ВЕРТИКАЛЬНАЯ СТРАНА
Саше Иличевскому
Вероятно, распределяя народы в алфавитном порядке, Бог рассыпал черногорцев в числе последних, по приближающемуся к завершению Европейскому пространству. Страна прошила воздух сверху вниз, отчего вышла вертикальной.
Долгой ночью в тошнотворных круговертях горного серпантина приближаешься к высоте в 2000 метров. На рассвете в тумане из по-японски крошечного домика нехотя выбирается - вываливаясь мешком ненужных вещей - пограничник. При виде моего гражданства становится ласков - и от ласки - забывчив, отчего прячет мою карту иностранки к себе в карман вместо того, чтобы вложить обратно в паспорт. Ну, ничего, бери, бери на память и иди досыпать.
По прибытии в Жабльяк утро обнимает небывалой свежестью и дарит зрению странного вида деревянную избу среди гор. Входишь - о, да нет, это не туман, но черногорские местные, уложив уютно ноги на стол, наполняют несмолкаемым ором окрестности. Дело горское - крики, шум, гам, непробиваемый сигаретный дурман и все это в 8 утра. Скажи я нечто невпопад и, кажется, тут же - пальба, револьверы, "сдается мне, ты хочешь нас обидеть".
Мой спутник Божо быстро заказывает по две порции виньяка, дабы, видимо, не вызывать подозрений. Далее - выпытанный у высоченного таксиста адрес ресторана, единственного заведения, где тут можно поесть. В нем измученный регулярными ранними подъемами официант приносит в советских тарелках гуляш: знакомые с детства, плавающие в коричневом соусе, широченные макароны. Наши соседи- полицейские, дымящие паровозами прямо под надписями "курить запрещено". В горах снег, пустота, и Бог смотрит на тебя в упор, без телескопов и посредников.
Тот самый таксист обедает и потому просит воспользоваться услугами его приятеля. К нам выходит такой же долговязый герой, копия плохого парня Венсана Касселя - худое острое лицо, объятые четками руки в карманах, элегантный костюм в полоску (так одеваются сельские сицилийские ребята, мечтающие о лучшей доле). Он долго плутает по окрестностям, путая дорогу, смешно растягивая слова при расспросах о нужном доме у жителей. Я интересуюсь, нельзя ли просто посмотреть адрес на карте - но нет, отвечают, нельзя - улиц в нашей деревне нет, и все, чем мы располагаем, только имя: Коста Новосел, из Никшича.
Пока ищем, старики, выглядывающие в приступе интереса из окон, зовут на ракию. Но наконец место найдено: трехэтажный каменный дом и сказочно выглядящие бабушка с дедушкой. В доме никого - только беспрерывно болтающие скрипом половицы, печь и шестидесятилетней давности фотография Косты на коне. Полная бутыль виньяка красит дом и обещает потепление - глобальней некуда.
Мы заходим на кофе и виньяк к Косте и Весне - так зовут эту пару, в шестидесятый раз встретившую жизнь вместе. Нам неловко от совместно прожитых двух месяцев, а Коста рассказывает, как зимой, в день их с Весной свадьбы, пришлось ехать за невестой на конях - так было снежно и холодно.
Я беру в руки камни, так конфетно искрящиеся на солнце. Вот уже третий день мы исхаживаем Дормитор в поисках озер и наши стопы целуют невиданные земли. Первые два озера - найденные недалеко от мельниц - новой и старой, оказываются мертвыми, бесповоротно поросшими глухой травой и елью. Ищем Черное озеро - легенду высотной Черногории, нечто спрятанное на высоте 2х км, обнимаемое горами, взаправду черными. Что дает эту черноту: интенсивность серого оттенка крепких скал, мрачные сосны, собранные вместе? Озеро - высокогорный оазис, холодный рай, вечная свежесть, укутанная холмами. За 5 часов обходим его - и ни одного признака людского присутствия, за исключением таблички на стене пещеры "Здесь друг Тито пребывал со своими единомышленниками с ... по ...".
Возвращаться приятней сквозь россыпь деревень, умело вброшенных в горный ковер. По дороге тут и там взгляд утешают горсти белых камней, будто Бог разбросал их по нежнозеленой сути ландшафта - приглядись, это вовсе не камни, но тучки робких овец, подгоняемых чабанами. При спуске виден Жабльяк - город, укрытый в ладонях гор, где раскрыта суть покоя и безмятежности, а опыты холода, сменяющиеся зноем - единственное, что переменчиво.
По дороге домой встречаем редких спортсменов - альпинистов, скейтбордистов и прочих - молодых европейцев, улыбающихся так по-детски, несущих в глазах свои мечты о настоящих приключениях и природе. Дом, который нам сдали Коста и Весна, без них пустоват, потому мы частенько захаживаем к старикам в гости. Дедушка и бабушка - иначе их не называем, рассказывают о своей любви, войне и жизни. Трещат дрова в прокопченной, начала прошлого века, печке, мешая слушать. И не знаешь, что выбрать: теплоту сербской речи или жар, так необходимый в этих холодных горах. Коста задумчив - вспомнил семью, лихо расстрелянную в период оккупации, Весна же вся ушла в приготовление хлеба. Его нутро не пружинит, как должно было бы, и я знаю, почему. Руки старой черногорки теперь не так сильны и не могут размять тесто по всей окружности хлеба. Но вкусней я никогда ничего не ела.
Бабушка протягивает мне стакан парного молока, а Коста берет меня за руку и уводит смотреть ферму - здесь в огромных чанах он готовит каймак и сыр, а позади, в сарае -коптит и вялит мясо.
Ночь растворяет в своей материнской бездне звезды, уводит в плен не прохлады, но настоящего холода, не оставляя шансов одиночкам. Бог придумал холод для сведения людей вместе.
Через несколько дней проезжаем страну сверху вниз: узкий серпантин открывает виды имений Караджичей, Вука и Радована, городища погостов, церквей, домов, из которых селяне бегут смотреть на проезжающие машины. Мимо проносятся Никшич, Подгорица, Цетинье и вот - мы в самом низу, у подножия гор, наши руки трогают горькое море. Будва приятна старым городом, совершенно гриновскими видами, отсылает к "Человеку-амфибии" и мечтам 60-хх. Долгие лабиринты скал, ведущие к тайникам и сокровищницам всех влюбленных, ночью кажутся призрачными и несуществующими. Соседний остров Св.Стефана закрыт, отчего молчит второй год тихим стражем на море, весь из совершенно опустевших каменно-цветочных зданий. Изумрудный город, окруженный рвом.
Далее нежным утром встреченный Котор - полный восторг сознания, тихий отблеск мечтаний, приветы, брошенные памятью прямо из детства, волшебных снов и кинолент. Каменные постройки всех видов и мастей - все сплошь 14, 15, 16 веков, здесь понимаешь, что самые прекрасные архитектурные творенья всего мира это храмы, мечети и синагоги. Не изломанные часто болезненными экспериментами творца, не изуродованные мимолетным течением в искусстве, но созданные по первым проектам древних зодчих, продиктованных чувством веры. В Которе всюду камень - верный друг времени, слуга памяти, отжим вечно несущей слово, реки. Счастье узнаваемо здесь в скалах бухты, прячущей море, так, как если бы оно было горным озером. Камень в стене дома, к которому прислоняешься в ожидании заката, в воротах, ведущих в сердце города, в горах, исполосовавших Адриатику.
В Цетинье целыми днями дождь, выселяющий горожан с опустевших улиц в бары и террасы знакомых. Семейственность и чувство клана таковы, что, кажется, стоит икнуть в одном конце города, как в другом это уже отмечают. Старые раздолбанные авто, часто дружественно советского производства, цыганская яркость пейзажей и домов, щедрость природы на горы и зелень, музыкальность населения - все это выдает образы латинской Америки, неизвестно как оказавшейся здесь.
Ночь внесла нас из Сербии в Черногорию, ночью же мы стираем границы между ними снова. Поезд Подгорица-Белград вынашивает в своем продолговатом чреве добрую сотню спящих, курящих беспрерывно, плачущих, шатающихся просто так. Двери хлопают крыльями уставших птиц, тут и там тревожит сжатая, спружиненная сербская речь, кажущаяся утроенным концентратом русского. Сербский вообще легко представляется мне утисненными мехами гармоники, где углы - согласные, а мягкие впадинки - запрятанные внутрь, в тесную глубь, гласные, которых не видно и в сербском языке не часто встретишь. Русский язык - растянутая в долгом звучании гармонь, сербский - гармоника с плотно прижатыми частями.
Вечер в сидячем ночном поезде открывают неловкие просьбы чуть подвинуться, потесниться, извинения за уже осуществленные попытки оного; утро же встречает полное единение, сплетение и взаимное стремление незнакомых рук, ног, голов. Это в наши купе уютно ныряют немытые теплые проводницы - с чаем, кофе, пивом и хрусталем (никогда не могла понять, кто садится в поезд, что бы купить страшного вида набор из двенадцати приборов или предметов интерьера). Здесь же - практически коробка на колесах, максимально упрощенного вида тоннель, не который проезжаешь ты, но который везет тебя самого, превращая за проделанные километры в несколько часов, время в пространство.
Слишком холодно. В наушниках поет цыган Экрем (этим именем вполне можно было бы завтракать, благодаря гармоничному соединению фонетического эклера с кремом). Дальше звучит финальная тема Энио Моррикконе, написанная к фильму "Лолита". Кто еще гладит зрением это медленное утро со мной?
Тихими каплями плачет рассвет - и в проскальзывающем пейзаже вагонных окон и в картинке фильма, набираемой по памяти. Так приходит к гению нанизывание идей - давно существующих, лишь нашедших своего сталкера. Я лежу в промерзлом балканском вагоне, мимо летят дома и деревья, шепча в такт болезненной лирике набоковской истории. Я почти перестаю разделять явь и мысли, в довершение к этому изумляет проступающий в стекле давнишней модели автомобиль "Рено", вместе с трассой, так внезапно соединяющий ночь и утро, так что я до сих пор не могу понять, что это было - отношения между кино и музыкой или обычный утренне-европейский пейзаж.
Свежим утром бежит за окном Белград.
Эта невозможность привыкнуть к цыганам, взаправду играющим на углах нежных улиц, во дворах, парках и садах - просто так, для себя. Их шершавые трубные звуки одевают город в гулкие, шумные, дрожащие вибрации. Пара духовых вблизи Калемегдона и вот, город полнится душными музыкальными волнами, цветочными, солеными, горькими - что твои чувства.
Ты врываешься в этот город - а иначе войти в него он и не позволит - и мгновенно облачаешься в него, оборачиваешься им, ты сам теперь он и есть. Перед глазами льется бесконечное кино - из покадрово проявляющихся видов других городов. Миражами проплывают триестская площадь Независимости Италии, Университет Удине, еврейское гетто в Риме, Псковский Кром, мучительно незабываемые одесские улицы и киевские кварталы. В расширенную светом террасу просятся дворы Неаполя, bell'евые мосты из окна в окно, генуэзские крыши стонут от солнца в условиях недотянувшей тени садов.
Обнаруживаю собственную неспособность свыкнуться с квартирой, где ночами продают абсент и демонстрируют новые работы художники, пока хозяин открывает дверь новым гостям. Эту мебель в его доме ты уже видел - в фильмах про довоенную Югославию или об итальянских 50-хх - привет серебряным нитям неореализма.
У Белграда шелковое нутро, полное россыпей алмазно-звездных ночей; здесь широкие вены Дуная и Савы, встречаясь, задают желание любви. Пробуешь отдаться реке речи, потоком струящейся с утра и до вечера - выбиваясь из ритма, просто покачиваешься на волнах игрушечно журчащего дивного языка. Кроме него тут и там раздаются грохочущие звуки фанфар, советских маршей и бодрых отсчетов испанской меренги.
Трамваи долгими фалангами разбивают улицы, задавая дрожь в доме за два квартала, будят, не забудь, ты есть, ты существуешь и это Белград.
Нереально привыкнуть к нему как нет возможности привыкать к своему телу, ибо ты родился в нем, ты уже с ним, и тебе предстоит умереть, до конца так и не восприняв его своим, узнанным, разгаданным, не тайным.
Вокруг храма Святого Саввы мальчишки целыми днями занимаются велосипедным рассечением пространства. Режут нежную ткань дня долгими узкими шинами. Гладкие плечи, сплошь зацелованные солнцем - о, эти сладкие приметы лета - так же блестяще округлы, как и совершенной формы велосипедные звонки. То и дело я вижу их яркий внезапный отблеск, как игру глазных белков на Черном континенте. Примерно каждые две минуты повторяется одна и та же ритуальная последовательность: усиливающийся приближеньем ребячий смех, легкий пшик от спора шины с асфальтом затем точечное попадание солнечного луча в сферическую поверхность звонка и последующий его отсвет в самую область мозга, руководящего моим зрением.
На углу Ресавской, прямо у Культурного центра, где так странны, если не нелепы, парни в готических костюмах и их анимэ-подружки, играет старый цыган-аккордеонист. Останавливаюсь, что бы немного его послушать и он, конечно, тут же принимается играть уже только для меня. Улыбается, сверкнув кинематографическим своим золотым зубом, играет бровями, подмигивая, кося хитрыми масляными в сторону уютно поджидающей кепки. Ах, нет, это не кепка, но шайкача - легендарная сербская шапка. Приклеить, что ли, ему купюру на лоб, или как они это делают, но вдруг это ушедший в мифы атавизм и я его обижу?
Долгим днем исхаживаю тропы города: вот здесь продают плесковицу, тут чевапчичи, там мой друг Милован готовит годящийся вместо нектара виньяк.
Ближе к вечеру дома разгребаю куски гипса и камня - остатки выставки в художественной мастерской под самой крышей. Они так холодны, не обласканы солнцем, так невозможно белы и одиноки, куда там луне-сопернице, с ее болезненной мнительностью и страстью сводить с ума. Я беру в руки осколки мрамора, рассыпающуюся на глазах слоистую известь, подношу к губам, демонстрирую терракотовым черепичным крышам напротив - это могли бы быть вы, если бы не каждодневная любовь солнца.
Долго мнусь у двери на периметровую террасу, с запасом украшенную цветами, бельем и велосипедами - именно благодаря им завтра снова начнется мальчишечий рай на венозно тонких улицах городах. Вот и этот вечер точно такой же - призрачно-тонкий, как барабанная перепонка, уходящий вместе с птицами в непростительную даль, ускользающий невозможным временем, несуществующим песком сквозь пальцы.
Крыши меняют свой цвет, принимая легкие тени на бугристую поверхность, двор внизу уже наполовину сер, теперь он стар, устал и просит покоя. Через плющ, бельевые веревки и видавшие больше отставных генералов всех войн, старые стремянки, я вижу чернеющий силуэт Божидара, вышедшего развесить для просушки холсты. Коридор из светящихся уютно оранжевым окон кажется единственным ярким пятном в полотне затухающего города. Божидар уходит внутрь, вглубь дома и вечера, немой фигурой зазывая и меня, затягивая, как затягивает закатное солнце, что бы пригласить в новое завтра, другой день, иной мир.
© Юлия Шералиева, 2008-2024.
© Сетевая Словесность, 2008-2024.
– Путешествие по Черногории –
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах [Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...] Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём [Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...] Алексей Смирнов. Два рассказа. [Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...] Любовь Берёзкина. Командировка на Землю [Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.] Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду [Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.] Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней. [Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...] Аркадий Паранский. Кубинский ром [...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...] Никита Николаенко. Дорога вдоль поля [Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...] Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц) [О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.] Дмитрий Аникин. Иона [Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
