КИЧИКСУ
Воскресенье, - весь день лежу на диване и читаю.
Осень, скучно, небо хмурое, неприветливое, вот-вот пойдет дождь и зарядит, как обычно, на целую неделю.
В шестом часу вечера одеваюсь, выхожу на улицу. Как пуст, неприветлив и неказист наш бедный городишко в ранние сумерки, поздней осенью! Ветер гудит в обезлюдевших улицах, носит сухие пыльные листья и воет, как раненый зверь. Дома без огней унылы, сгорблены и как будто думают о своем, - о далеком, исчезнувшем в тумане времени прошлом.
А в воздухе уже чувствуется запах приближающейся зимы, первого робкого мороза...
... Никого, пусто. Перебежит дорогу унылой трусцой, высунув длинный ламповидный язык, мелкая собачонка, лениво кося закисшим глазом, - и снова все тихо...
Но вот затарахтела на всю улицу, переваливаясь на ухабах, расписная цыганская бричка с бойким черноглазым гнедым и толстым длинноусым кучером на передке, - со свирепой рожей и в надетой набекрень фуражке. Он молодцевато, демонстративно не глядя по сторонам, причмокивает, подергивает вожжи и вид у него при этом лихой и победоносный. Сидящая задом молодая, в пестром тряпье цыганка с золотым полумесяцем в ушах трясется, поплевывая семечки, и тупо глядит на выбегающую из-под колес мостовую.
Куда они несутся и зачем - неизвестно...
В сумерках поворачиваю против ветра и выхожу на широкую и пустую Базарную улицу. Лавки, магазины и склады давно заперты и на каждом висит по огромному амбарному замку, сбить который под силу, пожалуй, одному только мифологическому Гефесту. Ветер и здесь дует, гонит тучи серой пыли, обрывки промасленной бумаги и прочий базарный мусор. Старик-дворник в оранжевом жилете, с папироской во рту невозмутимо сметает в кучи весь этот разнообразный, разлетающийся под порывами ветра сор; ветер разбрасывает, а он - собирает... Зачем, для чего? Ради какой непостижимой цели делает он свою тяжелую и в сущности бесполезную работу - непонятно...
От тоски и невозможности найти ответ на мучившие меня вопросы спускаюсь в разместившийся на углу возле старой, облупившейся бани винный погребок с раскачивающимся у входа фонарем. Баня, разумеется, тоже закрыта: в осенние воскресные вечера жизнь в городке замирает во всех своих проявлениях.
В погребке, напротив, шумно, многолюдно и весело. Из гипсовых львиных морд на стене, за мокрой стойкой, торчат медные краники, из них льется, пенясь, в стаканы дешевое красное или желтое вино. За высокими мраморными столиками пьют, курят, галдят и смеются принаряженные по случаю выходного дня рабочие с судоверфи в новых кепках и с тяжелыми, как кувалда, кулаками, бродяги, нищие и подозрительные субъекты с наглыми глазами, в пестрых дешевых галстуках - грабители или воры. Остро и приторно пахнет теплым сладким вином и накурено так, что дым плывет волнами под самым потолком густым, синим туманом. Выпиваю подряд два стакана сладкого и тягучего темно-красного кагора, прикуриваю сигарету у вялого, тщедушного бродяжки с испитым, равнодушным лицом и выхожу на воздух, не в силах дышать смрадом переполненного погребка. В голове шумит, она с бешеной скоростью кружится...
Прислоняюсь к первому попавшемуся фонарному столбу, жадно курю и мучительно давлюсь сладкой винной слюной. Потом снова бреду, все куда-то бреду... Куда и зачем?
Наконец почти темнеет. В сумерках прихожу на железнодорожный вокзал, он изнутри ярко освещен. В зале ожидания - наполовину пустой бачок для питьевой воды с привязанной к нему щербатой эмалированной кружкой, огромный лоснящийся фикус в кадке, пустые, отливающие желтым бильярдным блеском лавки...
На стене большая картина в раме изображает крымский пейзаж - зачем, почему? - бугристое черно-зеленое море с парусником, похожая на мохнатую византийскую шапку зеленеющая гора с цветущим деревом...
В зале ожидания и в кассах пусто, горит свет, людей - никого, и от бессмысленности "освещения сих опустевших палат" делается еще тоскливее.
"Бежать! Куда-нибудь, - но только бежать от этой серости, убогости, от безлюдья и явной бессмысленности всего здесь происходящего, точнее - не происходящего!" - приходит в голову сумасбродная мысль. Пересчитываю выуженные из карманов мелкие деньги и покупаю билет - мне уже все равно, куда - до незнакомой станции Кичиксу.
Это оказалось совсем недалеко, в получасе езды пригородным поездом. Но расстояние от города до Кичиксу мне безразлично, лишь бы побыстрее уехать от давившей меня душевной и физической тоски.
Сонная от безделья кассирша вручает билет, и я почти уже на ходу прыгаю в готовый вот-вот отправиться поезд. И через минуту раскачиваюсь в его пыльном, полупустом чреве, оглушенный и раздавленный выпитым вином, грохотом и воем летящего в неизвестность вагона и собственным тоскливым одиночеством.
Выхожу на станции, когда уже совсем стемнело.
Кичиксу - маленькая татарская деревушка, затерянная в степи, ограниченная на окраине редкой стеной лесополосы. Пахнет сухими листьями, увядшим лесом... А из деревни тепло и сладко тянет свежим навозом. Мычит где-то не доеная корова и еле слышен убаюкивающий ее женский голос:
- Фатьма-а, Фатьма-а!..
На околице деревни, на самой границе со степью, непрерывно и беззлобно, словно играя, тявкает собачонка...
Темно, но свет в деревне не зажигают. Мне нравится, что здесь безлюдно и мертво, что жизнь в деревне как будто идет и вместе с тем ее присутствие совершенно не доказуемо. И в этой ее тишине, пустоте и недоказуемости мне так легко, привычная давящая тоска уходит, я мгновенно успокаиваюсь и тут же принимаюсь строить планы на будущее: как я буду жить завтра, послезавтра, - после... Но делиться моими невнятными и прекрасными планами мне не с кем, да и незачем: людей, к моему великому счастью, здесь не видно. Негромко звякнет в тишине пустое ведро да мелькнут, заколеблются таинственные черные тени.
Деревня тихо хлопочет, отходя ко сну.
А за деревней жуткая и черная пропасть ночи, ее бессмысленная и страшная в своей бессмысленности глубина... Черный квадрат Малевича...
Домой я возвращаюсь глубокой ночью, случайно подвалившим к станции поздним московским поездом. И дома, раздевшись, тут же бросаюсь на неразобранную постель, тупо, по-обломовски долго глядя в пустой беленый потолок: Господи, зачем ты даровал мне жизнь?!
1984 г.
© Анатолий Николин, 1984-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2013-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
