Наши проекты Обратная связь

П О И С К

ЧУЖИЕ

Под утро в купе осталось двое.

Худенькая женщина, лет сорока пяти, с горделивой осанкой сидела у окна и пальцами обеих рук мяла носовой платочек на столе. Юноша, свесив с верхней полки круглую, как тыква, голову, глядел то на отражавшееся в стекле лицо попутчицы, то дальше - на навевающее скуку снежное пространство. "Что-то она уж слишком из себя... - думал он о женщине. - Высокомерная... Вчера вошла, холодно: "Здравствуйте" - и больше ни слова за вечер. И вот, уже с утра царицей сидит..." Он поздоровался равнодушно, не надеясь услышать что-нибудь в ответ, спустился к двери, вытащил из куртки сигареты, взял полотенце...

Когда он вернулся, женщина готовила завтрак. На пластиковой тарелочке уже лежали тонко нарезанные помидоры, полоски розовой ветчины и белый хлеб.

- Присаживайтесь, молодой человек, - неожиданно мягко пригласила женщина и наклонилась к своей сумке. - Помяните дядю Юру... мужа моего.

Юноша немного растерялся.

- Я кушать не хочу, - пробормотал он скороговоркой, еще раз скосив глаз на скромный стол, накрытый явно не на двоих. - Мне-то и ехать тут осталось...

- Я вам не кушать предлагаю... - голос женщины дрогнул. - Просто посидите, помяните... Вот, нашла... - Она расстелила перед присевшим юношей розовую салфетку. - Это для рук.... Что же вы? Поминайте, поминайте... Мне что-то не хочется... А вы, пожалуйста... - И ближе к нему подтолкнула тарелочку. - Вы не думайте, ветчина свежая...

"Из интеллигентов, - подумал молодой человек, обратив внимание на ее чистые тонкие пальцы и в меру длинные ногти под перламутровым лаком. - Они ветчину недельной давности есть не станут. Все у них свежее... А умирают - как все, от какой-нибудь обычной болячки..."

Некоторое время они молчат. Юноша двигает челюстями медленно и проглатывает с видимой неохотой: ему хочется чаю, но на титане, как предупредила утром проводница, неожиданно потёк кран. Надо немного подождать, а в соседний вагон идти не хочется. Женщина все так же теребит платочек и смотрит с горделиво приподнятой головой в окно. Вдоль насыпи мелькают редкие холмики засыпанного снегом кустарника; в темной полосе, отделившей широкое белое поле от бледного неба, угадываются хвойные леса. И кажется, что над всем этим покойным, спрятавшимся от солнца бледно-сизым маревом, словно замерзшим пустынным миром, наполняя глухой тоской и купе, плывут однообразные позывные колес поезда.

- Вы в Москву? - спросил юноша.

- Да... - Женщина слегка кивнула, не отрываясь от окна. - Там пересадка... Дальше электричкой в Иваново, на могилку...

- Сами из Краснодара?

- Да. У нас родственники в Иваново. В минувшем году гостили у них в это время. Муж простыл, недельку поболел и...

- Легкие?

- Менингит. Он болел еще молодым. Вылечился. А год назад... Кто бы мог подумать? Поехали на Новый год, и все так ужасно обернулось.

Женщина слегка сдавила пальцами веки у переносицы, словно глаза ее устали смотреть на заискрившийся вдруг под явившимся солнцем снег, и потом внимательно поглядела на крепкие розовые щеки своего попутчика. "Носик ее портит, - подумал тот, втягивая ртом ломтик ветчины. - Вроде орлиного... Опустит - Баба Яга. Задерет - гордыня, высокомерие... А так, вроде ничего: симпатичная, не такая уж и старая... Найдет себе еще..."

- Я тоже еду на Новый год, - сказал он, старательно прожевывая мясо. - К девушке. Летом в Анапе познакомились. Вместе отдыхали... А тут шлёт мне на мобильник: приезжай, мол, Новый год вместе встретим, кремль тебе покажу... Она про этот кремль мне летом все уши прожужжала. Я ей говорю: не верю, откуда в твоей Туле быть кремлю? Кремль - в Москве! Там президент. Сам по телевизору видел! А она опять за свое... Она вообще, если чем-нибудь заразилась - не остановить. Достал из моря ей краба - разговоров на целый день... И ни про что про другое, как про этого краба, что про тот кремль.

- Почему же, - улыбнулась женщина снисходительно. - В Туле действительно есть кремль, как во многих древних русских городах. Стены из красного кирпича, по архитектуре напоминают стены Московского Кремля, только ниже...

Юноша перестал жевать. Всё, как и голова, стало у него на удивление вдруг круглым: и глаза, и щеки, и рот, и пошевелившиеся от растерянности оттопыренные уши.

- Это, что же... - Прошептал он. - Это тогда мне надо будет за раз съесть пять килограммов пряников!

- С чего бы это? - Женщина издала звук, похожий на смешок, и поднесла руку с платочком к губам.

- Мы на спор... Если кремль есть, то Юлька, знакомая моя, покупает пять килограммов, и я их ем, и ем всухомятку... А я всухомятку не могу: слюна не выделяется, запивать надо... Знала, на чем меня поймать... Лучше б на бутылку спорили.

- Съешь, и с превеликим удовольствием, - рассмеялась женщина уже открыто. - Тульские пряники с повидлом, с джемом, есть медовые, так вкусны, что один съешь - другой сам в рот лезет.

- Вы бывали в Туле?! - удивился юноша неподдельно. - Надо же! А мне уже двадцать один, а я так нигде и не был... В армии - и то, пхнули в какую-то тайгу... Бр-р-р... Кругом одни сосны! В карауле стоял - рысь видел, рядом прошла...

- Ваша жизнь только у истока, вот и увидите Тулу... А я преподаю историю в школе, часто возила свой класс на разные экскурсии. Раньше с поездками проще было... И по финансовым соображениям, и по части ночлега... И даже по восприятию: увидеть своими глазами, прикоснуться руками, душой. Ныне же: влез в интернет, и кажется, что весь мир перед тобою, и ты все знаешь... Виртуальность, обман, пустота - то, что раньше в школе называли зубрежкой. Реальность прекрасного - это теперь для богатых... А вообще Тула - не только пряники, самовары... Это просто замечательный город, с таким глубоким историческим и культурным прошлым...

- А муж ваш кем работал? - перебил юноша.

"Уж точно, - подумал он, - и тут учительница учительницей. У самой, уж точно, компьютер есть, а распаляется: интернет - пустота, обман... Учит! У всех пацанов есть компьютеры, я один только... пустота для них".

- И он педагогом...

- А-а-а... - протянул юноша как-то неопределенно.

- Удивительный был человек. Очень поэзию любил, сам немного сочинял. А преподавал физику. Для меня всю жизнь остается загадкой: как человек может совмещать в себе одновременно любовь к сухим формулам и нежным словесным образам? А он часто повторял: есть дело для ума и заработка, а есть - для отдохновения души.

- Ну, я в этом не разбираюсь. Главное, чтобы хорошо платили. Тогда все на месте: и голова, и душа. Я из пригорода, до армии сварщиком работал. Вернулся - работы денежной нету. Домашнее подворье развалилось: корма дорогие, налоги... Только куры и остались.... Какая тут, к черту, душа? Душа только болит, а выхода никакого: во все стороны, куда ни ткнись, - тупики... Отец говорит: "Нами правит Мамай. Это на долго...Нам бы сейчас князя Донского..." Его на старости лет на книжки потянуло, на всякие там исторические... А что та история? Цари все эти, коммунисты... Раньше был один хозяин всему голова: как сказал - так и делай. Иначе - в тюрьму, в лагерь... А теперь всяк может стать хозяином, только б деньжата завелись... Кто у нас сейчас сильнее: президент или олигарх? Кто до кого с протянутой рукой идет? То-то же... Так и должно быть. Деньги - это все! Свобода и независимость. Ничего, на следующий год я поступлю в колледж. Потом пристроюсь в промтоварный магазин продавцом-консультантом. Вот где деньги - в торговле! И компьютер стоящий куплю. А кому нравится, тот пусть варит за копейки все эти сеялки-веялки.... в дождь, в слякоть. Пусть к старости зарабатывает ревматизм да радикулит, как батя мой...

- Да, зима у нас такая: то сиротский снежок, то затяжной родимый дождик. Что-то среднее между поздней осенью и ранней весной. Неопределенное время года: в календаре есть, в природе нет. Юра хохотал, когда ему однажды пришла мысль, и он сравнил экономическую деятельность наших руководителей с южной зимой... За что ни возьмутся - все в слякоть превращают. А виновными выставляют тех, кто в этой слякоти барахтается. Сейчас и слово такое не произносят вслух - народ. Все больше говорят: избиратели, налогоплательщики, средний класс, неимущий класс, бомжи... Всех рассортировали по социальным полочкам. Так удобнее скрывать свою беспомощность и ни за что не нести ответственности. Если кто разместился на какой-нибудь полочке неуютно, тот, значит, сам и виноват в том, что сидит именно на этой неуютной полочке, а не на другой... - Женщина пристально посмотрела на юношу, в его ничего не выражавшие тусклые глаза, и показала платочком в окно. - Вот она, настоящая русская зима. Снег, тишина, вон дальний лесок, а вон там, похоже, вся в снегу деревенька... дымки - в наш век еще дровами топят... Скоро будет один примечательный переезд. Я по времени пути определяю. Крохотный желтый домик, одинокая женщина в фуфайке с флажком... Поезд наш не притормаживает, проносится, а это возникает как видение. Кругом белым-бело и вдруг - пожар! - большое дерево с ягодами рябины. На юге такое не увидеть. Юра всякий раз с волнением ожидал этой встречи. Гляди, гляди, говорил мне, вот сейчас, сейчас будет: "В саду горит костер рябины красной, Но никого не может он согреть". Он очень ценил Есенина. Считал, что только кондовая Россия может дать настоящего поэта с национальной душой. А у нас, на окраине... Он и о себе говорил: я не поэт, даже не стихотворец, я - рифмотворец...

"Вы так говорите, как будто сами не с окраины, - подумал юноша недоброжелательно. - Будто на юге вам все чужое..."

- А-а, п-очему вы едете од-на? - спросил он, подавляя зевок. Он давно умял всухомятку все, что было на столе, и отчужденный голос учительницы, говорившей ему непонятно о чем, и монотонный перестук колес бегущего на север поезда, его мягко убаюкивали. - А дети?

- Что? - ответила женщина машинально, все так же глядя в равнодушную белую пустоту. - Нет. Я одна...

Они замолчали.

...И в тамбуре было одиноко и неуютно. Грохотала вагонная сцепка, тянуло стылыми сквозняками, и колеса стучали совсем по-иному - с режущим слух стальным лязганьем. Молодой человек закурил и отошел в угол... За окном мелькнуло вдруг огромное красное пятно, и, тут же, вспомнив свою попутчицу, он потянулся быстро вперед, прильнул к стеклу... Но все было уже позади. "Ну и ладно... - успокоил он себя. - Додумаю сам: хатенку-курятник, бабу с флажком и ту рябину. Будет что рассказать... той же Юльке. Любит она все такое, сногсшибательное: кремль, крабов... А пряники есть не стану: что я - ребенок, что ли?"

Ему не дано было еще знать, что такое одиночество.

© Сергей Ворона, 2012-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2012-2024.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] Читайте также: Ольга Андреева. Свято место | Андрей Бычков. Я же здесь | Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" | Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике | Надежда Жандр. Театр бессонниц | Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... | Игорь Муханов. Тениада | Никита Пирогов. Песни солнца | Елена Севрюгина. Когда приходит речь. (О книге Алексея Прохорова "Не одинокий рай") | Ольга Суханова. Софьина башня | Лана Юрина. С изнанки сна | Сергей Главацкий. Апофеазко | Татьяна Горохова. "Мне фамилия моя всегда мешала..." | Стихи, растущие из жизни | Михаил Ковсан. Время