Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность



НЕУКЛЮЖИЙ  СТАЙЕР


 



      WALTZ  FOR  DEBBY

      I. (take five)

      А в городе ливень - с запада до востока -
      неловко ступает, грузен и неуклюж.
      Я знаю - ты здесь, за серостью мутных стекол,
      в обманчивой мелкоте серебристых луж,
      прочерченная синкопами колких капель,
      канцонами тротуаров и стылых крыш.

      Великий Портной в потрепанной черной шляпе
      развешивает неспешных рассветных цапель
      на цинковом поднебесье, пока ты спишь.


      II. (waltz for Debby)

      А в городе дождь, всё готовится к долгой спячке: закроешь глаза на миг - и опять зима.

      А в городе дождь...

      Одурев от безумной скачки, несутся недели, как будто сошли с ума. Сорвавшись с цепи, сумасшедшей слепой эскадрой, секунды летят куда-то в тартарары... Холодное солнце, пойманное в стоп-кадре, глядит сквозь туман на улицы и дворы.

      Сошедшая с фотографии в стиле ретро и, кажется, черно-белая даже днем, она шагает, прячась от злого ветра за спинами стен, за витринным слепым окном. В наушниках, ограждая ее от ада неонок, трамваев, брани и алкашей, вприпрыжку летит веселая кавалькада ударников, саксофонов и перкашей. Пальто из "двадцатых", стремительная походка, стучат каблучки по плачущей мостовой. Сиреневая сирена с луженой глоткой влетает в аккорды Брубека с головой. И хочется, защищая от непогоды, сложить над ее головой из ладоней зонт, да только я знаю: она лишь прибавит ходу и холодно улыбнется мне: "thank you, don't".

      Она состоит на треть из полунамеков, косого штрих-кода: цен не скрывает дождь. Ее не пугает, что холодно и одиноко - туман превращает в сказку любую ложь. И, в общем-то, этот мир ей вполне понятен, он вовсе не против нее, он, скорее, за.

      Она зажмуривает глаза до лиловых пятен, чтоб только не видеть, что снова идет гроза.


      III.

      Я выключу ночь, чтобы душу не бередила,
      и выпорхнут из разжатого кулака
      рассветное апельсиновое светило
      и легкие акварельные облака.
      И ветер замрет, бессилен и неподвижен,
      и дождь наконец умерит дурную прыть...

      Ты снишься кому-то в Праге или в Париже.
      Я знаю, что никогда тебя не увижу.
      Я знаю: мне никогда тебя не забыть.

      _^_




      ДУРАК

      Ты с детства вечно делал все не так: ходил не там, не с теми и не в ногу. На выходки и глупости мастак, ты знал, что дураки угодны богу. Азартный и уверенный игрок, романтик и потомок Монте Кристо... казалось очевидным: дайте срок - тебя сошлют на остров лет на триста. Ты верил всеми фибрами души в мальчишеский наивный кодекс чести: не Робин Гуд, считающий гроши, но Рэмбо, заряжающий винчестер. Девчонок защищая от парней - пускай смеется кто-то, да катись он! - ты в драку лез до крови и соплей. Девчонки усмехались: "дуралей"... Ну что же, дуракам закон не писан.

      Ты быстро рос. И был насыщен мир событиями, вкусами, цветами. То мягкий, как тончайший кашемир, то жесткий и шершавый, как татами - он был неоднозначен и непрост, и полон поворотов и кюветов. На правильно поставленный вопрос таил он десять правильных ответов. И ты спешил увидеть и собрать развилки расходящихся дорожек. Твой мир был словно старая тетрадь: запретный и заманчивый до дрожи. Ты вечно лез в любой горячий спор. Задорный и всегда готовый к бою, галопом, без седла, кнута и шпор, ты мчал по жизни, мчал во весь опор, и жизнь не поспевала за тобою.

      Но дни бегут, как горная река, и каждый день приносит перемены: как будто бы смещаются слегка какие-то мельчайшие домены. Привычный мир теряет не спеша нюансы, послевкусия, детали. Тупеет острие карандаша, и правит, правосудие верша, святая простота ли, пустота ли.

      Пустынны и унылы вечера в закатном свете, слабом и недужном. И то, что было значимым вчера, сегодня - непонятно и ненужно. В тяжелой голове, как после сна, неспешно разливается истома... Ты думаешь: "тенденция ясна: движение от сложного к простому. Скудеют языки. Скудеет мир. Нет слова - нет и вещи. Вся недолга. Забудь и спи спокойно, мон ами, с иллюзией исполненного долга. К чертям нюансы! Хватит сотни лет, чтоб мир забыл о пурпуре, кармине. Останется лишь чистый красный цвет, оттенков же не будет и в помине. Останется с десяток жестких форм, три ноты на октаву, пара жестов. Встречайте мир простых и ясных норм: для сложных в языках не будет места. Исчезнут снарк и хливкие шорьки, исчезнут де Лакло и Мураками. Всевышнему угодны дураки, и скоро все мы станем дураками."

      Но за какой же грех тебе дана возможность наблюдать процесс развала - глядеть, как приближается стена, и не иметь педалей и штурвала? Стремлению ослепнуть вопреки, ты видишь всё и мучишься безвинно... Всевышнему угодны дураки - зачем ему дурак наполовину? Ты заперт, словно белка в колесе, в пустеющем, чужом и страшном мире. Ты дорого бы дал, чтоб быть как все, не видеть, что вокруг - сплошные дыры... но ты игрок. По-прежнему игрок, победу вырывающий зубами. Почти банкрот, но бедность - не порог и не предел в игре, где ставка - память. Пускай с судьбою спорить не с руки - судьба твоя упряма и стервозна - фортуне доверяют игроки, и коль Ему угодны дураки, играй, дурак. Играй, пока не поздно.


      _^_




      МИМО

      ...А они говорят: ты же, вроде, не горд,
      Так чего ты стоишь? Подымайся на борт!
      Что ты прячешься в море раскрашенных морд,
      Как в тени?
      Ты же можешь такое, что ух! Первый сорт!
      Ты рисуешь, как бог, ты рифмуешь, как черт,
      Так неси же, неси нам искусство. Аппорт!
      Не тяни!

      А ночами в ушах громыхает иврит,
      И является некто - нечесан, небрит,
      Только с кем говорит он и что говорит -
      Не поймешь.
      В глотке стая пираний и кожа горит,
      Словно воздух - не воздух, а чистый иприт,
      И неясно, перо из лопатки торчит
      Или нож.

      А наутро глядишь: чудеса - в решето,
      Исчезает в пыли, словно цирк шапито,
      Все, что ночью долбило в груди долотом
      До зари.
      И любые слова - всё не то, всё не то:
      Бледный конь получается - в драном пальто,
      А труба завывает клаксоном авто,
      Хоть умри.

      И тогда ты понуро идешь со двора,
      Опостылев себе, как Сизифу - гора,
      Чтобы водку глушить в кабаке до утра
      От стыда.
      Потому что опять ты стрелял от бедра,
      И промазал, и в небе зияет дыра,
      Потому что не понял опять ни хера,
      Как всегда.

      _^_




      МАРИЯ

      мария не плачет уже давно да и с какого ляда бы ей
      о ком горевать раз она навсегда одна
      мария бесстрастно в душу к себе заглядывает
      и видит пыль и труху но не видит под ними дна

      ей сорок пять а в глаза погляди все восемьдесят
      ползут часы нескончаемой бечевой
      куда идти в груди литую осень неся
      куда идти а главное для чего

      а жизнь бьет ключом на работе все лица пряничные
      и каждый день как первое сентября
      а все проблемки мелкие до фонаря лично ей
      и что болтают люди тоже до фонаря

      а дома с нее облетает улыбка липовая
      вокруг никого и прятаться ни к чему
      ты не бросай меня здесь шепчет мария всхлипывая
      все пожила забери и меня к нему

      ...Вспышка. Слабеют путы ночного морока. Пахнет грозой, и воздух слегка дрожит. Мечутся мысли: "вот так это будет в сорок, а? Лучше бы мне до этого не дожить...". В окнах луна - полотно, ни одной зазубринки. Сон, если был, то вышел мгновенно весь. Кто-то стоит у детской кроватки в сумраке. Страшно. Мария знает, зачем он здесь.

      Страшно... Дитя в кроватке сопит размеренно, спит глубоко, спокойно не по годам. Нет уж, Мария думает неуверенно, я моего ребенка им не отдам. Ладно, меня пошвыряли по всем обочинам жизни моей дурацкие виражи. Мне на роду много всякого напророчено... Ладно бы я, но его-то за что, скажи? Он-то повинен в чем, неразумный, маленький, видевший только пару десятков лиц, в жизни не выходивший из этой спаленки, он-то когда успел тебе насолить?! Слушай, Мария шепчет с мольбою в голосе, ты бы его оставил, а взял меня. Мне все равно в этом каменном мегаполисе жить без него - только ночи на дни менять. Я хоть сейчас готова, лишь позови меня, просто скажи "Мария", и все дела...

      Господи, шепчет, значит, все дело в имени: имя и то, что мальчика родила...

      Тихо. Мария, словно большая рыбина, судорожно вдыхает густую ночь. Знаешь... (тихонько) знаешь, ты отпустил бы нас. Мы ведь ничем не сможем тебе помочь...

      "Что же, как скажешь" - слышен негромкий голос - и - -

      Маша лежит в постели, открыв глаза.
      На потолке и стенах рисует полосы
      Утро - союзник юных шахерезад.

      В кухне свистят негромко и что-то брякает,
      В окна смеется утренний небосвод.
      Маша вздыхает: "вот же приснится всякое!..",
      Гладит пока не слишком большой живот.

      "Хватит валяться, вот же напала немочь-то" -
      Думает, улыбаясь себе самой.
      "Господи", - шепчет - "как хорошо, что девочка!
      Как хорошо, что девочка, боже мой!"

      _^_




      ОТПУСТИ

      Что же, привет...

      Извини, что пришел не сразу я. Думал, отпустит, надеялся на авось...

      Кто бы ты ни был, пустыня твоя безглазая смотрит в упор, прошивает меня насквозь. В этой пустыне твоей, безразличной, каменной, время дрожит, как натянутая струна. Кто бы ты ни был, я знаю, что ты искал меня. Видишь, я здесь и готов заплатить сполна.

      Знаешь, ведь я не боюсь ни покоя этого, ни пустоты, ни серости не боюсь. В этом краю вечных сумерек фиолетовых я с тишиной заключаю не мой союз. Просто в той жизни не все до конца доделано, просто оборвана на полуфразе нить, просто пунктиром алым по черно-белому я свой маршрут не успел еще дочертить. Вот почему неприкаянной полуночницей тень моя бродит в тоске, словно Вечный Жид: не потому, что ей так умирать не хочется, а потому, что до боли стремится жить. Просто от мысли что я вот такой одноразовый хочется выть становится невмоготу хочется спорить кричать убеждать доказывать хочется рвать проклятую черноту чтоб этот мир замерев на миг озадаченно тронулся слился в безумную карусель. Мне ведь энергии хватит недорастраченной на небольшую фабрику duracell.

      Я не могу бороться с тобой по правилам, я для такой борьбы тонковат в кости.

      Даже не знаю, бога прошу или дьявола.

      Просто прошу: отпусти меня.

      Отпусти...


      _^_




      ОТЪЕЗД

      А город твой, хохоча безумно, на клочья рвет водяную пыль, в лицо швыряет свою грозу мне и водосточный свой водевиль. Да только, что мне его спектакли, весь этот кукольный маскарад? Ведь я не нужен ему, не так ли, он даже где-то немного рад, что скоро мой силуэт сутулый, моя прогорклая пустота исчезнет с этих усталых улиц, где я не тот, и где ты не та...

      А в мутном вареве у перрона, готовый, верный любым путям - вздохнет мой поезд и с места тронет и прочь умчится ко всем чертям, стуча по стыкам пустым вагоном, из точки А в вероятность Б, туда, где, может быть, не догонит воспоминание

      о тебе.


      _^_




      * * *

      Когда долезет старая улитка
      До самой нижней точки Фудзи-ямы,
      Когда ça va в предутренней истоме
      Пролает, что дела давно не bien,
      Я соберу нехитрые пожитки
      Надену взгляд надменный и упрямый,
      И прочь пойду, бездумен и бездомен,
      От смелости своей немного пьян.

      Я не терплю двуличия и фальши,
      А лгать себе - ищите маргинала,
      Ведь я в душе честней, чем доктор Ватсон,
      Честней, чем даже доктор Айболит.
      Зовет капуть-дорога дальше, дальше,
      Навстречу неизвестному финалу.
      Я больше не могу здесь оставаться,
      В душе моей огонь космопалит.

      Все больше кровоточит в сердце рана,
      Все тише стук сердечной барабаньши.
      И прячется за сломанной кулисой
      Король немузыкальных старых Лир.
      Смотри, как здесь темно и иностранно,
      А будет все темней и иностраньше.
      Прости-прощай, безумная Алиса,
      Я покидаю твой безумный мир.

      Не поминайте лихом, человеки.
      Мне путь отсюда - прямо. Только прямо.
      С губной гармошкой, в драных старых джинсах,
      По сломанному компасу - и пусть.
      Я был бы рад остаться тут навеки,
      Найти себе поглубже Фудзи-яму...
      Но я здесь почему-то не прижился,
      А значит, и нигде не приживусь.

      _^_




      ФИНАЛ

      Он казался нескладным: излишне худым и высоким.
      Жил в потертой хрущевке, а где - не припомнить уже.
      А рассказы его раскупались в мгновение ока
      И рождали дискуссии в каждом приличном ЖЖ.

      Он не нажил врагов и друзей почему-то не нажил.
      Неприметный в быту, равнодушный к дальнейшей судьбе,
      Он настолько привык рассуждать за своих персонажей,
      Что лишился способности чувствовать сам по себе.

      Он писал без разбора: рассказы, стихи и новеллы.
      Торопился успеть, понимая, что время не ждет,
      Потому что уходят от пирса его каравеллы,
      И последняя скоро в открытое море уйдет.

      И в назначенный день он поставил последнюю точку,
      Сохранил все архивы и выключил старенький комп,
      Сознавая, что дальше дорога ему -- в одиночку,
      Без привычной страховки и, может быть, даже пешком.

      Он напялил пальто, как чугунную гулкую кожу,
      Втиснул голову в шляпу, поправил очки рукавом.
      Кинул взгляд, уходя, на трюмо в полутемной прихожей
      И шагнул за порог, не увидев внутри никого.

      _^_




      * * *

      Осенью бег минут
      Чувствуется сильней.
      Память моя в плену
      Серых прозрачных дней.

      Будто в далеком сне -
      Царское, Петергоф.
      В плюшевой тишине
      Шорох твоих шагов.

      Словно стальной навес -
      Близкие небеса.
      Как чужеродны здесь
      Звуки и голоса.

      Шорохи в тишине.
      Время в твоей горсти.
      - ...Знаешь, я больше не...
      - ...Знаю. И я, прости...

      Чувствуется острей
      Каждый ушедший час.
      В будущем ноябре
      Больше
      не будет
      нас.

      _^_




      СКАЗКА

      Огонь в камине еле тлеет.
      Рой мотыльков под лампой млеет.
      За речкой лает пёс.
      Луну расплескивает в лужах
      Осенний дождь. Весь мир погружен
      В поток неспешных грёз.

      В уютном кресле у торшера --
      Твой силуэт. Под пледом серым,
      Пригревшись, как дитя,
      Ты дремлешь, в пальцах сжав упрямо
      Раскрытый томик Мандельштама,
      Под шорохи дождя.

      Мгла за окном... Там всадник темный
      Несется, скачкой изнуренный
      (--...Скачи скорей, скачи!)
      Там вечный спор теней и света,
      Деревьев голых силуэты
      В растрепанной ночи

      Качает ритм ветра рваный.
      На них одежды из тумана
      Развешаны, как сны.
      И капель перестук все реже,
      И воздух пахнет чем-то свежим
      Из детства и весны.

      Луна на стеклах окон тает,
      С тенями по углам играет
      Свет лампы на столе.
      И, еле виден, над болотом
      Неслышно пролетает кто-то
      Верхом на помеле...

      _^_



© Павел Шульга, 2009-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.




Словесность