Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность


"Порш" с бетоном и БМВ - без



МУЖЧИНА  С  РЫБОЙ


Есть у меня один дружбан - Боряня. Живет в Рэд-Хуке. Местечко гиблое, зато пособия хватает, чтобы отбиваться от домовладельца. Первого числа каждого месяца тот упорно является за квартплатой, невзирая на опасность быть прихлопнутым местным населением, что твой таракан.

Кормится Борян рыбалкой. И все, значит, в гости зовет. Поддавшись на провокацию, приезжаю в это забытое Богом и порядочными людьми местечко. Приближаюсь к дому, где сердце мое обрывается и камнем падает прямо на пальцы ног. Весь дом в крови, как мавзолей Ленина. Кровь льется с шифера на стены и течет на красную траву. Я, не будь дураком, в дом не иду. Прикиньте сами - если у него уже снаружи так, то каково внутри?! Как белорусский партизан, крадусь на задний двор. Открывшаяся мне картина являет собой еще более тихий кошмар. Борян, наносит жесточайшие удары топором бьющемуся об цемент бедолаге. Кровь бьет из того, как кипяток из гренландского гейзера. После очередного удара, противник издает звук проколотой шины и во двор начинают лезть кровавые шланги.

"Конец фильма", - думает ваш корреспондент, потому что место свидетеля всегда рядом с жертвой.

Что до моего убийственного дружбана, то он утирает со лба кровавый пот и, как ни в чем не бывало, говорит:

- Здоров, Митька! Ты не волнуйся, я сейчас его водичкой обдам и будем жарить.

Ваш корреспондент не бежит в панике только потому, что переживает временный паралич нижних конечностей. Борян тем временем врубает воду и, к своему изумлению, я обнаруживаю, что тяжелые физические увечья наносились здоровой такой рыбине.

- Замордовал меня стервец, - объясняет он. - Мне говорили пацаны на берегу, мол, тунца не бери. А я пожадничал. Вишь чего мы тут с ним натворили. Ниче, в следующий раз я поменьше чего поймаю.

- Боря! - говорю я в сердцах. - Да тебе этой рыбины на месяц хватит! В ней мяса, как в корове!

- Тунец, - замечает Борян с видом крупного эксперта, - должен быть большим.

Короче, путина в разгаре. Он ловит и ест. Ест и ловит. А время идет, и с его течением я наблюдаю в своем дружбане некоторые перемены. То ли он переел, то ли его совесть начала мучить за эти кровавые расправы с беззащитными существами, но на смену его животному аппетиту приходит новое чувство. Раз говорит:

- Знаешь, старина, я вот раньше чисто практический интерес в ловле видел. Поймал - схавал. А сыт, так на зиму засолил. Нехай лежит. Время не из лучших. Вашингтон раздирают антивелфэрные настроения. Президент-падло пошел на поводу у республиканской шайки. Но я не отчаиваюсь. Заберут у меня пособие и хрен с ними - у меня полный гараж жратвы. Хочешь глянуть?

Пошли глянули. Что вам сказать? Человек таки тронулся на почве грядущих социальных перемен. Тунцы у него лежали просто как шпалы - крест-накрест по две штуки. Скумбрия образовывала крепкую поленицу. Камбалы стояли на ребре вдоль стены, как колеса в автомастерской. Взяв одну, он ловко крутанул ее и она завертелась у него на пальце.

- Ништяк! - прокомментировал он.

- Блин! - сказал я, только с применением другого, похожего слова. - Я надеюсь, ты ее больше не ловишь?

- Не ловлю, - он остановил камбалу и аккуратно поставил в ряд с другими. - И ты не думай, что мне тут ее много. Рыбы много не бывает. Просто я вдруг ее жалеть стал. Она же живая, как-никак, а я ее крючком за губу. Вот давай я тебя так, за губу, - он, внимательно заглянул мне в глаза. - Хочешь?

Я в ужасе отшатнулся.

- А знаешь какая она нежная? - продолжал он. - Такая шкурка у нее гладенькая. Прижмешься к ней в жаркий день щекой, а она прохладная, скользкая такая… Прелесть! Пошли, я тебе покажу что-то.

Он снял со стены авоську, в которой лежала буханка хлеба.

- Идем-идем.

Мы направились к берегу. В небе мерцали молодые звезды. Легкий ночной ветерок шелестел в сухом тростнике. Увязая в песке, мы добрели до волнолома, выдававшегося в море метров на 30 и, дойдя до его конца, остановились. Здесь Борян дал мне сумку, опустился на колени и, пригнув голову к неподвижной воде, стал тихо насвистывать что-то вроде "Чижика-пыжика". На эту музыку из темной воды вылезла крупная такая из себя рыба, блеснув на нас черными глазами. Друзья, клянусь вам, я уже все это воспринимал как дивный сон, как галлюцинацию, как белую горячку. Я ничему не удивлялся. А Борян, вдруг засюсюкал каким-то детским голоском:

- Мамуська плиплиля? Мамуська моя мокляя, плиплиля? Мамуська хоцит хлебця? А сейцясь папуська дасть мамуське хлебця! - Он обернулся ко мне и бросил по-деловому:

- Дай-ка авоську!

Торопливо, наверное боялся, что рыбина уплывет, он достал хлеб, макнул его пару раз в воду и стал, отрывая куски, вкладывать рыбе в рот. Та жевала его как собака, мотая головой, чтобы он веселее проваливался в ее утробу.

- Мамуська моя! - приговаривал Борян. - Куси-куси!

В общем, хотите верьте, хотите нет, а кончилось это тем, что он попросил свою мамуську поцеловать папуську в щечку. И эта мокрая дура, высунувшись из воды повыше, чмокнула его своими сырыми шлепанцами, после чего беззвучно ушла под воду.

- Мамка моя, она меня таки любит! - сказал Борян и, быстро сбросив майку и шорты, плюхнулся к своей подруге. Было уже темно и я толком не видел, что там у них происходило. Сперва он вроде поплыл саженками куда-то вперед. Потом кролем вбок. Потом, кажется, нырял и над водой мелькали его светлые пятки. Выбрался на камни он не в духе.

- Уплыла сучка. Такая же юзерша, как и все, - он сплюнул.

Последний раз мы виделись на День Независимости. Не найдя его дома, я пошел на берег. Над Манхэттеном бил салют. В черном небе расцветали пестрые бутоны пиротехнических цветов. В их отблесках я увидел моего плававшего на спине рыболюба.

- Борян! - позвал я его. - Вылезай, старичок! Я выпить привез. Пиво. Тэкила. Рыбка у тебя своя. Вылезай, а?

- Та ну, - ответил он без интереса. - Лучше ты сюда давай. Тут хорошо. Влажно. Салют такой красивый показывают.

Он подплыл к камням и показал, чтобы я наклонился к нему поближе, будто кто-то мог нас услышать.

- Ну, чего?

- Старичок, я тут сегодня днем одну такую селедочку видел, пальчики оближешь. Спинка, хвостик, плавнички. Месяцев восемь от силы. О, вот она плывет, извини, я пошел. Он развернулся и в последний раз я его увидел в отблеске салюта, после которого берег погрузился в темноту и тишину. Только плескала вода о камни. А может это мой Борян с кем-то тискался там, во мраке ночи.


1998 г.



Следующий рассказ




© Вадим Ярмолинец, 1998-2024.
© Сетевая Словесность, 2002-2024.





Словесность