Я как белый домашний гусь, что мечтает стать
необузданно диким - и толстую шею тянет
в ледяные просторы, где строчкой среди листа
появляется и исчезает чужая стая.
Га-га-га! - напрягает крылья... А мальчик Нильс,
безобразно огромный, с мозолистыми руками,
заливается смехом: Эй, Мартин, куда? вернись!
и в растерянный круглый глаз запускает камень.
2. Сон Мартина
Утонет птичья болтовня
в соломе и овсе,
и в небо выманит меня
призывный крик гусей.
И, оторвавшись тяжело
от теплого двора,
подставлю я свое крыло
бушующим ветрам.
Поверх вершин, поверх хребтов
растянут серый клин.
Я с вами, братья! Я готов
лететь на край земли...
Так и я - разбегаюсь, пытаюсь подпрыгнуть вверх,
натыкаюсь на сетку... Так каждая ваша строчка,
отпечатавшись в сером, как облако, веществе,
прорывается импульсом - и уплывает прочь, как
вереница летящих птиц. Так мое перо
все скрипит о потерянном городе - том, который
безнадежно любим, но по замыслу всех ветров
бесконечно далек от любых моих траекторий.
4.
Каким бы клином выбить этот клин?
Мой милый Мартин! Перья маховые
подрезаны до самых модных длин,
гусыня хороша, птенцы резвы, и
бабуся стелет свежую траву,
меняет воду, подсыпает рису...
Приедет Нильс, наверно, к Рождеству:
бабуся намекает на сюрпризы.
Ну что в тебе от дикого? Едва
на низкий пень взлетаешь - курам на смех.
Ну что в тебе...
Ну что во мне от вас?
Лишь вечная тоска да вечный насморк.
5.
Как всегда, километры (одиннадцать тысяч). Плюс
кубометры воды, сквозь которые зыбкий Питер
шлет излюбленный свой иероглиф: "Терпи"... Терплю.
Узнаю свой шесток. Утепляю гнездо. Летите,
выше, выше...
Но эхом раздроблена высота:
Га-га-га! - это Мартин, в порыве привычно пылком,
перепончато шлепает - крыльям далеким в такт -
воспаленными красными лапами по опилкам.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
