НА БУКВУ "Л"
Рита, Рита, почему мы постоянно задаём себе вопросы? Вопросы, вопросы - хотя бы одна констатация факта. Когда мы с тобой будем уверены в себе настолько, что прекратим каждое утро, пытаясь выбраться из постели, прикасаться холодными пальцами к собственным сухим, воспалённым глазам? Вот нос, вот подбородок, вот перепутавшиеся волосы. Всё на месте. Всё на месте? Точно? День начинается с проверки: Рита, Рита - мы есть? Мы - полностью, целиком? Вот руки, Рита, худые исцарапанные пальцы, короткие неровные ногти, ладони, линии которых не умеют оставаться на своём месте и когда-нибудь совсем уползут. Узкие трубки зелёных вен, по которым, подобно вагонам в бесконечном метро, проносятся незаметно вязкие сгустки. Сердце бьётся - да, Рита? Притронемся к сердцу - ворочается где-то там, за рёбрами, нехотя, как будто бы может остановиться в любую секунду - назло, как будто бы его вовсе нет. Сегодня как-то чересчур тихо и сдавленно, правда, Рита? Да и верим ли мы с тобой в этот странный мускул, от которого (так говорят) почти всё зависит? Вот колени, вот икры, вот нижние, непонятные пальцы (зачем они? - разве что только для того, чтобы шевелить ими иногда, обнаруживая вдруг, что они есть). Рита, Рита, мы - целиком? Мы - полностью? Почему нам так трудно просыпаться и начинать верить в то, что окружающее - существует? Хотим ли мы? Нужно ли нам? Изнутри жёлтой пеной лезут одни только вопросы. Ответов - нет, а если и есть, то до такой степени прозрачные и чужие, что лучше бы их и не было никогда.
Рита, Рита, будем ли мы с тобой когда-нибудь "на ты" с тем, что нас окружает? Мы вдыхаем - не очень глубоко. У нас ведь есть лёгкие, правда, Рита? Лёгкие, лёгкие, - а почему не "тяжёлые"? Или ещё какие-нибудь? Может, потому - лёгкие, что мы никогда их не чувствуем? Наверное, если выдохнуть слишком сильно, то можно случайно выплюнуть эти самые пузырящиеся облачка, которые у нас в груди, - и они сразу взлетят к потолку, прижмутся к нему, как два сморщенных воздушных шарика неправильной формы, вымажут его розовой кровью, - будем пробовать, Рита? Мы вдыхаем в себя эту маленькую комнату с узким окошком, комната вдыхает нас. Нам кажется, или наша кожа на самом деле шуршит, когда мы двигаемся? Странный, раздражающий звук, от него нельзя избавиться, пока мы здесь - в постели, обходим дозором сомнительные границы нашего организма. Вот живот, вот бёдра, вот тонкие предплечья, вот горячая шея - хрустит под ладонью. Горло состоит из тугих, ребристых трубок, - правда ведь, Рита? Наверное, ничего не стоит вырвать его двумя пальцами, да? Так хрупко, так нарушаемо, да? Это ведь и есть эпицентр нашей с тобой жизни? Кнопка ВКЛ/ВЫКЛ? Вот грудь, вот плечи, вот затылок. Так трудно начинается день. Почему ритуал возвращения к реальности настолько усугубляется с каждым днём? Или нам только кажется, что всё больше и больше минут уходит на обнаружение себя в солнечном сплетении пространства? Да, тяжело. Или нет? Рита, Рита, мы похожи с тобой на крохотное насекомое, живущее большую часть своей вряд ли толком осознаваемой жизни внутри полусгнившего жёлудя, правда? Мы просыпаемся, мы не знаем, кто мы и где и сколько места занимаем и сколько должны занимать в том, что другие называют словом "жизнь". Мы выпрямляем спираль своего длинного хоботка, превращаем его плотную пружину в жутко чувствительный щуп, которому больно, а значит - больно и нам, да, Рита? Вот желудок нашего жёлудя, вот его жёлтые когда-то стенки, - они и сейчас, на самом деле, жёлтые, только этого не узнать, не сорвав с них несколько сотен самых разных лошадей - лошадок, да, Рита? лошадок! Это наше с тобой сокровище, правда, Рита? Наши лошадки. Сотни (а может, и тысячи - разве мы с тобой считали?) рисунков, фотографий, репродукций, - не важно, как это называют другие, - для нас с тобой это - "портреты", да?
Мы вроде бы убедились, что мы - это мы, - дышим, неуверенно стучим сердцем, хрустим наверняка хрустальными костями - их острые полупрозрачные крошки медленно оседают на самое дно нашего с тобой существа (хотя другие говорят, что кости не могут хрустеть, - это хрящи в суставах, но мы не верим, потому что мы даже себе верим с трудом, - так что пусть хрустят хрустальные кости: нам приятнее и спокойнее знать именно это, да, Рита?), - нашим пальцам холодно, нашей душе пока ещё не понятно, что делать дальше, - но, кроме окна, в котором никогда ничего нет (только стекло и воздух за ним, да?), у нас есть стены, а на стенах - сотни тёплых лошадиных лиц (другие говорят, что у лошадей - морды, что лица бывают только у людей, но те, кто так говорит, - сами люди, и потому не могут быть объективны, - люди вообще жутко ревнивые существа, правда, Рита?). И мы начинаем оттаивать, так ведь, Рита? Мы начинаем оттаивать, потому что вспоминаем слово на букву "л". Рита, Рита, мы знаем, что это за слово, ведь так? Или нет? Наверное, да, но мы не уверены до конца, мы не можем сказать - да, сто процентов - да, - потому что слово это слоится в нашем сознании. Мы чувствуем то, что все остальные привыкли называть словом "любовь" (тоже на букву "л" и даже заканчивается мягким знаком, как и наше с тобой заветное слово, возвращающее нас в мир) и практически видим внутри себя эти шесть букв, но, наверное, по привычке - мы не знаем, Рита. И вообще - у нашего слова тоже шесть букв, почти точно таких же, так что мы с тобой можем элементарно путать, потому что то, что мы чувствуем, называется "лошадь", правда, Рита? И, если подумать хорошенько, если напрячь сгусток темноты в нашей до конца не проснувшейся голове, то вряд ли мы с тобой понимаем, что имеют в виду все остальные, когда говорят и думают своё слово на букву "л". Понимаем? Наверное, не совсем. Наверное, совсем не. Мы ведь с тобой не хотим жить с лошадью в одной квартире, ужинать за одним столом, читать друг другу вслух книги или журналы (про лошадей, конечно, - мы ведь читаем только такие книги и журналы, то есть - на самом деле "читаем", впитываем накрепко наше слово на букву "л" тем, что с детства называли душой, но знали и чувствовали совсем другое: душа - она тоже на "л" и у неё тоже есть грива, заплетённая в косички, - ведь так, Рита?). Нам не нужна одна конкретная лошадь, мы не хотим мучить её своим постоянным присутствием. Нам не нужны все остальные лошади - да и зачем, если все они у нас уже есть? Мы ведь с тобой не считаем лошадку транспортом? Это же глупо - кататься по своим делам на чьей-то личной спине. Мы лучше будем идти рядом - и то, если у какой-нибудь знакомой лошадки будет на то желание. Да, нам нравится прикасаться, и мы прикасались несколько раз и храним эти прикосновения у себя внутри - и считаем, что нам этого надолго хватит (а может - и навсегда), и это - наше богатство, правда? И мы бы очень не хотели, чтобы нас с тобой кто-то постоянно трогал, даже если мы для него - всё. У нас не всегда есть настроение принимать такие подарки, как прикосновения отдельного от нас существа. (А если подумать - было ли вообще когда-нибудь такое настроение - а, Рита?) Правда, если нам очень хочется - нестерпимо, - мы ведь можем взять в наши с тобой руки одну из тех лошадок, что стоят на нашем столе, так? Мы можем взять любую из них - маленькую, большую, среднюю, из дерева, стекла, металла, кусочков замши, - и гладить её столько, сколько нам того хочется. Они ведь настоящие, правда? Они живые и дышат, только крайне медленно и незаметно, - и у тех, которые на стенах, тоже бьются сердца, но наши с тобой уши не способны улавливать эти редкие удары, - точно так же, как наши глаза не умеют увидеть, как движутся стрелки механических часов.
Мы можем взять нашу самую первую лошадку - мы нашли её на свалке, очень и очень давно, когда ещё не хотели ни с кем разговаривать - даже с нашими с тобой родителями. Наша первая лошадка - из пластмассы, когда-то она была розовой, но выцвела за столько лет и стала почти белоснежной, если не считать нескольких едва заметных пятен в тех местах, где хвост и грива прирастают к полому туловищу с дырочкой в животе. У нашей первой лошадки нет глаз - их, наверное, выколол раскалённым гвоздём прежний хозяин, - по крайней мере, так мы видим, да, Рита? Наша первая лошадка "смотрит" на нас неровными чёрными дырами с оплавленными краями - но это ведь ничего не меняет, да, Рита? И нельзя сказать, что мы любим её больше всех остальных наших с тобой лошадок - вовсе нет! - она просто самая первая буква в этом необъятном и бесконечном слове на "л", потому что разве может мягкий знак быть настоящим хвостом с определённой длиной? - его же произнести даже нельзя! - и поэтому мы считаем, что слово на "л" заканчивается только на бумаге или сказанное вслух, а внутри нас это слово продолжается и продолжается с каждым нашим днём, начиная с первой слепой буквы, которую мы спасли когда-то очень давно, - мы ведь правда так считаем, да, Рита?.. Сегодня мы возьмём с собой нашу самую первую лошадку, да, - и именно это решение соберёт нас, наконец, в одной точке и заставит буквально выпрыгнуть из постели (Рита, Рита, сегодня мы слишком долго приходили в себя, не правда ли?). Кажется, что сейчас мы - да, целиком, полностью, но всё равно мы боимся себя расплескать и потому запрещаем себе лишние движения. Откуда-то из глубин себя мы вытаскиваем за призрачный хвостик схему нашего дальнейшего поведения - мы не уверены, что поступаем так каждое утро, но других вариантов (кроме как - остаться без движения в этой вязкой постели) мы не умеем вспомнить или хотя бы придумать, да, Рита? Наши пальцы, ещё толком не сгибающиеся, цепляют слепую лошадку за голову, крадут со стола - так аккуратно, насколько это вообще возможно утром. Мы с тобой прижимаем её к груди - холодную, слепую, но не мёртвую, потому что не бывает мёртвых лошадей - бывают разные лошади, и "неподвижная" не значит - "мёртвая", тем более - вот же она двигается, пусть мы и помогаем ей нашей с тобой рукой, но для нас ведь нет большой разницы, правда, Рита? Мы же видим, что она улыбается, хотя всего несколько секунд назад она и не подозревала, что мы выберём именно её, и не могла прочитать это в наших глазах, потому что собственных глаз у неё нет практически с рождения. А теперь она чувствует наше с тобой пусть и не очень явное, но тепло - и она улыбается! (Да, нам говорили, что лошадь - животное и что губы у неё не так устроены, как у тех, кто улыбается на самом деле, но мы с тобой решили пропустить эти ревнивые слова мимо ушей, а если что-то и попадёт в нас случайно, то мы не будем принимать это близко к сердцу, - к тому же, мы слабо верим в этот сомнительный мускул, ведь так, Рита?)
Рита, Рита, всю нашу жизнь мы с тобой как будто бы несём на вытянутых руках переполненную горячим супом кастрюлю и так сосредоточены на ней (потому что боимся пролить или вообще опрокинуть), что всё остальное познаём как-то боком: боковым зрением, боковым слухом, - всеми остальными боковыми чувствами. Но знаем ли мы с тобой, почему так происходит и с каких пор? что послужило причиной? - вряд ли. Мы постепенно нашли выход, но мы не думаем, что это реальное решение проблемы - так, всего лишь объезд, только вот никак не получается объехать окончательно: такое ощущение, что мы годами плетёмся по кругу, просто не в силах узнавать в лицо уже пройденные когда-то километры. Рита, Рита, разве мы верим с тобой в то, что делаем? Разве мы верим с тобой хоть ещё во что-нибудь, кроме этого бездонного слова на букву "л"? Наша с тобой жизнь разрушается с каждым днём, сыпется, как башня из песка под сильным северным ветром, а нас не хватает, нас катастрофически мало - и с каждой минутой всё меньше и меньше, - и некому заново строить башню. Остаётся только жалеть, что наш с тобой материал, наша всегда непривычная плоть - всего лишь обыкновенный сухой песок. Рита, Рита, если бы не лошадки, то где бы мы были с тобой? Честное слово, лучше бы нам всё время тихо и сладко спать - но так мы думаем только от отчаяния, которое неизбежно накрывает нас с головой по утрам. Самая страшная мысль ещё впереди, но мы уже внутри схемы, внутри обязательного ритуала, мы тянем за уши (вот-вот оторвутся с треском) нашу память на букву "л", стараясь впихнуть её побыстрей в незанятое пока место - мы на границе, нам ещё очень многое можно, ведь правда, Рита? Мы успеваем надеть наши универсальные очки на букву "л" - буквально припечатываем их к лицу: да, больно. Да, больно? Да вроде как нет уже, потому как начался день, и та, разобранная на кривобокие блоки Рита осталась в другой стране - правда, только до вечера, но зачем нам про это думать сейчас, да, Рита? Мы судорожно одеваемся: джинсы (там есть лошадка сзади, на правом кармане), рубашка (тоже лошадка - над самым сердцем), свитер (и здесь, и здесь лошадки! - белые на синем), даже носки у нас с лошадками. Мы хватаем сумку-лошадку, раскрываем ей спину, запихиваем внутрь нашу слепую пластмассовую первую букву, проверяем - на месте ли зажигалка, а потом замираем на несколько секунд, как бы собираясь с мыслями и со всем остальным, с чем можно собираться. Не всегда это так просто, да, Рита? Мы не помним, как это бывает всегда, мы знаем, как это происходит в данный момент: становится немножко страшно, но страх приходит пополам с волной удовольствия: нам нравится делать то, что мы задумали сделать, хоть и не очень нравится так глубоко это в себе прятать. Но мы же не хотим, чтобы кто-нибудь нарушил наше счастье на букву "л", да, Рита? Да, возможно, мы его сами придумали - специально, искусственно, но не всё ли равно, Рита, к тому же всё это так давно началось, что мы уже и не помним - как и когда. Мы не будем ни с кем делиться нашим, наверное, постыдным удовольствием, - и пусть даже оно вовсе и не постыдное - нам всё равно не очень хочется проверять это, правда, Рита? Мы с преувеличенной неторопливостью, стараясь не шуметь, становимся на колени, наклоняемся, упираемся ладонями в пол - как будто бы решили превратиться на несколько минут в лошадку и покатать кого-нибудь - и заглядываем под кровать: вот он, серый нейлоновый мешок, перетянутый таким же серым шнурком. Мешок с "людишками" - улыбаемся мы сами себе. Они тоже на букву "л", и за ней идёт буква "ю", совсем как в слове "любовь", но это, всё-таки, не слово "лошадь", и потому противно, словно "людишки" притворяются "лошадью" - с целью втереться в доверие. Зачем, Рита? Не знаем, но вряд ли у них на уме что-то хорошее. Нет-нет, в нас нет ненависти к ним, нет презрения или ещё чего-нибудь такого в том же духе, но и особого уважения тоже нет. А "людишки" они потому, что крохотные и нелепые. Жалкие, кривые фигурки из веточек и бумаги - с лицами знаменитостей, которые мы с тобой, Рита, вырезаем маникюрными ножничками из журналов нашей с тобой матери. Мы развязываем шнурок, мы запускаем в мешок правую руку и цепляем первого попавшегося "людишку": у него женское лицо (мы не знаем, кто это), но на животе написано почему-то "ВИТЯ". Мы всматриваемся, но надпись расплывается - мы не можем сосредоточиться, потому что это действие вылезает за пределы нашей с тобой схемы: мы не должны долго думать над "людишкой", у нас нет на это времени и, наверное, сил, правда, Рита? Сумка-лошадка глотает неказистого "ВИТЮ" с женским лицом (вечером мы сделаем ещё парочку "людишек", да, Рита?).
Мы последний раз проверяем - в одном ли мы месте, - вот лицо, вот шея, вот грудь, вот живот, вот коленки, - шевелим пальцами ног, поглаживаем ладонями предплечья и плечи, рассматриваем сами ладони, обнимаем себя, чтобы вдруг не распасться в такой ответственный момент. Мы закрываем глаза, мы зажимаем ладонями уши, чтобы тут же распахнуться и продолжить существование в нежном и тёплом режиме на букву "л". Мы вспыхиваем, мы становимся стихотворением, которому нельзя сбиваться с ритма и менять местами слова.
Мы выходим из комнаты. Рита, Рита, мы с тобой сутулимся - это ведь вредно, не так ли? Да, но мы намеренно вжимаем голову в плечи - мы с тобой старательно симулируем плохое настроение, чтобы у матери не возникло желания задерживать нас на этот идиотский завтрак. Рита, Рита, когда мы с тобой в последний раз разговаривали с матерью, с мамой? Мы не помним. Мы вроде бы игнорируем её заботу и замечаем только протянутые нам купюры - цап и в карман, мгновенно и без единой мысли - рефлекс. Да, наша мама никак не вписывается в наше слово на букву "л", не помещается; да, что-то такое шевелится у нас в горле, когда мы пытаемся вспомнить её лицо, но зачем нам лишние беспокойства, Рита? Если мы нарушим правила игры, выйдем за рамки схемы, то - вне всяких сомнений! - расплескаем себя и уже не сможем собрать. И мы не хотим завтракать, если уж на то пошло. Ботинки, куртка, шапка, - и не надо нам никакой помощи - никаких лишних рук, пусть они и принадлежат родному человеку (все остальные придают слову "родной" слишком большое значение, но мы с трудом научились верить даже самим себе, чтобы раз за разом делать над собой усилие и останавливать мысль на всех остальных - и так любимых ими словах). Мы играем роль грубой дочери, хотя, на самом деле, никаких отрицательных эмоций сейчас не испытываем - правда, Рита? Мы просто не хотим вылезать за пределы нашей так необходимой нам системы условностей, не хотим расползаться тестом в не просчитанных заранее чувствах и потому медлить. Рита, Рита, мы напрочь с тобой забыли, куда подевался наш отец. Уехал. Умер. Так ли важно? Наша мать не закрыла за нами дверь - мама стоит на пороге квартиры, ждёт вместе с нами скрипучую кабину лифта, смотрит нам в затылок. Да, мы старательно делаем вид, что просто ужасающе не выспались и буквально через силу пихаем себя в этот сраный университет. Когда же она привыкнет, Рита? Когда перестанет обращать на нас внимание? Ну ведь ей же будет куда проще, ну ведь правда же, Рита? Пусть она успокоится и думает, что у нас такой период (если бы, если бы, Рита! - этот замечательный "период" у нас с тех самых пор, о которых мы имеем весьма смутное представление, потому как едва помним их). Когда же, когда же она наконец поймёт, что в слове "мама" нет буквы "л", и "о" нет, и "ш", и "д", и мягкого знака, - есть "а", но одной только "а" не хватает, её так мало, её совсем чуть-чуть - и поэтому она не считается, да, Рита?
В кабине мы пытаемся сосредоточиться на правом рукаве нашей с тобой куртки, но сегодня мы сбились с пути, Рита, мы врезались в ограждение, мы петляем, мы цепляемся за выбоины, мы очень серьёзно спотыкаемся. Рита, Рита, что случилось? Почему в наш с тобой ровный и плотный поток света на букву "л" прорывается что-то скользкое, какие-то подвальные нотки, запах плесени, серый промозглый ветер? Мы как будто бы только что выплюнули на ладонь один из наших передних зубов - но все зубы на месте, мы проверили языком, - тогда в чём дело, Рита? С какой такой стати мы разговариваем с матерью - с теми её остатками внутри нас, которые ещё не успели растаять? Зачем мы оправдываемся? Да, мама, ты права, это инфантилизм. Да, мама, нам уже двадцать два года и давно пора всерьёз задуматься над тем, что обязательно будет с нами дальше (будет ли, Рита?). Да, мама, это уже переходит все границы и превращается из милого увлечения в неприличный бзик. Да, мама, мы не хотим, чтобы про нас думали, что у нас проблемы с головой (а в голове у нас - воспалённая темнота, из которой так трудно выбираться утром). Да, мама, нам пора самим зарабатывать деньги, потому что ты - старая и скоро умрёшь - и это очевидно. Да, мама, мы ужасно учимся, потому что наша башка доверху забита этими вонючими лошадями, и, кстати, очень странно, что нас до сих пор ещё не выгнали (выгнали, мама, давно уже выгнали - да мы и сами ушли, просто ты об этом не знаешь). Да, мама, жизнь - невероятно сложная штука, и слово на букву "л" - лишь крошечная её часть и отнюдь не самая денежная. Да, мама, мы не хотим работать с лошадьми, несмотря на то, что так любим их, потому что слово на букву "л" не должно быть работой. Да, мама, у нас странная логика, мы предпочитаем золотую середину, мы не нуждаемся в полном контакте, потому что боимся разрушить чересчур человеческими поступками наше слово на букву "л". Да, мама, для нас это культ. Да, мама, религия. Да, мама. Да, мама. Да, мама. Нет, мама, ты слишком многого не знаешь, и это никакие не костыли - это наша душа, мама, наша душа на букву "л". Наша с тобой, Рита, но не наша с тобой, мама. Не вырывай из нас душу, мама, не опрокидывай нас. Перестань, наконец, расти в нашей на букву "л" сердцевине и выйди из нас сейчас же, мы требуем!
Рита, Рита, что-то сломалось, что-то работает не так. Неужели мы с тобой не заметили, когда просыпались, нехватки одной из самых важных для нас частей нашего организма? Неужели оставили эту часть в постели, забыли? Да, мы не умылись, да, мы не почистили зубы, да, мы и не думали смотреть на себя в зеркало и расчёсываться - но мы слишком жёстко соблюдаем схему, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Может, мы всё-таки умудрились среди ночи выдохнуть свои лёгкие под самый потолок - и поэтому нам так трудно сейчас дышать? Рита, Рита, почему мы не смотрим по сторонам? Нас только что чуть не сбила машина! И мы, кстати, уже давно на улице. Куда мы идём, Рита? В то место, которое мы называем свалкой - тело само движется в ту сторону, к задворкам заброшенного магазина. Рита, Рита, мы впервые сломали ритм. Рита, Рита, мы шипим от злобы, по нашему с тобой подбородку течёт слюна. Рита, Рита, то, что будет сегодня, мы назовём словом "КАЗНЬ". Мы чувствуем, как бьётся в сумке нелепый "людишка" с нелепым именем "ВИТЯ". Мы слышим, как он верещит. Если других "людишек" мы просто приносили в жертву нашему слову на букву "л", то "ВИТЮ" мы казним, да, Рита? Мы убьём его мощной воображаемой молнией, вырвавшейся на свободу из облака на букву "л". Рита, Рита, он ведь живой, этот "ВИТЯ", он ведь настоящий? Ему будет больно? Мы стараемся в это верить. Но почему нам кажется, что всё кончилось в этом чёртовом лифте, и мы движемся по инерции, теряя на ходу лучшие свои части? Неужели мы уронили себя, неужели расплескали и не заметили? Мы вздрагиваем - собаки, - на нашей с тобой свалке - грязные больные собаки. Они всегда были здесь? - или раньше мы не умели их замечать? Наша вселенная на букву "л" стремительно сжимается, и мы ловим себя на невероятно кощунственной мысли: лошадь - это всего лишь ещё одно животное, ничем не хуже, но и не лучше тех же самых собак... Это не самая страшная мысль, но мы всё равно начинаем невыносимо больно кашлять. Рита, Рита, какое отвратительно смертельное эхо, да? Мы беззащитны. Наша схема перестала работать, наш ритуал обернулся дешёвым кривляньем, наша игра обнаружила свою мерзкую, неприличную суть: да, Рита, мы - слово на букву "л", только немножко другое: мы - "лень". Или: мы - "ложь", - разницы нет, да и смогли бы мы её почувствовать, даже если бы очень хотели? Мы хорошо устроились, Рита. Тёплое местечко на букву "л".
Но мы ещё не проснулись, как следовало, потому что руки наши выуживают из сумки-лошадки старую игрушку без глаз, самодельного человечка с бумажным лицом и потрёпанную зажигалку. Рита, Рита, неужели мы верим, что эта нелепая казнь вернёт всё на свои места? Да-да, мы с трудом верим в самих себя - это мы уже слышали, но так ли это на самом деле? Очень удобная позиция: без устали заваливать себя разноцветными вопросами и никогда толком не отвечать. Рита, Рита, смотри-ка! - у нас как будто бы появилось само по себе ещё одно зрение! Только что-то оно совсем неприветливое - как удар виском о дверной косяк. Мы увлеклись, Рита, мы переборщили, - вот и попёрла всей нашей жизни фальшь прямо из нашего горла. Страшные мысли, страшные мысли. Да, мы ставим слепую лошадку на перевёрнутое ржавое ведро; да, мы кладём у ног её нашего "ВИТЮ"; да, мы поджигаем его бумажный костюм и его бумажное лицо. Да, это молния! Возмездие, возмездие! - шипим мы сквозь зубы. Почему "возмездие"? Чем обидел нас косопузый "ВИТЯ"? Чем обидели нас все остальные "людишки", принесённые в жертву слову на букву "ложь"? Чёрт, и как же нам становится страшно, когда мы понимаем, наконец, что никакой это не "ВИТЯ"! Вот почему у него женское лицо! - на подгоревшем животе мы видим совсем другие буквы: "РИТЯ". Да, это мы - "РИТЯ", даже не Рита, а "РИТЯ" - унылое, злое, перепуганное существо на букву "лень". Мы казнили себя, мы сожгли себя молнией, наше журнальное лицо почернело и скукожилось, ручка-веточка махнула нам на прощание судорожно - прощай, прощай, следующая остановка "НЕБЫТИЕ". Пришло время самой страшной мысли, и теперь нам с ней нельзя справиться: да, за нашей спиной - открытая дверь в никуда, и никакое слово ни на какую букву нам не поможет и нас не спасёт...
Игра в дремучие радости на букву "л" закончилась. Мы очнулись, и уже совершенно спокойно (обречённо, да, Рита?) отметили про себя, что у нашей первой лошадки вовсю горит голова, обтекая тяжёлыми чёрными каплями с кусочком пламени каждая. Слово на букву "л" повернулось к нам спиной, и теперь мы вынуждены пытаться ухватить несуществующий хвост мягкого знака. Вонючая конская жопа - думаем мы с внезапной ненавистью, толкаем ногой оплывшую лошадку и, резко развернувшись, валим с этой поганой свалки к чёртовой матери.
Да, мама, да, мама, да, мама, - думаем мы по дороге к троллейбусной остановке, утешая себя: какие лошади в городе в наше время? Откуда? Какие молнии? Лошади не умеют метать молнии; лошади, в конце концов, сами на людей не нападают; лошади, лошади - да какие, блядь, лошади?! Откуда? Нам совершенно нечего бояться, и мы совершенно спокойно покатимся куда-нибудь в центр города. На чём покатимся? - На троллейбусе! - А он не лошадь? - С чего бы? - Ну, железный конь, если подумать. - А если не думать? Слово на букву "л" дало трещину и с грохотом развалилось на мелкие кусочки - так что нет причин и дальше продолжать думать в "лошадином" ключе.
Рита, Рита, сегодня мы ошиблись дверью и вошли в чужую реальность. Каждый день мы просыпались с таким трудом просто потому, что не хотели просыпаться. Фрагмент за фрагментом мы собирали сложную мозаику самих себя просто потому, что боялись не проснуться и остаться где-то там навсегда. Каждое утро мы с тобой, Рита, тянули сами себя за ноги вниз и за руки вверх - одновременно. А сегодня мы перестарались и лопнули, правда, Рита? Громко лопнули, с таким хлопком, что все столько лет лелеемые стёкла дома нашей главной с тобой иллюзии на букву "л" повылетали далеко на улицу.
Рита, Рита, тебя убило током, когда ты прикоснулась к троллейбусу. Голубая молния затопила тебя собой так быстро, что ты даже не успела толком сообразить, что тебя уже нет. А может быть, ты и слышала, как хрустнула твоя шея, перекушенная пополам гигантскими челюстями на букву "л".
Кратковременная, пьеса...
"Выкл." - Оглавление
© Константин Стешик, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2011-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
