Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность



БАЗАРНЫЙ  ДЕНЬ


* Сверим часы. Архангелы стаями...
* От мглы, налипшей на зубах...
* Это осень. Неужели так скоро...
* Богу - Богово, небу - небово...
* Отчего так оголтело льну...
* Нет - не расставанье с угрюмой твердью...
* Езжай в середине июня...
 
* и с кронами нерасторжимы корни...
* Запомни: скорость света превозмогает тьму...
* КОЛЫБЕЛЬНАЯ СЫНУ
* И канет ночь, и выйдет срок...
* НИТЬ
* Я помню день, когда я был сожжен...


    * * *
          А. Корамыслову

    Сверим часы. Архангелы стаями
    тянутся к югу. Иллюзии стаяли.
    Кем бы ни были, чем бы ни стали мы -
    все-таки чуем
    разницу между удачей и счастием,
    между последним - и первым причастием,
    тайной - и чудом.

    Чудо - понятно. Тайна - прельстительна.
    Думаю, тайне оно и простительно:
    беженка, приживалка,
    путает, мямлит, скрывает, скрывается,
    просит взаймы - а голос срывается:
    и непотребно, и жалко.

    Чудо бывает единожды явленным.
    Глянь - к палисадникам, крышам и яблоням
    тянутся белые сходни.
    - Мало? Не верите? Нате вам, олухи:
    цвет на траве и радуга в облаке,
    лето Господне!

    Здесь - преломление и отражение.
    Здесь - и победа, и отрешение,
    шпиль и основа.
    Все в этом мире не нами заверчено.
    Капай, смола. Гори, семисвечие.
    Бодрствуй, рубанок - и раньше, чем к вечеру
    лодка будет готова.

    _^_




    * * *

    От мглы, налипшей на зубах,
    от злобы, что довлеет дневи,
    храни, Господь веселый Бах,
    в заботах о насущном небе.
    Даруй нам, Господи, любовь
    без слов кривых и знаков тайных -
    корзину рыбы, пять хлебов,
    и в марте гололед и тальник,
    цветочный яд и дикий мед,
    Восток и Север, Юг и Запад,
    поскольку этот город мертв
    и дом покинутый не заперт.
    Поскольку не сыскать границ
    шагам разымчивым и спорым
    в ночи - и все же оглянись:
    ведь этот шов еще не вспорот!
    Сыграй, прошу Тебя, сыграй
    на самых чистых и щемящих
    в малиновый павлиний рай,
    в сквозной, набитый ветром ящик...
    Ведь нет позорней немоты -
    не умалишь ее, не спрячешь -
    и это слишком знаешь Ты,
    и плачешь, Господи - Ты плачешь?

    _^_




    * * *

      Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века.
          "Символ веры", Никейский собор, 325 г.

    Это осень. Неужели так скоро,
    неужели так до срока - поверь,
    я не слышал терпеливого хора,
    указующего мне, кто правей,
    кто правдивее.
        В прожилках и остьях,
    словно в устьях замерзающих рек,
    застоялся пузырящийся воздух,
    пузырящийся и ясный, как грех.
    По какой такой любви и причине
    под рассыпчатый смешок-шепоток
    от предсердья к воспаленной брюшине
    перекачиваешь медленный ток?
    Сколько скуки на внимательных мордах
    облаков порожних, сторожевых...
    Слышишь - чаю воскресения мертвых,
    но не чаю обретенья живых.
    Слышишь - верю в холода, в непрощенье,
    в снег, что выпадет из Боговых рук,
    в превращение и коловращенье,
    возвращенье - на гончарный ли круг?
    ...Это память. Это тысячи волглых
    соответствий в обожженной листве.
    Подержись еще немного за воздух.
    Заплати за ускользающий свет.

    _^_




    * * *

    Богу - Богово, небу - небово,
    а земле - намывать гостей.
    Все, что было и все, что не было,
    разом выпало из горстей.

    Солнцу - солоно, боли - боязно,
    аж в глазах золотая резь.
    То ли я отбился от поезда,
    то ли поезд сошел с рельс.

    То ль, очнувшись от сна глубокого,
    все шепчу в лубяную тьму:
    - Богу Богово, Богу Богово, -
    а и тяжко, поди, ему...

    _^_




    * * *

        ...чтоб нёбо стало небом...
        ...и мыслящий бессмертный рот...
              Мандельштам

    Отчего так оголтело льну
    к ясному до маеты, до жути
    колокольному цветному льну
    с привкусом забвенья или ртути?
    Словно предстоит с самим собой
    долгая бесслезная разлука -
    посвист стрел, пылающий собор,
    ни словечка, ни кивка, ни звука...
    Так и подступает немота -
    слишком опрометчиво и рьяно
    оловом кипящим залита
    лицевая мыслящая рана.

    ...Знать бы,
    скольким пересохшим ртам
    довелось вбирать упругий воздух
    откровения - и чья гортань
    прохрипит о небывалых веснах,
    как лютует скомороший Бог,
    заходясь в колючем едком кашле,
    как разматывается клубок,
    и сочится в тыщу лет по капле
    стереоскопический простор
    сквозь ушко кащеевой иголки, -
    и ведут неспешный разговор
    ветлы и ветра, волхвы и волки...

    В кратком переводе на людской,
    памятливый, теплый и бескостный,
    это значит: обернись рекой,
    радугой двойною високосной -
    только бы заполнить как-нибудь
    промежуток меж Творцом и тварью.
    ...Автострады уступают путь
    гибкому степному разнотравью.
    Только бы, немея на закат,
    подставляя грудь дождю и снегу,
    кончиком сухого языка
    прикоснуться к нёбу - или к небу.
    Тут-то и настигнет, как удар,
    и встряхнет за немощные плечи
    дивный и немилосердный дар
    человечьей речи...

    _^_




    * * *

    Нет - не расставанье с угрюмой твердью,
    не освобожденье от тяжкой ноши -
    чуткие шаги тишины за дверью,
    и - погашен свет, и - спокойной ночи.
    О переселении душ - не надо,
    и о воздаянье - рассказы бросьте.
    Все, что будет после - шальная радость:
    ни тебе венца, ни расплаты... Просто -
    будто кто-то резко раздвинул шторы,
    и, врасплох захваченный пестрым светом,
    щуришься сквозь сон:
          - Воскресенье, что ли? -
    и непобедимо уверен в этом.

    _^_




    * * *

    Езжай в середине июня
    в заброшенный сад у реки,
    где ночи застенчиво юны,
    а дни покаянно легки,
    где света ничейного вдоволь,
    где весел и чист окоем
    и терн обезумевший, вдовый
    надсадно скрипит о своем.
    Сочти в ожиданье кареты
    незамысловатый багаж:
    тушенка, портвейн, сигареты -
    король-именинник, богач...
    Бежать от асфальтовой злобы,
    въедающейся, как пыльца,
    в усталые легкие - чтобы
    бездельничать в поте лица!
    Но, словно мотив недопетый
    услышав, встряхнись и замри:
    что есть у тебя, кроме этой
    упрямой и цепкой земли?
    И взыщешь удачи и чуда,
    и явятся - пусть и не в срок -
    со дна, из-под тяжкого спуда -
    и жалость, и страх, и упрек...

    _^_




    * * *

    1.

    ...и с кронами нерасторжимы корни,
    и мир качается, как колыбель,
    а мы с тобою теплым хлебом кормим
    бесстыжих привокзальных голубей.
    И фенечка цветная на запястье,
    и потаканье прихотям твоим,
    и целых пять недель еще в запасе -
    в неведенье блаженном - что творим...


    2.

    ...нет, не любовь -
    когда в глазах темно
    от ревности, абсурдной, точно ересь,
    когда глядеть уже не в силах - но
    приметишь, в одночасье разуверясь -
    и никотиновую бледность щек,
    и сеть морщинок тоненьким курсивом,
    и худобу, и что-нибудь еще -
    ну до чего ты нынче некрасива...
    Нет, не любовь - и негодуй, и плачь -
    не трубный зов - разорванное эхо,
    тяжелая, удушливая блажь...

    Не отними, Господь, хотя бы это.

    _^_




    * * *

    Запомни: скорость света превозмогает тьму.
    Но не ищи ответа - зачем и почему.

    Не упадет и волос с повинной головы,
    покуда дремлет слово среди большой травы.

    Смотри, какое небо над крышами стоит.
    Плывут по небу нерпа и говорящий кит.

    И звездочка простая - одна в своем углу -
    доверчиво бросает в египетскую мглу

    до хрипоты, до жженья обычные слова
    о таинстве рожденья и чуде Рождества.

    Ей вторит хор созвездий, качаясь на ветрах,
    и скорость доброй вести превозмогает страх.

    _^_




    КОЛЫБЕЛЬНАЯ  СЫНУ

    Ты плачешь. Ты совсем не хочешь спать.
    Разбрасываешь руки и пеленки.
    И мгла - надорвана. И ночь - на спад.
    Какая-то кошмарная поломка
    случилась во Вселенной. Некий сбой.
    Земля кряхтит и валится с орбиты.
    И ты захлебываешься собой
    от маленькой взаправдашней обиды
    на день, на ночь, на сон, на то, что нет
    его, на нас, хлопочущих без толка...
    А в изголовье - приглушенный свет
    и с Рождества не убранная елка.
    Давай, бесчинствуй, надрывайся, вой,
    реви как сумасшедшая белуга!
    Ты голос подал - значит, ты живой
    и сделал шаг из замкнутого круга.
    Потом усни - чтоб, словно за дверьми,
    под веками на цыпочках прокрасться
    в базарный день,
    в галдящий пестрый мир,
    прекрасный - трижды проклятый - прекрасный.

    _^_




    * * *

    И канет ночь, и выйдет срок,
    и ниоткуда, как сиротство,
    нагрянет хищный ветерок -
    свирепый северный сирокко.
    Одним движением руки,
    упрям, бессовестен и ловок,
    он вырвет с мясом косяки
    и оборвет белье с веревок.
    И разойдутся полюса,
    и вспыхнут гаснущие солнца,
    и невидимки-паруса
    поднимут мачтовые сосны,
    и полдень встанет за кормой,
    как "да" и "нет", как время года...
    Так неужели, Боже мой,
    мы ждали лучшего исхода?
    Помилуй Господи - я жил
    наощупь разбирая буквы,
    не то чтоб в оголтелой лжи,
    но в небрежении, как будто
    с песчинкой едкою в глазу -
    и вдруг прозреть на вдох и выдох,
    и задохнуться, как в грозу,
    с предельной четкостью увидев
    и дальний свет, и дольний мир,
    такой бесслезный и ничейный, -
    теперь попробуй-ка пройми
    его звучанье и значенье...

    _^_




    НИТЬ

    1.

    Нить свивается все тоньше.
    Половина пути - и вот
    кто-то молвил светло и точно:
    каждому - по вере его.
    Можно ждать иного расклада,
    уповать на благую весть.
    Только лучше уже не надо -
    веселей и горше, чем есть.


    2.

    Первый лед ходока не держит.
    На волокна распалась нить.
    Хмурой ветренице-надежде
    негде голову приклонить.
    Только небо, навзрыд стирая
    поражения и ничьи,
    беззастенчиво - Христа ради -
    постучится веткой в ночи.

    _^_




    * * *

    Я помню день, когда я был сожжен,
    взойдя на уготованное ложе
    с прекраснейшей из земнородных жен -
    и выл огонь, сырые ветки гложа...
    Любимая, истлели паруса,
    погашен свет, и двери сняты с петель.
    Нам остаются пепел и роса,
    тяжелая роса и горький пепел.
    Под пологом приязненных небес
    мы пили воду с лепестками терна
    и узнавали вдруг себя - в себе,
    и вновь себя теряли обретенно.
    В хитросплетенье улочек кривых
    и праздных площадей, набитых людом,
    что делать нам, скажи? - я так привык
    к своей судьбе, к ее уловкам лютым,
    а все же мы еще на смерть взрослей,
    и се, теснимый воробьиной злобой,
    твержу кому-то: что ж, теперь разлей
    бедою нас колодезной, попробуй
    разъедини хотя б на миг, рассорь
    с пространством нерассказанным, неспетым,
    когда мы стали пеплом и росой,
    росой и пеплом...

    _^_



© Алексей Сомов, 2003-2024.
© Сетевая Словесность, 2003-2024.





Ищите настоящий китайский чай? Купить в Москве с доставкой можно на www.daochai.ru

daochai.ru

Словесность