Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Конкурсы

   
П
О
И
С
К

Словесность




Я  -  ВЕДЬМА


Я рыдала так, что не сразу услышала телефонный звонок. Ясно было, что это Вика. Нюх у неё, гиены.

- Ты чего трубку не берёшь? Ревёшь?

- Да, нет, я...

- Ревёшь. Дура! Прекрати немедленно! Дерьмо он, дерьмо! Это же счастье, что он тебя бросил!

Я дёрнулась. Сзади грохнуло.

- Что у тебя там?

- Вазочку разбила...

- Раззява! Через полчаса я буду у тебя!

Только этого мне не хватало. Сгребая осколки, подтирая лужу и выбрасывая ещё свежий букет, я не зарыдала - завыла. Позавчера Юлик подарил его мне, на свой день рожденья.

Мы познакомились полтора года назад у Зябликов, на праздновании Рош-а-Шана. Традиционные ломтики яблок с мёдом стояли на маленьком столике, но им мало кто уделял внимания. Больше налегали на водку и шашлыки. Народу, как всегда, была пропасть, в маленьком садике курили и спорили, в салоне танцевали, кто-то всё время подъезжал ещё. Генка Зяблик занимает какой-то высокий пост в Сохнуте, но стихия его - это застолье. Он не понимает, что такое отдыхать без шумной компании. Как это выносит Галя, не знаю, я от толпы всегда теряюсь и устаю.

Я и тогда тихонько поднялась на второй этаж, в Сашкину комнату, взяла с полки "Властелина колец" и стала читать из середины.

"...- Ну, а ты, Фродо, - сказала Владычица Галадриэль, - не хочешь ли взглянуть на эльфийское волшебство?

- Ты советуешь мне? - спросил Фродо, глядя в глаза Владычице.

- Нет, - ответила она. - Я не даю советов. Ты можешь узнать кое-что, плохое или хорошее, оно может пригодиться тебе, а может и нет. Знать - хорошо, но и опасно... Решай сам..."

- Тут, видишь, я антресольку пристроил, здесь вторая ванная, это - наша спальня, а это апартаменты наследника.

В комнату ввалился толстый Генка с гостем.

- А-а! Затворница! Застукали!

Генка пыхтел и сиял, отсвечивая потной лысиной.

- Знакомься, Юлик, оператор - три месяца как из Москвы, совсем свеженький репатриант. Юленька. Художница.

- Компьютерный график, - поправила я, поморщившись. Терпеть не могу, когда меня аттестуют художником, слишком пышно. Генка высунулся из окна и заорал:

-Галочка! А клубника?

И нам:

- Ребятки, в коллектив, в коллектив! Я торт-мороженое заказал - закачаешься! И ликёры из Чили привёз, вы таких не пробовали.

Генка скатился по лестнице. У этого Юлика - чудная улыбка.

- Извините, что мы нарушили ваше уединение. Я и сам тут немного потерялся, никого не знаю, чувствую себя дикарём. Ну что, пошли пить ликёры с мороженым?

Через неделю Юлик переселился ко мне.

Вика влетела, как торпеда, иначе она не умеет. Мини-юбка, максимально открывающая великолепные ноги, длинный блейзер, короткая стрижка с "пёрышками", бриллиантовые висюльки в ушах стреляют цветными всполохами. "После тридцати пяти женщине носить что-нибудь дешевле бриллиантов - не-при-лич-но!" Типично Викино заявление. Мишенька, её муж - большой программист в американской фирме. Фирма засылает его то в Токио, то в Мехико. Между командировками он появляется в Израиле и тогда таскается с Викой по гостям, огромный, неуклюжий, молчаливый. Я не уверена, что хоть раз слышала его голос.

- Как ты выглядишь?! Халат, шлёпки, патлы нечёсаные, морда опухшая! Нельзя так себя распускать!

- Отстань.

- Ну-ка, иди, иди - льдом умойся.

Я поволоклась в ванную. Лучше бы я этого не делала. Полочка из-под Юликовой бритвы, одна зубная щётка в стакане... У-у-у-у-у-у!

Год после маминой смерти я жила непонятно как. Ездила в редакцию на работу. Возвращалась домой, включала телевизор. Подруги вытаскивали меня в гости и на концерты, но я как-то не могла ни во что включиться. Всю жизнь я жила при маме. Мама - красавица, умница, оперная певица, всегда толпы поклонников, гастроли, успех. Раз, мне было тогда семнадцать, мама буркнула, глядя на меня: "И в кого ты такая уродилась?" Действительно, мама - яркая высокая шатенка, с бархатными глазищами, а я вышла мелкая какая-то, глазки серо-жёлтые, черты невыразительные, волосы тусклые, прямые, никакие бигуди их не берут. В Киеве я жила при ней блёклой молью, удобной прислугой. Она звонила мне с гастролей то из Новосибирска, то из Тбилиси. "Юлька! Прилетаю завтра, вечером придут гости, человек двадцать, торт закажи в "Лiсовой пiсне", а насчёт ветчины позвони Голобородько, скажи, для меня!"

Когда в моей жизни изредка появлялись ухажоры, мама начинала кричать, что они меня не стоят, что этого жлобину она в доме не потерпит: "Ты посмотри, что за конфеты он принёс! Ф-ф-ф! А "хыкает" как! Cтыдуха!" Ну, если не "хыкал", находилось что-нибудь другое. Один раз я попыталась сбросить мамино иго и выскочила замуж за Володьку, но это был прыжок в первый попавшийся поезд, идущий в ненужном направлении, и через год, разведясь, я вернулась к маме. И больше попыток вырваться не делала.

В Израиле я бегала поначалу в поисках разных заработков, окончила курсы компьютерной графики, нашла работу в газете, мы с мамой взяли ссуду и купили маленькую трёхкомнатную квартирку в районе Неве Яаков, который русские прозвали Новояковкой. А потом мама заболела, и два года я не вылезала из больниц, купила машину, чтобы было легче её возить по врачам, на химиотерапию... И вот её не стало, а мне уже тридцать девять лет, и непонятно, что с собой делать. Тогда и появился в моей жизни Юлик.

Юлик окончил ВГИК, как режиссёр и оператор документального кино, работал на разных российских студиях. Потом советский мир развалился, студии позакрывались, киношники остались не у дел. Юлик, как отличный профессионал, ещё зацепился в какой-то частной компании, потом Киселёв его пригласил на НТВ, а дальше демократия рухнула в тартарары, НТВ закрыли, и Юлик приехал в Израиль.

Я поражалась, как он мог преуспевать в жёстком циничном мире столичного кино - мягкий, деликатный, с извиняющейся улыбкой. Я влюбилась в него сразу и иногда думала, что даже моя мама не смогла бы отыскать у него недостатков. Среднего роста, он был прекрасно сложен, играл в волейбол и теннис, профессионально плавал. Коренной москвич, он избежал типичной болезни столичной богемы - не пользовался матом, вообще не терпел похабщины, даже в анекдотах. Была в нём и какая-то удивительная пластичность движений, и вещи он умел носить, как никто. В нашем израильскои мире, где мужики быстренько переходят на цветастые шорты и растоптанные сандалии, Юлик оставался элегантным без оттенка старомодности. Утром и вечером я повторяла молитвенную благодарность судьбе за то, что она мне его послала. Мне - провинциалке, не юной, не красавице. Не был он и записным остроумцем, но чужим шуткам смеялся замечательно. Вообще, не могло быть лучше слушателя - в глазах его было столько понимания, доброжелательности, нежности... Нежности. Как он повторял: "Мы вместе... Мы же вместе..."

Вика ворвалась в ванную, услышав мой рёв, больно вытерла мне лицо полотенцем, вытащила на кухню и сунула в руку рюмку с коньяком.

- Быстро, до дна. Вот так. Теперь лимончик. И ещё по одной. Давай-давай. Ну, рассказывай, что произошло.

Вике страшно нравилась роль сестры милосердия, тёмные глаза её сверкали от возбуждения. Я угрюмо на неё взглянула. Честно говоря, кроме ног и глаз, нечем ей похвастать - рот и нос чрезмерно велики, зубы выпирают, животик и бока нависают над узкими бёдрами. А ведь поди ж ты - уверенности в себе, как у мисс Европы. Я собралась с духом.

- Юлик сказал, что хочет пригласить на этот свой день рожденья не друзей, а коллег с телевидения. Что ему это очень важно для работы.

- А почему не в ресторан?

- Он сказал, что в ресторанах телевизионщикам скучно, а вот русское застолье - для них экзотика. Вот, мы приготовили всё: я блинов напекла, пироги с капустой...

- Ага, ага. А ещё икры купила, копчёной рыбы, белой и красной, мяса всякого, водок, коньяков, шампанского...

- Конечно, а что?

- И ты всё это оплатила, да?

Я обозлилась, Вика бывает невыносимой. Рюмка вылетела у меня из руки и раскололась на каменном полу.

- Да, оплатила, при чём тут это? Ты не понимаешь, когда люди вместе, у них всё общее! Ты...

- Да, я - мелкая, меркантильная, мещанка, куда мне понять высокие чувства. Но зачем посуду бить?

Вика взяла другую рюмку и наполнила её.

- Давай-ка. И рассказывай, я молчу.

Я выпила. Как же действительно всё это было? Утром я подарила Юлику чёрную шёлковую рубашку от Бенетон, я взяла её на десять платежей. Ему так идут красивые вещи! Он мило смутился и сказал: "Юленька, радость моя, ты - просто чудо! Но зачем же ты так тратишься?" И потянул меня на диван. Нет, нет - это я не буду вспоминать, нет! Потом я жарила блины, а он смотался куда-то и принёс мне букет синих ирисов. "Могу я на своё сорока четырёхлетие подарить цветы любимой женщине?" Эти ирисы я сегодня выбросила в мусор.

А вечером пришли гости. Было их тринадцать человек, чёртова дюжина. Восемь мужиков и пять дам. Они быстренько обошли мою квартирку и вернулись к столу. Одна дама сказала с улыбочкой:

- Я даже и не знала, что можно жить в такой тесноте! Как экзотично!

Ну, да плевать на них. Лишь бы Юлику польза была. Юлик в начале вечера представил меня, как свою подругу, и обнял при этом. Потом я не очень следила за разговорами, так как бегала всё время на кухню, то за порцией закусок, то меняя тарелки. Плов Юлик вынес сам - это его коронное блюдо, он рассказывал, что во ВГИКе его обучил этому режиссёр-узбек. Плов вызвал всеобщий восторг. Потом Юлик взял гитару и спел несколько русских романсов, причём два из них на иврите. Он вообще очень способный и целеустремлённый, меньше чем за два года выучил иврит так, что говорит свободно и почти без акцента. Я из кухни смотрела на него с гордостью - так он был хорош: с маленькой тёмной бородкой, в чёрной рубашке, с гитарой в руках.

Когда гости собрались уходить, Юлик подошёл ко мне: " Юленька! Моше с женой не смогут подбросить Сигаль, они едут к родителям в Тель-Авив. Я отвезу её в Немецкий Посёлок, да? А то неудобно". Он чмокнул меня, взял ключи от машины, и они все вывалились наружу. Я долго мыла посуду, потом расставляла стулья, складывала стол. Потом позвонила Юлику на мобильный. Но телефон зазвонил тут же в комнате, он его забыл дома. Потом я легла с книжкой и уснула при свете. Проснулась поздно. Голова была тяжёлой, всё-таки вчера было поднято слишком много "русских" тостов. Я вышла в салон. Юлик стоял у окна, одетый на выход.

- У тебя съёмки сегодня? Погоди, я сейчас умоюсь и выйду.

- Нет, сядь, пожалуйста. Нам надо поговорить.

Я села, улыбаясь и протирая глаза со сна. Наверное, с ним заключили договор на телевидении.

- Юля, я должен тебе сказать правду. У меня есть другая женщина. Я её люблю.

Я пролепетала:

- Ты шутишь, наверно...

- Нет, это так. Прости меня. И спасибо тебе за всё.

Я видела, как бы в замедленном кадре, как он суёт руку в карман, вынимает связку ключей и кладёт на стол. Берёт в руки два чемодана, большой и маленький. И идёт к двери.

- Ю-у-ли-и-и-ик!!!

Я думала, что я крикнула, но из горла выполз только шип, и встать я не смогла, это был настоящий паралич. А он уже открыл дверь, вышел, тихо закрыл дверь. Загудел лифт. Этого не может быть. Он сейчас вернётся. Сейчас...

Вике я всё это рассказала коротко и сухо. Удивительно, но она не перебила меня ни разу. Потом провела пальцем по горловине рюмки и спросила:

- И что ты по этому поводу думаешь?

- Что я думаю?... Что у него заскок какой-то, помешательство. Солнечный удар. Он очухается и вернётся, потому что у нас с ним - настоящее. Мы полтора года вместе, и ни разу не поссорились. У нас столько общего - вкусы, детские воспоминания, даже имена совпадают...

Пока я это говорила, радость теплом разлилась у меня в животе, я поняла, что это правда, что нечего дёргаться. Меня просто ошарашила неожиданность. Не пройдёт недели, как Юлик вернётся, нежный, любящий, виноватый. И потом, это Вике знать незачем, Юлик без конца повторял, что никогда не встречал женщины, с которой ему было бы так волшебно хорошо, ни с кем он не улетал в такие высоты наслаждения. Я посмотрела на Вику с признательностью. Спасибо ей, что примчалась, привела меня в чувство.

Вика налила нам полные рюмки.

- Выпей, и послушай, что я тебе скажу. Ты Толю знаешь?

- Какого Толю?

- Херболайфщика. Он на Рите год назад женился.

- Да, мы как-то встречались в общих компаниях. А что...

- Погоди. Они с твоим Юликом давние знакомцы, в одной школе учились, что ли? Когда Юлик приехал, он тут огляделся, понял все наши репатриантские сложности и сказал Толе...

Вика говорила медленно и всё крутила в наманикюренных пальцах рюмку.

-... сказал Толе, чтобы тот познакомил его с какой-нибудь одинокой бабой, с квартирой, можно с матерью-одиночкой. Чтобы перебиться первое время, пока он выучит иврит и устроится с работой, понимаешь? И Толя ему сказал про тебя, что у тебя квартира, машина, ты работаешь, живёшь одна. И привёз Юлика к Зябликам специально, чтобы познакомить с тобой.

Я слушала её ошалело.

- Ну и что? Ему в новой стране было одиноко. Меня тоже несколько раз пытались с кем-то знакомить - что тут такого? Но мы с Юликом полюбили друг друга.

- И ты всё это время одна возвращала банковскую ссуду на квартиру? И оплачивала все коммунальные услуги? И машину? И вообще всю вашу жизнь, да? И ещё брала на ночь частные заказы от рекламных агентств?

- Вика, ты опять за своё! Он должен же был выучить иврит! Куда он без языка годен, с профессией документалиста?

- А потом, когда у него появились первые сюжеты, он тебе давал деньги?

- Нет, но у него было много представительских расходов на важные встречи, знакомства...

- И он у тебя ещё и "одалживал" деньги на это, правда?

- Это было всего несколько раз!

- И брал машину?

- Ну и что?

- А то. На твои деньги и на твоей машине он развлекал Сигаль.

- Какую Сигаль?!!

- Дочку генерального директора первого канала. Она ещё та блядь, бросила недавно второго мужа, трахается с кем ни попадя. У неё с твоим Юликом роман уже полгода. Кто бы иначе его, репатрианта несчастного, подпустил к телевизионной кормушке?

Я попыталась вспомнить, какую из тех дам, что были у меня, звали Сигаль. Не вспомнила. В виске у меня стало щёлкать, как-будто там засела цикада.

- Откуда ты знаешь?

- Мишеньке рассказал Йоси, программист с телевидения. И ещё. Вильнеры знают твоего Юлика по Москве. Вся его карьера там строилась через койку. В основном, с мужиками. На московском телевидении полно голубых, они всем заправляют. Твой Юлик спал с каким-то продюсером НТВ, тот его содержал и обеспечивал карьеру. А потом, когда на НТВ запахло жареным, его переманил в содержанки газовый олигарх, Шнайдер, слыхала? А того грохнули конкуренты. Или фээсбэшники, кто их разберёт? И тогда Юлик удрал в Израиль, испугавшись...

Викин голос доходил до меня сквозь какую-то муть. Я вяло признесла:

- А почему ты рассказываешь мне об этом только сейчас?

- Ну, я и сама узнала об этом недавно. И потом, ты была так одержимо влюблена, что говорить с тобой было бы бессмысленно. Ты ведь и сейчас считаешь, что я эти инсинуации сочинила?

- Вика, ты знаешь, я бы хотела остаться одна, извини. Нет, нет, не волнуйся, я из окна не выброшусь. Спасибо, я тебе позвоню завтра.





2.

Чушь. Полная чушь, ахинея. Вика от безделья постоянно коллекционирует и сочиняет сплетни, злобные и грязные. Ей просто невыносимо видеть, как кто-то счастлив, как кто-то живёт не так расчётливо и рассудочно, как она. Как вся эта мерзость, которую она тут наговорила, может иметь отношение к Юлику - тонкому, интеллигентному, искреннему?

Я ведь не полная кретинка - неужели я бы не услышала фальши? Его голос, когда он говорил о любви, и слёзы на глазах, и счастье, когда мы обнимали друг друга - разве можно так лгать?!! Он говорил о судьбе и предопределении, он искал и находил сходство в наших биографиях, он уверял, что мы похожи внешне, что уж совсем неверно, но ему так казалось в состоянии влюблённости.

Я ходила быстрыми шагами по комнате, в движении думалось лучше. А его заботливость? Он был так постоянно внутренне настроен на меня, что приносил мне шаль раньше, чем я успевала попросить. А утром, после нежных и страстных объятий, вставал и говорил: "Полежи, отдохни", - и шёл готовить нам завтрак. И всё это легко, радостно. А когда мы бывали в гостях, как с ним чудесно было перекидываться взглядами через чужие головы! А на обратном пути он уверял меня, что все мужики смотрели только на меня, и он ревновал. Это произносилось с улыбкой, но я понимала, что он говорит то, что чувствует. Нет, разумеется, он вернётся.

А со стервой Викой я порву отношения, пусть злобствует вдали от меня, знать её не желаю.

Зазвонил телефон.

- Госпожа Гринберг?

- Да, это я.

- Вас беспокоят из банка "Дисконт". Вы значительно превысили разрешенный минус, мы просили бы вас заехать в наше отделение.

Я сидела напротив начальника отделения "Дисконта". Он ковырял в зубах зубочисткой.

- Ваш разрешённый минус - шесть тысяч. А по вашей кредитной карточке за последние два дня накуплено на тридцать две тысячи шекелей.

- Я... ничего не покупала...

- Так, а где ваша карточка?

Я выхватила из сумки портмоне с магнитными карточками: поликлиническая, магнитный ключ на работе, льготная карточка торгового центра... "Визы" не было.

- Нету...

- Когда вы ею расплачивались в последний раз?

- Четыре дня назад, в супермаркете.

Это было, когда я закупала всё к Юликову дню рожденья.

- Значит, у вас её украли или вы её кому-нибудь неосторожно дали, вспомните.

Я попыталась сосредоточиться. Так, за бензин я расплатилась наличными. Может, она тогда выпала? Нет, дома, после застолья, я искала в сумочке помаду, портмоне раскрылось - и "Виза" там была! А с тех пор из дому я не выходила, только сейчас, в банк...

К директору отделения подошёл служащий и сунул ему какую-то распечатку. Директор взглянул на меня.

- Вот. Ещё девять тысяч, из ювелирного магазина "Штерн", в Эйлате. Я бы рекомендовал вам отменить "Визу".

Я вышла из "Дисконта" в состоянии полной раздавленности. Сорок одна тысяча! Десять моих зарплат! Как мне это выплачивать? И что это всё значит? Неужели Юлик... утром, пока я спала, собирая свои вещи... влез ко мне в сумку и взял кредитную карточку? Моё бешенство окрасило всё вокруг в алые тона, я случайно взглянула на проезжающую машину - и тут грохнуло. "Теракт!!!" - заорал кто-то. Но это был никакой не теракт. Просто у машины лопнуло колесо. Как я доехала до дома, не попав в аварию - просто чудо, я совсем не видела дороги.

Вика права. Вика права. Я вспомнила, как ласково Юлик уговаривал меня брать побольше дополнительной работы на дом, уверяя, что ему страшно нравятся мои рекламные задумки. И как мы ходили в рестораны, и он расплачивался и щедро оставлял официанткам на чай - из моего кошелька. Эти девочки смотрели на него с таким восхищением, а на меня с завистью. Мою машину он брал почти каждый день - на съёмки. А я ехала в редакцию на двух автобусах и радовалась, что он постепенно входит в профессиональную жизнь. А вечером, приготовив нам быстрый и вкусный ужин - что-нибудь необычное, какое-нибудь китайское блюдо, и разлив вино в бокалы, Юлик любил поговорить о том, как он покажет мне Италию, о которой я давно мечтала. Вот только у него устроится с работой...

Стыд обжёг меня так, что вспотела голова, и я почувствовала, что волосы приподнялись. Я взглянула в зеркало и остановила свой нервный бег по квартире - мои тощие прямые патлы завились и стояли вокруг головы, как пружинки. Да, чёрт ли с того, как я выгляжу? Что мне делать со всем этим?!!

Неожиданно зеркало треснуло сверху до низу, и осколки засыпали пол. Чёрт!!! Может камень бросили из окна? Я бросилась к окну, и тут - трах!- оно лопнуло, и осколки посыпались наружу. Точно, кто-то кидается камнями! Или стреляет?!! На улице никого не было, но в дверь зазвонили и заколотили.

- Что у вас там творится? Безобразие! Я вызову полицию!

Крики перекрывались басистым лаем. Ясно, кто это - Клейнман, сосед с третьего этажа, отставной гебист, злобный, сварливый старикан и с таким же злобным догом. Я подскочила к двери, она распахнулась до того, как я дотронулась до ручки - забыла я запереть её, что ли?

Брюхастый отставник в спортивном синем костюме держал своего мерзкого дога за ошейник. Я хотела сказать, что я не виновата, что это кто-то с улицы разбил мне окно и зеркало.

Но пёс вдруг заскулил, вывернулся из руки Клейнмана и припустил вниз по лестнице. А Клейнман как-то сжался и... тяфкнул. Тоненько, жалобно так, как нашкодившая болонка.

- Тяф-тяф! Извините! Тяф! Больше не повторится... Тяф-тяф!

И рванул за псом.

Я тихо закрыла за ними дверь. Сбрендил, старый скандалист, в идиотизм впал. То-то он каждый день рассказывает соседям-израильтянам, что остался верен заветам Ленина-Сталина и хранит, как святыню, свой партийный билет. И пёс у него тоже психопат. А я-то их обоих боялась.

Ладно. Я пошла на кухню и налила себе Викиного коньяка. Подводим итоги. Любимый оказался лжецом и альфонсом. И вором, к тому же. В банке - чудовищный минус, который покрывать не из чего. Да ещё надо теперь вставлять стекло и покупать новое зеркало!

Меня затрясло. Я мазнула взглядом по кухонным полкам - с грохотом посыпались кастрюли. Потом рухнул шкафчик с посудой, тарелки вывалились стопкой и раскололись. Да что же это делается?!! Я выскочила в комнату - со стены слетела картина. Лопнул экран телевизора. В ужасе я развернулась к дивану - он скрипнул, обивка треснула, пружины с жалобным стоном выскочили наружу. А-а-а-а-а-а-а!

Я зажмурилась. Этого не может быть, такого не бывает! Не открывая глаз, я нашарила сумку и вытащила мобильник.

- Ира? Помнишь, ты говорила, что знаешь какого-то колдуна, гадателя, да? Дай мне его телефон, пожалуйста.

- Конечно, Юленька.

Голос у Ирки жалостливый, уже всё знает.

- Только Авишай никакой не колдун. Он - мудрец, психолог, кабаллист и знаток карт Таро.

Ирка свихнулась на эзотерике, читает тонны каких-то книжонок и постоянно трендит о карме, чакрах, инкарнациях, обмене энергиями Инь и Янь. Слушать это невозможно.

- Ладно, Ир, спасибо, пока.





3.

К Авишаю я поехала на такси. Надела чёрные очки и всю дорогу просидела с закрытыми глазами. Старый дом в районе рынка Маханэ Иегуда. Грязная лестница. Авишай оказался невысоким, очень худым и подвижным мужичком, лет пятидесяти, одетым в джинсы, кроссовки, и футболку "адидас". Коротко стриженый, бритый, на длинном носу очки в квадратной оправе. Хорош мудрец! Я ожидала увидеть какого-нибудь белобородого старца, в длинных одеждах, и почувствовала разочарование. Зря я сюда пришла.

- Юлия? Проходи.

Он улыбнулся мне, как старой знакомой, и я прошла мимо него в комнату, затемнённую шторами. Он вздрогнул.

- Что такое? Сядь, пожалуйста.

Я села. Авишай больше не улыбался. Он провёл ладонями над моей головой. Раздалось потрескивание, как бывает при слабых электрических разрядах.

- Поразительно, - пробормотал он. - Невероятно!

Он сел напротив меня за маленький столик.

- Рассказывай всё, с самого начала.

Я закрыла глаза и стала рассказывать. О маме. О Юлике. О ситуации с банком. О том, что мне рассказала Вика. О том, что, кажется, я взглядом перебила дома стёкла и сломала кучу вещей. Рассказывая я, путалась и заикалась, понимая, что произвожу впечатление совершенно сумасшедшей. Договорив, я умолкла, ожидая, что меня сейчас пошлют к психиатру, лечить глюки.

- Кофе хочешь?

Вопрос был неожиданный.

- Хочу...

- Сейчас сделаю. Разговор у нас с тобой будет долгий, надо поддержать силы, правда?

Минут через десять Авишай внёс арабский латунный поднос, с медной джезвой, кувшином ледяной воды и пахлавой на тарелке. Разлил в крохотные чашечки густейший кофе.

- Скажи, у тебя раньше так бывало, чтобы ты в минуты раздражения случайно била посуду?

- Да. Мама меня всегда за это ругала. Называла "руки-крюки" и ещё говорила, что у меня "воистину, золотые руки, к чему ни прикоснётся - бац! - осколки".

Я не стала говорить Авишаю, что это цитата, вряд ли "Дни Турбиных" переводили на иврит.

Авишай закурил сигарету.

- Это не "руки-крюки". Когда ты в ровном, спокойном состоянии, ты ведь посуду не бьёшь?

- Нет...

- Это резкий выброс негативной энергии. А стекло и керамика, как чистые, земные материалы, очень к этому чувствительны. Кстати, такое явление встречается не так уж редко, просто его списывают на неуклюжесть. Истеричность. На резкость движений. Но у тебя это, конечно, приобрело особую силу.

- Значит, мне это всё не померещилось?

- Нет. Когда ты только вошла, я почувствовал, что ты буквально искришь. Ты - как динамо-машина, генерирующая энергию, и одновременно "катюша", готовая этим зарядом выпалить.

Я невольно хмыкнула от сравнения. Очень актуально в свете наших событий, когда "Хизбалла" обстреливает из "катюш" север Израиля.

Но Авишай не улыбнулся. Я пробормотала:

- Странно. Я всегда была так далека от мистики, эзотерики, от любой религии. Мне всё это было совершенно неинтересно. И вдруг такое случилось именно со мной.

- А от логики - тоже далека? Тут ведь элементарная логика.

Авишай зажёг сигарету от первой и стал ходить по комнате.

- Все твои дарования, вся твоя личность с детства подавлялись материнской властью. Ты при ней осталась личинкой, "куколкой", понимаешь? Красавица-бабочка так и не вылупилась, все твои силы были связаны, спелёнуты материнской волей.

Вот психологию разводит, Фрейд местечковый.

- Да не было у меня ни красоты, ни дарований! У мамы - было, а у меня...

- Ещё как было. Кстати, ты думаешь, что таких нерождённых бабочек мало? Увы! Гораздо больше, чем рождённых. Для того, чтобы из "куколки" явилась бабочка, нужны определённые условия. Ничего сверхъестественного, не больше, чем требуется от хорошего садовника, чтобы розовый куст дал бутоны. А большинство людей так и проживает всю жизнь личинкой самих себя, даже не зная, что в них скрыто. Так вот, мамина воля кончилась, пусть земля ей будет пухом. Амен. Но сама ты этот кокон расколоть не могла, для этого нужна большая сила. И она явилась. Эта сила - любовь, нет ничего сильнее её...

- Какая любовь?!!

Я успела закрыть лицо руками, не хватало ещё разнести Авишаю его комнату. Сквозь ладони загудела:

- Это всё оказалось ложью, подлостью, обманом...

Авишай сунул мне в руки стакан ледяной воды, с лимоном и мятой.

- Глотни-ка. И постарайся дослушать меня спокойно. Я ведь говорю об очень простых вещах, которые ты и сама знаешь, просто я помогаю тебе выстроить их в осмысленную цепочку. Ты-то полюбила искренне, ты была уверена, что встретила мужчину своей мечты, правда? А любящая женщина - светится и испускает флюиды. Это самая волшебная энергия, которая существует в мире. Так вот, эта светлая энергия размягчила твой кокон, и бабочка готова была вылететь...

- Стоп. Стоп! Подожди с энергиями. Я хочу спросить о другом. Я что - слепо-глухая идиотка, что мне можно было втюхивать про великую любовь полтора года?!! Или он всё-таки любил меня сначала, а потом разлюбил, а я не заметила?

Авишай посмотрел на меня недовольно. Вздохнул. Взял со стола колоду потёртых карт.

- На, подержи. На отношение Юлия к Юлии.

Вынул колоду из моих рук и быстро разложил на скатерти какой-то пасьянс. Вот они - Таро. Картинки какие-то аляповатые, никаких червей-бубей.

- Вот. Смотри сюда. Это его мечты: деньги, карьера, слава. А теперь - сюда. Это чувства. Бр-р-р. Чувств у него и вовсе как-будто нет. Только полезные привязанности и ощущения. Ласковый котик, который трётся у ног хозяйки. И перебегает к другой, где молочко послаще. Ну и тип! Расчётливость, уверенность в себе. Уж он-то в себе не сомневается. И к нынешней своей подруге - вот она, - Авишай щёлкнул по карте, - он тоже привязан рассудочно и временно, пока не найдётся кто-то получше...

- Значит я купилась на чистое фуфло? В моём-то не юном возрасте. Так что, я вообще ничего в людях не понимаю?

Авишай вдруг рассердился.

- В отношениях мужчины и женщины точно ничего не понимаешь! Искренняя мужская любовь - собственническая и идеальной не бывает! Мужчина хочет любить женщину так, как он хочет. От этого часто в отношениях возникают обиды и непонимание. А если мужчина женщину не любит, но хочет от неё чего-нибудь добиться, даже не важно чего, ему очень просто понять, какой герой нужен ей, и именно его изобразить. Не так это сложно. Одной нужен нежный и заботливый, другой - сильный и властный. А если он ещё и артистичен, как твой Юлик, так для него войти в нужный образ и вообще ничего не стоит. Как актёру: сегодня он - страдающий Гамлет, а завтра - великий царь Соломон. А по жизни он может быть полным ничтожеством. Так что ты купилась на профессиональную работу, на мастерскую игру!

Дрынзь! - блямс!!! Поднос слетел со стола, джезва с маху ударилась об стену вывалив гущу, чашки, кувшин и стаканы разлетелись вдребезги, карты разнесло по всей комнате, а пахлава прилипла к люстре.

- Ох, извини!

Я бросилась собирать осколки. Авишай пробормотал:

- Вот это да! В жизни такого не видел! Ничего, ничего. Оставь. Сядь.

Я села, мне было до ужаса неловко.

Пока Авишай закуривал очередную сигарету, я вдруг припомнила: "Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей, и тем её вернее губим..." Это ведь именно то, что он мне сейчас втолковывал. Эх, Александр Сергеевич, вы ещё вон когда всё знали, до всех Фрейдов! Что бы вам вспомниться раньше!

Авишай подал мне зеркальце.

- Посмотри на себя внимательно, ты сильно изменилась за последние дни?

Я всмотрелась в своё отражение. Ну, волосы, конечно. Просто спирали, а не волосы. И моя, обычно бледная, физиономия от злости окрасилась в яркие тона. И губы стали подпухшие и красные, я их искусала, наверно. И глаза - какие-то, как пьяные.

- Да...

- Послушай меня, Юлия. Настоящая любовь, которая есть светлая созидающая энергия, когда оказалась обманутой и преданной, переродилась в гнев и ярость - энергию разрушительную. И при этом её мощь усилилась многократно. Она разорвала оболочку кокона, но вылупилась не та бабочка, которая должна была появиться. Произошло перерождение - это ты, подлинная ты, сильная, яркая, красивая, но... обретшая ведьминскую сущность.

- Что?..

- Я не знаю, к добру это или к худу для тебя. Но тебе необходимо научиться управлять той силой, которой ты обладаешь. Если хочешь, я могу попробовать тебе в этом помочь.

Я кивнула.

- Тогда начнём прямо сейчас.

Авишай очистил от вещей большой стол, расстелил на полу за ним одеяло. Потом принёс коробку с дешёвыми рыночными кружками. Одну поставил на середину стола.

- Сядь подальше, у двери. Теперь разбей её.

Я посмотрела на кружку. Ничего не произошло.

- Не получается...

- Вспомни, как Юлик вытащил твою "Визу" из сумки...

Блям-м-мс! Кружка ударилась о дальнюю стенку и разлетелась вдребезги.

- Отлично! Ещё одну.

"Юли-ик!"

Блям-мс!

- Очень хорошо. Теперь две сразу.

"Юли-ик!"

Блямс! Блямс!

Авишай с трудом взволок на стол большой глиняный горшок с чахлой пальмой.

- Давай!

"Синие ирисы... "Могу я любимой женщине в свой день рожденья..."

Тр-р-р-а-ра-ра-х-х!

Авишай рухнул на пол и прикрыл затылок руками. Я вскочила и бросилась к нему.

- Ничего... ничего...

Живой!

Он отряхнул с себя глиняные осколки, комья земли и с трудом поднялся. Потряс головой. Похлопал ладонями по ушам.

- Хорошо, что я в армии десантником был, реакция ещё осталась. - Он оглядел испакощенную комнату. - Это было похоже на разрыв снаряда. Мне повезло, что нижние соседи в Аргентине. На сегодня, пожалуй, хватит. Иди домой и постарайся ни с кем не встречаться. Жду тебя завтра в десять.





4.

Комната оказалось прибранной, ни следа вчерашнего погрома. Когда это он успел?

- Так. Сегодня будем учиться концентрировать энергию. Чтобы ты не размахивала ею, как дикарь дубиной.

Авишай выставил на столе ряд кружек, красных и белых, через одну.

- Садись на свой стул у двери. Сосредочься. Красные разбиваешь. Белые оставляешь нетронутыми.

На пятый раз у меня получилось.

- Прекрасно. Теперь наоборот, бьёшь только белые. Чтобы не вырабатывался стереотип на цвет.

Щёлк! Щёлк! Щёлк!

- Очень хорошо! Я утром сходил на рынок и скупил весь залежалый товар в двух посудных лавках - то-то радости было продавцам!

Он выставил новый ряд.

- Теперь так. Бьёшь только ту, которую я называю. Третья слева. Вторая справа. Маленькую, в цветочек. Синюю. Прозрачный стакан. Прекрасно! Ещё раз.

В перерыве Авишай принёс свой замечательный кофе. Я хотела ему задать вопрос, но он меня перебил.

- Помолчи! В болтовне рассеивается энергия.

Он поставил передо мной большую друзу горного хрусталя.

- Посмотри на неё. Ни о чём не думай, просто рассматривай её и считай кристаллы.

Я так и сделала. Друза мерцала, часть кристаллов была белой, часть прозрачной, она была похожа на дворец Снежной Королевы. Я ощутила, как напряжение моё спадает, навалилось сонное состояние.

- Продолжим?

Я покачала головой.

- Я не смогу. Я какая-то вялая, расслабленная.

Авишай хмыкнул.

- Для того, чтобы овладеть концентрацией энергии, надо, прежде всего, научиться расслабляться. Мы займёмся более сложными вещами, у тебя всё получится.

Он поставил на стол пять больших прозрачных стаканов.

- Юлия, попробуй сейчас медленно сдвинуть стакан к краю стола и там остановить.

Бум-с! Стакан разлетелся.

- Нет, постарайся не стрелять энергией, как из духового ружья, а направить её и немножко придержать, как собаку за поводок. Давай!

Я посмотрела на второй стакан. Он поехал к краю, качнулся там и упал.

- Уже лучше! Ещё! Медленней, ещё медленней! Вот так. Теперь ставлю тебе одну чашку. Подвинь её чуть-чуть, сантиметров на десять. Теперь на столько же - вправо. Теперь влево. Потяни на себя. Молодец! Теперь заставь её покрутиться вокруг своей оси. Быстрее!

Чашка завертелась вьюном.

- Медленнее! Замечательно. А сейчас пусть она поездит по столу восьмёрками.

Чашка стала выписывать неспешные восьмёрки, одновременно поворачиваясь вокруг себя. Авишай бросился к стерео-системе и поставил диск. Зазвучала медленная страстная музыка.

- Это аргентинское танго. Я ставлю к первой вторую чашку, маленькую, попробуй заставить их танцевать.

Я вслушалась в мелодию. Как-то я видела по телевизору конкурс танго, это было удивительно красиво. Большая чашка подъехала к маленькой, остановилась, как бы приглашая её на танец. Маленькая поехала за большой, совершая вокруг неё под музыку плавные и резкие повороты, крутясь вокруг себя, отлетая и возвращаясь к большой, по всей поверхности стола.

Авишай плюхнулся на стул, не отрывая глаз от чашек, и вытер потную голову тряпкой для стирания пыли.

- Невероятно! На сегодня - всё. Продолжим завтра.

Я ехала домой, и во мне искрилась радость. Что такое? Я совсем позабыла о Юлике, обо всей этой безобразной истории, а ведь и двух дней не прошло, как я рыдала и умирала. Теперь самое главное в моей жизни стали эти занятия с Авишаем. Я позвонила в редакцию, прохрипела секретарше Авиталь, что у меня ангина, и бросила трубку. Потом со всем разберусь - и с работой, и с деньгами, и с Юликом - сейчас у нас не то в предмете.





5.

Третий урок начался с того, что Авишай заставил меня рассматривать аметистовую друзу. Великолепные фиолетовые кристаллы по краям топырились прозрачными ребристыми иглами, а к центру постепенно уменьшались, густея в цвете и превращаясь в мелкую щёточку, теряющуюся в глубине таинственной пещерки.

- Сегодня мы попробуем поработать с другими материалами, менее восприимчивыми, чем стекло и керамика.

Он положил на стол толстую книгу.

- Попробуй раскрыть её и полистать.

Я сосредоточилась. Книга чуть двинулась, но не раскрылась.

- Представь свою энергию плоской, в виде разрезального ножа для бумаги, поддень обложку и откинь её.

Книга раскрылась с треском, лопнул переплёт, несколько листов вылетело.

- Ой!

- Ничего страшного. Это прошлогодний телефонный справочник, уже неактуальный. Ценную книгу я бы тебе не дал. Попробуй полистать его. Мягче, спокойней. Ты никуда не торопишься, а ищешь нужный тебе телефон. Перелистнула, просмотрела лист, листаешь дальше. Хорошо. Теперь закрыла справочник. Опять открыла, прямо на середине. Так. Теперь листаешь в обратную сторону. Превосходно. Откинула сразу десять листов. Двадцать. Теперь тебе понадобилось взглянуть на титульный лист. Закрыла.

Авишай убрал книгу и положил на стол простой белый лист бумаги.

- Сдуй его, как будто сквозняком.

Я махнула взглядом, и лист взлетел в воздух. Авишай его поймал и положил обратно.

- А сейчас приподними его и держи на весу.

Лист взлетел, крутясь в воздухе, и я его удерживала, как воздушный шарик, когда на него дуешь снизу, не давая упасть.

- Давай попробуем с чем-нибудь более тяжёлым. Вот блюдечко.

Блюдечко ездило по столу, но подниматься в воздух отказывалось.

- Посмотри на него внимательно. Это тяжелое фаянсовое блюдце. Но его тяжесть - не что иное, как сила земного притяжения. Представь, что она, как стебель, держит его, тянет книзу и не даёт взлететь. Теперь перережь его мысленно, и блюдце потеряет вес, станет легче бумажного листа.

Блюдце взлетело над столом и остановилось в полуметре от поверхности. Авишай вскочил со стула, потом сел опять.

- Поставь его обратно. Подними снова. Дай ему облететь комнату. Вот так. Поставь его на ту верхнюю книжную полку. Теперь верни его на стол. Поставь на него эту чашку.

Чашка вывернулась из руки Авишая, взлетела и мягко опустилась на блюдце.

Авишай растерянно посмотрел на свою руку.

- Давай попробуем сделать то же самое со стулом. Представь стебель силы земного притяжения. Перережь его. Осторожно, люстра!

Стул стремительно взлетел к потолку, я еле успела остановить его перед люстрой. Затем я заставила его дважды облететь вокруг комнаты и опуститься на пол.

- Давай-ка передохнём.

Авишай принёс на подносе кофе, мёд, орехи, яблоки. Я взглядом приподняла джезву и разлила кофе по маленьким чашечкам. Авишай вылупился и раскрыл рот. Поморгал. Я захихикала - вид у него был совсем не мудрый. Буркнул:

- Ты поразительно быстро обучаешься. Отдохни немного. Яблоко вот съешь. После кофе займёмся другим.

Авишай раздвинул немного столешницу, взял большую фанеру вставил её в щель и зажал так, что она перегородила стол.

- Видишь половину стола, которая за фанерой?

- Нет.

- Хорошо. Я сейчас расставляю здесь разные предметы. Попробуй представить, что это не фанера, а прозрачное стекло, и увидеть то, что за ней.

Я сосредоточилась. За фанерой образовались какие-то силуэты, потом они обрели объём и цвет. Фанера сейчас выглядела, как немного подкопчённое стекло.

- Ну как? Получилось?

- Вроде, да...

- Что тут стоит?

- Синяя чашка. Металлический подсвечник с двумя свечками. Яблоко. Деревянный стаканчик с ручками.

- Точно. Теперь представь, что это препятствие - не фанера и не стекло, а некая теневая завеса, нематериальная, иллюзорная. И передвинь сквозь неё предметы на свою половину стола.

Первым выкатилось яблоко. Потом выехала чашка. Подсвечник. Стаканчик. Авишай достал из кармана фланельку и протёр очки. Надел их снова. Провёл пальцем по ребру фанеры. Хрипло сказал:

- Получилось... А толщина - полтора сантиметра.

Посмотрел на меня так, как будто видел впервые.

- Теперь вот что. За этой стенкой - кухня. Попробуй её увидеть сквозь стену.

- Вижу.

- Что ты видишь?

- Стол. На нём кастрюли. Над ним деревянный шкафчик.

- Так. Эта стена - теневая завеса. Открой дверцы шкафчика.

- Открыла.

- Видишь там вазочку с конфетами?

- Да.

- Принеси её сюда.

Вазочка влетела в комнату сквозь стенку и опустилась на стол. Авишай смотрел на меня и молчал, с минуту, наверно. Потом сказал:

- Съешь конфету и иди. Мне надо отдохнуть. И подумать. До завтра.

На следующее утро мой учитель выглядел больным и бледным, худые его щёки ещё более запали. Отмахнувшись от моего вопроса о здоровье, он сказал:

- Сначала - вот тебе кусок лазурита. Рассмотри его как можно внимательнее.

Я взяла тяжеленную лазуритовую каменюгу, отполированную с одной стороны. Глубокий кобальтовый цвет. Со всякими пятнами: лазурными, бирюзовыми и мелкими золотистыми вкраплениями. Таких оттенков бывает Мёртвое море, ближе к вечеру.

- Сегодня занимаемся тобой. Встань сюда, на середину комнаты.

Я увидела, что большой стол убран, а весь пол покрыт толстым ковром, на котором набросано множество огромных расшитых подушек, с кисточками по углам.

- Сейчас будешь учиться летать. Надень на руку эту верёвочную петлю, а конец верёвки будет у меня. На всякий случай. Теперь представь, что тебя держит на полу стебель земного притяжения...

Мысленно я его перерезала... Ф-ф-ф-ф-ф-ф! Я взмыла под потолок, стукнулась об него затылком, задом, ногами - и зависла там, как шар, наполненный водородом. Авишай притянул меня вниз, как бумажного змея. Сказал сердито:

- Ты не дослушала, чего я и боялся. Не дури, мы тут не в игрушки играем.

- Извини.

- Вес вернулся? Стоишь нормально?

- Ага.

- Ничего не делаешь, пока я не скомандую. Ты взмываешь вверх, но не как воздушный шар. А скорее, как рыба в море. Ты свободно и легко можешь двигаться в любом направлении, останавливаться, опускаться. И управляешь ты этим движением сама, изнутри. Источник этого движения здесь.

Он показал на подвздошье.

- Сосредоточься на этой точке. Почувствуй, как энергия там концентрируется. Чувствуешь?

- Да.

- Теперь освободись от веса и всплыви чуть-чуть, чтобы ноги оторвались от пола. Готова?

- Да.

- Давай!

Я всплыла и зависла над полом.

- Отлично. Чувствуешь, что можешь собой управлять? Тогда приподнимись ещё на метр. Прекрасно. Мысленно собери вокруг себя воздух в большую перину. Ляг на неё. Удобно?

- Потрясающе!

- Теперь пусть перина станет удобным креслом.

Я уселась в воздухе, откинувшись на призрачную спинку и положив ногу на ногу. Ощущение было восхитительное.

- Теперь медленно облети вокруг комнаты. А сейчас побыстрее. Поднимись к потолку. Опустись на пол. С пола взлети наискосок в тот угол и сядь на шкаф. Спускайся.

Я спустилась, бросилась к Авишаю и расцеловала его.

- Это было самое прекрасное ощущение в моей жизни!

- Ну-ну. Если ты не устала, переходим к следующему упражнению. Готова?

- Да.

- Повернись лицом к той стене. Она стала для тебя прозрачным стеклом. Что за ней?

- Спальня.

- Хорошо. Теперь стена становится нематериальной, теневой завесой. Ты проходишь туда. И возвращаешься обратно.

Пройти сквозь стену? Я сконцентрировала взгляд. Стена стала тоньше, тоньше, прозрачнее, мелчайшие её частицы стали только тенью частиц. Я шагнула в спальню. Постояла там, повернулась и вернулась к Авишаю. Он сидел совсем белый. Прошептал:

- Это было невероятно! Ты шагнула сквозь стену и исчезла. А потом появилась. А ведь это дом турецкой ещё застройки, стены каменные, толстенные...

Авишай прошёлся по комнате, в каком-то сомнении.

- Теперь последнее, самое трудное. Сядь. Ничего не делай, пока я не скажу, это может оказаться опасным. Сейчас попробуешь стать невидимой. Представь, что ты сама и одежда, что на тебе, становятся прозрачными. Погоди! Это не то, что было со стеной. Они не становятся тенью материального мира, они остаются совершенно материальными, но при этом прозрачными, как воздух. Но человек или животное, наткнувшись на этот "воздух", остановятся. И главное, ты в любую минуту можешь сделать себя снова видимой - сила в тебе, а не снаружи. Понятно?

- Да.

- Тогда, вперёд.

Я почувствовала в подвздошье пульсирующий источник энергии и мысленно разогнала её по всему телу, стараясь, чтобы все его частицы стали прозрачными. Я увидела сквозь собственные руки и ноги пол и комнату, но полная прозрачность не наступила, это было похоже на дымный силуэт. Я вернула себе прежний облик.

- Не получилось.

Авишай вздохнул и протянул мне блестящее металлическое яичко, очень тяжёлое.

- Это не металл, а камень гематит. Усиливает колдовскую силу. Попробуй с ним.

Я сжала гематит, снова сконцентрировалась на прозрачности и - хлоп! - исчезла. То есть я была тут, я провела невидимой рукой по своим джинсам, по блузке, по волосам - всё осталось на ощупь таким, как было, но при этом совершенно прозрачным!

Авишай вскочил и сделал ко мне шаг.

- Юлия, ты здесь?

- Да.

- Коснись моей руки.

Я взяла его за протянутую руку, он вздрогнул.

- Появляйся.

Совершенно потрясенная, я вернулась в своё нормальное состояние. Пожалуй, это было самое сильное из всех новых впечатлений за эти дни.

- Давай-ка теперь кофейку выпьем, мы заслужили.

Авишай принёс кофе, разлил.

- Юлия, это было наше последнее занятие, больше я ничем не могу тебе помочь.

Я растерялась.

- А как же я теперь? Что мне теперь делать?

- Не знаю. Ты сама разберёшься во всём. И сама обучишься чему-то ещё новому. Я мог только дать тебе определённое направление. Научить тебя хоть как-то пользоваться твоей силой. Обучить тому, чего сам не умею.

Тут до меня стало доходить.

- А как же... все эти уроки, задания?

Авишай рассмеялся.

- Ты что же думаешь, что я всю жизнь занимаюсь обучением начинающих ведьмочек? Нет, Юлия, я занимаюсь совсем другими вещами. И столкнулся с таким удивительным явлением впервые в жизни. Так, просто действовал по некоторой элементарной логической схеме, постепенно усложняя задания. В Кабалле сказано: по законам этого мира, всё, что ты можешь делать - делай. Если ты была мне послана на моём жизненном пути, значит я должен был тебе помочь.

- А... ты, как религиозный человек... как ко всему этому относишься? Я слышала, что иудаизм осуждает ведьмовство.

- Ты сейчас говоришь о том, чего не понимаешь. Всё в мире предопределено, а кдушá и тумá, то есть сила добра и сила зла, исходят из одного источника. Оставь, это слишком сложные материи.

- Но я же ничего не знаю, как мне дальше жить... Что мне делать с собой... и с денежной ситуацией... и с Юликом...

- Этой ночью я раскладывал по поводу тебя карты Таро. Так вот, с денежной ситуацией ты справишься. Как, не знаю, но справишься. Что до Юлика... то, конечно, ты захочешь ему отомстить за всю его подлость. Я тебя не отговариваю. Тем более, что сейчас у тебя есть для этого все возможности. Просто помни, что мстя, очень легко превысить меру зла, нанесённого тебе. А этот перебор обладает законом бумеранга, он неизбежно возвращается к мстителю и бьёт его самого. Ты сейчас владеешь невероятными силами, и мне за тебя тревожно.

- Но почему?...

- Потому что ничего нельзя приобрести, не теряя. Ну-ка, зажги эти свечки.

Я взлянула на свечки, они обе вспыхнули, как от спички.

- Видишь, природа твоей колдовской силы - огненная. И что ты не сможешь теперь делать - это плакать.

Я фыркнула.

- Невелика потеря! Я всю жизнь была плаксой, глаза на болоте. А уж в последние дни наревелась на сто лет вперёд.

- Не скажи... Впрочем, будущее покажет. Я пытался туда заглянуть, но оно мне не открылось. Гематитовое яйцо я тебе дарю. И ещё одно - розового кварца. У этого камня обратное действие, оно ослабляет колдовство, приглушает его. А теперь иди. У меня много других дел.

Я неловко спросила:

- А сколько я тебе должна? Мне Ира сказала, что твои занятия платные...

Авишай улыбнулся.

- Конечно, платные. Родители мои из Ирака, и, насколько я знаю, все мои предки были торговцами. Купец продаёт товары, а мудрец - знания. Да и ученик, оплативший уроки, усваивает их лучше. Поэтому я всегда беру деньги. Ну, и семью кормить надо - у меня трое детей от нынешнего брака и двое от предыдущего. Короче, мы с тобой работали четыре дня. По триста шекелей за день - это будет тысяча двести. Я знаю, что сейчас у тебя денег нет, отдашь, когда появятся. Счастливо тебе!

И он закрыл за мной дверь.





6.

В районе рынка Маханэ Иегуда всегда шумно и многолюдно, вечером кафе и закусочные переполнены. Мне было странно, что всё осталось прежним в мире: улицы, дома, люди. Только я - другая. Вся моя прежняя жизнь закончилась, это я понимала очень хорошо. Но что делать в этой новой жизни, не представляла. Ясно пока было только одно - с Юликом я разберусь. А остальное потом. Вот с этого и начнём. Я набрала Викин номер.

- Юлька! Куда ты пропала? Мы уже не знали, где тебя искать...

- Я в порядке. Скажи, ты случайно, не знаешь, где сейчас Юлик?

- Знаю, Толик рассказал...Ты не расстраивайся слишком, ладно?... Они с Сигаль в Эйлате... Возвращаются в четверг. Говорят, что... в общем, уже заказан свадебный зал в гостинице "Царь Давид"...

- А когда свадьба? Через месяц? Спасибо, Вика, пока.

Прекрасно. У меня есть время всё хорошо обдумать. Я вдруг почувствовала жуткий голод и зашла в "Шампурную" - восточный мясной ресторанчик, на несколько столиков. Там было дымно от сигарет и потрясающе пахло жареным мясом.

- У вас надётся место на одного?

- Для такой красавицы всегда найдётся!

Хозяин провёл меня в дальний угол и спросил у сидящего мужчины:

- Не будешь возражать, если с тобой посидит дама?

Тот кивнул. Хозяин принёс дополнительный стул.

- Садись. Что будешь есть?

- А что ты посоветуешь? Я очень голодная.

- "Смесь". Это шесть разных сортов мяса, жаренных вместе на огне. Тебе понравится.

- Прекрасно.

- И бокал вина?

Я покачала головой. На вино денег точно не хватит. Хозяин спросил у моего соседа:

- А ты уже выбрал?

- То же самое, что ей. И бутылку красного сухого. Он посмотрел на меня:

- Ты позволишь тебя угостить?

Хозяин заорал:

- Коби! Шахар!

Из дымного пространства выскочили два молодых разбойника. Один молниеносно протёр стол, положил перед каждым из нас прямоугольную картонку, на неё тарелку и приборы. Второй стал швырять на стол маленькие тарелочки с закусками: маринованный лук, квашеная красная капуста, острые перцы, баклажаны, тушёные помидоры, хумус, тхина. Тарелки выстроились на столе строго по диагонали, в середине - деревяшка с лепёшками. Первый разбойник уже открыл бутылку вина и разлил в бокалы. Всё вместе заняло не больше двух минут.

- Приятного аппетита!

Острые закуски с горячей лепёшкой были замечательно вкусны и вызывали жажду. Мой молчаливый сосед поднял бокал:

- Лэхаим!

- Лэхаим!

Шахар смёл со стола остатки салатов, а Коби поставил в середине огромное блюдо "Смеси" на двоих. Гора мяса шипела и обливалась соком. Мы разложили его по тарелкам. Огненное мясо с прохладным красным вином - это было божественно вкусно. Мой сосед в разговоры не вступал, ел аккуратно, но как-то рассеянно, думая о своём. Взглядывал на меня только чтобы спросить, подлить ли ещё вина. Был он смугл, большеглаз, с пробивающейся в чёрной шевелюре сединой, сильные руки покрыты густой чёрной шерстью, на пальце золотой перстень - типичный еврей из Марокко. Когда я потянулась к сумке за кошельком, он жестом остановил меня и расплатился сам.

- Спасибо.

- Тебе спасибо - за компанию.

Я вышла на улицу Агриппас, отяжелевшая от еды, и пошла к своей машине. Обернулась на звук быстрых шагов. Ага, мой сосед. Сейчас предложит поехать в гостиницу, "кто её ужинает, тот её и танцует". Ну-ну. Он подошёл вплотную и тихо сказал:

- Мне нужна твоя помощь. Я попрошу тебя подержать у себя мои вещи. И через несколько дней заберу. Не бойся - это не взрывчатка. Согласна?

От неожиданности я кивнула.

Он перешёл через узкую улочку к джипу, вытащил большой солдатский баул, быстро перенёс его к моей машине и бросил в багажник.

- Дай мне номер своего мобильного. Я тебя найду. Как тебя звать?

- Юлия.

Он кивнул и отошёл. Я села за руль, включила зажигание. В зеркальце заднего обзора я вдруг увидела, как к моему новому знакомцу придвинулось несколько фигур. Послышались приглушённые голоса, потом тихий вскрик. Тёмные силуэты облепили джип, раскрыли дверцы, багажник.

- Пусто!

Раздалось два глухих хлопка, и фигуры исчезли в темноте. Я вырулила на проезжую часть и помчалась на предельной скорости, лишь бы уехать подальше. Сзади завыли полицейские сирены.

Подъехав к своему дому, я ещё посидела в машине, очухиваясь от бешеной гонки. Вспомнила, что телевизор мой сломан и включила радио.

"... на Сдерот было выпущено три ракеты. Все они попали на пустыри, пострадавших нет. Небольшой пожар - загорелся мусорный ящик - потушен. В Иерусалиме, на улице Агриппас найден мужчина, убитый двумя пистолетными выстрелами - в грудь и в голову. Полиция считает, что это убийство не является терактом, а произошла разборка между двумя криминальными группировками. В убитом опознан Хэзи Шукари, по кличке "Дымок", давно разыскиваемый полицией..."

Я вышла из машины и открыла багажник. Баул был совершенно неподъёмен. Я впомнила уроки Авишая. Его вес - это невидимый стебель земного притяжения. Я его мысленно перерезаю... Баул всплыл из багажника, как большой воздушный шар, я еле успела зацепить его пальцем. С трудом втиснулась с ним в узкий лифт. Вошла в квартиру, заперла дверь на замок и цепочку. Баул тяжело плюхнулся на пол. Я раскрыла молнию, вынула какую-то тряпку, другую. Внутри были деньги. Пачки шекелей, долларов, евро, перехваченных бумажными лентами. А владелец их убит.

На другой день я отвезла сорок одну тысячу шекелей в свой банк. Мои опасения, что они начнут меня расспрашивать, откуда я взяла деньги, оказались напрасными - ответить на этот вопрос вразумительно мне было бы сложно. Потом я позвонила Авишаю. Милый женский голос, с лёгким американским акцентом, ответил, что Авишай будет только через неделю.

- Я должна ему деньги. Можно занести?

- Пожалуйста.

Дверь мне открыла светловолосая женщина, лет двадцати восьми, в свободном платье, цветастой тюбетейке и с годовалым малышом на руках.

- Что ему передать?

- Скажите, что это от Юлии.

Всё, с денежными долгами я разобралась. Остался другой должок.





7.

Готовилась к вечеру я так. Валялась на кровати и читала "Русалку".

"...С той поры,
Как бросилась без памяти я в воду
Отчаянной и презренной девчонкой
И в глубине Днепра-реки очнулась
Русалкою холодной и могучей,
...Я каждый день о мщенье помышляю...
И ныне, кажется, мой час настал".

Я потянулась. Кажется, настал. Нет, топить мы нашего князя в реке не будем, тем более, что с речками в Израиле дело обстоит плохо. Оделась я в чёрное - брюки, рубашка, ботинки. Положила в карман гематитовое яйцо. Не торопясь, поехала в Немецкий Посёлок. В тридцатые годы здесь селились состоятельные евреи из Германии, сумевшие сбежать от фашизма. Теперь это один из самых очаровательных районов Иерусалима, напоминающий Европу - особняки, тонущие в зелени. Вот и дом нашей Сигаль, на улице Грец. В окнах горит свет - прекрасно. Парочка дома. Я остановилась перед стальной дверью, обитой дубом. Сжала гематитовое яйцо - хоп! - стала невидимой. Теперь дверь. Она становится прозрачной, за ней видна прихожая... это не сталь, не стекло, а теневая иллюзорная завеса... Дверь рассосалась, и я прошла вовнутрь.

Огромный холл составлял одно целое с кухней, оборудованной баром и всей современной американской кухонной автоматикой. Юлик готовил романтический ужин и что-то переворачивал на сковородке. Когда я его увидела, волосы на моей голове вздыбились и издали лёгкий треск. Я ощутила такой приступ ярости, что испугалась сама. Нет, нет, спокойнее, не сорвись. Ожидание мести - тоже сладко. Барышни не было, издалека слышался звук льющейся воды - ага, она готовится к свиданию. Замечательно. Осмотрим пока что гнёздышко. Я пролетела по всем трём этажам. Семь комнат, два балкона, неплохо. Высокие потолки, створчатые окна. Дизайн, правда, аляповатый и безвкусный, но сам дом очень мил. И вокруг высокие деревья. Мне нравится. Нет, разносить этот домик, как Маргарита квартиру критика Латунского, я не буду. Честно говоря, Булгаков это глупо придумал. Тоже мне - месть.

Я вернулась в салон. У Юлика было всё готово, он уже сервировал маленький столик у камина, положил на тарелки бордовые салфетки и зажёг две толстые красные свечи. Я прилегла поудобнее на воздушной тахте прямо над его головой.

А вот и Сигаль. Да, я узнала её - высокая худая брюнетка, лет тридцати. Не она ли тогда фыркнула про тесноту моей квартирки? Сейчас она вышла в чёрных сетчатых чулках, красных туфлях на шпильке и красном длинном пиджаке, в разрезе которого виден чёрный кружевной бюстгальтер. Очень сексуально.

Юлик бросился к ней.

- Милая! Как ты хороша!

Он подхватил её на руки и понёс к столу. Сколько раз он вот так же нёс к столу меня! Я быстро перевела взгляд на большую раковину, лежащую на полке: снаружи завитая, бежево-коричневая, внутри розово-серебристая, по краям зубчики, по восемь с каждой стороны... Я успокоилась и почувствовала, что снова собой владею.

- Китайская еда вкусна, если её есть сразу (и эту фразу я слыхала не раз)! Давай начнём, только сначала...

Он опустился перед Сигаль на колени и протянул ей небольшой пакет, перевязанный ленточкой.

- Что это?

- Это мой тебе свадебный подарок! Не удержался, дарю заранее, прости.

Он улыбнулся застенчиво. Сигаль распотрошила упаковку, достала плоскую бархатную коробку. Открыла. Сверкнуло ожерелье.

- О! Прелесть!

- Это бриллианты и розовые жемчужины. Нравится? Я купил его тебе в Эйлате. Как я его увидел, сразу понял, что это твоя вещь!

Действительно, прелесть. И вполне стоит своих девяти тысяч. У Юлика отличный вкус. Сигаль схватила ожерелье и бросилась к зеркалу. Надела. Повернулась к Юлику.

- Любимый! Обожаю тебя!

Я прищурилась. Вот они сближаются, Юлик рывком сдёргивает с неё пиджак, берёт за шею, целует грудь..

- А-а-а!

Сигаль с криком вырывается. На шее и груди, там, где он прикасался, вздуваются красные пятна.

- Что ты?

Он хватает её за руку, она отдёргивает руку - на ней пятно. Она в ужасе смотрит на него и расчёсывает пятна ногтями, покрытыми чёрным лаком. Он говорит растерянно и испуганно:

- Это аллергия... Наверно, от Эйлатского солнца... Это пройдёт, надо принять что-нибудь антигистаминное...

Нет, князенька, это не от солнца, это у неё аллергия на твои прикосновения. И это не пройдёт. И тебе Сигаль, птичка, папа - генеральный директор нынче не поможет.

Юлик делает к ней шаг. Она отскакивает с воплем:

- Не подходи ко мне!!!

Не надо ничего нового выдумывать. Всё уже давно выдумано в сказках. Я пристально смотрю на нос и на уши Сигаль - они начинают расти: нос отвис ниже подбородка, а мочки ушей легли на плечи. Достаточно.

Юлик кричит:

- Сигаль, что с тобой? Посмотри в зеркало!

Она поворачивается к зеркалу и дико визжит.

Он бросается к ней, хватает за плечи, пытается повернуть к себе, она орёт, вырывается, плечи её пылают, нос болтается хоботком, она вопит:

- Вон! Убирайся! Чтоб я тебя больше не видела! Никогда!

И швыряет в него всем, что попадается под руку. Меня разбирает дикий хохот, но за грохотом летящих предметов они меня не слышат.

- Сигаль, подожди!

- Вон из моего дома! И не смей соваться на телевидение! Не смей!!!

Что и следовало доказать. Не будем им мешать выяснять отношения. Это, в конце концов, бестактно. Я вылетела за дверь.

Через два дня, когда я лежала на массажном столе в гостинице Краун Плаза на Мёртвом море, а массажист-китаец умными пальцами разминал мне спину и ноги, мне на мобильный позвонила Вика. Закричала возбуждённо:

- Юлька! У меня для тебя потрясающая новость! Ты не поверишь! Юлик и Сигаль поссорились, свадьба отменена!

- Да? - лениво сказала я, переворачиваясь на спину. - Ну, ничего, помирятся. Милые бранятся, только тешатся.

- Какое там, помирятся! Говорю тебе, Сигаль выгнала его из дома, он сейчас у Толика живёт. А Элиэзер сказал, что никакого договора на телевидении Юлику не светит и чтобы разовых работ ему тоже не давать!

- Какой ещё Элиэзер?

- Откуда ты свалилась? Элиэзер, отец Сигаль, гендиректор телевидения! А сама Сигаль в больнице, никто не знает, что с ней. Может, внематочная?

- Я вряд ли ей смогу помочь, я же не гинеколог. Спасибо, Викуша, я закругляюсь, у меня батарейка садится.

Вечером у меня дома зазвонил телефон. Мужской голос сказал по-русски:

- Юля? Добрый вечер!

- Добрый вечер!

- Меня зовут Анатолий. Мы с вами пару раз встречались у Зябликов, не помните?

А-а-а. Толик. Херболайфщик. Я ждала этого звонка.

- Да, Анатолий, слушаю вас.

- Юленька! Ничего, что я так вас называю? И вообще прошу извинить, что я вас беспокою... что я позволяю себе вторгнуться в личную область...

- Слушаю вас.

- Вы, наверно, и сами догадываетесь... Я звоню по поводу Юлика, он этого не знает...

- Так что, насчёт Юлика?

И он, разумеется, стоит рядом и слушает.

- Он в ужасном состоянии. Я боюсь, что... что он наложит на себя руки. Он... всё время кричит, что он подлец и предатель... Что на него нашло какое-то умопомрачение, будто его заколдовали... и он предал единственную и любимую женщину... Вас, Юленька. И вот теперь он очнулся, и понял, что жизнь его кончена... Я боюсь оставлять его одного... Он уже пытался травиться газом. Если бы вы позволили ему позвонить вам... или один только раз с вами увидеться, чтобы он мог хотя бы попросить прощения, ему бы стало легче...

- Хорошо, Анатолий. Я с ним встречусь. Передайте Юлику, что завтра в семь вечера я его жду в ресторане " В скобках".

С утра я поехала в Тель-Авив, там на улице Дизенгоф - роскошные бутики для израильской элиты. Купив умопомрачительный костюм, а к нему туфли и сумочку - всё за баснословную сумму, я отправилась на улицу Бен-Иегуды, где расположены антикварные ювелирные лавки. Там я много раз, проходя мимо, любовалась выставленным в витрине гарнитуром: крупные сапфиры в обрамлении мелких бриллиантов - серьги и к ним кольцо. Гарнитур явно относился к XIX веку, работы какого-нибудь большого мастера. Цена проставлена не была, что говорило само за себя. Наверно, эти вещи оказались не по карману даже израильским богатеям. В сумке у меня лежали толстые пачки долларов, но вдруг на меня нашёл весёлый хулиганский задор. Зачем мне тратить деньги? Ведьма я - или нет? Я остановилась недалеко от витрины. Это стекло - не стекло, а теневая завеса... Я уставилась на гарнитур, он скользнул по полке и исчез. Я приоткрыла свою сумку - кольцо и серьги лежали внутри. Отлично.

Не люблю опаздывать, даже на свидания. Ровно в семь я подъехала к ресторану "В скобках". Этот ресторан расположен в старом особнячке, летом посетители сидят за столиками в саду, но сейчас, в апреле, для этого было ещё прохладно. Юлик стоял на крыльце и ждал меня. С букетом, естественно. Увидев меня, онемел.

- Привет!

- Здравствуй!

Молодой метрдотель улыбнулся:

- Госпожа Гринберг? Да, мы оставили для вас столик на двоих, в отдельной комнате, как вы просили.

Прежде чем пройти в зал, я задержалась у большого зеркала - домой так ещё не выбралась купить новое. Костюм из белоснежной лайки сидел на мне в облипочку, вырез каре обрамлён мехом белого горностая, белая сумка, белые туфли на высоких каблуках, в ушах сапфировые серьги, грива крутых локонов, яркие губы, весёлые глаза. Нет, я вполне ничего себе. Люди, сидящие за столиками, оборачивались нам вслед. Мы прошли в комнатку с потёртыми тёмно-красными обоями. Официант включил торшер и зажёг газовую печку - было сыровато.

- Что будете заказывать?

Юлик, всё ещё не вполне пришедший в себя, посмотрел на меня.

- Сырное фондю на двоих, какой-нибудь лёгкий салат и бутылку самого дорогого белого вина.

- У нас есть эксклюзивное итальянское фраскати.

- Отлично!

- Юленька... Ты... ты просто божественно хороша! Я всегда считал тебя красавицей, но сегодня... у меня просто нет слов... Этот костюм... И серьги... И твоя новая причёска...

- Спасибо. Просто получила большое наследство.

- Наследство?

- Да. Умер мой американский дядя. Хозяин заводов, газет, пароходов. И вот оставил малую толику израильской племяннице.

Официант принёс салат, чугунок с горячим сыром, кусочки белого хлеба, осторожно вскрыл длинногорлую бутылку драгоценного вина и разлил по бокалам. Я наколола хлеб на длинную вилку и опустила в сыр.

- М-м-м! Вино действительно превосходно! Ты хотел со мной о чём-то поговорить?

Я смотрела на Юлика и поражалась себе - что я в нём находила? Ничего, кроме презрения, я к нему сейчас не испытывала. Бутылочного цвета пиджак, который на нём, ему тоже подарила я. Мне стало смешно. Жигало, артист. Возбудился при слове "наследство". Я просто видела, как в голове его просчитывается план действий.

- Юленька... Я хотел сказать тебе спасибо за то, что ты пришла, что ты вообще разговариваешь со мной. Ты... поразительно добра. Я восхищаюсь тобой... и я тебя не стою... Ты - светлая, замечательная... А я - жалкий, ничтожный подлец...Я готов убить себя за то, что я натворил...

Казалось, он ждёт, когда я ему начну возражать.

- Ты чего фондю не пробуешь? Оно очень удалось!

Он махнул рукой.

- Да, мне как-то не до фондю... А ты ешь, ешь. Я так люблю смотреть, как ты ешь, я всегда старался тебе приготовить что-то вкусненькое... Я счастлив тебя видеть...

Он задержался взглядом на сапфировом кольце и прикинул его цену.

- И... я хочу, чтобы ты это знала, даже если мы видимся сегодня в последний раз... что я тебя люблю... И буду любить всегда, сколько бы мне ни осталось жить. Я знаю, что мне нет прощения... Что я сам, своими руками, убил своё счастье...

- Знаешь, давай выпьем.

- За тебя, моя хорошая! Чтобы ты была счастлива, как ты этого заслуживаешь! А моя жизнь кончена. Одна единственная ошибка, короткое помешательство, и вся жизнь рухнула. Теперь я очнулся, но что с того? Ты меня никогда не простишь...

В глазах его стояли слёзы, одна скупая мужская слеза скатилась по щеке, он стёр её рукой. Ну, всё, действие третье и последнее.

- Хорошо излагаешь. Я выслушала твою тираду с удовольствием, она мастерски выстроена. Что, Сигаль вышибла, у Толика тесно, с телевидением сорвалось, а глупая баба растает от жалости и нежных слов и пустит к себе - пересидеть непогоду, пока не образуется какая-нибудь выгодная ситуация? Например, появится денежный туз, любитель элегантных геев?

- Юля...

- Ты своё уже отговорил. И все постели отработал. Всё. Финита.

Я сощурилась и посмотрела сквозь стол на его ботинки. Они прилипли к полу. Потом я перевела взгляд выше - он вскрикнул, глядя на меня с ужасом. Все его гениталии и ягодицы покрылись фурункулами.

Я встала.

- Через полчаса твои ноги отлипнут. За ужин расплатишься сам, как положено кавалеру. А это тебе - мой прощальный подарок.

Я вынула из сумки и набросила ему на шею ожерелье из розовых жемчужин с бриллиантами, захваченное мной из дома Сигаль.

- Да, спасибо за цветы.

И я вышла из комнаты.





8.

На другой день я связалась с посреднической конторой и сказала, что заинтересована приобрести особняк на улице Грец, и мне известно, что скоро он будет продаваться. И вечером того же дня я улетела в Париж. Все годы жизни в Израиле всё было недосуг добраться до заграницы, поначалу не было денег, потом из-за маминой болезни, потом из-за Юлика.

Париж совершенно неожиданно оказался городом моего книжного детства и юности. За Люксембургским дворцом мушкетёры сражались с гвардейцами кардинала. На Елисейских полях стоял дом графа Монте Кристо. Я читала табличку: "улица Вожирар", и в голове сразу всплывала фраза: "В конце улицы Вожирар показалась гигантская фигура Портоса". Между химерами Нотр Дам де Пари мелькнуло страшное лицо Квазимодо. В кафе Монпарнаса и Монмартра между посетителями бродили тени Делакруа и Модильяни, пьянствовали Вийон и Рембо, Хемингуэй отрывался от рукописи, чтобы поприветствовать очередного приятеля. Тулуз-Лотрек ковылял в Мулен Руж за своей пожизненно бесплатной выпивкой, а Иосиф Бродский набрасывал перед мраморной статуей "Двадцать сонетов Марии Стюарт".

Я без устали бродила по этому светлому городу, где пешеходы вольно переходят проспекты на красный свет, а автомобилисты с улыбкой уступают им дорогу. Пила кофе с круассонами в уличных кафе, с соломенными стульями. Вечером в рыбных ресторанчиках лакомилась устрицами, подаваемыми на блюде с мелко колотым льдом. Купила несколько восхитительных нарядов. И везде ощущала мужское внимание. "Мадемуазель, не скажете ли, как пройти..?" "Мадам, вы позволите пригласить вас на стаканчик вина?"

Ведьмовая моя сущность меня совершенно изменила внутренне. Прежде я не могла бы себе представить физической близости без большой любви. Теперь никаких чувств я не испытывала. Только ощущения. Очень-очень приятные ощущения, с самыми разными партнёрами. И ни с кем не соглашалась на повторную встречу, как меня ни умоляли. Они летели на мой огонь и сгорали мгновенно, как береста в печи. И совершенно меня не интересовали.

Один молодой мальчик, лет двадцати трёх, не больше, с которым мы вечером познакомились в районе Сорбонны, спросил меня под утро, как они все:

- Мы с тобой завтра увидимся, да?

- Нет, миленький, хорошенького понемножку.

Вдруг он заплакал.

- Жюли, ты... ты даже не спросила, как меня зовут.

Мне стало смешно.

- А какая разница? Ну, Эдмон или Анри!

- Меня зовут Мишель. И я люблю тебя!

- Ну-ну!

- Я никого так не любил... И никого в жизни не полюблю. Выходи за меня замуж!

- Ты спятил, мальчик! Я тебя не люблю, и ты мне совсем не нужен. Утри слёзки, а я пошла.

- Жюли!

- Адью, Мишель!

Он сказал мне в спину тоскливо:

- Ты, как костёр. Я сгорел в нём, но это... холодное пламя. Как будто я обожжён льдом. И уже никогда не отогреюсь.

Я обернулась.

- Ты что, пишешь стихи?

- Да.

Я сказала мягко:

- Вот и напиши об этом. Для поэта такое переживание бесценно.

А истинный роман был у меня с Парижем. Ночами, свободными от свиданий, я выскальзывала из окна своего отеля Руайяль и летала над городом. Что там полёт Маргариты на швабре? Мне швабра была ни к чему - я вольно взлетала на верхушку Эйфелевой башни и оттуда наблюдала световое мельтешенье великого города. Потом спускалась вниз, заглядывала, как Агасфер, в окна домов, наблюдала чужую жизнь: любовные сцены и драки, молодёжные танцульки и одиноких стариков перед телевизором. А когда надоедало, то заходила в какой-нибудь ночной кабачок, с негритянским джазом или с хриплоголосой певичкой, а-ля Эдит Пиаф, пила бочковое кисловатое вино и ни о чём не думала.

Как-то я гуляла по Монмартру, смотрела выставленные картины и рисунки. Большинство - расхожие виды Парижа для туристов, но иногда попадались и интересные работы. Тощий длинноносый художник, с козлиной бородкой, остановил меня и предложил нарисовать портрет. Я отказалась и двинулась дальше. Но он не отставал:

- Мадам, мне не надо денег! Я просто хочу вас нарисовать, у мадам совершенно необычное лицо. Пожалуйста! Это не займёт много времени.

Я знала, что это обычный приём уличных портретистов. Если уж человек согласился на портрет, он, скорее всего, его купит. Ладно, погода чудная, не всё ли равно, где отдыхать? Я села на стульчик и стала смотреть на белый Сакр Кёр, перед которым большие негры торговали разноцветными чётками.

- Готово.

Я посмотрела на портрет, нарисованный сангиной, с добавкой цветной пастели. Удивилась. Да он совсем не умеет рисовать - это вовсе не я. На портрете была изображена женщина средних лет, очень милая. Длинная шея, желтоватые глаза, гладкие прямые волосы. Все цвета неяркие, неброские. Она лукаво и мягко улыбалась, и вообще от неё исходило ощущение женственности и домашности.

- Вы что, хотите сказать, что это мой портрет?

- Уи, мадам.

Мне стало забавно.

- Ну, посмотрите - у женщины на портрете прямые волосы. А у меня - вы видите - вьющиеся.

Художник смутился.

- Вы правы...

- И ещё. У меня яркий румянец и красный рот. А на портрете - дама в бледных тонах, губки розовые. У вас что, нет красного мелка?

Он совсем растерялся, бедняга.

- Пусть мадам меня извинит. Но я так увидел...

- Понятно. Изображаете душу.

Эта дама на портрете была не просто на меня не похожа, она была полной моей противоположностью. Чего решил втюхать, мазила! Я расхохоталась.

- Немного портретного сходства к душе всё же не мешало бы добавить. Тем более, что и с душой вышел полный прокол! Я вам заплачу за потраченное время, но портрет этот мне не нужен. Оставьте его для своей персональной выставки.

Я сунула ему тридцать евро - надо же бедняге пообедать, а я хорошо повеселилась.

Прошло ещё два месяца. Из иерусалимской посреднической конторы мне прислали сообщение, что интересующий меня дом на улице Грец продаётся, и я вернулась в Израиль. Встретилась с посредником, он сказал, что дом продают очень дёшево, поскольку хозяйка находится вот уже несколько месяцев в частной больнице и, видимо, срочно нуждается в деньгах. Я распорядилась оформлять покупку, и в тот день, когда дом стал моей собственностью, поехала в знаменитую косметическую клинику, надев седой парик, старушечью шляпку и большие очки. Молодой человек в лобби улыбнулся мне вопросительно.

- Сигаль Леви находится у вас? Я её тётя из Чикаго.

- Да.

- В каком она состоянии?

Парень заколебался.

- Я не знаю, имею ли я право рассказывать, это относится к области медицинских тайн...

Я перебила его сварливым голосом.

- Молодой человек! Не рассказывайте мне о медицинских тайнах, я о них знаю больше вашего. Я хотела пожертвовать вашей клинике триста тысяч долларов - на новое оборудование. Но если вы не желаете...

- Извините. Если вы родственница... Так вот, вашей племяннице было сделано четыре косметических операции. Оперировал наше европейское светило, профессор Ротенштейн. Но... это оказался сложный случай. После каждой операции, через день... э-э... всё возвращалось в прежнее состояние. И Сигаль сейчас находится в глубокой депрессии. Профессор Ротенштейн сказал, что пока психиатры не снимут ей депрессию, он оперировать не будет, поскольку защитные силы организма ослаблены...

- Проводите-ка меня к ней.

- Я не знаю, сейчас не приёмные часы... ну, хорошо, хорошо, под вашу ответственность.

Сигаль сидела в кресле у окна.

- Добрый вечер!

- Я никого не желаю видеть.

Она обернулась. Её лицо и шею скрывала широкая марлевая повязка, только глаза над ней злобно сверкали.

- Я не надолго.

Я сняла шляпку, парик, очки.

- Ты меня не узнаёшь?

Сигаль растерянно и, кажется, испуганно сказала:

- Нет. Ты кто?

- Посмотри внимательно.

- Я тебя вижу впервые! Кто ты такая?!!

- А ведь ты была у меня в гостях.

- Я - у тебя?

- Да. На дне рожденья Юлика. Помнишь? В маленькой такой квартирке. Я - Юлия.

Она выпучилась.

- Но... Юлия была такая невзрачная, серенькая...

- Значит, мы обе изменились. Ты тоже, помнится, выглядела прежде по-другому. Но я пришла, чтобы тебе помочь.

- Помочь? Как ты можешь мне помочь? Я... Мне никто не может помочь.

Она зарыдала. Но я уже соскучилась с ней. Убогая она какая-то. Кроме влиятельного папочки ничего-то у неё нет. Ладно, пусть живёт безмятежно, хватит с неё. Что бы у неё такое потребовать? Как там у классика: "Лгать не надо по телефону, хамить не надо по телефону".

- Фыркать не надо на тех, кто живёт в маленьких квартирках. Не будешь больше этого делать?

Она залепетала:

- Я... нет... я...

- Ладно.

Я взяла со стоящего блюда с фруктами большую жёлтую сливу и протянула ей. По сказке, так по сказке.

- Съешь это.

Сигаль загипнотизировано подсунула сливу под свою чадру и стала там ею чавкать. Вынула мокрую косточку. Я достала зеркальце из сумки.

- Сними повязку.

Она развязала на затылке бантик и сняла марлю. Схватила себя за нос, за уши, потом взглянула в зеркальце.

- А-а-а-а!

- Ну вот, всё вернулось. Бай! А если молодой человек из лобби спросит, куда девалась твоя американская тётушка, скажи, что она ему приснилась.

Я повернулась и вышла сквозь стену прямо на улицу.





9.

Я совершенно закрутилась с оформлением интерьера своего нового дома, а потом решила немного прерваться и позвонила Авишаю. Он обрадовался и пригласил меня зайти. Мы снова сидели с ним за тем же столиком, пили кофе, и я рассказывала ему обо всём, что произошло за это время. Когда я ему расписала последнюю встречу с Юликом, он ухмыльнулся. Дослушал. Потом посерьёзнел, посмотрел на меня внимательно и грустно.

- Юлия, ты изменилась. Ты стала ещё красивее, сильнее, ты развила свои способности, я бы не мог уже тебя ничему обучить. Но вместе с твоей силой... выросло и твоё одиночество, ты... отдаляешься от мира людей. Будь осторожнее, пожалуйста, не наращивай свою мощь. Помнишь, я дал тебе каменное яйцо, выточенное из розового кварца? Постарайся им пользоваться. Не то, я боюсь, твои связи с миром ослабнут, и тебя может утянуть туда, откуда не будет возврата - в космос, в пустоту, в ничто.

От этих его слов на меня повеяло жутковатым холодом, как из погреба, и я решила его послушаться. Жизнь моя складывалась совсем неплохо. Дом я устроила по своему вкусу и днём старалась жить обыкновенно - занималась собой, встречалась иногда с подругами, читала, стала много писать маслом. А ночами вынимала из кармана яйцо из розового кварца, высвобождая тем свои колдовские силы, и в наслаждении летала над Иерусалимом. Что до личной жизни, то мой парижский опыт был столь же интенсивен, сколь и опустошающ - я перестала различать своих разовых любовников. Ну, ещё один или другой - это ничего не меняло и ничего не привносило в мою жизнь. Встречные мужчины реагировали на меня в Израиле так же, как и во Франции, но мне становилось с ними скучно уже от первой банальной фразы.

Одним вечером я с мольбертом возвращалась к машине с этюдов, которыми я занималась в красивейшем месте, недалеко от больницы Хадасса Эйн-Карем. Я пыталась поймать короткое время перед закатом, когда вытягиваются тени, выступают выпукло объёмы, и всё пространство окрашивается жаркими охристыми тонами опускающегося солнца. Вообще, меня тянуло изображать огонь, во всех его формах - показать его животворящим и губительным, древней стихией и мгновенной вспышкой спички, которая живёт несколько секунд. Я шла и думала, что работа мне опять не удалась, и тут зазвонил мой телефон.

- Юлия?

- Да, это я.

Но собеседник отключился. Пока я дошла до места, где была припаркована моя машина, стемнело, в Израиле практически не бывает сумерек: день - и почти немедленно - ночь. Открыла багажник, чтобы сунуть этюдник, услышала сзади какое-то движение, но обернуться не успела. Почувствовала удар по голове, и мир пропал.

Очухалась я от мерзкого запаха. Попыталась двинуться, но у меня не получилось - я сидела привязанная к стулу, руки стянуты за спиной, ноги прикручены к передним ножкам, а рот залеплен пластырем. Рука с вонючей тряпкой отдёрнулась от моего носа и голос сказал:

- Очнулась.

Я похлопала глазами и увидела, что в комнате находятся шестеро мужчин, совершенно незнакомых. Один из них отлепил пластырь с моего рта.

- Ты - Юлия. Мы знаем, что недавно ты приобрела трёхэтажный особняк в Немецком Посёлке, и хотели бы узнать, откуда ты взяла на это деньги.

Голова моя раскалывалась, от отравы, которой я нанюхалась, мутило, я здорово разозлилась. Ну, погодите, ребятки, сейчас мы поговорим по-другому. Но сначала - освободиться от верёвок. Я сконцентрировалась на источнике энергии под ложечкой, напряглась и - одна верёвка на ноге лопнула, а другие остались, как были. Чёрт! Яйцо розового кварца в кармане. Оно блокирует ведьмовские силы! Я ничего не могу сделать. Остаётся тянуть время.

- Я получила наследство из Америки.

Один них, толстый и коренастый, видимо, главный, ухмыльнулся. Подошёл ко мне и дважды хлестнул ладонью по лицу. Я почувствовала вкус крови, и губы стали распухать.

- Мы тут с тобой не в игрушки играем. На мобильнике Дымка был записан твой номер и имя. Мы выяснили, что вы обедали вместе в "Шампурной". В джипе Дымка был большой мешок с деньгами, которые он должен был передать нам. Но там его не оказалось.

- Какого Дымка?

- Хэзи Шукари. Он передал их тебе, больше некому. Его мы шлёпнули, а про тебя уже всё выяснили и давно за тобой следим. Так вот, ты эти деньги нам вернёшь полностью. И не кобенься, если хочешь жить.

- Как же я их вам отдам - их уже нет.

- Твои проблемы. Дом продашь. Остальное украдёшь. У тебя нет выхода, мы тебя везде найдём и настрогаем на стейки. В полицию обращаться бесполезно, она тебе не поможет. А чтобы ты лучше усвоила, мы сейчас немного с тобой развлечёмся. Давай, братва, в очередь!

Они все придвинулись, отвратительные, жуткие, главный демонстративно расстегнул брючный ремень. Длинный рыжий мерзавец ударил меня кулаком так, что я полетела на пол вместе со стулом. Двое ножами разрезали верёвки, один разорвал на мне рубашку, а второй рывком сдёрнул джинсы. Яйцо из розового кварца выкатилось из кармана.

Всё, братва. Р-р-р-раз! - моё высвобожденное бешенство разнесло всех шестерых по комнате и шмякнуло о стены. Одни взвыли, другие очумело крутили головами. Я поднялась на ноги. Дв-в-а! От нескольких стульев отлетели ножки, ракетами подлетели к бандюгам и стали лупить их по чему попало, но более всего между ногами. Раздался шестиголосый рёв. Главарь, уворачиваясь от дубинки, заорал:

- Пали в эту ведьму!

Вот это правильно. Мне меньше работы. Я влетела вверх, и братки пальнули друг в друга. Какая меткость - все полегли. Ну, может, и я этому немного поспособствовала. Один главарь шевелился и стонал. Я к нему спустилась.

- Скажи, тут вся твоя банда или есть кто-то ещё?

Он трясся и пытался от меня отползти.

- Я не шучу с тобой, отвечай.

Пистолет, который он всё ещё держал в руках, раскалился докрасна, мерзавец завопил и отбросил его.

- Вс-с-я...

- Очень хорошо.

Я натянула джинсы, кое-как запахнула рваную рубашку.

- Счастливо оставаться!

Выходя, я чиркнула прощальным взглядом по занавескам и мебели - они загорелись, как сухой хворост.





10.

В декабре резко похолодало, пошли дожди. Выезды на плэнер закончились, я много времени проводила дома у камина, подчищала свои осенние работы, затевала новые. Мне никогда не надоедало смотреть на огонь, одновременно статичный и подвижный, послушный и опасный, задорно праздничный и таинственно колдовской. Я ощущала, что суть его двупола: пламя пляшет, как юная танцовщица, а голос его - мужской, старческий, как у древнего колдуна. Я вслушивалась в него - в этот треск, гул, шорохи, скрипы, пощёлкивания, и мне казалось, что я вот-вот пойму, о чём он говорит. Я его писала множество раз, но всегда получалась только какая-нибудь одна его ипостась, а не все вместе.

В один такой зябкий сырой день я оказалась в промышленной зоне Тальпиота. Перед входом в торговый центр была, как всегда, толпа - двое охранников пропускали народ по-одному через контрольные воротца и проверяли сумки на предмет взрывчатки. Под порывами мокрого ветра люди стояли нахохолившись, впритирку друг к другу, стараясь скорее пройти вовнутрь, в тепло.

Ну я-то в очереди ждать не собираюсь, пройду сквозь стену. Тут я приметила в середине толпы молодого человека, в мешковатой куртке. Мне он не понравился. Я мысленно сделала его куртку прозрачной и увидела, что на нём надета какая-то странная сумка, обмотанная ремнями вокруг тела. Пояс смертника! Всё последующее произошло в считанные секунды, как в фильме с убыстрённой съёмкой.

С криком: "Террори-и-ист!" я круговым выбросом энергии растолкала людей, а террориста опрокинула на спину, прыгнула на него и припечатала его руками и взглядом к земле так, что он не мог шевельнуться. Народ прыснул в разные стороны. В следующий момент кто-то сзади схватил меня и отшвырнул в сторону, я больно ударилась об асфальт. Подняв голову, я увидела, что какой-то толстый мужик коленями прижимает ноги террориста к земле, а ремнём, оторванным от собственной сумки, скручивает ему руки. Одновременно он кричал низким львиным голосом: "Дальше! Все отойдите дальше!" Ещё через мгновенье рядом оказались двое охранников торгового центра, тоже навалившиеся на террориста. Тут же завыли полицейские сирены, из подлетевшей машины выскочили полицейские и бросились к месту действия.

Я попыталась подняться, но не получилось, коленка распухла и отказывалась слушаться. Из человеческого клубка вылез тот самый толстяк, который меня отпихнул, огляделся и быстро подошёл ко мне.

- Ударилась?

Я возмущенно на него поглядела. Хороший вопрос! Сквозь зубы ответила:

- Немного.

- Дай помогу!

Он легко меня приподнял и поставил на ноги.

- Ой!

- Что, нога?

Он присел на корточки, быстро закатал мне штанину и присвистнул.

- Не волнуйся, я врач. Надо сделать снимок, нет ли трещины. Пойдём-ка, у меня машина, я тебя отвезу.

- У меня самой машина.

Интересно, как это я её поведу?

- Вести машину ты сейчас не сможешь. Пошли, а то я чувствую себя виноватым, и должен исправиться.

В голосе его никакой вины не чувствовалось. Я совсем обозлилась. Самоуверенный пингвин! Но делать нечего, надо действительно добраться до больницы. Он почти донёс меня до своей мазды, усадил на широкое сиденье.

- Подожди минуту.

Сбегал в ближайшее кафе и принёс полиэтиленовый мешок со льдом.

- Положи на колено и держи.

Мы поехали.

- Ну, давай знакомиться. Как тебя зовут? По акценту, я понимаю, что ты из России.

- Из Киева. Юля.

Он перешёл на русский.

- А я - бывший ленинградец. Арье.

Коленка болела всё сильнее, и вообще меня этот тип раздражал, так что я спросила ехидно:

- Что, вот так от рождения и были Арье, и в Питере так звались?

Он улыбнулся.

- Нет, там я звался Петром, в честь Петруши Гринёва, мама бредила Пушкиным. А имя Арье я уже взял себе сам, в Израиле, я здесь с семьдесят второго года, вот тридцатого декабря будет как раз тридцать четыре года, как я здесь. Так что уже и сам не помню, что был когда-то пионером Петей.

Я фыркнула, представив его в алом галстучке.

- А говорите вы совсем без акцента, даже гласные не распеваете, как многие, кто живёт здесь долго.

- А это потому, наверно, что мне медведь на ухо наступил. Ну вот, я рад что ты улыбнулась наконец-то.

Я поморщилась.

- Извините, Арье-Петруша, по-русски с незнакомыми я очень люблю красивую форму обращения на "вы". А если вам это трудно, давайте перейдём на иврит, чтобы снять проблему.

Он ничуть не смутился.

- Кусаешься. То есть, кусаетесь. Понимаю, коленка болит. А вообще - ты меня потрясла, как ты бросилась на этого араба. Вы что, изучали боевые искусства?

- Что-то вроде того. А вы?

- А я служил в "Дувдеван", слыхала о таких частях? И участвовал во всех войнах, начиная с Войны Судного Дня.

Распускает хвост, павлин.

- Понятно. Спецназ. Любите поиграть в войну? В пиф-паф?

- Ненавижу. Война - это гадость и мерзость.

В его голосе рыкнуло. А не зря он назвался Арье, действительно есть в нём что-то львиное.

- А в обычной жизни я хирург.

Мы подъехали к больнице Шаарей А-Цедэк, Арье кому-то что-то сказал, и мне без очереди сделали снимок. Сказали, что трещины нет, но отёк сильный, и ноге нужен покой. Я хотела вызвать такси, но откуда-то вынырнул Арье и вызвался отвезти меня домой. Ну ладно, пусть везёт, а там я уже от него избавлюсь.

В машине он сказал:

- Конечно, вы не замужем.

Нет, ну наглая морда!

- Конечно. А вы, конечно, женаты.

- Да, разумеется, женат, и у меня трое взрослых детей. Скажи... а близкий друг у тебя есть?

Я заржала.

- Да сколько угодно!

- Понятно. Значит, нет.

В голосе его звучало откровенное удовлетворение. До чего неприятный тип.

- Всё. Мы приехали. Благодарю за участие и прощайте.

Арье оглядел особняк.

- Ничего домик. Снимаете тут комнату?

- Нет, родственники пустили пожить, пока они заграницей, чтобы поливала цветы.

- Понятно. Дай-ка мне твои ключи от машины.

- Зачем?

- Как зачем? Машина твоя осталась в Тальпиоте, на платной стоянке?

- Да...

- Вот я её и пригоню. Что, боишься, украду твою тачку и продам?

Я протянула ему ключи. Минут через сорок он вошёл без стука в холл.

- Всё, машина у тебя во дворе. Я тут привёз мазь, она рассасывает отёк.

Он подошёл к дивану, где я лежала, снял валик и положил мне под колено.

- Ногу стоит держать повыше. Мазать утром и на ночь. А это что у тебя? Картины? Твои? Можно посмотреть?

Встретив мой возмущенный взгляд и, неверно его поняв, поправился, ухмыльнувщись.

- Ну, не твои, ваши. Простите, отвык я как-то на разговаривать на "вы".

Он уже просматривал холсты. Нет, абсолютно невоспитанный и нахальный субъект.

- Слушайте, здорово!

- Вообще-то я не люблю, когда лапают мои работы. Я предпочитаю показывать их сама - какие хочу и кому хочу.

- Да? Но тебе же сейчас надо лежать. Ладно, я поехал. Вот твой мобильник, ты забыла его в машине. Номер я себе записал. Я вам позвоню. Не возражаете?

И он выкатился наружу, оставив меня несколько очумевшей. А самое удивительное, он так задурил мне голову, что я забыла, что могу сама добраться до больницы - стать невидимой и долететь.





11.

Прошло десять дней. Нога моя подживала медленно, я хромала и по дому предпочитала летать. Арье звонил дважды, но всё очень по-быстрому, на бегу, спрашивал, как я, и тут же отключался. Понятно, держит про запас, как всякий семейный мужик, а вдруг когда пригодится. Идиот! Не знает, с кем связался. И надо же было ему сунуться тогда, герой! Если бы не он, я бы не мучилась сейчас с коленом. Да и вообще не выношу самодовольства - это первый признак глупости.

Позвонила Вика и предложила мне приехать встречать Новый Год к ним. Израильтяне прежде не знали такого праздника, своих хватает. Но миллион репатриантов из России сделал своё дело: теперь в Тель-Авиве в декабре открываются базары ёлочных украшений, искусственных ёлок, бегают Деды Морозы, потеющие в шубах, а премьер-министр вот уже второй год произносит накануне Нового Года поздравления гражданам, причём на русском языке. Говорят, что ему его пишут ивритскими буквами. Вика, как всегда, была полна энтузиазма:

- Юлька, у нас будет один американец, то есть он эмигрант из России, очень крупный программист в Лос-Анжелесе. Ему сорок восемь, и он приехал в Израиль искать себе невесту.

- Оставь.

- Балда! Мишенька с ним работал, говорит, что он - гений! Зарабатывает сумасшедшие бабки. И внешне очень даже ничего, похож на благородного испанца - худой, высокий, с бородкой.

- Значит, еврей.

- Ну да, из Харькова. И очень тоскует без жены.

- А что Америка уже опустела - в смысле невест?

- Он хочет именно из Израиля, он - большой израильский патриот.

- Известно, чем дальше от Израиля, тем патриотизм больше.

- Ну, какая тебе разница? Я ему уже про тебя рассказала, он очень загорелся.

- Ах, даже загорелся?

- Юльк, в общем, приезжай. Никто тебя насильно под хупу не потащит. Но скажу, была бы я на твоём месте, я бы не сомневалась. Не мужик - мечта!

- Я приеду, спасибо. Но твой харьковский идальго из Лос-Анжелеса мне даром не нужен.

Тридцатого декабря утром я сидела у камина и пила кофе с тёплыми круассонами. Раздался звонок.

- Юленька! Я оказался недалеко от вашего дома, вы не угостите меня чашечкой кофе?

- М-м-м... Ну, заходите.

Опять этот тип застаёт меня врасплох. Минуты не прошло, как Арье звонил в дверь. Значит, стоял уже у дома. Ввалился - брюхо толстое, голова седая, рожа круглая, маленькие глазки сияют радостно.

- Юля! Вы ведь не думаете, что я оказался тут случайно?

- Нет, не думаю.

- Правильно. Я приехал специально, и на то есть несколько причин. Но сначала, налейте мне кофе, ладно?

Чашечка просто утонула в его огромной лапе, с короткими толстыми пальцами, и я подумала, как это он орудует скальпелем, всё же работа тонкая, ювелирная.

- Прежде всего, как ваша нога?

- Спасибо, всё уже практически позади.

- Я так и думал. Но ещё недельку мажьте мазью. Теперь я хочу извиниться, что звонил так редко и коротко - был в Хайфе, оперировал. Мог позвонить только в короткие перерывы.

- Да... Как-то и извиняться незачем.

- Ну как же. Разбил девушке коленку и бросил её. Некрасиво. А кроме того, у меня сегодня день рожденья. Тридцать четыре года назад я приехал в Израиль.

- Поздравляю.

- И я решил сделать себе такой подарок - увидеть тебя.

- Серьёзный подарок!

- Очень серьёзный, зря ты улыбаешься.

- Арье, простите за занудство, мы же договорились, что будем общаться на "вы".

Он упрямо набычился.

- Нет. О том, что я хочу тебе сказать, на "вы" не получится. Юля, я приехал сказать, что мы с женой вчера подали на развод.

- А... собственно... какое отношение...

- Самое прямое. Я прошу... я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Мне стало смешно. Да он просто чокнутый.

- Это всё как-то несколько странно.

- Ты считаешь, что я чокнутый, да? Я совершенно нормален. Послушай меня. Мне пятьдесят пять лет. Всего, чего я хотел для себя в этой жизни, я достиг. Я живу в стране, в которой хотел жить, и занимаюсь своим любимым делом. Поверь, что я - очень неплохой хирург. У меня сложившийся круг друзей и хорошие дети. И я ничего не собирался в своей жизни менять. До встречи с тобой.

- Но...

- Подожди, пожалуйста, ладно? Дай мне договорить. Да, мы с тобой виделись два часа. Но за это время я точно понял, что моя жизнь, такая устоявшаяся, благополучная достигла своего предела. И дальше мне в ней уже некуда двигаться. Больше со мной не произойдёт ничего. Я буду только буксовать на месте, покрываться плесенью, а это - начало смерти. Внутренней смерти. А с тобой я смогу прожить ещё одну жизнь и подняться на какую-то другую ступень себя... Я путанно говорю, но ты меня понимаешь?

- Арье, вы меня простите, я тронута, но, знаете, в брак вступают вообще-то двое. А я вас не знаю и не люблю.

- Юля, подожди, не отмахивайся! Я уверен, что ты меня полюбишь! В тебе есть огонь, родственный мне, я его чувствую!

Чувствует он. Детский сад какой-то. И вообще, почему я должна слушать всю эту ахинею? Всех мужиков тянет ко мне магнитом, но я тут ни при чём. Ладно, напрашивается, я объясню, ему же хуже.

- Арье, я вас выслушала, теперь послушайте меня. То, что вы испытываете - не любовь. Дело в том, что я - ведьма. И все мужчины чувствуют ко мне непреодолимую тягу. Которую они принимают за любовь. А это просто приворотная магия, исходящее от меня, помимо моей воли. И потом, став ведьмой, я потеряла способность любить. Могу только заниматься сексом, без всяких чувств.

Он посмотрел на меня изумлённо и недоверчиво. Улыбнулся.

- Ну, каждая женщина немного ведьма. Если нет, так она и не женщина вовсе, какой в ней интерес?

Я обозлилась. Он к тому же и тупица!

- Ладно, смотрите.

Я подняла взглядом кофейник и налила ему кофе в чашку.

Он выпучился и раскрыл рот.

- Ох, здорово! Покажи ещё что-нибудь, пожалуйста!

Мда, действительно, дитё малое.

Я посмотрела на семисвечник, стоящий на каминной полке, и все свечки вспыхнули одновременно. Арье ахнул. Тогда я поднялась в воздух, облетела вокруг холла и вернулась в своё кресло. Хватит.

- Юленька! Это потрясающе! Ты - чудо!

Мне стало тоскливо.

- Убедились? Всё. Представление окончено. Допивайте свой кофе и идите. У меня ещё есть дела.

Арье встал и прошёлся по комнате. Остановился.

- Я не понял. Ты показала мне замечательные вещи. У тебя - удивительные способности, которые у меня вызывают изумление и восхищение. Но какое это имеет отношение к тому, что я прошу тебя стать моей женой? Никакого. Вот я умею двигать ушами.

Он немедленно это продемонстрировал. Уши, как в мультфильме, поездили вверх-вниз вдоль его круглой физиономии. Я улыбнулась. Но Арье остался серьёзным.

- Разве это причина - выходить за меня замуж или нет? Был Вольф Мессинг, был Кио. И ещё куча народу, которые умели делать что-то необычное. Эти фокусы не имеют отношения к твоей сути, это внешнее и не может изменить моего отношения к тебе ни в какую сторону.

- Фокусы? Идиот! Это и есть суть, дьявольское начало, адский огонь!

Арье встал напротив меня и показался мне вдруг очень большим.

- Что ты понимаешь в дьявольском начале? Литературщина это, болтовня. Мой отец был известным ленинградским офтольмологом, прошёл всю войну как военврач, был дважды ранен. В пятьдесят втором, когда началась охота на "убийц в белых халатах", его арестовали. Били на следствии и всячески мучили, вырывая признание, что он хотел отравить партийную и военную верхушку Ленинграда. У него действительно много высокопоставленных чинов лечилось. В пятьдесят третьем, когда сдох усатый, отца выпустили. И оправдали. Но он так до конца и не пришёл в себя. С ним случались приступы дикого страха, и тогда он кричал, пытался покончить собой. Вот это настоящий ад, невыдуманный. Потом его поместили на Пряжку. Но и там не уследили, и он выбросился из окна. Мне было тогда шестнадцать лет.

Арье смотрел на меня зло и враждебно. Лицо его перестало быть круглым, проступили жёсткие скулы, задвигались желваки.

- И когда в Ливане рядом с тобой снарядом разрывает в кровавую кашу твоего друга - это тоже ад и разгул демонов!

Он уже не говорил, а рычал. Казалось, он сейчас меня ударит.

- И когда на хирургическом столе погибает ребёнок, потому что он так искалечен в теракте, что его нельзя спасти - и это пляски злобных ведьм!!! А ты мне болтаешь, что эти фокусы...

Стыд, растерянность, жалость, обиду - я не знаю, что я чувствовала.

- Арье...

Он замолчал. Прошёл туда-сюда. Затормозил. Сел рядом. Взял меня за пальцы.

- Прости меня. Я разорался, как дурак. Просто ты задела случайно больную точку.

Осторожно поцеловал руку. Лицо его опять стало круглым.

- Всё, всё извини. А что ты там такое говорила, что ты - ведьма и потому любить не можешь?

Я кивнула.

- Да ерунда это. Просто я думаю, ты когда-то сильно обожглась и, как это говорят, "пуганая ворона дует на воду"... Ты чего хохочешь?

- Потому что есть две поговорки: "пуганая ворона куста боится" и "обжёгшись на молоке, дует на воду"!

- Не важно! Юля, я ничего не знаю про религию, про мистику, не дано мне это. Но я знаю, что я отвечаю за свою жизнь. Как всякий мужчина. И жизнь всё время предлагает развилки, когда надо решать - туда или сюда. И решать мгновенно. Как во время операции. Упустил - проиграл. И не шекель какой-нибудь, а самого себя. И поэтому я прошу тебя стать моей женой. Из эгоизма. Мне это нужно. А ты об этом не пожалеешь, я уверен.

- Арье, да мне и вообще не нужен брак. И потом, ваши жена, дети...

- Извини. Это - мои проблемы, ладно? Дети - взрослые, мы с ними друзья, но у них уже давно своя жизнь. Жена у меня израильтянка, человек независимый, богатый, мы с ней договорились, что я ей оставляю наш дом. Но зарплата у меня нормальная, наживём постепенно следующий. И ты мне не нужна в качестве любовницы, а нужна, как жена. Я не собираюсь тебя упускать. Решай. Или ты соглашаешься, и мы будем дальше строить жизнь вместе. Это не просто двум взрослым людям, но если будем стараться, справимся. Или ты отказываешься, и я сейчас ухожу, и больше ты меня не увидишь. Ну?

- Да вы - израильский агрессор! Такие вещи не решаются с кондачка. Дайте мне подумать.

- Десять минут. Потом я ухожу. У меня в час операция. Вернусь я или нет, зависит от тебя.

Я закрыла глаза. Всё это идиотизм и нелепость. Он хочет. Ему нужно. И его совершенно не интересует, чего хочу я. Абсолютый эгоист, да ещё и деспот. Он уже всё решил за нас обоих. Хорошенькая бы у нас получилась жизнь! Бред. И потом, он совершенно чужой человек. Да и не в моём вкусе. Мне нравятся стройные подтянутые мужчины, с бородкой. "Из города Киева, из логова змиева, я взял не жену, а колдунью. Я думал - забавницу, мечтал - своенравницу, весёлую птицу-певунью"... Вдруг я поняла, что выделенные мне десять минут заканчиваются, и что сейчас он уйдёт. И больше не придёт. Никогда. И эта мысль оказалась настолько невыносимой, что обожгла мне веки, как бывает перед плачем. Но плакать я разучилась. Я открыла глаза и уставилась на Арье. Его круглая рожа просияла.

- Я знал!!!

Он подхватил меня своими львиными лапами и поцеловал. Так, что я задохнулась.

- Всё, милая! А то увлечёмся. А у меня операция. И последнее.

Он уже надел куртку.

- Развод займёт несколько месяцев. Но в до-свадебное путешествие мы с тобой поедем уже сейчас, чтобы не терять времени. Завтра мы летим на две недели в Италию. Вот билеты. Новый Год встретим в Риме. Ты ведь не была в Италии?

- Что..? А если бы я отказалась?!

Он самодовольно хмыкнул.

- Я же знал, что ты согласишься. И потом, пока в больнице тебе делали снимок, я переписал данные твоего паспорта.

- Ещё в больнице?!! Ах, ты...

Но Арье уже выскочил за дверь.





Эпилог

Через год я лежала в родильном отделении Хадассы Хар А-Цофим. Когда проверка на узи во время беременности показала, что будет девочка, Арье обрадовался и сказал:

- Давай назовём её Фридой, ладно? Как мою маму, светлая ей память.

Я не возражала. Имя Фрида я полюбила с тех пор, как познакомилась с дивными работами мексиканской художницы Фриды Кало и посмотрела фильм о её жизни.

Первые роды, почти сорок три года - вокруг меня крутилось множество народу, врачей и акушерок. Всё прошло нормально - малышка Фрида родилась вовремя и сразу замяукала. Арье не было, его вызвали на операцию. На другой день я дремала, отдыхая после родов, и ждала, когда мне принесут дочку кормить и когда Арье приедет. На мне и в больнице были бусы из розового кварца, я их носила, не снимая, со времени нашей поездки в Италию. Когда мы оттуда вернулись, Арье меня уговорил показать свои работы профессионалам, я сделала выставку своих "огней" в Тээне, и несколько работ тогда даже купили.

Медсестра принесла малышку. Она прилепилась к соску и зачмокала. Смешная какая. Головка покрыта крутыми рыжими кудряшками, как будто крохотными круассончиками. Молоденькая медсестра стояла рядом умилённо.

- Какая она у вас особенная, не перепутаешь. Все детки - чёрные или блондины, а эта, как огонёчек. И кудрявая, в папу, наверно.

Я сначала не поняла. Посмотрела на неё удивленно. Провела рукой по голове. Не поверила. Попросила зеркало. Мои спирали исчезли, волосы стали совершенно прямые. От потрясения и от слабости после родов у меня потекли слёзы. Вот чёрт - слёзы!

А через месяц примерно, мы были все дома, я укладывала Фридочку, вдруг Арье заорал из холла:

- Юлька! Скорее беги сюда, скорее!

- Чего кричишь, Фридку разбудишь.

Он схватил меня за руку и потащил к телевизору. По каналу "Артэ" показывали новости культуры из Европы. Камера медленно скользила по картинам, задерживаясь на каждой. Хорошие рисунки. Автор - какой-то Виктор Жоли.

- Подожди, сейчас ещё раз покажут. Вот!

Я узнала этот портрет. Монмартр. Художник с козлиной бородкой.

- Смотри! Это же вылитая ты! Бывает же такое сходство. И даже улыбка твоя! И поворот головы!

Я чмокнула Арье в ухо. Сказала:

- И правда. Самое настоящее колдовство.



2006  




© Татьяна Разумовская, 2006-2024.
© Сетевая Словесность, 2006-2024.




Все новостройки новой москвы недорогие новострои в новои москве msk.2realty.ru.

msk.2realty.ru

Словесность