О самых незначительных вещах
мы думали в конце тысячелетья:
о колбасе, о свежих овощах,
о росте населенья на планете...
Но по утрам в нас просыпался страх,
который и будил нас на рассвете.
И если мы до третьих петухов
(вернее, до открытия метро)
вставали раньше наших пастухов,
то для того, чтобы не думать про
свой страх и отравить нутро
спасительной затяжкой натощак.
Мы думали о нужных нам вещах,
и убегали мы без лишних слов
в ТО, что бывало пострашнее снов.
2.
В конце столетья и тысячелетья,
в начале года, то есть января,
когда оледенелая земля
рифмуется со скользким словом "бля",
которым здесь покрыто все на свете,
покажется, что вскоре на планете
опять наступит век оледененья,
и археолог на случайном срезе
когда-нибудь, в эпоху потепленья
найдет всех нас в обычном затрапезе.
Узнает он, что в том далеком веке
эпохи Мосодежды человеки,
которых называли ИТР,
не мучались сопоставленьем эр,
свои мозги ненужными вещами
не забивали - баловались щами
и кашей. Бог давал им пищу...
А если мы любили пепелища,
то лишь в кино, где жалко всех и вся.
По гладкой корке бытия скользя,
мы постепенно обросли покровом,
не пропускавшим ни луча, ни звука...
Нет, право, археолог, в мире новом
останки - не ахти какая штука.
Свинцовая тяжёлая Нева,
такая же, как в дни того поэта,
которого не приняла Москва,
клевал Воронеж, довели наветы
до плахи, о которой он страдал.
Здесь камни и река, река и камни,
и отделившись от толпы, так мал
я стал и понял это. Но куда мне
расти, когда верзила двухметровый,
построивший культуру и дворцы,
теперь сидит в Кунсткамере. Хреново.
Уж лучше до конца отдать концы
и прахом лечь среди камней узорных
иль в воздухе кузнечиком звенеть.
... Свинцовый блеск Невы в глазницах черных,
и зеленеет памятников медь.
10.
Я заплутал среди улиц и лиц
и в тупики упираюсь: навстречу
тупость ползет, выходя из границ,
все разрастаются стены глухие,
и, беспросветностью зренье калеча,
здесь простираются дни никакие.
Блеклое утро приветствую матом.
Есть передышка для глаза на мятом
выцветшем лоскуте над головой,
впрочем, глядеть из мешка на светило
тягостней вдвое. "Да все это было", цедишь
сквозь зубы, вцепившись с тоской
в стену, доросшую до поднебесья
за ночь. Но думаешь все же: "А если?...."
1983
14.
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой.
ПУШКИН
От приступов наследственной болезни
меня лечила матушка-тюрьма:
неверноподданный империи железной,
я дорастал до своего ярма.
Меня душила тайная свобода,
я чах над ней - несказочный Кощей.
В том склепе нет ни выхода, ни входа,
сокровище сокрыто от людей.
Когда бы не кормилица-неволя,
скажи, мой друг, что стало б с нами тут?
А так - живем и будем жить, доколе
достанет сил тащить мечты хомут.
15.
Когда вернется воздух в этот город
и светом, пролетевшим сотни лет,
аквариум замшелый будет вспорот,
и упадет на рыбьи лица свет,
и станет явной тайная свобода,
прошедшая этапами утрат...
всего-то надо: капля кислорода
и кровью не оплавленный закат.
По вторникам всегда вторичен,
По средам он сосредоточен,
По четвергам он четвертован,
К тому ж по пятницам распят.
В субботу он почти что свят.
По воскресеньям воскресает,
А в понедельник составляет
Примерный понедельный план
Тяга к прошлому -
влечение против течения
туда, где любили мы и где любили нас,
но доплыв, наткнулся бы на
туго натянутую простыню пустыни,
песчано-белую, где какой-то
мальчонка бежит к маме,
которая больше тридцати лет
в могиле, а рядом с ней - отец.
Пока они еще живут
под оболочкой закрытых век,
но в будущем, что станет с ними,
когда наши веки закроются навсегда?
Ибо прошлое наше покрыто пеной поступков,
А страданья других - отвлеченный опыт,
Не изношенный в клочья воспоминаний.
Т. С. Элиот "Четыре квартета"
Каждый раз просыпаюсь не тем,
кем уснул вчера.
Припоминаешь, пока
не посмотришь в зеркало, но
даже этого недостаточно.
Недостаточность самодостаточности.
Пока эхолот не уловит
толчки, едва различимые
в глубине сознанья, на дне.
Как же почувствовать мне
близость твою?
Отчужденье от детства,
от себя, от других.
С годами кровь
все больше похожа на ртуть
в старом термометре.
Помнишь, как в детстве
пытались тереть
его кусочком ткани,
чтобы температуру нагнать
и не пойти в школу?
Или наркотики, скажем,
или политика,
опиум для народа,
иллюзия единения:
мы все объединились в борьбе,
которая нас разделила,
Мы готовы на все,
кроме милости к падшим.
Теперь никто не подставит левую.
В моду входит
экологически чистый продукт,
суп из чечевицы.
В крайнем случае, интернет -
иллюзия общения,
когда нельзя провести черту
между Тамбовом и Тимбукту.
Это- ряд наблюдений,
но редеют ряды наблюдателей,
остаются лишь соглядатаи -
есть наружка, а есть виртуальная слежка,
или необязательное чтение,
когда дома забыл настоящую книгу
и надо долго ехать в метро.
Цитата уже не цикада:
две цитаты сели на ветку
и тупо уставились друг на друга.
Иллюзия дома,
Иллюзия жизни -
доходный дом, снятый внаем.
Только смерть - настоящая,
но смерть - антисобытие,
хотя своего рода итог,
однако все меньше охотников
читать между строк,
а если мы не удосужились
разобраться в жизни,
как же осмыслить смерть другого,
ибо мы до конца не сумеем
осмыслить ни жизни, ни смерти своей.
Разминовение миног,
именуемых мгновениями:
насосутся всласть
и уползают на нерест.
Мир наш подводен,
не разглядишь, что ближе, что дальше,
течение сносит в будущее,
но вдруг оказываешься в детстве,
и невозможно выйти на берег -
то ли оно проплывает мимо,
то ли ты мимо него:
обрастаешь чешуей,
скоро срастутся конечности
и станет трудно дышать:
хватаешь жабрами воздух
и шлепаешь ластами
по блестящему настоящему,
мечтая об обратной эволюции -
превратиться, наконец, во мгновение
и отправиться вверх по течению.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
