смешивало запахи которые были очень странным образом похожи на мускусный запах оленя чем ближе к соснам. И тогда во мне проснулся охотник. Но даже не от этого. Мое сердце стучало я чувствовал себя словно на пути к первому свиданию.


То, самое первое свидание Хига - я был таким нервным это было настоящей катастрофой. Мы пошли посмотреть Аватара в 3D. Я все сгибался и убегал в туалет. Каждый раз после этого я приносил еще больше попкорна или сладостей. Она должно быть подумала я был каким-то диабетиком или булимиком или еще кем-то. Я не поцеловал ее в конце и не попытался и она явно была покрасневшей и растерянной, а я так никогда не узнаю потому ли что она подумала что я какой-то ботан и никак не могла от меня отделаться - что произошло со мной через несколько месяцев - может она нервничала так же как и я и может я ей немного нравился да только не знала как попросить меня и почувствовала отвергнутой когда я так резко исчез. Мое первое понимание что кто-то может взволнованно ждать моего утверждения, что они могут бояться меня. Перед концом мира это было для меня удивительно глубоким откровением. Сейчас я сразу знал без объяснений: каждый боялся меня.


Что в общем-то странно таким образом направляться на свидание. Бедный Хиг, бедный Франкенштейн.


Не она. Она улыбалась. Она улыбалась.


Я очаровал их так ведь? Очаровал и свел их с Режима Убить. Прямиком тепленькими. Так ведь?


Я встал. Прищурился на ручей, осторожно шагнул в тень сосны. Может и нет.


Весело с пледом получилось. У старикана нет терпения. Он высоко ценил свое время свое внимание. Пока я лежал на спине под солнцем наслаждался, позволяя им обдумать все, он должен был скрючившись сидеть в мокром тростнике, кровь закипала, страх тоже - за жизнь, за свою подружку - думая, я убью этого сукиного сына. Думает он такой симпатяга, посмотрим каким симпатягой он будет когда я заставлю смотреть как будут поджариваться его яйца.


Где-то так.


Я пошел. Несмотря ни на что. И с волосами дыбом на моей шее.


Когда я дошел до течения я последовал легкой тропой вдоль берега. Высокая трава здесь, крохотные белые астры словно ромашки, ястребинки. Земляника, подорожник. Большие желтые сосны, запах холодного мокрого камня и ванилы. Белые мохнатые бабочки крутятся друг с дружкой над галькой. Любятся. Первое свидание: уже история. Мое сердце все еще бежит но не из-за этого. Я посмотрел на флиртующих бабочек, три потом две, влетая и вылетая из солнечного света, и мысль: Хиг, влюбляться скорее всего не на повестке дня не на сегодняшней. Скорее всего никогда.


Когда ты доберешься до самого низкого обрыва у верха, с водопадом, когда ты спустишься на ту древесную лестницу и повернешься спиной к Дедуле, он застрелит тебя вкусно кряхтя. Прямо там. Ты что думаешь это игра, подонок? Ты-не-фазан-Правильно:-ты-мертвец. Напиши это на своих листочках. Банг. Ты ну никак не оставишь нас в покое. Банг. Хватит трястись, дохни? Банг.


Бангли: Я-же-тебе-говорил-Хиг:-никогда-никогда - *****-ты-же-все-знаешь-черт-хорошо-что.-Покойся-С-Миром.


Мм. В какой переделке я был тут в такой же я все еще нахожусь. Это я увидел когда я двинулся вдоль течения. Еще одно: он, они, могли бы вскарабкаться по дереву-лестнице в верхнюю часть ручья за две минуты ровно и могли бы уже поджидать меня в ивах за каждым деревом и напасть когда им вздумается. Я замер на месте.


Не очень хотелось умирать. Не сейчас.


Я мог быть уже у них на виду. Опять гусиная кожа только в этот раз не от холода.


Просмотрел ручей. Клен у края воды, листья цвета лаймы. Несколько тополей ниже. Когда налетал ветер пульсом, их листья поворачивались обратной стороной, становясь ярче будто ладонь руки обращенная к свету. Стоп. Они могут сидеть на корточках позади тех толстых обтрепанных стволов.


Стоп, Хиг, Стоп. Еще раз крепко подумай о несовершенстве простого человеческого понимания. Вот пример дерево.


Когда ты рыбачил, зачем? Почувствовать, понять. Подумай о цене которую заплатила рыба. Рыбе не нужно было твое понимание и если бы форель могла убить тебя одним проглотом он бы сделала так. Дедуля это рыба. Он может тебя проглотить.


Хм.


Я остановился, встал прижавшись к дереву. Ручей был приблизительно в тридцати футах ниже меня, течение уже почти чистое и довольно мелкое чтобы перейти вброд. Низкий уровень воды уже так рано для этого времени года, может по бедро в самом глубоком. Просмотрел противоположный берег. Это был склон, крутой, новая трава и цветущие растения распустились на открытых кусках земли между желтыми соснами. К верху обрыва, осыпающийся каменистый край похож на обветшавшие руины, стены и парапет.


Прекрасное место для того чтобы спрятаться. Им. В смысле прекрасное место для конца. Отсюда, вверх по течению, никогда не догадаешься что течение откроется широкой поймой, с лугом. Никакого нет повода спускаться сюда, следуя за ручьем. Не назовешь путь легким и дорога поверху, на которую я приземлился, скорее уведет на север и восток. К местам где дорога пересекает речушку без всякого труда. С земли наверху не увидишь их дыры, их каньона, пока ты не там, прямо по краю. И я думаю что путь наверх был сотворен водопадами и порогами. Это было прекрасное место. Для пряток. Разбойники в прошлом жили бы тут.


Как они притащили сюда коров? Один путь был только по лестнице. Интересный вопрос.


Почему когда я был в самом критическом моменте мое сознание уплыло в интересности? Бангли осудил бы. Бангли сказал бы Опустись. Идея засады похожа на правду. Пригнись и подумай что происходит.


Я так и сделал. Отошел от склона на десять шагов в укрытие толстого можжевельника который стлался над землей как раскидистый куст. Сел на корточки за ним, вжался чтобы я смог присесть и видеть сквозь ветви склон. Негнущиеся ветки оцарапали мне лицо. От запаха плыла голова. Было похоже что сидел внутри тесной упаковки. Почему она так сделала? Пыльные голубые ягоды можжевельника посыпались дождем на землю. Из таких вот ягод гонят джин. Правда что ль?


А теперь что? Я был в сохранности. И чего ты добился?


Сидя на корточках среди колючих ветвей. Я был троллем который жил у дерева. Смотрел на мир сквозь шуршащую сетку иголок и веток. Жил дождем, обрывками песен и воспоминаний.


Я положил винтовку на землю, обнял колени, прислонился к толстым ветвям.


Выдохся. До самых костей. Облегчение которое надо было получить таким усилием. Полет казалось мне как будто состоялся в другой жизни, а аэропорт был сновидением. Если аэропорт был сном, значит Джаспер был сном во сне, а до этого совсем до этого был другой сон. Внутри и еще внутри. Сновидения. Как нежно успокаиваем мы свои потери в бесцветных привидениях.


Подожди до прихода ночи вот что. В темноте я смогу пройти ручьем. Увидеть их. Спуститься по лестнице спокойно. Одно достоинство из многих у рыбалки, рыбалки до умопомрачения в темноте: я знаю как довериться своим ногам чтобы нашли дорогу.


Форель могла видеть маленькую мушку на поверхности самой темной ночью. Небо всегда светится, светится для форели и для насекомого силуэтом напротив. Я любил ловить рыбу в темноте. Часто лишь по звуку в спокойной воде, шлепку, еле слышному всплеску тут же дернуть. Я любил.


Темнота. Ничего. Резкий запах теплых иголок. Спать. Окей несколько минут. Спать.



*

Проснись.


Мм?


Проснись. Тихо. Тронешь винтовку и ты мертвец.


Твердое и остро-твердое острое нечто у шеи. Ствол. Угу ствол. Длинный. А на другой стороне ствола человек с ружьем. *****. *****. Отлично Хиг.


Руки на землю. Тихо. Ползи.


Ползи. Медленно. На землю, ляг на землю. Руки за голову. Быстро!


Коленом резко в спину. Рука бесцеремонно залезает под куртку освобождает меня от кобуры с Глоком. Рука проходит по моей спине, вновь вверх, по ногам, эксперт, быстрый.


На спину.


Так же спереди, быстрый обыск, освобождает меня от гранат. В карманы своей рабочей куртки.


Моложе чем. Или нет. Тоньше. Седой. Крепкий словно выдубленная кожа. Морщины. Глубокие линии складок с щек вниз. От обычного выражения. Брызги морщин в углах глаз, над глазами. Серые глаза блестят. Блестели так же на солнце. Не тратит времени. Каждое движение осмысленно и быстро.


Не знаю почему: вблизи я чувствовал себя спокойнее. Никакой паники. Наверное было очень глупо. Дедуля ни каплю не опасался меня, ни самую малость. Каким-то образом я ответил ему тем же.


На живот опять. Поворачивайся.


Коленом резко в спину, острые иголки впились в правую часть лица. Следил за ним краешком глаза. Сбросил кольцо веревки с левого плеча, схватился за ее конец одной рукой, крепко связал мои руки. Своей одной рукой.


Должно быть работал на ранчо, сказал я. Не скажешь правда по шляпе.


Заткнись.


Понял, прием. Я и сам люблю говорить только по существу.


Я такого не говорил, ничего не говорил.


Коленом в натяг на позвонки спины, боль когда он потянул, затягивая узел.


Лучше бы летел дальше. Никто нас тут не беспокоит.


Я летел, точно.


Заткнись.


Коленом по ребрам. Он встал, пять шагов в сторону, разворачивая веревку, подобрал мою AR с дерева и повесил на плечо.


Вставай.


Даже не подождал меня. Одни рывком веревки поставил меня на ноги, чуть не вырвал мне плечи.


Иди.


Я пошел. И.


Какой покой от того что следуешь чьему-то приказу. Кого-то знающего точно что он делает. Просто следуй приказу. До меня дошло пока я спускался по хому что если бы он захотел меня убить я бы уже был мертвым. Как со мной когда я был на краю обрыва а они съежились внизу. Платил той же монетой. Он платил мне тем же сейчас. Прекрасно друг друга понимающая парочка. Черт.


Я был ближе чем мне казалось. Может двести ярдов где сходил ручей, сливался двадцатифутовым водопадом. Я мог видеть верх их древесной лестницы вылезающей слева от ручья. Я мог слышать шум каскада внизу. От него поднималась водяная пыль и пыль в лучах солнца сияла бегущими полотнами радуги.


С этого угла сквозь пелену пыли маленькая коробочка каньона выглядела райским садом. Зеленый и замкнутый, щедро политый, далекий от смерти. Как я должен был попасть туда? Собирался ли он спустить меня на привязанных руках - позади меня и плечам тогда не поздоровилось бы? Или просто скинет с обрыва, надеюсь воды там несколько футов? Сломаю лодыжку или ноги, покалечит меня.


Резкий свист, я подпрыгнул от неожиданности. Повернулся рывком. Как соколиный но прямо над моим ухом. Она вышла из каменного жилища. Она держала винтовку с оптическим прицелом. С ручным затвором. Также небольшое одеяло. Она села на деревянный сбитый из кусков стол, расправила одеяло, положила бочонок как мешок с песком, прицелилась, подняла ружье и выдвинула двуногий упор, на бочонок, прицелилась снова. Получше угол прицела. На меня. Она раньше так делала уже, было понятно.


Она знает что делает. Я научил ее. Чуть начнешь, умрешь.


Он вышел вперед и одним натягом освободил узел на одном запястье, оставив одну привязанную руку на поводу.


Спускайся.


С одной рукой? Я высоты боюсь.


Это правда. Летать это совсем по-другому.


Он пинул меня в задницу. Вот так. Быстрым пинком. Носком в мои подушки отчего я шарахнулся вперед, чуть не улетел за край обрыва. Больно. Вот сволочь. Немного обиделся. А если бы я перелетел дальше? Впервые с того момента как разбудил меня мне захотелось двинуть ему.


Двумя руками.


Я согнулся, схватился за дерево обеими руками заскользил вниз.



*

Меня зовут Хиг.

Я был рожден в год Крысы.

Серийного номера у меня нет но на моих правах летчика 135-271.

Я Водолей.

Моя мать любила меня. Она очень сильно любила меня. Мой отец. Отсутствовал. Ну. У меня был дядя который научил меня как рыбачить.

Я написал тридцать стихов после колледжа, двадцать три из них были написаны для моей жены.

Джаспер был моим псом.

Детей нет. Моя жена была беременна.

Мои любимые книги: Шейн, Бесконечная Шутка.

Я могу готовить еду. Довольно неплохо для мужчины.

Профессия: строитель. Не нравилось. Ненавидел. Должен был стать учителем английского языка или что-то вроде этого. Собаководом.

Я не болею, насколько я знаю я здоров. Я летаю к семьям с болезнью крови где-то два раза в месяц.

Мое любимое стихотворение написано Ли Шанъинем в девятом столетии.

Может и не было мои самым любимым раньше но теперь самое.

Я всегда по-особенному относился к потерям. Так мне кажется. Много было их.

Можно мне воды?



*

Он привязал меня к столбу во дворе. Лицом к солнцу. Посадил меня, на стул, руки позади. Туго. Они стояли и изучали меня. Я прищурился, пытаясь понять чего хотят. Придумать что-нибудь.


В моем правом кармане куртки.


Он выступил вперед протянул руку, покопался в ней, вытащил две банки Копенгагена. Девять или десять лет возраста, уже вышли по сроку, но все еще. Я принес их как подарок, так вот. Он подошел с моей стороны и я мог увидеть его как он наклонился, головой книзу, разглядывая со стороны, близко. Затем он открыл одну банку сковырнул ногтем эксперта, оборвав бумагу по бокам жестянки, провернул на четверть оборота и рывком. Он засунул свой нос, подышал. Я почувствовал запах. Соли и земли. Табак уже стал трухой, я знал от Бангли, но он загреб щепотью, засунул табак под верхнюю губу. Он был верхнегубый. Сплюнул.


Три очка.


Только и всего? Две жестянки. Шестерка это честно.


Он передал ей жестянку и я был удивлен когда она тоже взяла табака. Он придвинул второй стул рядом со мной, сел.


Солнце уйдет с твоих глаз через двадцать минут.


Она стояла все так же в полный рост передо мной, светом из-за спины. Она была высокая. Я никак не мог разглядеть ее лицо. Чувствовал как она смотрел на меня при этом.


Она говорит?


Упс. Минус три. Назад к нулю. Там тебе нравится быть. Так мне видится.


Я люблю путешествовать налегке.


Он едва кивнул.


Это хорошо. Табак. Долго не видел. Мне до лампочки как тебе нравится путешествовать. Ты можешь обеденный гарнитур таскать с собой если хочешь. Вон посмотри. Нам бы пригодился.


Если я что-нибудь скажу ты снимешь с меня очки? В смысле не сказав мне. Да?


Он кивнул. Минус один.


А затем я потеряю мои привилегии частого путешественника так я полагаю.


Минус два. Дойдешь до минус десяти я тебя застрелю. Без возражений. Тут же. Вспомнишь ее еще раз сниму пять. Ты уже все понял. Скажешь неправду, это десять очков, ты мертвец. Насрал в штаны ты мертвец. Обоссался это как захочешь.


Внезапно мне все перестало казаться забавным. Я слышал грохот водопада, ритмичный как барабаны диких племен, услышал как заблеяла одна овца и именно так я себя и почувствовал. Печально-меланхоличным нечто вроде.


Я посмотрел на него.


Знаешь что?


Я все-таки сказал.


Знаешь что? Пошел ты *****. ***** тебя и твои очки. Я пришел сюда с миром а ты меня пробовал убить уже два раза. Я пришел сюда в поисках. Я сам не знаю чего. Я не знаю чего, понял? Не смерти, к тому же. У нас было этого слишком много в аэропорту. Слишком много смерти.


Я сидел туго связанный на стуле и я посмотрел на него и я почувствовал как потекли слезы по моему лицу, обжигая царапины на левой стороне.


У меня умер пес неделю назад, Джаспер. Мне не нужна всякая херня от тебя или что там еще. У меня нет ничего. Давай, отнимай свои ***** двадцать очков, стреляй. Я буду только ***** рад. Давай.


Соль от моих слез.


Подними его Пап, сказал она. Хватит. Подними.


Ее голос был грубым от волнения. Я проморгался глядя на нее в солнце. Почувствовал как его ловкие пальцы освободили веревку.



*

Я встал отошел от них к тополю у края ручья и помочился. Мне было все равно. Мне было не до приличий. Промыл лицо и бульканье течения унесло мои слезы. Прохладно в глубокой тени. Выплакал так сильно что чуть не задохнулся. Может они следили за мной, нет, они точно следили за мной, да пошли они *****. Я просто выплакал сколько мог, затем отдышался. Встал на колени и умыл лицо, порезы уже набухли сетью засохшей крови. Напился. Какого ***** я все время плакал? Мне было в общем-то все равно, честно. Я не раскис, просто я так почувствовал себя тогда. Девять лет ни слезинки, затем Джаспер, сейчас это.


Мир открывается внезапностью, открывается узким коробом каньона с четыремя овцами, и мы плачем. Два пастуха, может не совсем в своем уме, а мы плачем. Новые люди не Бангли, не с болезнью крови, а мы плачем. Мы плачем. Что это случилось посередине дороги в никуда и даже сейчас не от этого. Я совсем даже не от этого. До этого я мог определить себя: я вдовец. Я сражаюсь чтобы выжить. Я охраняю нечто, точно не знаю что, не огонь людям, может просто Джаспера. А теперь и этого не могу. Я не знал чем я был. Потому и плакал.


Я стоял в тени дерева в холодном дыхании текущей воды и звук от нее, легкий бриз пролетали сквозь меня. Я был раковиной. Пустой. Приложи меня к уху и ты услышишь далекий рев неведомого океана. Просто ничем. Легчайшее прикосновение течения или волны могло опрокинуть меня. Меня бы вынесло водой. Здесь на отмель, высох бы и выцвел и ветер продул бы меня и ошершавил, срывал бы с меня тонкие слои пока я не заострился бы и истоньшился бы как бумага. Пока я не осыпался бы в песок. Так я чувствовал себя. Я бы сказал что стало легко от того что ничего нет, ничего, да только я был слишком пустым чтобы понять облегчение, слишком пустым чтобы нести его.


Меня совсем не волновало что этот негодяй сделал со мной. Нечего терять это так пусто, так легко, что песок в который ты осыпался улетел пылью, так невесома эта пыль унеслась в нити пыльных бурей звезд. Туда мы все уйдем. А все остальное это просто ожидание когда истоньчишься и унесешься ветром.


Точно не самое лучшее время для переговоров. Нечем торговаться. Я даже не стал думать, Я пощадил его и его дочь он дожен мне по крайней мере за это. Что? Только одно? Двадцать блин очков.


Вернулся.


Я ухожу. Назад по ***** дереву вверх. Ясно что тебе нужна лишь своя компания.


Я посмотрел на нее.


Могу я напоследок? Никогда не был привычкой, но сейчас пах так хорошо. Спасибо.


Взял большую щепоть. Никотин завелся сразу как только сглотнул и я почувствовал на секунду что поплыл.


Черт. Я забыл.


Я сплюнул.


Стрельнешь мне в спину на пути вверх и как я раньше сказал не знаю как мне это понравится.


Они глядели на меня. У нее было темное пятно на шее похожее на синяк.


Мне нужен мой Глок, моя винтовка. Оставь себе гранаты. Подарок.


Он замялся, подобрал пистолет со стола, передал мне рукояткой. Я положил его в кобуру. Он поднял винтовку чтобы оглядеть ее, к своей груди, передал мне.


Спасибо. Спасибо что пинул меня в задницу.


Я притянул его и врезал.


Как все время хотелось, коротким правым впечатанным в левую щеку. Он слетел с ног тут же и всем телом и он упал сначала на задницу. Слетела шляпа. Полная неожиданность. Он вскочил опершись руками и заморгал на меня и когда я окинул всю эту картину моими глазами целиком я увидел в его руке пистолет. Как по волшебству. Тяжелый.45, армейский.


Ты не должен был бить меня в зад. Или прикидываться палачом. Я пошел бы сам куда бы ты направил меня.


Да что говорить?


Я повернулся и пошел по открытой местности, спина неприкрыта и готова получить пулю и в ожидании скорого выстрела и падения.



*

Ты, ты, Эй.


Что?


Хигс, да? Так что ль сказал.


Хиг.


Хиг. Хочешь пообедать?


Остановился. Она была где-то на полдюйма выше меня. Загорелый шрам отходил от ее темных волос, ее правой глазницы. Тонкий и узкий. Синяк на горле.


Обед? Люди все еще обедают.


Мы да.


Посмотрел на дом. Старый сукин сын засовывал пистолет в кобуру, поправлял свою шляпу, следил за нами.


Он что точно твой отец,


Да. С отцовской стороны.


Никаких за него извинений. Ни малейшего предательства. Я оценил это. С отцовской стороны. Забавно сказано. Она улыбалась.


Он похоже не хочет со мной обедать.


Я его не пригласила.


Она засунула большие пальцы в карманы ее рубашки и выпрямила руки расправляясь. Я заметил. Как приподнялись от этого ее груди, как открылась кожа чуть выше ее талии.


Но приглашу, если вы два пообещаете не бить и не стрелять друг в друга.


Вы два. Деревенский акцент. До этого. Я уставился на нее. Честно я не знал хотелось бы мне пообедать с ними или нет. Я как-то привык к вечному нахождению на воздухе, к постоянному движению. Какое-то подобие комфорта в этом.


Хиг? Да? Голос Бангли опять, невесомый. Я представил себе его отрывистый смешок если бы он знал он был моим супер-эго. От которого я никак не мог избавиться, словно плохая поп-музыка. Девчушка приглашает тебя на обед. Ей неудобно что ты чуть не намочил свои штаны. Ха! Будь повежливее. Окей.


Окей сказал я.


Симаррон. Она выставила ко мне ладонь


Все зовут меня...


Она остановилась на полуслове, посмотрела вокруг каньона, улыбнулась.


Сима.



*

Пастуший пирог на коровьем масле. Посоленый как раз. Говяжий фарш. Я думал я умру. Папаша был прав, солнце скрылось за краем каньона и мы ели за дощатым столом в тени. Близко к ручью: приятно веяло. Вместе с бризом который тоже звучал как бегущая вода когда просеивался вехушками тополей. Масло. Растаявшее потеками по картофельному пюре, желтыми лужицами. Кто бы мог подумать что такое бесформенное и бледное может заворожить человека своим видом? Она все несла и несла, я все ел и ел. Стальной кувшин молока остывавший в ручье я опорожнил его дважды. Йех ты. Хиг если бы ты залез по этому дурацкому дереву наверх и улетел отсюда или лучше того получил бы пулю в спину ты не съел бы самой вкусной еды в своей жизни. Меня так заворожила еда я даже перестал следить как смотрел на меня Дедуля волчьим глазом или презрительным глазом или акульим или еще каким-нибудь взглядом которым обычно смотрят когда кто-то вырастет тебе шишак на лице а потом начнет есть твою еду безостановочно.


Предложит холодного молока. Заполнит эмалированную тарелку снова горкой. Женщина. Принесет снаружи с огня твою тарелку. Сидеть в тени большого старого дерева, не металлического ангара, и есть. Слушать блеяние овец доносящееся сквозь громкое шуршание листьев. И старше тебя человек сидит напротив тебя в молчании, тоже ест, враг ли друг ли пока не поймешь, какая разница. Быть гостем. Преломить хлеб.


Удовольствие чуть не растрескало меня как фаршированный помидор. Словно мое сердце разбухло а моя кожа становилась все тоньше и тоньше от всей теплоты. Их компании.


Бангли и я часто ели вместе, но это было по-другому трудно описать: это было как будто кормежка в зоопарке нас самих. Здесь было по-другому. Я мог спокойно уйти. Они могли прогнать меня. Чувство привилегии.


Никто много не говорил. Я кряхтел, радостно стонал. Наклонившись над тарелкой. Потом понял когда я поднял взгляд а она улыбалась. У ее лица были тонкие черты. Ее огромные глаза напомнили мне радарную тарелку впитывающую все вокруг, безостановочно. Правда только вблизи нее и больше всего ей доставалась боль. Еще один синяк на предплечье той руки с тарелкой. Взглянул на нее еще раз а она уже потирала заднюю часть шеи морщась. Явно получая удовольствие от моего голодного обжорства.


Нечасто наедаешься сказал Папаша. Ты.


Я прекратил жевать.


Нет нечасто. Где я живу большинство ресторанов слишком дорогие.


Где живешь?


Денвер. К северу отсюда.


Они оба уставились теперь на меня. Голодные как я. Только по-другому.


Я положил мою вилку на стол, долго-долго пил прохладное молоко, вытер рот рукавом куртки.


Было ужасно, сказал я. Девяносто девять и сколько там процентов. Смертность. Почти все умерли.


Семья? спросила она.


Я кивнул.


Все. Инфраструктура зашаталась потом рассыпалась. Перед концом. Было ужасно.


Взял чашку молока и выпил ее как если бы от нее стало легче.


Месиво. Каждый надеялся: они могут быть теми у кого иммунитет. Потому что мы слышали о таком, тоже, загадочная сопротивляемость передается в семьях. Генетически.


Они продолжали смотреть на меня. Он открыл раскладной нож, поковырялся в зубах.


Когда умерла моя жена я добрался до аэропорта где держу свой самолет. И я там скрывался.


Пришлось защищать его, сказал он, проверяя взглядом мое лицо.


Я кивнул.


Помогли.


Он пытался увидеть как я переношу ад, смерть, разрушение.


Мы защитили. Я и Бангли. Он показался в один день с трейлером полным оружия.


Бангли? Он хмыкнул. Он-то все знал этот Бангли. Так ведь?


Он положил локоть на стол, вытянул свои длинные ноги, поковырялся в зубах.


Он тебя с собой взял. Подучил малость. Периметр установил так ведь? У него не было никаких проблем чтобы убить любого кто нарушит границу. Молодого, старика, женщин. А у тебя были.


Но потом начал.


Пап.


Девяносто девять и сколько там. Что осталось? Сколько там. Один из двухсот? Трехсот? Мы видели как это. Не так уж приятственно так ведь? Ведь так Хигс?


Хиг.


Большой Хиг.


Я уставился на него.


Не так приятственно что осталось, так ведь?


Я смотрел на него в упор. Его глаза сияли одинаково холодным знанием и теплым озорством.


Он цыкнул едой сквозь зубы. Ты охотник. Олени, лоси. Раньше.


Кивнул. Как...?


Он отмахнулся рукой.


Как ты держишь винтовку. Как идешь вдоль ручья. Смотришь на следы. Не спрячешь.


Мой рот открылся. Я увидел себя стоящего на сброшенных от солнца иголках изучающего кусочки помета. Он видел. Он мог бы сделать меня когда захотел бы.


Никогда в армии при этом.


Я смотрел на него в упор.


Правда в том тебе не нравится убивать. Даже лося сто процентов. Если бы нашелся хоть один. Даже форель. Если бы нашлась хоть одна. Плохо. Рыбачить тоже любишь.


Кто этот ***** всезнайка? Как...?


Я видел как изучал ручей. Ты стоял как раз там где я бы встал чтобы не спугнуть рыбу вокруг.


Я смотрел на него в упор.


Да только к убийству можно привыкнуть. Так ведь, Хиг?


Нет.


Говори что хочешь.


Он наклонился вперед и его глаза влезли в мои. Он нацелил свои серые глаза в мои и они вспыхнули словно от пороха.


Я советую тебе отделаться от твоей всехзлящей самоуверенности. Как змее от старой кожи. Будет легче, глаже для тебя. Отвернулся и сплюнул. Никто тут за столом не святой. Эта херня с фазаном? Был бы поближе я бы тебе глотку перерезал. Не думая. Хорошо что не был. Было бы очень херово после этого.


Все происходящее, речь, образ, от всего внутри меня вздрогнуло как от холода или внезапного ночного ветра. Кто этот ***** всезнайка? Он мог бы перерезать мне горло под можжевельником. Пока я спал.


Он встал, потянулся. Ему под шестьдесят, так мне кажется, но он был высоким и стройным и выглядел будто его натянули всего жилами. Он двигался очень легко в своей коже. Жизнь работой похоже ему очень нравилась, так мне показалось если бы я начал угадайку. Работал на ранчо, может побывал в армии. Мне очень захотелось поиграть с ним в Отгадай Мою Профессию, тоже, да только было неправильное время. Мне не нужно было залезать в бутылку с ним, вступать в некий кто кого разозлит матч. Он же только что угостил меня самой лучшей едой в моей жизни. Или она.


Он сказал, Спасибо за обед. Тронул ее плечо. Как горло?


Она улыбнулась. Бывало и получше.


Он кивнул один раз, взял лучную пилу от стены дома и пошел вниз по течению. Открыл ворота загона и прошел дальше. Я налил еще одну чашку молока из кувшина. Должно быть четвертую или пятую.


У тебя нет привычки. Ты заболеешь. Получишь жуткую диарею по крайней мере.


Ты доктор такой же как и повар?


Угум.


Чашка остановилась у моих губ. Я поставил ее.


Какой доктор?


Внутренних болезней. Социальной гигиены и здоровья.


Ее рот вытянулся в подобие улыбки но ее глаза не улыбались. Даже без никакой иронии.


Эпидемиология сказать правду.


Все тут просто очень хотели сказать правду, всю правду.


Где?


Нью Йорк Сити.


Оо.


*****.


Что случилось с твоим горлом?


Он был злой но он не был похож на такого уж злого. Да только. Он же ведь был единственным человеком вокруг. Если только овцы на них не набросились.


Это не то что случилось. В смысле это результат повреждения моих кровеносных сосудов. У меня появляются синяки очень легко. Мои мышцы быстро устают. Фибромиалгия. Видишь ли у меня была гриппозная лихорадка. Я еле выжила. Одним из последствий длительной болезни стали постоянные воспаления из-за местных условий. Но у меня есть сопротивляемость которая как мы понимаем пришла от моего отца.


Биологическая сопротивляемость или простая злость.


И это тоже. Прости мы напугали тебя. Ты напугал нас.


И вновь она не защищала его, не было в этом нужды. Она была на его стороне как и должно было быть. Правильно?


Мы поговорили об этом. Папа не стал тебя бить как ты видишь.


Она налила себе чашку молока, наклонилась над столом. Бриз заиграл с кольцами ее кудрей толкая их к ее лицу, к ее бровям.


Из-за тебя мы опять вернулись к нашему Плану. Он решил мы должны поговорить что мы будем делать когда однажды нас захватят. Когда, не если. Или когда нас перехитрят или пересилят оружием. Когда ты появился с гранатами мы подумали вот оно это время.


Черт.


Я подумал, Может это и не было улыбкой я увидел на ее губах. В прицеле. Может такое лицо будет у тебя когда все закончено. Все все.


Одна из коров выдала длинный и глубокий рев поднимаясь интонацией к концу как часто у коров. Словно вопрос. Тополиные листья наверху порхали и шуршали.


Значит заключили договор да?


Она кивнула.


Он застрелит тебя.


Корова вновь замычала, в этот раз короткой нотой будто отвечая своему вопросу. Простая деревенская жизнь. Вопрос и ответ.


Как близко решились?


Близко. Он вытащил.45. После того как ты бросил гранату. Но затем он сказал, Давай еще один шаг сделаем. Он сказал может быть риск: он-ты-можешь застрелить меня тут же как мы покажемся. Но он сказал у него есть чутье.


Чутье?


Он сказал ты слабак. Он сказал, Давай поиграем.


Обидело. Я почувствовал как покраснел. Или это лактоза.


Вас тут дипломатами не назовешь.


Похоже во всем мире закончилась дипломатия.


Может и так. Бангли так же думает. Мой партнер.


Короче он дал мне его.45 на всякий случай. Если ты снимешь его с обрыва и попытаешься взять меня.


Боже мой.


Такой мир. Таким был мир который мы оставили.


Я кивнул.


Он сказал, Ты сможешь его сделать. Если он убъет меня, ты убъешь его когда он приблизится. Но если их больше. Тогда.


Она не контролируя себя обхватила свое горло. Я кивнул. Она скорее всего сделал бы меня если бы дошло до этого. Не принимай близко к сердцу, Хиг. Что-то вроде комплимента. Они же могут читать тебя с сотни ярдов.


Почему он не убил меня тогда? У ручья? Вместо того чтобы угощать обедом.


Мои глаза широко открылись.


Вы не хотите закормить меня? У вас же нет вкуса к человеческой плоти как у бродячей акулы?


Тут она заулыбалась. Она засмеялась. Отклонила голову назад, показывая большой синяк на горле, и засмеялась чувственно и тонким смехом.


Ай. Приложила ладонь к ребристой архитектуре ее трахеи. Болит но не так сильно. Бродячая акула. Нет. Уфф.


Она налила себе еще кружку молока, медленно выпила. Нет. Закончила последний глоток. Нет, ты нам нужен.


Оо.


Внезапно меня затошнило. Смешно, но первый образ был нечто вроде насильственного селекционного эксперимента. Почему я почувствовал себя плохо трудно сказать она была красивой, я бы сказал почти прекрасной. Хотя и со шрамами и очень хрупкая. Но образ был такой что я занимался ею на каменной постели как на алтаре пока ее отец стоял над нами с ружьем у моей головы.



*

Я не задал вопросов. Как эти люди делились своими мыслями, я знал мне скоро все расскажут понравится ли мне это или нет. Снова опустошение сил. Оно прошлось по мне. Будто какой-то горчичный газ. Что со мной? Девять лет бдительности внезапно закончились. Я почувствовал как только скрещу мои руки на дереве стола и положу голову поверх них тут же усну. Прямо сейчас.


Можно я тут подремлю ты не против? Я не знаю если смогу еще бодрствовать.


Это молоко скорее всего. Она встала и указала подальше на деревья у ручья. Там что-то вроде гамака. Гостю все.


Гостю все. Гость. К лучшему к плохому ли. Я поблагодарил ее за еду и лег у течения на подвешенном одеяле и покрылся курткой и заснул.



*

Мне снился дом в поле который был моим, я возвращался в место которое построил, ожидание рая, дома который укрывал в себе все что я любил, и как только я приблизился перейдя по бездорожному полю я увидел еще пристрой сбоку, справа как я смотрел, пристрой больше чем сам дом, и у него были углы очень странные для меня, моему чувству предметов - беспокоящие меня слишком высокие оконные проемы в скатах крыши, вытянутые там где не должно быть, и я понял своим тонущим сердцем и нарастающим чуством обреченности что кто-то кого я ненавидел жил в моем доме и у него были какие-то права на житье там, какие-то права плохо понятные мне сейчас и полученные им по дешевке по глупости еле вспоминаемые мной и что мне надо остановиться и оставаться там же хоть и с твердым ощущением: ощущение что все чувствовалось как ночной кошмар: или я смогу пройти внутрь и забрать каким-то образом все любимое мной, любимое до этого мучительного момента, и я стоял в поле и никак не мог решить пойти ли внутрь или уйти и я проснулся плача.


Так и не решился на то чтобы залезть внутрь и забрать назад свой дом.


Сколько решений невидимых нами. В каждое мгновение.


Лежать в гамаке и странно не было слез в этом нереальном мире, не было мокрых от слез воротников, лишь тополиные листья качаются и кружатся надо мной, ручей скользит мимо. Ты можешь проснуться от одного кошмара в другой в другой и никогда больше есть или мочиться и умереть от жажды.



*

Когда я открыл глаза она работала в саду. Я мог видеть ее отсюда сквозь деревья вдоль ручья наклонившись, скорее всего занимавшаяся сорняками. Он пришел из двери загона неся два ствола сосен, должно быть сухие поскольку он нес их легко. Легкий пух как от перьев слетал с деревьев, парашютики тополиных семян. Совсем не плыли по воде. Закрыл мои глаза слушал ритмичный рык пилы словно с трудом дышало какое-то запыхавшееся животное. Позже раздался глухой стук, треск расколотого дерева. Тополиный пух приземлился на мои веки.



*

Через некоторое время я поднялся, ополоснул лицо в ручье, пошел где она полола сорняки, теперь в тени откоса. Я занял линию рядом с ней и начал копаться в земле пальцами и вытягивать. Она бросила на меня быстрый взгляд, улыбнулась.


У нас тоже есть, сказал я. Огород.


Она кивнула.


Молчание. Мы работали. В молчании. В покое.



*

На следующий день после завтрака мы опять пололи. Солнце поднялось, оттолкнуло тень к стене.


Есть дети? спросил я.


Она села на корточки, откинула волосы назад запястьем.


Мы выжидали время для детей. Пока не начнет работать на полную ставку. Он музыкант.


Я кивнул. Так так.


Он закончил свою диссертацию, прошел устное собеседование и как раз тогда началаясь первая волна в Ньюарке. Мы жили на Кранберри Стрит это Бруклин Хайтс напротив через реку Финасовый Центр Ньюарка. Мы могли видеть все из нашего окна. Такой же вид какой видишь во всех кинофильмах - горизонт, мост. Мы все время из-за чего-то переживали. Я постоянно напоминаю себе о том времени, но теперь кажется как самая счастливая жизнь какую только можешь пожелать. Яйца и бекон на багеле у меня было каждое утро а я все беспокоилась об этом - ты должна пройти три шага в этот узкий словно вагонный зал дели-закусочной на Монтаг Стрит, всегда очередь, всегда еще люди по дороге на работу, нетерпеливые, брали кофе в тех бело-голубых а-ля-Греция картонных чашках, сахар и молоко вначале. Все так. Он позвонил мне на селлфон когда я ждала на платформе метро. Наверное одна лишь полоска приема: Что ты хочешь я принес бы домой? Индийскую еду? Пасту? Ха. Жизнь сделана из кусочков еды. Чтобы помнить об этом. Два человека ждут своего будущего а оно приближается детьми словно два человека ждут поезд. Самые счастливые ожидания. Может и не такие уж счастливые в то время а теперь кажутся самыми такими. Он преподавал в Хантере, адьюнкт-профессор, отжимался, любил своих студентов ненавидел свой департамент. Ждал когда получит звание. Ждал. Время в капсуле. Взрывается и разлетается во все стороны.



*

Она так со мной говорила. Я в большинстве слушал. Он работал. Проходил мимо меня молча. Я никогда не предлагал своей помощи. Что-то в его виде никак не располагало к этому. Я сходил к Зверушке и принес мой спальный мешок. Ночи были чистыми и прохладными, полными звезд, течение звезд обрамленное краями каньона будто берега темной реки, темной но плывущей в свете. Сквозь листья высоких тополей. Я спал в гамаке с листьями надо мной шуршащей крыши. Они двигали звезды по кругу и давали им голоса. В первую ночь моя спина затекла от гамака но после больше такого не было. На третий день я полез по дереву лестницы с винтовкой и принес домой большого оленя. Притащил вниз к ручью и спустил на веревке с обрыва водопада и мы ели сердце и печень в ту ночь.


Я сделал точно то же самое на следующий день и он и я даже не стали разделывать тушу а тут же разрубили большинство мяса на полоски для засушки. Работали быстро и слаженно но без слов. У них была соль. Двадцать галлонных бочонков они привезли с собой. Мы засолили мясо в соленом рассоле в ведрах. Он знал что делал о чем я конечно ему не сказал ни слова.



*

Забавно как можно жить всю жизнь в ожидании и не знать об этом.


Она заговорила когда она подхватила большую кучу стручков из чаши полной гороха. Мы сидели за столом, в тени больших деревьев.


В ожидании начала настоящей жизни. Возможно самое настоящее в ожидании это конец. Чтобы понять когда уже слишком поздно. Теперь-то я знаю что я любила его больше чем что-угодно на Земле и за пределами ее. Больше Бога, из моей Епископальной литургии.


Она лущила ранние стручки, ее волосы свисали над ее лицом, кожа на обратной стороне рук была синюшного цвета от крови. Ее пальцы касались гороха очень осторожно похоже болели. Они скручивали особенно твердые стенки стручков суставами большого и указательного пальцев.

Он умер зовя меня, отчаянно разглядывая всех в отделении зовя меня по имени. Потерянный. Какое-то время, перед тем как все связи нарушились и мой друг Джоел доктор который вел это отделение позвонил мне. Прежде чем мы поняли что это было. Моя мать умирала и стало слишком поздно для того чтобы полететь домой в Нью Йорк, слишком поздно и я тогда сделала выбор остаться с ней и с отцом. Джоел сказал он смог бы кремировать Томаса и сохранить его пепел. Я была черезвычайно благодарна. Было очевидно что моя мать не выживет. Я полечу домой через неделю две и поеду в горы и разбросаю его пепел у кемпинга Джон’с Брук в горах за Киин Валли где мы проводили каждые выходные когда могли. Я работала на городские власти потому у меня выходные совпадали с концом недели, понятно, большая редкость для врача. Меня никогда не вызывали за исключением экстремальной угрозы а это совсем не было частым. Мы останавливались в белом обшитом досками коттедже с видом на гору Нунмарк из веранды у спальни. Эта маленькая гора похожа на карикатуру горы, очень заостренная как Маттерхорн в Альпах но гораздо меньше. Маленькая гора что легко. Мы карабкались туда часто по субботам после ночевки. Шагали пешком по каменистой тропе начиналась сразу после чахлых сосен. А по долгим вечерам мы брали два велосипеда попроще и катили по мощеной дороге к пещере из которой сочился водопад, вода всегда холоднющая, а мы раздевались и прыгали туда. Такой у нас был обычай пока мы ждали когда мы начнем жить настоящей жизнью и я теперь понимаю что скорее всего вкус настоящей сладости понимаешь лишь на краю бездны. Я не могу сказать почему. Потому ли что мы так неуверенны, так осмотрительны и все ожидаем? Будто нужно еще больше места, еще больше пространства чтобы расширилось. Совершенно ничего не понимая, надеясь, в болезненной мимолетности: Это не настоящее, еще нет, и пусть проходит, пусть легонько разворачивается. Такие времена пролетают быстро. Так видится когда смотришь назад. На те радостные утомительные велосипедные катания по дорогам в теплые вечера. На мост. На узкую извилистую тропу между толстыми кленами. Где мы шлепали босыми ногами по воде когда бежали к нашей купальне. Даже получила однажды ожог от ядовитого плюща на выходных и пришлось пропустить два дня работы. Сейчас кажется что это было самое сладчайшее время за все все времена которого были удостоены два человека. За все все. На Земле. Пока мы ждали когда он получит свое звание, когда я рожу ребенка, чтобы потом жить по-настоящему.


Она подняла взгляд. Мы глупцы, понимаешь.


О *****. Эту ***** вещь я хорошо понимаю.



*

Тебе больно? Когда лопаешь стручки?


Она покачала головой волосы покачались над чашей не поднимая взгляда.


Больно же, так ведь?


Что такое больно? Немного поболит. Как если бы кожа на руке высохла и треснула бы на пальце.


Я следил за ее руками очень внимательно после этого. Ловко передвигала стручок между пальцами иногда до третьего или четвертого пальца равномерно распределяя боль. Быстро не жалуясь.


Не надо, сказал она. Не следи.



*

Как-то проходя мимо она сказала она не ожидает что доживет до пятидесяти пяти. Потому что знала как пострадали ее внутренние органы от болезни. Она также призналась что хоть и странно но она чувствует себя здесь счастливее чем где бы она ни была раньше. Даже после всех потерь. Счастливее быть или как хочешь назови это. Чем ожидать.



*

Я потерял счет. Дней. Может было пять, может девять. Время растягивается как аккордеон хриплой искренней музыкой.


Погода сухая и теплая. День за днем. Ручей становится мельче, чуть поменьше течения, чуть поменьше силы в шуме, водопад сужается, его белые кисти истоньшаются переливаясь через каменный обрыв. Ручей становится настроением. Меньше жизнерадостности. Я просыпался иногда посередине ночи лежа в гамаке, шевелил моей ступней высунув ее из спального мешка в холод и нащупывал шершавую поверхность босой ступней и раскачивал себя взад вперед. И разглядывал звезды проглядывающие сквозь мешковину листьев. Будто рыба ощупывала сеть.


Вот это мы, вот этим мы занимаемся: ощупываем носом сеть, толкаем толкаем, сеть которой нет. Узлы в мешковине крепки нашей верой. Нашими страхами.


Ха. Признайся: у тебя нет даже крохотной идеи что ты тут делаешь, никогда и не было. Все сети мира, настоящие или ненастоящие. Ты плавал вокруг них в блестящей неуверенной стае следуя за хвостом рыбы перед тобой. В основном. Перекусывая тем что попадется, в какое бы течение тебя не занесло.


Даже любовь твоей жизни казалась как будто тебе просто повезло, как будто она может исчезнуть в рыбной толпе в любой момент. Так и случилось.


Что ты делаешь?


Я не знаю.


Туда сюда. Вперед назад. Укачивай. Толкай. Отпускай. Раскачивай назад. Звезды, листья, даже звук ручья приближаются и отдаляются. Как в лодке. Как в гамаке. Как в детской кроватке. Как в чреве. Вперед назад. Туда сюда. Запах холодного течения, камня, навоза, цветения. Спи.



*

Он рассказал мне все как можно проще. Пришел с первыми лучами к гамаку с дымящейся эмалированной чашкой. Раньше там были кофе и чаи, теперь отвар поджаренных кедровых орешек и сосновых выделений был горьким со вкусом дыма, неплохо. Он сел на пень который был для меня ночным столиком. Полукивнул вроде как спрашивая разрешения, взял Глок, положил его на мой рюкзак и сел. Передал мне чашку. Я сел, свесив ноги поверх одеяла. Включил мозги спросонья, на приходящие образы. Мне опять снился дом, в этот раз не в поле но мой, наш, тот настоящий дом на улице в западной части города, в двух кварталах от озера. Но он выглядел не как наш дом, это был низкий кирпичный бункер с трубой и я знал что это был крематорий, а я стоял неподалеку снова нерешительный соображая где я буду спать, кормить Джаспера.


Кажется я услышал его шаги по ручью. Я проснулся из путанностей сна в сложности моих потерь, в мягкий свет, да только в мире где все потеряно это было как очнуться в воздухе из воздуха.


Что рыба знает о воде? Полагаю очень много.


Я закрыл сон, взял чашку. Похоже он не спал вообще. Никогда не расслаблялся. Еще резче стремительнее в ярости да только никогда.


Через несколько недель если не пойдет дождь, только не пойдет, наступит время улетать.


Я сел еще прямее.


Я же сказал тебе я могу улететь когда-угодно. Просто скажи.


Он покачал головой.


Ты был более чем гостепреимным, я сказал на полном серьезе. Похоже я начал толстеть.


Он не улыбнулся.


Я не говорю о тебе. Я говорю о нас. Ты увезешь нас отсюда.


Я моргнул. Опустил чашку к коленям.


У тебя есть хоть какая-то блин идея что там снаружи? Есть? Почему ты уедешь отсюда? Из этого крохотного Эдема? Где ты и остатки твоей семьи могут тихо мирно жить?


Так я подумал. Я сказал, Почему?


Засуха.


Я посмотрел на бурлящее течение, зеленый луг.


Прошлым летом ручей почти высох. Мы должны были выкопать в русле побольше яму чтобы было достаточно воды для питья. Половина стада умерло. Все хуже и хуже с каждым годом. Становится все жарче. Как говорили что так и будет.


Он отпил из своей чашки.


Мы все время знали что уйдем отсюда. Может этой весной. Мы не знали куда. И потом страх дороги если не найдем воды. Если все засыхает вокруг, что случится здесь?


Он растегнул нагрудный карман рубашки и выудил оттуда Копенгаген. Взял небольшую щепоть дал мне жестянку.


И тут появляешься ты на самолете. Подумать только чуть не убил тебя.


Да уж тут без табака не обойтись. Я взял немного, отдал коробку назад. Знакомое удовольствие от табака под верхней губой, легкое волнение.


Вы хотите со мной?


Что значит хотим, Хигс.


Хиг, поправил я. Вот старый таракан.


Он прищурился на меня.


Вы двое хотите полететь со мной назад в азропорт Эри? И жить с нами? Со мной и Бангли? На равнине?


Он откинулся назад на своем пне, сплюнул. Я-то хочу оставаться здесь. Дожить мои годы в мире и согласии с дочерью. Скажем будем квиты. За весь этот эпизод.


Он помотал головой прочищая ее. Та жизнь которую я когда-то знал. Вернулся после службы, тогда я занялся ранчо. Я все же чувствовал будет все по-другому. Будем квиты.


Он выдохнул надутыми щеками. Его рука дрожала когда он поднес чашку ко рту. Он приложил обратную сторону запястья к углу глаза.


Это было ранчо моего деда. Он водил стадо сюда летом еще задолго до того как пришлось брать у чертова земагенства в аренду.


До меня дошло что его расстраивало более всего смерть его пастбища, несравнимо более чем смерть человеческой расы. Он мне в тот момент стал еще больше нравиться.


Почему б колодец не вырыть?


Он скривился гримасой. Разве я не пробовал. Под всем каньоном сплошной камень. Четыре фута вниз. Могилу приличную не вырыешь.



*

В те минуты нашего сиденья, крупнозернистая серость рассвета прониклась гораздо более гладким, светлым светом, будто чистая вода прошлась по мокрому гравию. Эта сторона похоже умирала. Я знал что снежная шапка становилась все меньше и меньше на Водоразделе, сходила раньше, ручьи мелководнее, больше сухости осенью. Да только я услышал как запел каньонный крапивник, шесть семь восемь высоких нот свистя высоко как не смог бы человек. И в ответ другая птица. Я слышал лугового трупиала на поле и видел нырок зимородка которого видел почти каждое утро. Быстро летел вверх по течению. Реки побольше как Ганнисон еще не пересыхали. Еще.


Его лицо замкнулось, он смотрел мимо меня. Кем бы он ни был, чем бы он ни занимался в своей жизни, он любил свою землю, свою дочь, яростно и нераздумывая как погода.


Тут же возникла самая главная проблема: смог бы я взлететь с короткого луга с дополнительным весом. Вряд ли. Может не с обоими, может только с одним человеком.


У меня нет топлива чтобы вернуться домой, сказал я.


Он вздрогнул. Его глаза перешли на мое лицо и окаменели.


Не ***** мне, Хигс.


Хиг. Если ты забыл.


Еще до меня дошло прямо тогда что я мог бы быть иногда более тактичным. Если бы я не сумел вывезти их оттуда он мог бы меня просто пристрелить. Черт. Появилось чувство будто меня использовали. Полюбили лишь за то что я летаю. Как государство. Сначала Бангли теперь это. А если бы у меня не было самолета? А если бы это был просто Большой Хиг, просто пробирающийся сквозь этот разломанный мир не скрывая ничего что у него есть, немного доброты, немного сочувствия, немного знаний что да как но без самолета. Шутишь да? Банг.


Спроси у тех в полуприцепе с Кокой.


Что?


Извини. Так долго был в одиночестве не знаю иногда когда говорю с собой когда нет.


Я повернулся к бегущей воде и сплюнул.


Я не ***** тебе. Я пролетел мою точку возврата. Она была как раз на Колбрейном.


Он просканировал вновь мое лицо. Эмоций он вряд ли бы нашел но его глаза прошлись по моим деталям как будто каменщик примерился к очень старой стене. Его глаза открыто переоценили меня отчего я забеспокоился.


Хигс, ты увезешь нас отсюда. Ты увезешь нас в город, в укрепленное место, мне *****, а я найду тебе топливо.


Меня продрала дрожь. Да уж он нашел бы.


Автобензин больше не годится.


Что?


После трех лет никакой не годится. Даже со свинцовыми добавками. Портится. Неустойчивый. 100 LL гораздо более устойчив. Все еще годится да только уже девять лет это много. У кого-угодно там, их бензин сдох давным давно.


Он пожевал челюстями. Не сплюнул ни разу, я полагаю проглотил.


В Эри я об этом не беспокоился. У меня был на примете склад в Коммерс Сити полный всяких присадок "восстанавливает бензин до первозначного состояния" согласно брошюре в коробке. Как по волшебству. Хватит на следующее десятилетие по крайней мере. Да только. А в других местах кто знает. Даже авиационный может не сработать. Зависит от состояния топливных хранилищ, в большинстве.


Было очень тяжело смотреть на него. Я больше не чувствовал себя каменной стеной. Я чувствовал себя кроликом. Пойманным.


Зачем пришел сюда? спросил он меня прямо.


Не ответил. Не защищаясь, не скрывая своих мыслей, просто я не знал. На самом деле.


Ты сел в свой самолет и пролетел свою точку возврата. В мир может без никакого топлива. Ты оставил позади спокойные свои небеса, партнера с которым сработался. Ради стороны которая совсем небезопасна, где каждый встречный скорее всего попытается тебя убить. И если не от какого-нибудь хищника то просто от болезни. Ты о какой ***** вообще думал? Хиг.


Мой пес умер, ответил я.



*

Я рассказал ему о пойманном сигнале, три года тому назад. Я рассказал ему об охоте и рыбалке и смерти Джаспера и как убили мальчика и других, и о всех потерях.


У меня совсем не было никаких мыслей, сказал я.



*

Он знал. Он знал что Сессна 182 обычно несла пятьдесят пять галлонов топлива. Он знал расход горючего в час около тринадцати. Он знал приблизительно расстояния. Он все просчитал. Он просчитал я был прав по точке, невозврата. Просчитал я тащил пару допгаллонов. Чего он не просчитал и просчитался что я знал чем я ***** занимаюсь.



*

Полетим до Джанкшен. Мы проверим что ты хотел проверить. Башню, аэропорт. Затем найдем бензин. Затем полетим к Бангли. А если ему не понравится то мы его убедим.


Я не знаю смогу ли взлететь с вами обоими. С того луга.


О ты сможешь. Если надо мы тебе отрежем ноги и усадим. А я буду жать на педали.


Он хмуро улыбнулся да только я увидел тень беспокойства пробежала в холоде его глаз.



*

Нет смысла в забое скота чтобы сделать побольше сушеного мяса. У нас уже было где-то двадцать фунтов от оленины я застрелил и мы не могли больше брать грузового веса. Скорее всего физически не смогли бы. Сима сказала скот, они останутся сами по себе и если Бог захочет будет достаточно дождей и они тогда выживут.


Она хотела взять с собой двух овец, самца и самку.


Они не весят больше двадцати фунтов каждый.


Я попытался объяснить что маленький самолет скорее похож на воздушного змея чем на грузовик. Я рассказал ей о том как меня учил Дэйв Харнер в Монтане, что он кричал мне в первые дни когда я сажал 172 в аэропортах на берегах озера Флатхэд. Как я коснулся а самолет закружился и его понесло в сторону словно больную утку он заорал Боожмой Хиг! У тебя мотоцикл? Да! У тебя пикап? Да! Так я думал! Ни то и ни другое! Это птица! Понемногу понемногу! Боже! Противно смотреть!


Она засмеялась.


Харнер, мой инструктор, лесорубил. Большие деревья лесорубил когда еще были большие деревья на Северо-Западе. Он поднимался и спускался по крутым горам с сорокафунтовой бензопилой с пятидесятидюймовой цепью и срубил больше кого-угодно в тех местах. Жил навроде Пола Баньяна.


Помнишь такого? Пол Баньян?


Конечно.


Так просто проверяю. На его день рождения, к тридцатилетию, его друзья подарили Дэйву показательный полет в местном аэропорту. Это было в Калиспелле. Они сказали что хотели показать ему всю часть территории он срезал. Немного трогательно когда представишь. Он значит залез с парнем по имени Билли, летчик до самых самых, и повел по рулежке и тут же почувствовал все рули, едва коснулся - не как я, я чуть не въехал в ангар на первой рулежке - и наступила очередь для взлета и они поднялись над Калиспеллом. Он повторял что Билли говорил ему, и он был без никаких погрешностей, спокойный как ненормальный. В конце концов, он сказал мне, что может быть ненормальнее когда бегаешь вверх вниз по склону в сорок градусов с жуткой пилой орешь и тысяча тонн деревьев падает вокруг тебя? Это успокаивало, сказал он. Необъяснимо странно, почти как божественно, спокойно. Не такими словами правда. Он сказал, Хиг это было как будто летишь в фотографии, в красивой фотографии земли которую ты любишь, все тихо и недвижно именно каким тебе хотелся мир. О чем он говорил это когда летишь появляется чувство отстранения от физического тела. Будто мир становится прекрасным как поезд и ничто плохое не в состоянии коснуться тебя.


Я понимаю.


Да. Он тут же потерял голову. И все. Так же случилось и со мной почти что за исключением он был рожден для этого, я нет.


А ты был рожден для чего? Что лучше всего получалось?


Я подумал, Для потерь. Терять все ни попадя. Похоже это моя миссия в жизни. Конечно я не сказал этого, кто я такой чтобы жаловаться?


Рыбалка, я полагаю. Форель так и бросалась на меня. Ты?


Она покачала головой.



*

Я провел какое-то время у Зверушки. Вскарабкался по дереву-лестнице, мимо ручья и назад из каньона. К приходу лета я не приготовился. Я шел из тени в тень на солнце, солнце перестало быть приятным. Жарко в середине утра. Вода заметно убывала с каждым днем. Стало видимым ребристое дно ручья. Сучья и прочая мелочь застревала у камней, камни выступали наружу. Меня пугало. Течение убывало слишком рано и быстро. Высохнет совсем. Даже рыба привычная к теплой воде, даже она умрет. Карпы и сомы. Раки. Лягушки.


Сухие сосновые иголки скрипели и лопались под моими ботинками. Солнце отражалось повсюду не было тени спрятаться не было возможности отдыха глазам. Через две недели, где-то так, большинство цветов завянет. Самая быстрая весна насколько помню.


В прежних сезонных циклах засуха заканчивалась, приходил муссон, снега прилетали, и жизнь возвращалась. Каким образом тайна. Для меня. Форели, лосось который был здесь задолго раньше нас, пятнистые лягушки и саламандры, каким-то образом они раньше возвращались на следующий год. Откуда? Может из птичьих кишок я не знаю. А сейчас нет. Скорее всего.


Я прошел тропой сквозь архипелаг солнца, по островам тени от желтых сосен. Запах жаркой коры, все еще влажная земля высыхала. Кружилось летнее жужжание слепня. Верхушки были густыми. Толстые и сучковатые стволы, изгибающиеся от солнечного света, огибающие валуны как будто охватывая их баюкающими руками, медленнорастущие никогда не тронутые ни одной пилой. Некоторые из них скорее всего взошли когда Кортес смотрел на своих солдат с диким удивлением. Я прошел по открытому лугу, похлопал Зверушку по носу.


Скучал по тебе.


Оглядел вокруг парк. Невысокий. Карликовые ели и можжевельники в самой дали не были высокими, двадцать футов самые высокие, но обычные сосны были где-то около сорока футов. Нам нужно было их срубить.


Если бы была середина зимы. Тепло могло бы сыграть большую роль. Холодный воздух гуще, горячий воздух был намного хуже. Мы должны отправиться в темноте, только так, чтобы было достаточно видно и к тому же поближе к самому прохладному времени.


Вот я о чем. Я засунул голову внутрь, она всегда пахла одинаково. Пахла Джаспером, пахла все еще каким-то образом как в 1950-ых и достал ИУ из винилового держателя за моим сиденьем. Инструкция Управления, с того 1956 года. Тонкая фигня где-то меньше одной восьмой дюйма, восемьдесят восемь страниц с иллюстрацией на обложке. В конце таблицы. Они были замечательные - наглядные и бесценные. Какой-то летчик-испытатель садился в эту модель и взлетал и садился в ней и снова и снова. С этой высоты и вот данные. В такую температуру и вот они. Техники в белых комбинезонах и с толстыми стеклами очков записывали данные и рисовали прекрасные, простые, неторопливые изгибы. Они шли домой к женам с прическами улей и пили Сиграм Севен с кубиками льда в граненых толстых бокалах. Летчики-испытатели, что делали они? Они были летчики ветераны войны, Второй мировой, которые бомбили Японию и атаковали на бреющем аэродромы в Австрии и обжились в новостроенных домиках как описал их Джеймс Дикки, и вновь садясь в маленькие кабины Сессны в испытательном центре в Вичита, где самолеты привычно управлялись так же как раньше, и бывший командир эскадрильи был словно всадник который мог бы взлететь на любую лошадь с таким же сложным и простым ощущения дома и освободиться от ограничений обычности.


В самом конце моей инструкции были страницы таблиц и графиков. Взлета и разгонной дистанции. Я перелистнул - осторожно - я всегда держал в руках ИУ как держал бы древний и бесценный артефакт - на страницу названную Взлетные Данные. Провел пальцем по высоте нахождения на семи тысячах пятистах футов и вниз по колонке температуры по Фаренгейту. Взлетная дистанция с пустым грузом достижения пятидесяти футов высоты препятствия при тридцати двух градусах в безветрие была девятьсот пятьдесят футов. Вот видите? И не спрашивайте меня. Воздух жиже при нагреве. Затем я сделал то чего никогда не делал, не делал с того времени когда проходил экзамен на права летчика: я достал сертификат веса и балансировки я хранил в кармане моего сиденья у колена. Я достал чистый лист бумаги и решил мою проблему. Я посажу Папашу спереди у ста восьмидесяти фунтов веса и Симу позади ста двадцати с грузов продовольствия весящий двадцать. Пять галлонов воды на сорока. Никаких овец. Бидонов с бензином не будет я ими заправлюсь. Я просчитал по топливу, оружию, двум винтовкам, дробовику, пистолетам, четырем гранатам. Все. Две кварты масла.


Я пошкрябал карандашом по бумаге и просчитал цифры. Затем я оставил мои вычисления на сиденье, дверь открытой, ветра не было, и зашагал вперед по лугу.



*

Сто восемьдесят сто восемьдесят один сто восемьдесят два. Считал мои шаги. Напомнили мне о секундах я считал ожидая помощи Бангли. Огибая колдобины. Продираясь сквозь траву ступнями. Увидел грифа-индейку парящего на севере. И когда я дошел до двухсот и увидел сколько еще свободной земли оставалось передо мной я понял. Не хватало дистанции. Шестьсот сорок по максимуму. Никак.


В самом конце. Конечно я знал но все равно проверил. Я взял деревянную палочку для размешивания красок из того же кармана сиденья. Он был помечен фломастером интервалами по всей длине и замаркирован 5 10 15 и так до 30. Галлонов. Я влез на крыло, открутил топливную крышку наверху крыла и опустил туда палочку. Вытащил отвернулся от прямого солнца и заметил где быстро исчезала сильнопахнущая мокрота. Проверил на другом крыле.



*

Парни в белых комбинезонах. Пилот в своем костюме летчика. И жена с прической улей. Напевает, постукивает пальцами в такт по штурвалу Сессны Рок Вокруг Часов. В 1955. Все скоро хлынет лавиной: музыка, хула-хуп, серфинг и девушки, Элвис, все это кажется словно некая компенсация - за что? За Большой Страх. Где-то рядом. Впервые за всю историю человечества может со времен постройки Ковчега они ожидали Самого Конца. Что из-за какого-то огромного непонимания зазвонят вокруг красные телефоны, чей-то дрожащий палец нажмет красную кнопку и все закончится. Все. Очень быстро. Раздувающимся грибным облаком и огнем, самой ужасной смертью. Как такое должно быть повлияло на настроения. Вибрации внезапно нарастают глубже и глубже любых знакомых ощущений. Как сильный ветер впервые смог сдвинуть тяжелые колокола, куски заржавевшей бронзы у ворот горных переходов. Послушай: низкие устрашающие медленные ноты. Проникают во внутренности, в пространства между нейронами, стеная о всеобщей смерти. Что бы ты сделал? Закрути бедрами, изобрети рок н ролл.


Люди в испытательном центре Сессны собирали эти цифры, эти дистанции. Проверяли их по небольшим происшествиям пока животный страх Того Большого сдерживал их мечты. Так и было? Я не знаю. Я чересчур драматизирую. Но видя что произошло как перестать чересчур? Невозможно ничего сделать чересчур. Больше нет преувеличений лишь сухая грань выживания. Никто никогда не поверил бы в такое.


Летчики работали в прекрасных условиях на гладких поверхностях. Мягкое поле еще уменьшало процент взлета, и неровность поля никак не помогала. Мы могли бы заполнить колдобины, загладить их ровнехонько, да только.


Я раскрутил шланг и слил двенадцать галлонов назад в бидоны. Нам не нужно столько чтобы долететь до Джанкшен и станет меньше веса на семьдесят два фунта. Затем я подумал, Не обрезай слишком близко, и я снова залез на крыло и подлил как мне показалось опять два галлона. Я оставил один полный бидон в траве и опустошил другой на землю и затем взял его, пустой бидон, положил на Зверушку. Потом я пошел рыбачить. Я взял мой чехол с удочкой прикрепленный за моим сиденьем и легкий нейлоновый рюкзак с мушками и шнурами и пошел вниз к каньону.



*

Мои расчеты показали что самые лучшие шансы во всех случаях взлета, после очистки пространства, были лишь после того как старик оставался здесь.


Я мог бы представить как радостно это будет принято. Я мог бы представить себе разговор. Я мог бы услышать его нож вынимаемый из пластиковых ножен, мой взгляд на острие лезвия приближающегося к моему горлу. Не ***** мне Хигс! Я же сказал тебе не ***** мне.


Я поймал пять карпов. Взял фазанье перо по дну и вытянул их одним за другим. Сокол перевалился через стену вверху и полетел вниз, ускоряясь над деревьями у ручья. Мне показалось птица следила за мной, с любопытством. Соколы едят рыбу? Карп был худосочной рыбой, длинной и тощей и я понял внезапно огорчась они голодали. Перемена в температуре воды влияла и на них, тоже, на их еду. Я отцепил их с большой предосторожностью, так я делал лишь с форелью, и держал легко пока они были в моих ладонях против течения, пока их жабры не наполнились и их хвосты вновь стали сильными и они изгибаясь уплыли от меня. Я больше не стал, совсем не чувствовалось как на рыбалке.


Форели нет лосей тигров слонов рыбной мелочи. Если я просыпаюсь в слезах посреди моего сна, но никогда не признаюсь в том, это потому что даже карпов больше нет.


Я представил себе разговор. Я смогу взять твою дочь, двадцать фунтов мяса но не тебя.


Да только. Идея лампочкой вспыхнула во мне. Хиг, у тебя случилось как это раньше называлось откровение. Когда что-то понимаешь, некая связанная мысль, ценная как золото. Эврика.


Я принесу лист с балансом веса, карандаш и мои расчеты, потрепанную ИУ с отлетевшей обложкой и ее неопровержимые таблицы и пройдусь по цифрам как будто в первый раз и пусть каждый придет к своему решению.


Она обедала за столом в тени. Кувшин холодного молока, засоленное мясо, свежая зелень, зеленый лук. Я сел. Папаша следил за мной. Он следовал за мной взглядом, следил пока жевал еду. Она ела. Она двигалась сегодня без труда, легче. Синяки похоже таяли, ее настроение светлело. Она ела медленно, дышала глубоко словно вдыхала запах ручья, все новые запахи цветов.


Ну? наконец спросил он. Он поставил свою чашку, вытер рот рукавом ожидал.


Нету.


Она положила вилку. Рюкзак был у моих ног. Я сдернул молнию застежки, освободил завязки, вытащил инструкцию, листы, достал карандаш из-за обода кепки.


Вес и баланс, понял он. Я кивнул. Взлетная дистанция, сказал он.


Да-п.


Он все понимал. Я нацарапал формулу, оставив вес пустым местом. Наверху страницы в правом углу я подчеркнул места: Один гал. Авиатоплива = 6 фунтов. Один гал.воды = 8 фунтов. Сейчас в баках: 14 галлонов.


Я приблизил лист к ним. Я начал есть.



*

Он был сообразительным. Чем бы он там ни занимался на ранчо, на военной службе, он даром время не терял. Он взял карандаш и принялся за работу. Не спрашивал, Тaк правильно? Тaк ты делал? Эх столько времени... ничего такого подобного. Человек непривыкший к вопросам к самому себе, непридумывающий себе причин. Не сказал даже, Хигс проверь мой расчет, правильный? Неа, СукСын оглядел одним взглядом проблему, начал умножать, заполнил все пробелы в формуле. Я увидел он сделал лист продовольствия, каждая вещь приблизительным весом. Он прошелся тремя разными путями и каждый раз я видел он вычеркивал два три названия с листа. Видел как он уменьшил воду до трех галлонов. Вычеркнул топливный бидон.


Эн ээ.


Он посмотрел на меня.


Бидон. Шланг. Десять фунтов. Нужны без вопросов. А если придется пешком принести топливо?


Он согласился кивком, вернул на лист.


Затем он уменьшил топливо, уровень в баках до 10 с 14.


Нет.


Я вновь прервал его. Карандаш остановился, бровь поднялась.


Топливо остается.


Тридцать пять миль до Гранд Джанкшен, макс. Сто двадцать миль в час с попутным. Ноль три часа при тринадцати галлонов в час. Десять за глаза.


Не пойдет. Если надо покружиться, проверить взлетку, рулежки, если по нам стрельнут, если придется искать обычную дорогу.


Он кивнул. Опять прошелся. В конце концов он отложил в сторону карандаш, выпрямил руки по краям стола, откинулся назад. Уставился на меня. Показалось что в нем появилась ненависть. Трудно сказать с этим Папашей.


Ты уже прошелся так ведь?


Я кивнул.


Я остаюсь, она улетает.


Кивнул.


Ты уже прикинул.


Кивнул. Он все продолжал сверлить меня взглядом. Подвижный свет прошелся по его лицу. От этого показалось что выражение его лица изменилось хотя мне кажется такого не произошло. Я бы сказал, Можно было услышать как звенит иголка, да только. Не с ручьем поблизости. Он смотрел на меня, медленно кивнул.


Окей, сказал он.


Вот так просто. Решено. А теперь мне этот старый енот точно начал нравиться, должен признаться. Он проглотил пилюлю, не пищал.


Я улыбнулся ему, может впервые.


Вот почему нам надо четырнадцать галлонов, сказал я. Одна из причин.


Он удивился, вздрогнул, залез языком себе под губу где держал свою табачную жвачку.


Нам нужно четырнадцать потому что мы сядем и опять взлетим. Мы подберем тебя на скоростной дороге. Совсем нетрудно. Там есть довольно приличное ровное место у поворота к мосту. Сколько надо для посадки взлета. Никто не вспотеет.


Он не отпустил свое лицо чтобы оно смягчилось, ничего подобного. Лишь в его уставившемся на меня взгляде, в самой зиме его, мне показалось я увидел легкое таяние, перемену оценки.


Ты сможешь выйти на день раньше и мы подберем тебя к закату.


Окей, снова сказал он только и всего.




Окончание: КНИГА ТРЕТЬЯ

Оглавление





© Peter Heller, 2012-2024.
© Алексей Егоров, перевод, 2013-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2013-2024.




chitalnya.ru

www.chitalnya.ru

Словесность