 |
|
КАРАНТИН
* * *
Снег уполз умирать в углы,
зачерствела его душа,
он теперь не белей золы,
а чернее карандаша.
Налегке, без поклажи, пеш,
вон отсюда и - был таков,
затерялся чертою меж
гнутых улиц, мостов оков.
_^_
* * *
В телах облаков из прорех голоса -
настой молока и крови́,
гнусавая флейта протяжно поёт
о детской картавой любви.
Снег сыпется круглый и плотный, как страх,
на плоских домов черноту,
он тёмную близость опасно сулит
и лепит, как смерть, на лету.
Взбегать, спотыкаясь, бросая слова
беспомощным дёрганным ртом,
крик бабочки слёзно взывает к любви,
но ангел ушёл на обед.
Кому эта песня, скачки, антраша,
И этот невызревший свет?
И что там вверху, за подкладкой небес,
Никак не решится упасть?
_^_
ИЗ ПУШКИНА (ПИР)
Стихи на тему смерти сочиняю,
как предок в изоляции когда-то.
Мой бедный Джаксон, в Болдино осеннем
ты верные рецепты прописал.
Почтенный председатель! Я напомню:
о пандемии чёртовой, нежданной,
узнали мы случайно в Интернете,
безбашенно справляя Рождество.
С хрустальным звоном рюмок восклицали,
под шутки-прибаутки веселились,
урман, меж тем, всех окружал стеною
и чёрной сажей воздух набухал.
Но вскоре известили: Труффальдино
под чёрной маской в Бергамо далеком
скончался от неведомой заразы
и - наступила страшная ухань!
А мы не прекращали пированья
покуда в изоляцию навечно
по самое маруся-не-балуйся
нас не загнали ужас и кранты!..
.....................................................
...И скачет всадник, жаждущий сразиться
с неведомой китайскою чумою,
зеленым фальконетом пролетает
в просторах неба, жалкий и смешной.
_^_
* * *
Как пламя по запальному шнуру,
пришла беда, помеченная чёрным,
всё в крошечную сузилось дыру,
а было - и свободным, и просторным.
Там, в небесах, творится чёрт-те что,
в завесу плотную надолго солнце село.
И за окном не шелестит авто,
и воробей щебечет оробело...
Зверь в клетке, спёртый воздух, зеркала.
С самим собой - что может быть ужасней?
В напрасном бормотанье "как дела?"
ты с каждым днём становишься опасней.
Бессилие ума... Один, один!..
Свет волчьих глаз и никакого жара!
В непобедимом слове "карантин" -
печальное выхватываешь: "кара".
_^_
ИЗ КОРМИЛЬЦЕВА (ЛЮДИ НА ХОЛМЕ)
В пустом и чёрном звездном кинозале
кресты, кресты - пейзаж не для меня.
Нет у холма вершины, мне сказали,
но есть предел, и он влечёт, маня.
Кричали люди в вышине истошно
и солнце пятилось, аэростат парил.
И шёл наверх (спускался вниз, возможно) -
с ножом в руках архангел Гавриил.
_^_
ИЗ ГОРБОВСКОГО
На двадцать пятом этаже
я к людям вышел в неглиже.
Раздето сердце, лысы нервы,
душа, к чертям, оголена.
Ну что глядите, суки, стервы?
Суть не продажна! Как жена!
_^_
ИЗ ТОМАСА МАННА
Мы снова спустились к подножью Горы,
очки поправляя, хотим рассмотреть,
как там, на вершине, из чёрной норы
усталые души стремятся взлететь.
Прозрачная бледность, отцеженный свет,
стерильные чувства, могильный покой,
безвольные куклы ползут на обед,
приветствуя выживших вялой рукой.
Мир мнимонадёжен, как шёпот в горах,
и тают обломки гранита в руке,
под снежные тучи гони, вертопрах,
ещё поворот - и сорвёшься в пике.
Зачем же так манит, влечёт круговерть,
где время протухло, как в луже вода,
зачем мягким знаком кончается "смерть",
ненужной уступкой всему и всегда?
_^_
* * *
Как-то раз в начале мая
спал в трамвае гражданин,
маской рот не закрывая,
нарушая карантин.
Шел трамвай десятый номер,
но внезапно побежал,
пассажир нечаянно помер
и в беспамятстве лежал.
Неопрятный, нетоварный
он имел, к несчастью, вид:
поразил его коварный
девятнадцатый covid
_^_
* * *
Длинный лимузин набит тузами,
едет свадьба, выпендрон большой,
гражданин с печальными глазами
убывает девственной душой.
Личико его одутловато,
длинные дремучи волоса,
а над головой плывут куда-то
гелием надуты небеса.
_^_
ИЗ ГОРАНА БРЕГОВИЧА
Снова ветер, ветер свистит в ночи,
И собака во тьме рычит,
Непогасший отблеск искры свечи
"Выводи машину" кричит.
Прокачу, красотка, садись со мной,
Я-то знаю, что ты не прочь,
Это тачка смерти, но я живой,
Я тебя укачу в ночь.
Опусти стекло, дай вдохнуть, дыхнуть,
Освежи немного меня.
Намотал круги, поломал свой путь,
И внутри не осталось огня.
Только ты качаешь не в такт головой,
Говоришь, что сможешь помочь.
Это тачка смерти, а я живой,
Я тебя увожу в ночь.
Прикоснись ко мне, ты совсем дитя,
Пахнет кожа парным молочком,
Позабуду о смерти, с тобой летя,
И сыграю с судьбой в очко.
Я к началу жизни несусь, заводной,
Чтоб конец увидеть точь-в-точь,
В этой тачке смерти, пока живой,
Навсегда уношусь в ночь.
_^_
ИЗ ШИМБОРСКОЙ (БУФФОНАДА)
Был выжат вдох воздушными мячами,
когда - бабах, рвануло, ой-ой-ой! -
ведомая прожектора лучами,
предстала ты в короне золотой.
И мы с тобой взлетели на ракете,
разверзся купол, хрустнул синий лёд,
я был смешон в малиновом берете,
а ты уморно тешила фагот.
Друг другу дали дюжину пощёчин,
- хлопок, затрещина, погоня, кто кого -
и в умилении, взволнованные очень,
клялись в любви, конечно, квипрокво.
_^_
* * *
Мы пляшем, Пегги, модный Totentanz,
гремят литавры, набухают трубы,
танцуют Гильденстерн и Розенкранц,
синеют ногти, багровеют губы.
Танцуют все! - король, солдат, купец,
шейх, кардинал, продюсер, стриптизёрка,
в присядке стар и млад, нам всем шиздец,
за каждым смерть присматривает зорко.
Курносая смеётся, за бока
хватается, трясётся, бьёт по ляжкам,
косой размахивает, пляшет гопака -
шпагат в прыжке, присядка и растяжка.
Вверх задницы, отбросьте ложный срам,
на "раз-два-три" - все хоровод лепите!
В заразный пляс, бесстыдство, тарарам,
исчезните в невидимом ковиде!
"Caramba" ли, "Macabra" - всё равно!..
рефреном - гогот, буйство, пляска смерти,
мы заживо погребены давно
в пластмассовом запаянном конверте.
_^_
ТЫДЫМ
Саше Петрушкину
коросты и струпья свербёжно
больничная ночь горяча
затоптано грязно безбожно
окурки плевки и моча
архангелы в грязных халатах
заварят густой "крокодил"
их шеф отлучился куда-то
весь день уходил уходил...
каталка конец коридора
на левый - неправильный - бок
твой доктор вернётся нескоро
он жмурика в морг поволок
не будет бедняге покрышки
лишь длинная в вену игла
его проиграли в картишки
косая рубашкой легла
_^_
* * *
Мраморные берега станции метро,
браслеты света в чёрном рукаве,
сочит под шпалами шалая вода,
ближе к свету - воробьи и крысы.
Кувалды сбивают накладки с рельсов.
Вырубленные в бетоне могилы зернисты.
Для свежих шпал, новоявленных трупов?
Играет шпала? Своё отыграла?
Прячется ночь желтками яичными,
в голом тоннеле вентиляционные шахты
гонят стужу в метро, в холодных струнах -
долгота, счислимая приблизительно к смерти.
_^_
* * *
Мир потускнел, стал мокрым, грязно-серым.
Скудеет шарканье в больничных переходах,
Скрипит каталка, чья-то труповозка.
Так в преисподней стонут поезда.
Открой глаза, чтоб их захлопнуть снова.
Приложишь ухо к черноте могильной,
Биенье жизни прожитой услышишь
В ребристом горле скорбного тоннеля.
Ах, огненная гусеница вербы,
Накаливанья нить пушистой лампы,
Светильник в старом храме изваяний
В конце пути - там где-то, где-то там...
Обмяк контактный рельс, "М" кровяная
В палате интенсивной терапии,
Лишь провода от капельницы сбоку
На фото доставляют слабый ток.
_^_
ИЗ ТОМАСА МАННА
Ах, этот Касторп, юноша счастливый -
две палки, лыжи, солнечный загар -
его несёт! А я - лежу, ленивый,
ещё живой, и вроде бы не стар.
Плевательница, градусник под мышкой,
разверзлась в ночь Волшебная гора,
пропал запал, не улететь мальчишкой
за холм, что был тобою взят вчера.
Трубит рожок, сигналит: буря скоро!
Надень семь шуб и свитер шерстяной!
В молчание могильного простора,
на правый бок, к опасности спиной!
Так сэкономишь лишний вдох и выдох
и не заметишь: тихо, не спеша
наступит смерть и подмигнет - "На выход!" -
татарским глазом Клавдии Шоша.
_^_
* * *
Так что же отделяет нас от смерти? -
Свет? Тьма? Чувствительная кожа?
На перепутье призрачные черти?
А, может, ангелы? Да вроде не похоже.
Кричащее пятно вопит в пейзаже,
звук приглушён, иль попросту отключен,
крик чаек омерзительней и гаже
бряцанья размолоченных уключин.
Резной пюпитр, ангельские лики,
промёрзший тамбур Курского вокзала -
в преддверье смерти, как Бергот великий...
Что, что? - Ты видно, Пруста не читала!..
_^_
ВОСКРЕСЕНИЕ
Я не об этом, я - о пустоте,
убийственной в конечной простоте,
влекущей душу в сердцевину света.
В прозорах жизнь мерещится ещё,
и, кажется, на сердце горячо,
да только жаль, что не проверишь это...
Приходит смерть простецки, без затей,
с ней санитары с лицами детей,
(а, может, ангелы - безусы и безбровы?)
Дозатор, капельница, утка, суета,
как демоверсия банальная pieta
(без Микеланджело, Торвальдсена, Кановы).
Замкнулся круг, а, значит, это смерть,
всё мельтешня, ничтожность, круговерть,
а это - Вечность, кем-то прописная.
Потух Везувий, да и ты потух.
Нет, погоди, попридержи-ка дух:
бригада, ПИТ, не точка - запятая!
Провал, простор, свод лабиринтов, тишь...
Ага, очухался, и, как дурак, молчишь:
всё на местах, пыхтит, скрипит! О, чудо!
Свисают кровли заячьей губой,
Ты жив, курилка, ты опять живой!
Скорей бы вырваться, ведь там - весна-паскуда!
_^_
© Сергей Слепухин, 2020-2022.
© Сетевая Словесность, публикация, 2020-2022.
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" Алексей Смирнов: Три рассказа [Бабушка выросла на дворе за ночь, с наступлением календарной весны. Вечером ее еще не было, а на рассвете она уже сидела на скамейке – в заносчивом одиночестве...] Никита Николаенко: Награды и золото [...прерывать свою деятельность на литературном поприще я не собирался. Это же идеологическое противостояние. Они, власть имущие хотят одно, а я хочу другое...] Владимир Алейников: Быть ясновидцем [О художнике Владимире Пятницком.] Виктор Хатеновский: К волнорезам жмутся волны [...Сроднись с келейным храбрецом. / Нажравшись зелья с курослепом, / Я – разглагольствуя с Творцом – / Врачую жизнь насущным хлебом.] Михаил Ковсан: Братья [Без брата он лишь молчание, вечное, бесконечное, безнадёжное. А брат без него – глухота, мышами ночными шуршащая...] Айдар Сахибзадинов: Зарок [...А страх у меня выжгли давно – еще в 90-х. Как и у всякого российского доходяги. Нас ничем уже не запугаешь. На лбу у нас тавро от бюрократа: "Возраст...] Наталия Кравченко: Не о женщине, не о мужчине... [Ручейку не дано породниться с морем, / как беспечной улыбке с солёным горем. / Ты с планеты иной, из другого теста, / из чужого авторского контекста...] Лана Яснова: Так обманчива ночи моей тишина... [Держись за небо, правила и поручни, / за этот утлый, угловатый кров, / когда подступит к горлу чувство горечи / дождя, рябины, дней и вечеров.....] Читайте также: Арман Комаров: Нерчь и зáречь | Наталья Мартынова: Соленый ветер | Татьяна Парсанова: Холода пророчит календарь | Елена Петрова: Огненное лето | Айдар Сахибзадинов: Кузина | Елена Севрюгина: Исцеление небом: О книге Сергея Рогатко "Партитура L" | Роман Смирнов: До Катманду | Анна Феофания: Мимотекущее время | Николай Архангельский: Поэты яблочной поры | Алексей Борычев: Стихи. Должно быть нечто большее... | Ирина Горбань: Вовкина любовь | Ольга Горицкая: Земные мелочи | Владислав Кураш: Последняя глава. Артюр Рембо | Маргарита Ованесбекова: Снежинки | Татьяна Разумовская: Лингвостишутки
|